Я не верил своим ушам. Мне действительно даруют землю? Еще и где – в краю необетованном, где я смогу установить безраздельно свои собственные порядки?
«Разумеется, вы все так же будете моим подданным, – читая мои мысли, улыбнулся господин граф. – Вас регулярно будут инспектировать мои чиновники, а когда обживетесь, получите нормы на поставки зерна, рыбы и прочего. Но это после, а пока веселитесь и празднуйте, дорогой друг! Теперь вы настоящий землевладелец!»
«Господин мой граф, – дрожащим голосом прошептал я, стараясь изо всех сил удержаться на непослушных ногах. – Словами не передать всю мою благодарность вашему воистину безграничному великодушию и щедрости. Одного лишь прошу – позвольте мне немедленно выдвинуться в путь к своим владениям!»
«Мой секретарь выдаст вам необходимые документы. Ступайте, дорогой Отто! И позовите следующего просителя.»
Забыв о манерах, я со всех ног бросился прочь из графских покоев. Схватил из рук изумленного служки свиток (полагаю, дарственная, грамоте я не обучен, потому не видел ни малейшего смысла задерживаться для ознакомления с документом), пронесся мимо толпы попрошаек и задержался лишь завидев своего знакомца-стражника.
«Как ваши соискания, друг Отто?» – спросил он, почтительно поднявшись со своего места отдыха. На самом деле, я бы предпочел, чтобы он оставался в сидячем положении в разговоре со мной, ведь в ином случае мне приходится неудобно задирать голову вверх.
«Господин граф удостоил меня великой чести, – как можно более непринужденно ответил я, словно речь о чем-то совершенно для меня обыденном. – Я, разумеется, на меньшее и не рассчитывал, ведь мы с господином графом старые друзья и не раз выручали друг друга в пылу сражения. Знакомы вам звуки яростной битвы, дорогой стражник? Когда мечи ломаются, а копья вопят, познав вкус вражеской крови. Нет? Я бы рассказал вам пару захватывающих историй, в которых судьба всего предприятия целиком зависела только от нашей с господином графом смелости, но я тороплюсь немедленно занять земли в долине между рекой и черными скалами в северной части нашего графства. Его светлейшество, а по совместительству (не побоюсь этих слов) мой хороший друг пожаловал мне должность наместника в том диком необетованном краю, потому я намерен в кратчайшие сроки принять во владение вверенные мне земли. К слову, милый стражник, я сообщил графу о вашей непозволительной безалаберности и частичном пренебрежении вашими служебными обязанностями. Быть может, в отношении вас будет проведена прилюдная экзекуция, я бы на ней настоял, будь у меня в запасе хоть лишняя толика времени. Но его, к сожалению, нет. Потому прощайте же! Меня ждут мои земли, моя прекрасная цветущая долина!»
Оставив верзилу размышлять о его ошибках, я поспешил прочь и в тот же час покинул стены графского замка.
***
Путь мне предстоял неблизкий. Через бесконечную вереницу холмов, лишенных каких-либо признаком мало-мальски полезной растительности, помимо, конечно же, вездесущих клевера и бурьяна.
Первый день пути я всячески корил себя за то, что не истребовал с графа кобылу или хотя бы самого захудалого осла. Когда же холмы пошли на убыль, а затем и вовсе превратились в прекрасные, обильно источающие аромат полевых цветов (и клевера, куда же без него) луга, я оставил свои терзания и принялся шагать вдвое быстрее, рассчитывая на исходе другого дня оказаться у границ своих законных владений.
Ранее мне редко доводилось так свободно и непринужденно передвигаться по землям графства. А уж тем более наблюдать столь невинные в своей простоте и непринужденности и девственные пейзажи лугов, обычно вытоптанные, оттого малопривлекательные глазу идущих в арьергарде войск пикинеров. Потому сейчас попытка насладиться зрелищем и внезапно нахлынувшим чувством острой необходимости совершить акт единения с природой вызвали у меня легкое головокружение и (уже не такое легкое) несварение желудка. С некоторым трудом добравшись до опушки редкой тисовой рощицы, я немедленно направился в раскинувшуюся в аккурат у берега реки деревеньку, чтобы найти ночлег и кое-какую еду.
