Время Змея

Поток информации продолжал появляться на экранах. Согласно окоченению тела смерть наступила около восемнадцати часов 19-го июля. Труп более суток оставался в квартире.

– Время нанесения краски на камеру видеонаблюдения практически совпадает с моментом смерти потерпевшего. – отреагировал Рассказов на появившееся заключение эксперта и вновь перехватил быстрый изучающий взгляд участкового.

– Ну и что? В этот момент времени могли еще тысяча событий произойти.

Феоктистов тоже перехватил взгляд участкового и нахмурился.

– Разница полчаса, – настаивал Сергей.

Оперуполномоченный слегка приблизился к новичку и, понизив голос, сказал:

– Я не знаю, Рассказов, по каким новомодным методикам ты учился, но теперь послушай классику: следователь (а в твоем случае – дознаватель) – это придаток к печатной машинке (то есть, текстовой Оперативной Сети). Он ничего не раскрывает, а просто документирует то, что добыл оперативник. Усек, что мудрые говорят?

– Я бы документировал, если бы мимо очевидных фактов не проходили.

Их взгляды скрестились, испепеляя друг друга. Никто отступать не собирался. Феоктистов еще более понизив голос прошипел:

– Зеленый еще, чтобы так со старшими разговаривать! Я о тебе такой рапорт напишу!

Возникало нежелательное противостояние. Сергей никогда не считался ниспровергателем авторитетов, но если он за что-то брался, будучи уверенным в своей правоте, то шел напролом до конца, словно танк. На старших курсах за ним даже закрепилось прозвище «Питбуль».

Дознаватель прикинул, как негативный рапорт оперуполномоченного повлияет на его судьбу. Ситуация с кадрами в ОВД оставалась сложной, иначе молодого сотрудника не отправили бы на место происшествия в составе Следственно-Оперативной Группы в первый день службы. Молодость и неопытность тоже являлись смягчающими обстоятельствами. А потому ответом на раппорт Феоктистова возможны выговор и внушение от Игнатьева. Но а если грамотно обосновать свою позицию и привести контраргументы, то можно ограничиться лишь внушением. Внушения Сергей не боялся.

После таких умозаключений слова старшего коллеги оказали на Рассказова эффект взрыва громкой хлопушки во время массированной артподготовки.

– Можно предположить, – заговорил Сергей специально громко, – Что узел выбран специально. Чтобы спровоцировать падение. Имитировать сломанный позвоночник в момент падения.

– Падение и сломанный позвоночник – это не предположение, а факт. Ты что, Рассказов, протокол прочитать не можешь?

Феоктистов побагровел. Но молодой дознаватель отступать не собирался:

– А если этим падением скрывают более ранее преступление? Позвоночник был сломан до падения, а потом организована инсценировка.

– К чему такие сложности? Нет никакого преступления! Потерпевший даже последнее сообщение создал как предсмертную записку.

Новый отчет от эксперта информировал, что МУН Иванова полностью перестал функционировать через четыре минуты после затухания мозговой активности, отправив последнее запрограммированное сообщение.

Рассказов задумался:

– Может так, а может и не так.

– Да он сообщение запрограммировал на отключение МУНа. – воодушевился Феоктистов. – Кто может такое сделать, кроме самоубийцы? Или у тебя, Рассказов, тоже сообщение хранится на момент смерти?

– У меня нет. Но вопрос правомочный. Получается, Иванов знал, что его убьют!

– Это не логично! Ты сам говорил, что он купил билет. Если он знал, что его убьют, зачем ему билет? Почему не обратился в полицию?

– Не понятно. Так же как и то, что у него на кухне лежат продукты, к которым он даже не притронулся.

– Тем более, Рассказов! Решение о суициде пришло мгновенно. Поэтому ни купленный билет, ни недоеденные продукты его не остановили. Он безработный, низкий Статус Гражданина, вот и спонтанное решение.

