Их полк, с большими потерями отойдя еще дальше на восток, занял оборону на окраине города Рославля. Бойцы стали копать «гнезда» для орудий и окопы для себя. Вокруг росла довольно высокая рожь, в половину человеческого роста, и сквозь нее можно было разглядеть шедших на них немецких автоматчиков. Рукопашный бой со штыками был немыслим: немцы на расстоянии поливали всех огнем своих автоматов. Смерть казалась неминуемой. Что же делать, как остаться живым? Саша с ужасом увидел, как Фисатов вдруг встал из окопа и поднял руки вверх, чтобы сдаться. Он зашипел ему:
– Сашка, не делай этого!
– Пожить еще хочется, сержа…
Договорить он не успел, упал – автоматчик прошил его грудь наискось, в упор. Выстрелы стучали в ушах Саши приглушенно, как щелканье орехов. Он даже не успел погоревать об убитом друге, как осознал, что наступили и его последние минуты, что он станет следующей жертвой. Ах, если бы только кто-то мог представить – как хочется молодому солдату в этот последний миг пожить еще!
Но автоматчик не заметил его и прошел дальше. Мысль работала быстрей частого пульса – жить, жить, жить…
Если его возьмут в плен, он все-таки проживет еще сколько-то. Сколько? Недолго, его обязательно убьют, убьют очень скоро – как еврея. И не просто убьют, а заставят вырыть себе могилу. Что же делать, как спастись, как избежать неминуемой смерти? Почти автоматически Саша тихо-тихо прополз три шага к мертвому Фисатову и заглянул в его лицо, спокойное лицо с открытыми глазами и струйкой крови изо рта. В его ушах зазвучал голос Сашки, который совсем еще недавно пел с задором:
Чужой земли мы не хотим ни пяди,
Но и своей вершка не отдадим…
«Вот мы и отдали нашу землю», – подумал Саша возле мертвого друга. Потом сунул руку в его карман и вырвал «смертный паспорт», который сам туда зашивал. Он действовал быстро, постоянно оглядываясь – не видит ли кто? Вложив паспорт Фисатова себе в карман, свой собственный он сунул ему. Эта мысль пришла Саше в голову совершенно неожиданно – сработал механизм самозащиты. Ему представлялось, что паспорт русского парня давал ему надежду пожить еще: если его не убьют сейчас, а возьмут в плен и проверят документы, то за еврея сразу не примут и появится надежда. Он тихо шепнул мертвому:
– Прости меня, Сашка, ты прав – пожить еще хочется, – и отполз.
Через десять минут немецкий автоматчик возвратился обратно, заметил его, подошел не спеша, наставив на него автомат. Потом ухмыльнулся и, очевидно, подумал что-то. Саша следил за ним и с ужасом видел, как немец поднял с земли его собственную винтовку, повертел, ухмыляясь, занес прикладом вниз над его головой – сейчас он размозжит его голову ударом приклада.
– Tóten Sie mich, bitte nicht! (He убивайте меня, пожалуйста!)
Немец уже занес приклад, но услышав немецкую речь, застыл на месте:
– Sprechen Sie Deutsch? (Вы говорите по-немецки?) – спросил он удивленно.
– Ein bisschen. (Немного.)
Немец изменил направление удара, стукнул прикладом винтовки об землю, винтовка разлетелась, приклад отлетел далеко в сторону. Тогда он знаком показал Саше присоединиться к согнанной в кучу группе пленных.
Так еврей Александр Липовский стал русским парнем Александром Фисатовым. А дальше – будь что будет.
3. Два диктатора: параллели
Ослепленный первыми успехами в войне, Гитлер уже 15 июля 1941 года, через три недели после нападения, подписал план «Ост» («Восток»). План предусматривал захват для Германии так называемого «жизненного пространства». В нем намечалось разграничение захваченных территорий с освоением их на тридцать лет вперед. Вся европейская часть России, Украина и Белоруссия должны быть оккупированы. Россия может оставаться на карте, но только за пределами Уральских гор. Северные области с городом Ленинградом будут называться Ингерманландией, Ленинград должен быть стерт с лица земли. Эту область предполагалось разделить на 14 генерал-губернаторств с 36 новыми городами – опорными пунктами и заселить путем возвращения в нее «исконных немцев».