Должен признать, мне несказанно повезло: ближе к закату, справив постыдную надобность в зарослях речного ивняка, я буквально очутился на пороге окраинной избенки местного рыбака со сворой неказистых детишек и достаточно привлекательной, но немного болезной с виду рыжеволосой девицей. Женой она ему не была, что, впрочем, нисколько не мешало косому Шульцу (он немедленно напомнил мне моего боевого товарища без левого глаза) называть непомерно юную для него Элизу «душой» и «дражайшей супругой».
«Вы, Отто, стало быть, военный человек», – кряхтя, прогнусавил Шульц, глядя правым глазом на беснующихся у реки детей, а левым – на подаваемую им кружку темного душистого эля в мои только что тщательно вымытые руки. – Какое положение вы занимали в войске нашего величества?»
Я неспешно распил кружечку-другую, приговорил горку свиных колбасок, поданных Элизой (к слову, наряженной по случаю моего прибытия, не иначе, в особенно сияющий белизной фартук). Лишь после этой трапезы я удовлетворил любопытство рыбака.
«Дорогой Шульц, премного благодарен тебе за радушное гостеприимство. Право, требуется большая смелость, даже самоотверженность, чтобы приютить незнакомца в наше неспокойное время, а? Тем не менее, уважаемый друг мой, тебе несказанно свезло не только не нарваться на жестокого вора-убийцу-проходимца, но еще и собственными глазами увидеть одного из самых близких друзей и верного соратника нашего светлейшества – графа!»
Я выдержал паузу, переводя дух и одновременно дав простофиле-Шульцу переварить услышанную им новость. И прежде, чем он открыл рот, чтобы изойтись раболепными распинаниями, я пресек его попытку заговорить одним-единственным взмахом руки, свободной от кружки с элем, и продолжил.
«Предвижу твой вопрос, мой наивный друг. Почему же граф, который мне ближе брата и отца – настолько мы с ним неразлучны, – отпустил своего друга в путешествие в одиночку? Ведь он не меньше нашего с тобой знаком с непростой ситуацией на землях своих, только-только начинающих оправляться от напастей войны. И не иначе, как на каждом крупном тракте теперь бродят ватаги оборванцев с дубинами наперевес, которым волю только дай – очистят карманы честных путников и глазом не моргнут. Разумеется, друг мой – господин граф, прознав о моем намерении совершить путешествие, немедленно предложил мне отряд всадников в сопровождение, чтобы в должной мере обеспечить мою безопасность и комфорт, само собой. Но! Вынужден я был отказаться, и не столько потому, что не нуждаюсь в защите вовсе, но по большей части причиной моего отказа послужило то, что я не меньше друга моего графа беспокоился о его защите, равно как он заботился о моей. По-твоему, ребячество? Дорогой мой рыбак, тебе, в силу невежества твоего, вряд ли удастся постичь всю высоту и трогательность взаимоотношений близких друзей. Таких, как мы с господином графом. Элиза, дорогуша! Будь так любезна, принеси мне еще своего чудеснейшего эля. И побольше колбасок, если угодно!»
Ожидая кушания, я расслабленно откинулся на спинку плетеного кресла с незамысловатым узором и внимательно разглядывал окружающую обстановку. Терраса домика рыбака была небольшой, но достаточно уютно обустроенной. Маленький стол и комплект кресел на три персоны. Резные столбики подпирают небольшой бревенчатый свод крыши, украшенной похожей резьбой. А черепица из обожженной глины была выполнена в форме широких полумесяцев. Удобное и просторное крыльцо из дубовых досок, дорожка от домика к реке из круглого, отполированного за годы водой и ежедневными хождениями и беготней, камня. Прищурившись, в последних бликах закатного солнца, отражающихся от спокойной водной глади, я разглядел две крепко сбитые лодчонки на берегу и растянутые на шестах рыбацкие снасти. В общем, жалкое зрелище. Особенно раздражало меня то, что детишки, неугомонно носящиеся то там, то здесь, выглядят сытыми и вполне себе здоровыми. Или война не касалась их амбаров? И руки косого Шульца не знали орудия иного, кроме рыболовных снастей?