Феоктистов говорил решительно и убежденно. Словесная эквилибристика могла продолжаться и дальше, но ответить Рассказову не удалось. Новый отчет от эксперта Самойлова завладел вниманием. Сообщение с МУНа Иванова отправилось в редакцию медиакорпорации «Городская Звезда». Текст послания из Хранилища извлечь не удалось.

Рассказов быстро пробежал глазами очередной оперативный отчёт. Иванов самолично запрограммировал Устройство на отправку информации журналистам по отключении нейронных связей. Человек, собирающийся жить долго и счастливо, так бы не поступил. Напрашивался вывод: Иванов действительно покончил жизнь самоубийством.

Но в чем тогда смысл послания в редакцию независимой медиакорпорации? Отправленное сообщение прояснило отчего журналисты так оперативно оказались на месте происшествия. Но здесь же наблюдалась несостыковка. Сообщение ушло позавчера вечером, но до сегодняшнего утра о самоубийстве никто не знал. Получается – «Городская Звезда» скрыла информацию о преступлении? Ответы на эти вопросы находились в редакции.

Своими сомнениями Рассказов делиться в этот раз не стал. Он продолжал размышлять над обстоятельствами дела. Происшествие выглядело противоречивым, многие факты не сопоставлялись в общей картине. Некоторые опровергали друг друга.

Оперативная Сеть сообщала, что гражданин Иванов полтора месяца назад получил понижение СГ до критического минимума. В связи с чем потерял работу. Тридцать шесть дней назад Служба Повышения Статуса Гражданина определила его в Поселение Гражданской Помощи (ПГП) для Повышения Статуса Гражданина. В целом восстановление происходило успешно, и в ближайшие полгода он имел все шансы полностью восстановиться в правах.

Дальше происходит непонятное: дважды за последнюю неделю гражданин Иванов срывается и приезжает в город. В первый раз возвращается в тот же день. Но билет на обратный путь не приобретался. Как гражданин добирался до ПГП не выяснено. Затем он отключает МУН и вновь приезжает в город, чтобы свести счёты с жизнью в собственной квартире. При этом для чего-то покупает обратный билет и продукты. Конечно, люди, идущие на последний шаг, иногда действуют спонтанно, но этот случай таковым не казался.

Рассказов лишь кивнул собственным мыслям и сконцентрировано продолжил визуальное обследование квартиры. Очевидно что гости в квартире бывали редко. Но по некоторым женским вещам, имеющимся в квартире, казалось, что Иванов не жил абсолютным бирюком.

Нейросеть выдавала странную персональную информацию о самоубийце. На первый взгляд человек вел вполне обычную жизнь, но создавалось ощущение, что биография урезана и откорректирована. Основные даты, события. Но никаких отношений с другими людьми. Словно он никогда ни с кем не общался, не дружил, не вступал в отношения. То, что видел Рассказов в квартире говорило о противоположном.

Он посмотрел на участкового – стоило спросить того о знакомых и посетителях, бывавших у Иванова. Но Сергей передумал, вспомнив частые взгляды пожилого полицейского после каждого замечания, произнесенного вслух. По этим взглядам понять, что участковый думает о нем не представлялось возможным. А после последних слов Феоктистова рисковать не хотелось. Поэтому Рассказов решил молчать. Не хватало еще после самого первого задания получить негативную оценку о своих профессиональных навыках от всех присутствовавших на месте происшествия. Портить о себе мнение в самый первый рабочий день во время самого первого служебного выезда не хотелось.

Молодой полицейский решил во всем разобраться самостоятельно, с юношеским максимализмом, амбициями и нерастраченной энергией. Он решил показать этим провинциалам столичный мастер-класс.

Слова Феоктистова прозвучали неожиданно. Он по-своему истолковал молчание молодого дознавателя и решил подвести жирную черту. Ясную и неоспоримую для всех присутствующих.