В Причерноморье и Крыму должно быть «восстановлено» государство древних готов, поэтому город Симферополь должен быть переименован в Готенбург («Город готов»), а Севастополь – в Теодериксхафен («Порт Теодориха» – Теодорих действительно был королем готов, но на Балканах и в Италии, а не в Крыму). А казаков Гитлер объявил потомками остготов.
Кавказ превращается в автономную область («рейхс-комиссариат») с акцентом на сельское хозяйство и добычу нефти. Нефть была для Гитлера особой приманкой: получив доступ к залежам, он планировал продолжать войну не только с Россией, но и с Америкой. С целью освоения жизненного пространства на востоке должно быть уничтожено около 30 миллионов человек – русских, украинцев, белорусов и в первую очередь – евреев. Остальные будут находиться в услужении у немецких фермеров и на заводах в качестве рабов.
Гитлеровский план «Ост» должен был вводиться сразу после победного окончания войны, намеченного к новому 1942 году.
* * *
По прошествии шестидесяти лет все еще непонятно, как мог Гитлер так близоруко и преступно не предвидеть трудностей в войне с Россией в 1941–1945 годах. И все эти шестьдесят лет историки пытаются объяснить непостижимую и непростительную ошибку Сталина: почему он не подготовил страну к решительному отпору, почему считал, что ничто не предвещало войну?
Шестьдесят с лишним лет – это срок, достаточный для оценки прошлого как истории, и в то же время еще позволяющий описывать события при живых свидетелях.
Попытка проанализировать выдвижение и деятельность Гитлера в Германии и Сталина в России может оказаться полезной и интересной. При том, что у них были совершенно разные характеры и темпераменты, в их диктатурах было много общего и их программы имели одинаковые главные цели: во-первых, внедрение собственной модели общественного устройства с идеологическим единомыслием (фашистским – в Германии, коммунистическим – в Советском Союзе); и во-вторых, стремление к гегемонии в мировом, а для начала – в европейском масштабе.
В 1930-е годы Сталин и Гитлер были не столько врагами, сколько соперниками по зонам влияния. Оба считали установленный в их странах строй социалистическим. В начале 1930-х годов Сталин даже не считал фашизм Гитлера опасным. Он говорил, что нацисты не страшны, что у них «свой социализм». И добавлял: «Фашизм и демократия – это не антиподы»[5].
Характерологически общим между ними было то, что оба с юности стали жервами неоцененности со стороны общества, ущербности своей психологии. Гитлер считал себя художником, Сталин писал стихи, и ни тому, ни другому не удалось реализовать себя в своих увлечениях. Не получив от общества отклика, оба превратились в людей враждебных к окружающим, чрезвычайно подозрительных, в обоих случаях проявилась мания величия. Оба шли к власти с помощью лжи и жестокости, оба правили, опираясь на террор.
Гитлер открыто и четко сформулировал свою программу в книге «Mein Kampf». В ней он прямо нападал на так называемых «еврейско-марксистских предателей» и призывал к их уничтожению вместе со всей еврейской нацией и либеральными интеллектуалами. Он писал: «Если бы даже и не было ни синагог, ни еврейской школы, ни Библии, еврейский дух все равно существовал бы и распространял свое влияние. Он существовал изначально, и нет ни одного еврея, который не воплощал бы его. Без радикального решения еврейского вопроса все усилия разбудить и оживить Германию обречены».
Его книга стала политической библией партии и страны. Первоначальное ее название было «4,5 года борьбы против лжи, глупости и коварства». Гитлер огульно отметал все традиционные формы государственного правления как абсолютно ненужные. Его программой было слияние партии фашистов с государством. Он называл себя «спасителем Германии» и требовал сосредоточения всей власти в своих руках. Он писал, что собирается установить в Германии однопартийную систему с главным принципом подчинения народа единоличному главе – фюреру, вождю.
Впоследствии о книге «Майн Кампф» говорили: «Десять процентов – автобиографии, девяносто процентов – догмы и сто процентов – пропаганды». Интеллигентные немцы могли только сожалеть, что в Германии, стране высокой культуры и передовых литературных традиций, могла появиться столь отвратительно написаная книга. Но к 1941 году было издано уже пять миллионов экземпляров, хотя есть предположения, что ее распространяли принудительно. Гитлер даже хвастался, что на гонорары от своей книги он построил себе поместье – виллу в горах.