«Отто?»
Оклик Элизы вывел меня из раздражительного транса. Девушка, мило улыбаясь, протянула мне кружку эля. В закатных лучах солнца ее огненные волосы отливали ярким пламенем, оттесняя с лица кажущуюся теперь мнимой болезность. Колбаски высыпались из подола ее чистого передника в миску передо мной.
«Что же заставило вас отправиться в наш тихий край, Отто?»
Голос Шульца прозвучал для меня неестественно громко и совсем неожиданно – я уже и позабыл о его существовании, увлекшись элем и восхищением юной пышной девушки.
«Я направляюсь в свои владения, – сухо ответил я, отхлебнув из кружки. – За верную службу, доблесть и спасение жизни господина графа, непосредственно его светлейшество пожаловал мне крупные владения. Земли между рекой и скалами в северной части графства. Знакомы вам эти территории?»
«А то как же, – закивал Шульц, а Элиза вторила ему в такт. – Ведь долина эта вон там, видите? В аккурат по ту сторону реки. Несомненно, вам понадобится лодка для того, чтобы перебраться на другой берег. В любом случае мне нужно завтра в деревню долины – отвезти груз вяленой рыбы и узнать цены на зерно. Присоединяйтесь, Отто!»
Шульц довольно рассмеялся, обнажив редкие зубы, да и те, что остались, были изъедены цингой. Жалкое зрелище.
«Деревня, значит. В долине? Прекрасно. А много там земли, рыбак?»
«Земли много. Лесов еще больше, тех, которые ближе к скалам. А какие там сады! Верно, душа моя?»
«Розы, петунии и ирисы, – мечтательно протянула Элиза, улыбнувшись чистой и открытой улыбкой. – Ты прав, совершенно прав, дорогой. Цветы в тех садах чудесные. Но будь добр, не забывай о милейшем Вафтруднире, хозяине садов и добродушном соседе жителей долины.»
«Душа моя, ты верно напомнила. Не будь с нами Вафтруднира, кто знает, какие беды пережил бы в военные года наш край.»
Шульц задорно покосился на меня с молчаливым предложением задать назревший вопрос: что за Вафтруднир? Я лишь кивнул ему и жестом пригласил поведать все самому.
«С чего бы начать, – задумчиво пробормотал Шульц, поглаживая жиденькую бородку крючковатыми пальцами. – В общем, лет сто назад… что, милая? Верно, около 150, не меньше, с гор, что севернее самых северных скал нашего графства спустился великан. Да-да, самый настоящий! Как гиганты из сказок наших старух. Махина, да такая, что самый высокий дом рядом с ним не выше вот этого стола! Никто толком не знает, что он такое и существуют ли ему подобные. По крайней мере люди других не видели. Я и сам осмелился взглянуть на него лишь одним глазком, спрятавшись за огромный валун. От его поступи земля исходится воплями, а сам он шагает легко, словно юнец! Как вдохнет, так все птицы в округе разлетаются, чтобы ненароком не оказаться в его громадной ноздре. А если все-таки угораздило, то этот гигант, хохоча, как неразумное дитя, бережно достает из своего носища пернатую бедолагу, будь то сойка или ворона. Добрая душа – этот Вафтруднир. И любой, от мала до велика, может запросто подойти к нему с просьбой. Заблудившуюся корову отыскать? Да запросто! Он только ручищу свою ко лбу приложит, головой покрутит и мигом сыщет блудную животину. Мало того, сам за ней сходит и к дому хозяина донесет играючи. Избу помочь подлатать? И здесь не откажет. Стены подправит, крышу по надобности заменит. Особенно любит он деревья рубить. Как взмахнет своим каменным топором, так сразу три, а то и четыре ели долой! Ну и сады его, конечно, для людей всегда открыты. Они раскинулись от центра долины до самых северных скал, цветут и пышут красотой от ранней весны до поздней осени. Воистину волшебен тот край, дорогой Отто. И я искренне завидую вам, ведь вы сможете впервые насладиться таким зрелищем! Я бы многое отдал за то, чтобы оказаться на вашем месте.»