– Свихнулся гражданин Иванов на почве социальных разочарований, – оперативник произнес это будничным тоном, словно речь шла о неодушевленном предмете.

– И есть от чего свихнуться, – вступил в разговор участковый, – У него невеста пропала.

Феоктистов метнул на капитана недовольный взгляд. Рассказов это заметил и поторопился спросить:

– С кем у Иванова были отношения?

– Да, с Юдолевой Ларисой. Она жила в соседнем доме.

Оперативник продолжал смотрел хмуро и, как показалось Рассказову, враждебно. Конечно, Игнатьев предупреждал, что у Феоктистова сложный характер, но такой реакции молодой полицейский все-таки не ожидал.

Оперативная Сеть поставляла всю статистическую информацию по гражданке Юдолевой на экран МУНа дознавателя. О факте взаимоотношений Юдолевой с Ивановым упоминания не обнаруживалось, так же как и не фиксировалась дата смерти женщины.

– Жила? – Рассказов почувствовал, что участковый сделал еле уловимое ударение именно на это слово.

– Ну да, – Прохорова смотрел изучающе и внимательно. Рассказов совершенно не понимал столь пристального интереса к своей персоне. – Она исчезла четыре дня назад. Мне Иванов жаловался. Соседи исчезновение подтвердили.

С Феоктистовым опять произошла метамарфоза: он заметно напрягся, но в этот раз не взглянул на участкового, а лишь сухо сказал:

– Если пропала, значит, надо в розыск подавать… А может и не пропадала никуда!

Прохоров, глядя на стоящего к нему боком оперативника, удивлённо спросил:

– Кузьмич, ты что-то об этом знаешь?

– А что я могу знать! Может она на деревню к дедушке уехала. – вспылил Феоктистов и с раздражением зашагал в другую комнату.

Дознаватель непонимающе посмотрел в спину уходящему коллеге. С чего тот вспылил на капитана?

Зато появилась догадка о наличии дубликатов ключей от квартиры потерпевшего. Ведь невеста наверняка имела доступ в квартиру Иванова.

– Похоже, что не уехала, раз мы здесь по такому поводу собрались, – грустно заключил седоусый участковый и снова подмигнул Рассказову. Создавалось впечатление, что капитан Прохоров обладает какой-то важной, но сокрытой от всех информацией.

От Самойлова прилетело новое сообщение. В кармане брюк покойного обнаружился бумажный голубь.

– Вот это, Рассказов, твое любимое: Иванов был охотником-любителем, а потому перед смертью сделал «голубка».

Феоктистов появился из дверей злорадно улыбаясь. Дознаватель проигнорировал насмешку, пытаясь понять истинный смысл появления в кармане погибшего бумажной птицы. Для ее изготовления использовалась обертка от творожного сырка. Второй такой же сырок нетронутым лежал в сумке на кухонном столе. Голубок изготовлен умело и аккуратно, со знанием дела и не спеша. Жирные отпечатки пальцев не оставляли сомнения в авторе произведения. Но что это за причуда уходящего в мир иной человека?

Человек сводит счеты с жизнью, не оставляет предсмертной записки, но заказывает билет на электричку и складывает оригами. Совсем не похоже на спонтанное решение покончить с собой. Или же наоборот очень похоже именно на спонтанное решение. Словно человека перемкнуло, и он сразу же исполнил задуманное.

Участковый непонимающе поглядел на оперативников, лишь смутно догадываясь о причине разговора. Но затем уверенно сказал:

– Лариса увлекалась оригами. Видимо научила этому и Степана.

Рассказов заинтересованно поглядел на Прохорова. Участковый определенно знал больше, чем могла предоставить Нейросеть. В современном мире это казалось странным, но именно так обстояло дело.

– Похоже Иванов сделал голубя в память о ней. – предположил седоусый капитан.