Политику Сталина Гитлер называл «большевистско-еврейским заговором». Сталин тоже издал программную книгу, написанную в 1938 году под его контролем и руководством. Она называлась «Краткий курс истории ВКП(б)» и тоже стала библией партии – только коммунистической. В ней тоже было десять процентов искаженной биографии Сталина, девяносто – изложение коммунистической догмы и на сто процентов это была голая пропаганда.
Сталин не отметал открыто традиционные формы государственного управления, но прикрывал свои действия запутанными постулатами марксистской философии, установив в Советском Союзе однопартийную систему с основным принципом подчинения народа главе – вождю, то есть себе. Программа Сталина по слиянию партии коммунистов с государством была идентична программе Гитлера. И тот, и другой фактически провели замещение государства партией, и оба начали насильственное внедрение идеологического единомыслия в своих странах.
Человек малообразованный, Гитлер по своему усмотрению принимал или отвергал научные и исторические факты, доверяя только своей интуиции. Антисемитизм еще задолго до Гитлера был принят в среде немецких бюргеров и подспудно жил в сознании большинства обывателей. Многие завидовали успехам евреев в коммерции, их научным и культурным достижениям. Гитлер, австриец по происхождению, отождествлял себя с немецким народом, впитывал в себя и культивировал обывательские бюргерские черты. Когда в Первую мировую войну он служил в армии рядовым, то был убежден, что в окопах мало евреев, зато ими заполнены все штабы, и это вызывало в нем обострение ненависти. А когда Германия проиграла войну, уже многие немцы стали винить в поражении евреев. Гитлер знал, что революцию в России устроили коммунисты, среди которых было много евреев, и что в разоренной Германии в 1918 году именно евреи Карл Либкнехт и Роза Люксембург организовали коммунистическую партию и возглавили восстание. Все это вызывало еще большую ненависть Гитлера к евреям. В то же самое время в Венгрии тоже победили коммунисты, и Бела Кун, который тоже был евреем, продержался у власти сто тридцать дней. Гитлер стал считать евреев биологическим источником коммунизма и придал антисемитизму оттенок расовой идеологии.
Эту ненависть подхватили сначала тысячи, а потом и миллионы его добровольных сторонников. Расистская теория Гитлера породила арийский шовинизм. И когда Гитлеру удалось встать во главе Германии, он решил, что массовое уничтожение евреев – это его историческая миссия. Для начала он приказал их изгнать, а оставшихся сажать в концентрационные лагеря. В результате Германия потеряла тысячи интеллектуалов и сотни великих ученых – они были изгнаны или казнены.
Сталин никогда не делал открытых заявлений об уничтожении еврейской нации и всю жизнь сотрудничал с евреями. У него была другая тактика – массовыми репрессиями он добивался подавления национальных чувств вообще всех наций Советского Союза. Аресты и расстрелы одинаково распространялись на всех – русских, украинцев, поляков, грузин, евреев, латышей. Сталин мог не любить евреев, но некоторых из них держал около себя и даже возвышал. Однако он не любил и даже боялся сионистского движения. Он говорил: «Сионизм, рвущийся к мировому господству, будет жестоко мстить нам за наши успехи и достижения. Он все еще рассматривает Россию как варварскую страну, как сырьевой придаток… Мировой сионизм всеми силами будет стремиться уничтожить наш Союз, чтобы Россия больше никогда не могла подняться»[6].
Под конец жизни Сталин взял курс на целенаправленный террор против евреев своей страны, и только его смерть спасла советских евреев от жуткой участи.
Сталин заражал, будоражил советских людей своими бредовыми идеями, и ему, как и Гитлеру, удалось внедрить эти идеи в умы миллионов своих сторонников. Хотя он не создал расистской теории, но всячески культивировал в советских людях великорусский шовинизм.
Обязательная и самая основная часть любой диктатуры – культ личности диктатора. Гитлер заставил все население Германии называть себя «Führer» («вождь»), а в качестве приветствия люди должны были вскидывать руку вверх, на манер древних римлян, и произносить: «Heil Hitler!» (Слава Гитлеру!). День рождения Гитлера, 20 апреля, стал национальным праздником Германии. Его портреты и бюсты вешали и расставляли во всех рабочих кабинетах, а громадные портреты во весь рост, исполненные масляными красками, – при входах во все учреждения.