А я бы многое отдал, чтобы оказаться вновь в пылу сражения. Пыль, песок в лицо, нервы сжаты в тиски, тисками же являются и руки, сжимающие огромную пику с мечевидным наконечником. За ней чувствуешь себя в гораздо большей безопасности, чем где-либо. Особенно теперь, когда я узнал, какую свинью подложил мне подлый старикашка-граф. Теперь-то я вижу всю коварность его замысла. Какой лживый и до омерзения подлый поступок! Неужели я мало сделал для него за эти 25 лет? Чем он отплатил мне за годы верной и безукоризненной службы? Отправил на убой великану…
«Дорогой Отто, все в порядке?» – озабоченно спросил Шульц, отставив в сторону только что опорожненную им кружку. На порыв Элизы наполнить ее вновь до краев душистым пенистым варевом он ответил молчаливым отказом. – Неужели мои речи утомили вас? Приказать Элизе готовить вам ночлег? Лучшая кровать, само собой, в хозяйской спальне. По понятным причинам ее предложить вам я никак не могу. Что идет в разрез с долгом хорошего хозяина, который свято чтят в наших краях с незапамятных времен. С другой стороны, в клетях с другой стороны дома есть вполне себе удобная постель, которую я с превеликим удовольствием готов вам предоставить. Ночи в это время года теплые. Но на всякий случай Элиза принесет вам дополнительное одеяло. А?»
Вот ведь неугомонный! Поит без остановки этой ослиной мочой, заставляет улыбаться и глядеть на его окосевшую от пьянки и похоти рожу! А эти ужасные черные зубы? Боги, дайте сил снести это унижение… Быть может, это все я и осилил бы, скрепив сердце, но ночевать в сенях, как какому-то батраку? Нет уж, с меня хватит.
Решительно поднявшись со своего кресла, я отставил в сторону недопитый эль и поправил поясной ремень, да так, чтобы взгляд Шульца непременно зацепился за тускло поблескивавшую за налетом ржавчины рукоятку моего старого доброго кацбальгера. Пора показать этому простофиле, кто здесь на самом деле хозяин ситуации.
«Элиза, – негромко обратился я к девушке, в то же самое время глядя в глаза Шульцу (технически, только в один, потому как левый теперь с интересом изучал гарду моего клинка). – Будь любезна, приготовь мне постель в клетях. Да-да, именно там. Ближе к полуночи я желаю, чтобы ты навестила меня с дополнительным одеялом. Советую надеть его, чтобы добраться до сеней, потому как навестить меня ты должна непременно полностью обнаженной. Сама понимаешь, милая, Элиза, долг каждой уважающей себя девушки – сделать все, что полагается, дабы такой уважаемый гость, навроде друга самого его светлейшества графа, чувствовал себя комфортно. Знаете ли, я очень мерзлявый человек. Дополнительное одеяло штука замечательная, но я себя знаю: непременно буду дрожать от холода всю ночь напролет! Потому и необходимо твое присутствие, Элиза, ведь юное девичье тело как ничто другое способно согреть мужчину промозглой ночью. Верно, Шульц?»
Кто знает, какой эффект возымели бы мои слова, уж тем более наглое требование, в иной ситуации. Глаза Шульца налились кровью, я знал, что, будь его воля, он разорвал бы меня на месте тотчас же, голыми руками. Но имя его светлейшества (старого подлеца, но в этот раз оно сыграло мне хорошую службу) оградило меня от его гнева непроницаемым щитом. Конечно же, я получил желаемое ночью, на утро и в течение следующего дня, потому как решил задержаться у рыбака еще немного. Уж больно хороша оказалась рыжая чертовка! На рассвете же третьего дня я получил запас провизии и эля, после чего был благополучно переправлен на другой берег.