Феоктистов попытался встать между дознавателем и участковым, но размеры квартиры не позволили разместиться трем полицейским в одном месте. Но оперуполномоченный не намеревался сдаваться:

– Это же смешно! Кто будет лезть в петлю, если его подружка исчезнет на пару дней? Вот ты, младший лейтенант, стал бы лезть в петлю из-за бывшей подружки?

– Я – нет, но вопрос правомочный, – Сергей не отрывал взгляда от внимательных глаз участкового. – Что сподвигло гражданина Иванова на такой отчаянный шаг?

Сергею показалось, что во взгляде Прохорова блеснул огонек. Но видимо переглядки слишком затягивалась, потому что участковый отвернулся, занявшись своими делами.

Дознаватель обернулся к Феоктистову. Тот смотрел на него пристально и даже виртуальный экран МУНа не мог смягчить этого тяжелого взгляда.

– Выходит, исчезновение Юдолевой связано с гибелью Иванова. – сказал Сергей, провоцируя ответную реакцию оперативника.

Феоктистов не заставил себя долго ждать и дал знак Рассказову отойти в сторону. Оказавшись вне досягаемости для слуха других людей в комнате, оперативник жарко зашептал:

– Ты у нас человек новый, поэтому советую первый и последний раз – у нас о таких вещах вслух не говорят.

Дознаватель изобразил непонимающий вид:

– А что здесь такого? Обычная рабочая версия. Что не так?

Феоктистов нетерпеливо забубнил:

– В таком городе, как наш, ежедневно что-то происходит. Люди уезжают, переезжают, теряют МУНы, а потому теряются сами. Когда родственники и близкие их ищут, чаще всего люди находятся, а если нет…

Полицейский театрально развел руки в стороны.

– «Висяки» никому не нужны. Поэтому о такой категории граждан необходимо как можно скорее забыть, а не пытаться притянуть к совершенно другому делу.

Монолог оперативника звучал неубедительно и в сути своей неверно. Непонятно, на что он рассчитывал, но в случае с Рассказовым своей цели не достиг. Дознаватель же подметил общую нехорошую тенденцию, но в этот раз благоразумно промолчал. Стоило подождать и осмотреться.

– Учись, младший лейтенант, – самодовольно закончил оперативник, завершая инструктаж молодого сотрудника. – Так мы работаем!

Затем уже громче, рассчитывая на сторонних слушателей, Феоктистов произнес:

– Сомневаюсь, что это вообще к делу относится, – он пытался говорить расслабленно и вальяжно, но явно переигрывал. – Конечно, не мне решать, но, кажется, все очевидно. Типичный суицид на фоне ухудшения жизненных обстоятельств.

И на этот раз Сергей тоже промолчал, хотя очень подмывало ответить. Особенно теперь – дело совершенно не казалось таким уж типичным.

7

Понедельник 21 июля, 10:24

Завершив осмотр места происшествия и оформив все надлежащие документы, оперативная группа покинула квартиру Иванова. Перед подъездом уже дежурила похоронная бригада, ожидающая команды к вывозу тела. Оперативники благосклонно кивнули санитарам и зашагали к спецтранспорту.

Толпа зевак потеряла интерес к происходящему и рассеялась. Люди не могли так долго сохранять внимание к событиям, затянутым по времени и не дающим быстрого эмоционального эффекта. Журналисты наоборот терпеливо дожидались у подъезда, чтобы первыми выдать в эфир горячий материал.

– Уже есть предварительные версии случившегося? – бросилась к полицейским рыжеволосая корреспондентка. – Это убийство?

Дрон завис над головами криминалистов, нацелив на них объектив камеры. Оперуполномоченный выдвинулся на передний план и твердо заявил, глядя прямо в лицо симпатичной молодой женщине:

– Ни о каком убийстве не может быть и речи. Все обстоятельства говорят о самоубийстве. Больше пока ничего сказать не могу. Окончательное решение примет следователь.