Культ личности Сталина превосходил гитлеровский. Русское слово «вождь» соответствует немецкому «фюрер», но к нему должны были добавлять «гениальный вождь всех трудящихся», «величайший вождь прогрессивных народов», «вождь и отец всего советского народа». На съездах коммунистической партии и на всех собраниях все обязаны были скандировать до изнеможения: «Слава великому Сталину!» и «Да здравствует гениальный вождь трудящихся всего мира великий Сталин!», и даже солдаты должны были бросаться в атаку с криком «За Родину, за Сталина!».
Портретов и скульптур Сталина было больше, чем изображений Гитлера. Писатели, драматурги, поэты, композиторы, скульпторы, художники – все обязаны были воспевать Сталина. О нем сочиняли былины и песни, создавали фильмы, его портреты висели во всех галереях и музеях. Многим городам страны присвоили его имя – Сталинград, Сталино, Сталиногорск. Везде были переименованы в его честь тысячи улиц и площадей и повсюду стояли его скульптуры. Тысячи учреждений – заводы, колхозы, институты – носили имя Сталина.
В историческом плане диктаторы оцениваются по числу жертв. У Сталина жертв было намного больше: в Советском Союзе был арестован каждый двадцатый, в тюрьмах и исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа погибло до двадцати миллионов ни в чем не повинных людей.
С учетом этих сравнительных характеристик обоих диктаторов ясно, что между Гитлером и Сталиным было больше общего, чем различного. Они шли по трупам людей параллельными путями. Только, в отличие от законов геометрии, параллели эти в конце концов сошлись и скрестились в смертельной схватке. И победил тот из них, чей народ смог вынести больше.
4. Еврейский антифашистский комитет
С самого начала войны, для того чтобы влиять на настроение советских людей и ослаблять упаднический дух, правительство стало формировать общественные комитеты из известных граждан. Первым был образован Всеславянский комитет – из русских, украинских и белорусских ученых, писателей, художников и артистов. Образованием этого комитета подчеркивалась национальная гордость славянских народов. За ним образовали Комитет советских женщин – повысить чувство своей значимости у матерей, жен, сестер и дочерей бойцов, сражавшихся на фронте. Следующим был Комитет советской молодежи. А Комитет советских ученых был призван напомнить о важности науки в деле борьбы с агрессорами. Целью всех этих комитетов было поднимать дух войск и призывать иностранные государства на помощь Советскому Союзу. Как все в стране, комитеты работали под контролем властей.
И вот 24 августа 1941 года, когда война шла уже два месяца, по всесоюзному радио провели трансляцию из Москвы митинга «представителей еврейского народа». Так объявил густой баритон Юрия Левитана, диктора-еврея. В Центральном парке культуры собралось пятнадцать тысяч московских евреев. Митинг и его трансляцию по радио организовали по прямому указанию Сталина: в таком тяжелом положении ему нужна была мировая поддержка на всех уровнях, от всех народов, включая евреев. С началом войны политика руководства изменилась и общий настрой в отношении евреев улучшился – необходимо было мобилизовать все внутренние ресурсы.
Было решено транслировать митинг, чтобы его услышали во многих странах мира. На нем выступили актер Соломон Михоэлс, писатель Илья Эренбург, поэт Самуил Маршак, писатель Давид Бергельсон. Все они обращались в своих выступлениях к «братьям-евреям». Единственным выступавшим неевреем был академик-физик Петр Капица. Большой ученый и глубокий интеллектуал, Капица имел влияние на общественное мнение[7]. Выступавшие призвали евреев во всем мире прийти на помощь Советскому Союзу, где жило более трех миллионов евреев, и где теперь происходило зверское уничтожение тех, кто не успел сбежать от гитлеровцев. Митинг действительно произвел большое впечатление на евреев многих стран.
В США сразу был создан Еврейский совет по оказанию помощи России, во главе с самым знаменитым евреем мира физиком Альбертом Эйнштейном. В Палестине, где еще не было еврейского государства, но жило довольно много евреев, тоже создали Комитет помощи, его назвали «Лига Ви» (от английского слова «victory» – «победа»).
Организация еврейского митинга проходила под контролем наркома внутренних дел Лаврентия Берии – «хозяина» страшного дома на Лубянке, где пытали и убивали десятки тысяч людей, в том числе и евреев. Берия прямо предупредил выступавших:
– Ни одним словом не упоминать международные сионистские еврейские организации, особенно «Джойнт». Это шпионская организация, товарищ Сталин считает ее нашим злейшим врагом.