***
Подтверждение байке Шульца я нашел тем же утром, которым первый раз ступил на берег своей долины. Погода была ужасной: пасмурные тучи затянули некогда лазурно-чистое небо до самого горизонта. Иной раз капал мерзкий дождь, от чего моя куртку промокла насквозь и теперь пахла сырой шерстью. Дождь, само собой, размыл тракт, потому теперь я вынужден был добираться до деревни долины мало того, что в промокшей одежде, так еще и по малоприятной, громко хлюпающей мешанине из песка, глины и бурьяна. А потом я услышал этот гул.
Я добрался до дорожного указателя, извещавшего о прибытии в деревню долины. Собственно, так и было вырезано аккуратными треугольными насечками на круглой гладкой доске, прибитой к невысокому крепкому столбу, вкопанному у въезда в поселение. Гул приближался со стороны ельника, что стоял стеной между деревней и острыми, как шипы, черными скалами, вздымавшими вверх свои пики. Я насторожился. Ожидал ли я увидеть богомерзкое чудовище, именуемое великаном? Вне всяких сомнений – да.
Гул усиливался по мере своего приближения. Звук был безликим и не вызывал у меня никакой другой реакции, кроме раздражения. На что похож этот звук? На коровье мычанье, усиленное в стократ. Неужели там сейчас проходит многоголовое стадо буренок, которым одновременно взбрело в их глупые головы замычать? Сильно сомневаюсь.
Ждал так долго, что снова пошел дождь. Маленькие капли барабанили по лицу, стекали по усам и попадали в рот. Соленые.
Непроницаемая стена ельника зашевелилась и извергла из себя бурое пятно, которое стремительно растекалось по лугу. Это действительно было стадо! Немыслимо, что занесло их в дебри? Или местные поляны недостаточно богаты клевером?
Стадо стремительно выбиралось из леса, животные не без труда продирались через плотно стоящие деревья. Гул усиливался с каждым мгновением, в его однотонном протяжном звучании я начинал явственно различать что-то еще. А потом я увидел его.
Он шагал неспешно, но это не мешало стаду, идущему впереди, мчать во весь опор. Макушки деревьев касались его плечей, что наверняка было очень щекотно. А с какой осторожностью он продирался сквозь дебри, отгибал иные ели, чтобы протиснуться. Не больше, чем требовалось, чтобы ненароком не переломить хрупкий ствол. Так дети пробираются через заросли ивняка, играя в салки или любую другую не менее достойную детскую игру. Чудовище не просто шагало вслед стаду, оно пело! Какие-то нечленораздельные малоритмичные слова, фразы вырывались из его рта, сливаясь в единый поток крайне несуразной песни, мало чем отличающейся от того же коровьего мычания. Яростно встряхнув головой и случайно вызвав таким действием мигрень, я принялся наблюдать дальше.
Чудовище замерло, пение мигом прервалось. Согнувшись, Вафтруднир схватил одну из буренок и играючи подкинул вверх. Уверен, бедное животное скончалось от страха в то же мгновение.
Слышишь песню у ворот?
То пастух коров зовет.
Лишь зарей зардеет небо,
Он берет краюшку хлеба.
Ту-ру, ту-ру, ту-ру-ру,
Выйдем рано поутру.
Я обернулся на звук пастушьей дудки, которой подпевал звонкий юношеский голос. Из деревни галопом выскочило несколько кобыл, несущих на своих серых неоседланных спинах мальчишек в одних холщовых рубахах. Босыми ногами они крепко держались за упитанные лошадиные бока, а тот, что ехал первым, держал у губ свой мелодичный инструмент, удалял трубочку только затем, чтобы забрать в легкие побольше воздуха, откинуть голову с растрепанными золотистыми локонами назад и звонко рассмеяться. Прикинув немного в уме, я пришел к выводу, что пастушатам ровно столько, сколько было мне, когда за мной явились графские рекрутеры. Дурацкая детская песенка начала действовать мне на нервы, потому я крепко зажал уши и принялся наблюдать дальше со своего безопасного расстояния.