Офицеры спешно сели в машину. Дрон проводил их немигающим взглядом и переключился на корреспондентку. О чем она продолжала говорить, криминалисты уже не слышали.

– Ага, этот ваш самоубийца очень интересный субъект, – заявил полицейский водитель Ступин, как только оперативники сели в салон.

– Типичный спившийся тунеядец. – отрезал Феоктистов.

Рассказов в который раз непонимающе посмотрел на оперативника. Тот откинулся на спинку сиденья, явно получая удовольствие от того, как умное кресло принимает форму его тела, и слегка прикрыл глаза.

– Ага. Может оно и так, – не унимался водитель, направляя автомобиль с придомовой территории на трассу. – Но он очень бурную деятельность в субботу развил. Ага. Я этого Иванова Степана Кирилловича позавчера у нас в ОВД видел. Проторчал он там очень долго. Больше трех часов. Ага. Я успел на обед съездить и назад вернуться!

– Мало ли для чего гражданин в полицию может обратиться. – не размыкая век, откликнулся Феоктистов.

– Ага, особенно накануне самоубийства! – невесело усмехнулся Ступин.

Рассказов заинтересованно перевел взгляд на этого смышленого полицейского, напрасно засидевшегося за управлением спецтранспорта.

– Ага. Если наш сегодняшний труп обращался позавчера в полицию – это очень не спроста. – безапелляционно заявил водитель, на что Феоктистов примирительно воздел к небу правую руку и лениво сказал:

– Ты, Сергей, выясни, по какому делу он в субботу в полицию обращался. Но помни, вокруг всякого происшествия есть масса вещей, на которые не стоит и внимание обращать. В нашем случае – типичный суицид. И рыть тут больше нечего!

Причина обращения легко определялась, стоило поднять архивные обращения граждан за вчерашнее число. Но на запрос Оперативная инфосеть выдала отрицательный результат о посещении гражданином Ивановым Управления Полиции. Сеть врать не могла. Скорее всего ошибся Ступин. Как говорится, пресловутый человеческий фактор.

Рассказов внимательно посмотрел в затылок водителя и спросил:

– Уверен, что Иванов вчера приходил в Управление?

Полицейский полуобернулся, хотя прямо перед ним висел обзорный экран заднего вида. Его взгляд выражал смесь удивления и разочарования.

– Я в органах очень долго служу. Ага. Уже пятнадцать лет! Иванова от Петрова отличить смогу. Да ведь это и проверить очень легко! Ага.

Вести машину с активированным МУНом запрещалось. Но кто проверит полицейского-водителя за управлением спецтранспорта? И потому Ступин быстро подключился к Сети и через несколько мгновений посмотрел на Рассказова еще более удивленным взглядом.

– Да точно он был!

Со своей стороны, дознаватель проверил вчерашнюю хронограмму Иванова. Геолокационный сигнал МУНа гражданина не определялся больше суток. Затем включился на 15 минут позавчера в 15:43 именно в районе Автозаводского ОВД. После этого отключился, чтобы не заработать уже никогда.

Рассказов одобрительно кивнул и обратил внимание, как напрягся Феоктистов. Смежник нравился ему все меньше и меньше. И проблема представлялась совсем не в сложности характера. За поведением оперуполномоченного скрывалось совершенно иное.

– Какая разница! – резко сказал оперативник. – Раз не зафиксировано посещение – значит, и не приходил! Все ошибаются! Главное фатальных ошибок не допускать!

Последняя фраза адресовалась Сергею. Феоктистов развернулся и посмотрел ему прямо в глаза. Весьма выразительным предупреждающим взглядом.

Обескураженный водитель посмотрел на одного, затем на другого и расстроенно уставился на расстилающуюся впереди автомобиля дорогу.