Главной задачей было привлечь внимание евреев всего мира к страданиям страны, особенно – к страданиям евреев. Советские евреи придавали большое значение этому своему первому радиовыходу на международную волну.
В сентябре 1941 года были освобождены из тюрьмы председатель «Бунда» (Всеобщего еврейского рабочего союза) Виктор Адлер и его заместитель Генрих Эрлих. Еврейская партия «Бунд» была первой социалистической организацией в царской России, предшественницей партии Ленина, и давно была разогнана. Освобожденные Адлер и Эрлих, осознав громадность трагедии еврейского народа, предложили создать Еврейский антифашистский комитет. Кого поставить во главе комитета? Нужен был еврей с известным именем. Были предложения поставить Виктора Адлера. Но Берия решил проще – оба недавно освобожденных были расстреляны в декабре 1941 года.
Но в 1942 году все-таки было принято решение организовать Еврейский антифашистский комитет (ЕАК) по типу Всеславянского и Женского комитетов. Формулировка задачи комитета звучала так: «Для вовлечения в борьбу с фашизмом еврейских народных масс во всем мире». Но создали его с целью пропаганды заботы о евреях. В соответствии с государственной линией, в комитет отбирали только наиболее известных и проверенных на лояльность евреев. Берия поручил своему заместителю генералу Райхману вызвать Соломона Михоэлса для назначения его председателем комитета.
Михоэлс был признанным великим актером, руководителем Еврейского театра, народным артистом СССР. О влиянии его имени на евреев страны было хорошо известно. Театр Михоэлса в начале войны эвакуировали в Ташкент, там он давал спектакли совместно с Узбекским театром. Генерал Райхман срочно вызвал Михоэлса.
С тех пор как Райхман в 1938 году вел следствие по делу Михаила Кольцова, арестовывал Всеволода Мейерхольда, Павла Берга и следил за всеми, кто посещал Еврейский театр, он сделал большую карьеру – стал генералом и заместителем начальника отдела разведки. Сталину и Берии выгодно было держать в органах слежки генерала-еврея: при случае он мог легче проникнуть в любые группы евреев, проще вызвать у них доверие к себе. К тому же Райхман был женат на балерине Ольге Лепешинской, звезде Большого театра. Это ввело его в круг театральной интеллигенции Москвы, где тоже было много евреев и нужна была слежка. Михоэлс хорошо помнил его как частого посетителя своего театра. Он, конечно, знал, что Райхмана не интересуют его игра и постановки, а появляется он в театре по службе.
И теперь этот важный генерал встретил его приветливо, почти по-приятельски:
– А, здравствуйте, дорогой Соломон Михайлович. Давненько мы не виделись. Да, тяжелые времена настали для нашей страны. У меня к вам важное дело – поручение самого Лаврентия Павловича. Вам выпала великая честь: мы назначаем вас председателем Еврейского антифашистского комитета. Это согласовано с самим товарищем Сталиным.
– Спасибо, я очень польщен.
– Вот здесь подготовленный список членов комитета, просмотрите фамилии отобранных товарищей.
В списке были известные люди, представители науки, культуры и армии: Соломон Лозовский, руководитель главного телеграфного агентства «Совинформбюро», генералы Крейзер и Кац, герой Советского Союза командир подводной лодки Фисанович, академики Фрумкин и Лина Штерн, писатели Илья Эренбург и Давид Бергельсон, поэты Самуил Маршак, Перец Маркиш, Лев Квитко, Фефер, музыканты Давид Ойстрах, Эмиль Гилельс, актер Зускин, писатели Хейфец, Юзефович, врач Шимелиович. Секретарем назначался Ш.Эпштейн. Люди сплошь солидные и значительные.
Райхман вкрадчиво продолжил:
– Ну что, Соломон Михайлович, надеюсь, вы согласны со списком?
– Согласен, полностью согласен.
– Ответственность комитета и лично ваша очень велика. Задача состоит в том, чтобы привлечь мировую еврейскую общественность к помощи Советскому Союзу. Мы не сомневаемся в ваших патриотических чувствах, но… – он сделал значительную паузу, – Соломон Михайлович, мы знаем, что эти уважаемые и достойные люди могут не всегда и не совсем правильно понимать свою задачу.
Михоэлс удивленно поднял брови. Райхман разъяснил:
– Я имею в виду, что некоторые могут начать проявлять чрезмерную инициативу по связи с зарубежными еврейскими организациями. Мы с вами знаем, что не всегда нужная сверхактивность – это типичная еврейская черта.
Михоэлс подумал: «Мягко стелешь, да жестко нам будет спать, членам комитета. Если бы ты сам не был сверхактивным в арестах, тебя не сделали бы генералом НКВД». Райхман продолжал инструктировать:
– Я должен вас предупредить, что все указания по работе комитета вы будете получать от нас. Никаких самостоятельных и несогласованных действий быть не должно. Вы понимаете?
Чего же тут было не понять советскому человеку, запуганному жесткой пропагандой и тысячами арестов? Михоэлс только кивнул.
– Встречи с представителями иностранных держав мы будем планировать сами и будем указывать вам, что можно говорить на этих встречах. Вы понимаете?
Слушая вкрадчивый голос, Михоэлс продолжал думать: «Какой спектакль, какая жесткая режиссура! Нас выбрали для того, чтобы сделать из нас марионеток, а веревочки будет дергать наркомат внутренних дел, вот этот ничтожный генералишка». Не подавая вида, Михоэлс кивнул:
– Понимаю.
– Теперь вот что: комитету поручается три раза в месяц издавать на идиш официальную еврейскую газету, чтобы ее могли читать за границей. В ней будут публиковаться статьи о жизни советских евреев и о ходе войны. Естественно, все материалы будут предварительно проверяться нашей цензурой. Как вы предлагаете назвать газету?
Михоэлс задумался:
– Назовем «Эйникайт», на идиш.
– Что это за слово? Я ведь идиш не знаю.
Михоэлс решил немного позабавиться:
– Как, вы не знаете идиш? А я помню вас на наших спектаклях.
Райхман немного смутился, но тут же нашелся:
– Чтобы уловить класс игры актеров, не обязательно знать язык. Качество спектакля видно и по постановке, и по декорациям, и по движениям артистов. В вашем театре я всегда получал большое удовольствие. Это был отдых для меня.
Михоэлс подумал: «Ты хитер и не глуп, но насчет отдыха врешь – это была твоя работа: выслеживать людей, пришедших в наш театр».
Оба разыграли эту игру в обмен мнениями быстро и ловко, и Михоэлс тут же ответил на вопрос Райхмана:
– Слово «эйникайт» означает «единство».
Райхман снял с полки русско-еврейский словарь, проверил:
– Правильно – «единство». Годится.
Михоэлс ждал, что Райхман скажет что-либо о задачах комитета в связи с колоссальными жертвами, которые несет еврейский народ с приходом немецких оккупантов. Только недавно пронесся слух, что под Киевом, в местечке под названием Бабий Яр состоялась массовая казнь евреев. С самого начала войны власти старались представить жертвы войны как общенародную трагедию, ничем не выделяя особые злодеяния против евреев. Райхман ничего об этом не упомянул – это ему не полагалось по инструкции. Зато полагалось завербовать членов комитета в свои агенты.
– Да, вот еще что очень важно: работать вы будете в тесном сотрудничестве с нами, с наркоматом внутренних дел. Обо всех подозрительных беседах и акциях следует немедленно докладывать мне. Поэтому вы и еще несколько членов комитета должны подписать специальное соглашение.
Михоэлс подумал: «Итак, нас вербуют». Он хорошо знал почти всех членов комитета, все они были давно ассимилированные в русском обществе евреи, с большими заслугами перед Россией, они давно превратились в русских интеллигентов, как и он сам. Почему же такое недоверие? Потому что евреи? Кто из членов комитета станет скрытым агентом – этого никто не должен был знать, но все могли подозревать друг друга, думать, что другой «стукач». Но в условиях страшной войны всем надо быть патриотами, надо любыми путями спасать свою страну и свой еврейский народ. Задача Еврейского антифашистского комитета была именно в этом. Выбора: соглашаться или не соглашаться – у него все равно не было.
Он попал в ловушку: отказ сразу повлек бы за собой преследование. «Какой фарс!» – подумал Михоэлс.
Так, под жестким наблюдением наркомата внутренних дел, был создан Еврейский антифашистский комитет. Сообщение о его создании и список членов напечатали во всех газетах. Михоэлса поздравляли все – и евреи, и неевреи:
– Вы, Соломон Михайлович, теперь самый важный представитель еврейского народа в нашей стране. Это знак большого доверия товарища Сталина.