Дело Иванова становилось все более интересным. Непонятно какое отношение ко всему этому имел оперативник Феоктистов. Но то, что он пытался «бить по рукам» дознавателя не вызывало сомнений. Позже предстояло разобраться и с этим, а пока требовалось отыскать серьезные зацепки, позволяющие оставить дело в отделе Дознания. Иначе все материалы передадут следователю. На чем особенно настаивал оперуполномоченный. И именно поэтому допускать передачи пока не хотелось.

– Чувствую в этом деле еще много чего рыть надо. – заявил Рассказов, продолжая анализировать происшествие.

– Рассказов, – доброжелательным, почти отеческим тоном, заговорил оперативник, тогда как в его глазах вспыхивали недобрые огоньки. – Я понимаю, что ты полон романтических иллюзий относительно нашей профессии и мечтаешь спасти мир. Хочешь сделать его лучше. Не переживай, это скоро пройдет. Запомни: преступления – не всегда паутина, которую можно распутать, если потянуть за нужную ниточку. Иногда нитей может быть десяток, иногда – ни одной, а бывает, что никакие нити и не стоит тянуть вовсе. Всем от этого только лучше будет.

– Но тут есть что распутывать, – не собирался сдаваться Сергей. – и Юдолева, и Иванов с разницей в неделю получили понижение СГ и потеряли работу. Но Иванова сразу же определили в Поселение Гражданской Помощи, а Юдолеву под свою опеку Кадровое Агентство взяло, да так и не трудоустроило. Почему?

– Сейчас с работой трудно! – Феоктистов демонстративно зевнул, но, обернувшись, пристально посмотрел на дознавателя. – Поэтому за рабочее место надо держаться!

Рассказов выдержал взгляд и специально добавил:

– Странно, что в Оперативной Сети нет никакой информации об Агентстве, занимавшейся Юдолевой. Стоит отметка КА. Ни адреса, ни названия.

Взгляд Феоктистова начал исполняться гневом. Но он быстро взял себя в руки, на его лице заиграла снисходительная улыбка.

– Юдолева вообще к этому делу отношения не имеет. Не стоит следствие путать!

Рассказов на этот счет имел другое мнение, но высказываться снова не стал. Тратить энергию на безрезультатный спор не хотелось. Предстояла серьезная мыслительная деятельность. Параллельно в Сеть полетели запросы. МУН уже выдавал первичные результаты поиска.

В городе работали восемнадцать кадровых агентств. В ближайшее время станет известно, в каком из них пыталась трудоустроиться Юдолева. Туда стоит наведаться, ведь они вполне могли оказаться последними, кто видел подругу Иванова. Предположительно могли знать ее планы на ближайшую неделю.

– Так этот Иванов из Поселения вырвался? – прервал водитель ненадолго установившееся в салоне молчание.

– Да, находился на восстановлении полтора месяца, – Рассказов подался вперед. Мысли Ступина представляли для него интерес.

– Ага. Тогда понятно почему он в полицию пошел. Жаловаться очень хотел.

– На что жаловаться?

– Как на что? – Ступин вновь полуобернулся. Привычка выработанная использованием МУНом давала о себе знать. Бессознательно хотелось смотреть прямо на собеседника. Как на голограмму во время сеанса связи. – Эти Поселения Гражданской Помощи как тюрьма, откуда очень хочется бежать. Ага. Но просто так не выберешься.

– Ну это ты загнул, – излишне эмоционально возразил Сергей, совершенно не понимая откуда могла появиться такая идея в голове у полицейского.

Рассказов не являлся экспертом в реабилитации получивших понижение Статуса граждан. Но сам процесс восстановления СГ знал достаточно хорошо. Суть профилактики сводилась к следующему: человек, получивший понижение Статуса Гражданина и потому не имеющий возможности устроиться на работу в городе, мог добровольно переехать в Поселение Гражданской Помощи на полное государственное обеспечение. Обычно Поселение находилось за городской чертой в районах, требующих рабочих рук и где, по тем или иным причинам, ограничивалось использование роботов. Государство получало экономическую выгоду от использования сравнительно дешевой рабочей силы, а гражданин получал возможность повысить свой СГ до уровня «ограничено благонадежен». Это позволяло устроиться на достойную работу в городе. Люди восстанавливались и возвращались домой. Система безотказно работала в стране последние десять лет. И, согласно отчетам, давала хорошие результаты.

– Я лично бывал в Поселениях и видел, как там всё организовано. – настаивал Сергей. – Это действительно прекрасная альтернатива для восстановления оступившихся членов общества. Это не тюрьма. Граждане, живущие в ПГП, абсолютно свободны. В любой момент могут покинуть Поселение и вернуться назад. Как и Иванов. Он за последнюю неделю дважды уезжал.

– Лучше бы не уезжал, – зло хохотнул Феоктистов.

– Ага. Только они после Поселения очень неадекватами возвращаются. – не сдавался Ступин. – СГ то они подняли, но квалификацию на сельхозработах потеряли. Работы нет. Никому они не нужны. Ага. Я на это уже насмотрелся!

– Ну что разнылся, – Оперуполномоченный даже не разомкнул глаз, настолько не интересовал его этот разговор.

– Странно такое от сотрудника полиции слышать, – Рассказов отодвинулся на спинку сидения, словно отстраняясь от говорившего.

– Ага. Поработаешь с мое еще не такое услышишь! – не унимался полицейский-водитель. – Ты встречал тех, кто из Поселения возвращается? Мало кто после ПГП может вернуться к реальной жизни. Ага. Я на это уже насмотрелся! ПГП – это гетто! Оно создано не для восстановления граждан, а для изоляции неугодных. Там и находятся очень отчаявшиеся и разочарованные. Ага. Вот и вся профилактика!

– Ступин, хватит свои теории пропагандировать! – прервал словесные излияния водителя Феоктистов.

Водитель замолчал, чем порадовал всех находящихся в автомобиле. Феоктистов продолжил наслаждаться анатомическим креслом. Самойлов занялся архивацией документов. Рассказов принялся размышлять над обстоятельствами дела. Делиться мыслями с коллегами после услышанного совершенно не хотелось.

Рисовалась следующая картина произошедшего. Гражданин Иванов два месяца назад получил понижение СГ и лишился работы. Решением Службы Повышения Статуса Гражданина его поместили в Поселение, где он и находился до последнего времени. В городе у него оставалась гражданка Юдолева, с которой он состоял в незарегистрированных отношениях. Оперуполномоченный Феоктистов пытался не обращать на нее никакого внимания, как к факту не относящемуся к делу. Но Сергей чувствовал, что она играла важную роль в произошедшем. И не в последнюю очередь к такому выводу подталкивало пренебрежительное отношение Феоктистова.

Юдолева получила понижение Статуса Гражданина и потеряла работу в тот же период времени как и Иванов. Это обстоятельство вызывало вопросы. Так же как и то, что женщина все это время находилась под опекой неизвестного Кадрового Агентства, вместо реабилитации в Поселении Гражданской Помощи. Естественно она не смогла трудоустроиться в течении этих двух месяцев, а пять дней назад предположительно пропала.

Согласно всезнающей Нейросети, четыре дня назад Лариса Юдолева отпраздновала день рождения. В этот день Иванов впервые уехал из Поселения, чтобы поздравить любимую женщину. И с этого момента начинается непонятное.

Согласно словам участкового Прохорова, Лариса Юдолева пропала, и до сих пор не появлялась дома. Иванов, не застав сожительницу, в тот же день вернулся в ПГП. Но Единая База Транспортных Перевозок не зарегистрировала заказа билета или аренды машины на его имя. Как гражданин добирался до Поселения не известно. Так же как неизвестна судьба Юдолевой, которая так и не вышла на связь с Ивановым. Иначе как объяснить его скорый второй отъезд из Поселения?