Михоэлс уважительно склонял голову, а у самого были тяжелые, нехорошие предчувствия. Про себя он цитировал фразу из грибоедовского «Горя от ума»: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».
У Михоэлса был любимый двоюродный брат Мирон Семенович Вовси, знаменитый профессор-терапевт, звезда медицинского мира. Михоэлс гордился им даже больше, чем своими театральными заслугами. После фальсифицированного суда над профессором Плетневым, в 1938 году, Вовси был назначен на его место главным терапевтом Красной армии, во время войны получил чин генерал-майора, был выбран членом Медицинской академии. Он был мудрым и осторожным человеком. Михоэлс рассказал ему о разговоре с Райхманом, и профессор Вовси грустно прокомментировал:
– Будь очень-очень осторожным в связях с зарубежными евреями. Из вас делают дрессированных евреев.
* * *
На первом же заседании комитета его члены собрали и внесли пожертвований на оборону страны на сумму 3 300 000 рублей. Об этом было напечатано в газетах. Тогда многие состоятельные люди жертвовали на войну свои сбережения. Генерал Райхман вызвал Михоэлса:
– Товарищ Сталин передал всем членам комитета свою благодарность. Это высокая честь. Он выразил желание, чтобы комитет постарался собрать с советских евреев пожертвования на 1000 танков и 500 самолетов. Он сказал, что у евреев всегда были деньги и им надо помогать стране.
Когда Михоэлс сказал об этом на заседании комитета, произошла некоторая заминка, начались разговоры.
У евреев, тысячелетиями лишенных своего государства и бывших в чужих странах гражданами второго сорта, всегда оставалась страсть – рассуждать о политике. Может быть, именно потому, что их к ней не допускали. Даже возникла поговорка: «Один еврей – это премьер-министр, два еврея – это совет министров, а три еврея – парламент». Многие члены Антифашистского еврейского комитета, люди солидные, разделяли эту страсть, и их рассуждения отражали большой жизненный опыт. Но чтобы направлять их активность и удерживать от «излишней трепотни» – для этого Михоэлсу нужно было проявлять большую мудрость и много такта. Полный состав комитета заседал редко, не чаще двух раз в год. Основными его членами были:
Соломон Абрамович Лозовский (настоящая фамилия Дридзо), заместитель наркома иностранных дел и директор агентства «Совинформбюро». Он в молодые годы стал большевиком, несколько раз был арестован царскими властями, потом много лет провел во Франции. В начале 1917 года, во время первой, «буржуазной», революции, вернулся в Россию. Был директором Государственного литературного издательства. С 1939 года стал членом ЦК партии и директором Совинформбюро. Его работой были сводки событий военного времени, и информировать людей нужно было таким образом, чтобы в сводках оставалось больше пропаганды, чем правды. Информация поступала прямо от него, начинаясь с торжественного и значительного голоса диктора Юрия Левитана: «От советского Информбюро…». И все жители страны мгновенно приникали к репродукторам и слушали. Составлять такие сводки и выпускать их в эфир при диктаторе Сталине было сложной и ответственной задачей. Лозовский хорошо выполнял свою работу, и на заседания комитета являться ему было почти всегда некогда. Если он появлялся, то его слово по любому вопросу всегда было продумано и политически точно нацелено. Михоэлс был ему очень благодарен.
Но не все члены комитета и не всегда считали мнения Лозовского правильными, они оспаривали его, доказывали свою точку зрения, не имея той информации, какую имел он. Поэт Перец Маркиш был высокоэрудированный и совершенно безапелляционный спорщик, строго принципиальный человек-боец. Он служил солдатом в царской армии, был ранен во время Первой мировой войны, в 1918 году в госпитале начал писать революционные стихи на идиш. Его поэма «Волынь», о судьбе евреев, побудила многих из них к принятию новой власти. С 1921 по 1926 год он жил в Варшаве, Берлине, Париже, Лондоне, Риме. Опыт жизни в Европе привил ему демократические взгляды, которые не согласовывались с установками советского режима. После возвращения в Россию в 1926 году он имел большой успех как поэт, стал членом правления Союза писателей, руководителем еврейской секции. На заседаниях Антифашистского комитета Маркиш всегда стремился к решению вопросов безапеляционно прямо, но это зачастую шло вразрез с указаниями генерала Райхмана. Михоэлсу приходилось урезонивать его:
– Перец Давидович, пожалуйста, поймите, что в Советском Союзе многое делается не так, как в Европе.