Нахождение Иванова в городе с отключенным МУНом выглядит еще более подозрительно. Словно он желал оставаться незамеченным для тех кто мог отследить его перемещения. Для чего такое могло понадобиться добропорядочному гражданину не совсем ясно. МУН он включил лишь однажды для заказа обратного билета в ПГП и записи сообщения в редакцию медиахолдинга «Городская Звезда». Через полтора часа после этого он свел счеты с жизнью.

По недолгому размышлению Рассказову представлялись две версии происшедшего. Первая: самоубийство на бытовой почве. Вторая: убийство, инсценированное под самоубийство.

Первая версия допускала, что женщина, как предполагал Феоктистов, куда-нибудь уехала, чтобы по-особенному, экзотически отметить свой праздник, и не сказала об этом Иванову. Тот обиделся или заревновал и покончил жизнь самоубийством. Но казалось сомнительным, что Юдолева, имея низкий, ограничивающий возможности к передвижению Статус Гражданина, решилась куда-то уехать. Странно и то, что, состоя в отношениях с гражданином Ивановым, она не сообщила ему, куда уезжает, хотя наверняка знала, что на ее день рождения он вернется в город. Возможно между ними произошла ссора, и это предстояло выяснить.

Вторая версия базировалась на странностях поведения Иванова и обстоятельствах сопутствующих его смерти. Следы присутствия в его квартире посторонних, отключение МУНа, так и не использованный обратный билет. Все эти обстоятельства требовали работы с ближайшим кругом общения гражданина Иванова и гражданки Юдолевой. Помочь мог и участковый Прохоров.

Рассказов, не любивший откладывать дела на потом, тут же отправил сообщение седоусому капитану и практически сразу получил ответ:

«Приходи в гости».

«Ох уж эти люди старого поколения! Как же они любят все усложнять!» – пронеслось в голове, но тут же забылось за потоком новых мыслей.

Особняком стояли два обстоятельства, не имеющие ясной принадлежности ни к одной, ни к другой версии. Возможное посещение Ивановым Управления Полиции непосредственно перед гибелью. А также запрограммированное сообщение, ушедшее к адресату после его смерти. Оно косвенно указывало на сознательный уход из жизни. Но вполне могло говорить, что он предполагал свою гибель по иным причинам.

Пока же предварительная версия звучала так: «Самоубийство из-за трудных жизненных обстоятельств». Но еще предстояло дождаться результатов вскрытия, опросить сотрудников дежурной части в ОВД, и заполучить текст отправленного Ивановым сообщения.

Расло убеждение, что передавать дело следователю пока рано.

– Ага. Как-то не очень ясно с этим Ивановым, – отвечая на собственные мысли, произнес водитель Ступин. И удивительным образом озвучил размышления Рассказова.

– Разберемся, – заявил Феоктистов.

– Ну да, как всегда в последние два года разбираемся, – вступил в разговор Самойлов. Его раздраженный тон Рассказова удивил. Феоктистов отреагировал на слова эксперта излишне эмоционально:

– А тебя что-то не устраивает?

– А тебя устраивает что у нас в ОВД творится?

Самойлов глядел на оперативника исполненным гневом взглядом. Феоктистов выдержал взгляд коллеги по СОГ и жестко ответил:

– Хватит болтать, Самойлов. Хочешь чтобы тебя роботом заменили?

– Ага. Только этим и запугивают! – вступился водитель Ступин. Феоктистов метнул злобный взгляд на полицейского. Рассказов совершенно не понимал происходящее. Казалось, что оба полицейских ополчились против Феоктистова. Вопрос вертелся на языке и Сергей не удержался:

– А что творится в ОВД?

В салоне повисло гнетущее молчание. Феоктистов оглядывал присутствующих злобным, метающим искры взглядом.

– Разберемся! – угрожающе повторил оперуполномоченный, ставя точку в разговоре.

Машина медленно, словно крадучись, въехала на парковку спецтранспорта перед четырехэтажным зданием Управления Полиции.