Прежняя власть упразднена; новое правительство отвлечено прениями и теориями. Вследствие этого в стране водворяется «безначалие» – «l'anarchie spontanèe». Событие, послужившее началом этой анархии, прежними историками рассматривалось как патриотический подвиг, внушенный чистым идеализмом; для Т. это un nom, символ, который нужно разложить на факты и пред читателем впервые развертывается картина уличного, революционного движения, написанная художником-психологом. Картина эта мало-помалу расширяется и охватывает всю Францию в ее хаотическом состоянии, созданном безначалием. Эта анархия послужила благоприятной почвой для зарождения нового политического типа и захвата им власти. Т. давно сознавал, что якобинец – центральная фигура революции, подобно пуританину в английской революции 1648 г., и что нужно «объяснить его психологически, чтобы понять французскую революцию». Теперь Т. дает психологическое объяснение этого типа, на основании чрезвычайно тщательных изысканий определяет распространение его во Франции и затем описывает захват якобинцами власти вопреки выработанной ими и принятой французским народом конституции 1793 г. Еще в 1854 г., читая книгу Бюше, Т. был поражен «посредственностью» якобинских вождей: это впечатление осталось у него до конца и отразилось на его характеристике якобинцев. Это, однако, не помешало ему красноречиво защищать их против Карлейля: «они были преданы отвлеченной истине, как ваши пуритане – божественной; они следовали философии, как ваши пуритане – религии; они ставили себе целью всеобщее спасение, как ваши пуритане – свое личное» и т. д. Но от идиллии, соединявшей в один образ и «жаков», которые без хлеба и одежды дрались на границе за гуманитарные интересы и отвлеченные принципы, и якобинцев, Т. был теперь уже далек в 1878 г. В якобинстве он видел «зловредный (malfaisant) политический тип», происшедший от «гипертрофии властолюбия, вскормленного догмой о всемогуществе государства на благоприятной для того почве анархии, созданной революцией». Историческое значение якобинства заключалось в создании нового деспотизма в централизованной и демократизованной Франции. Т. объясняет перемену своего взгляда на революцию и якобинцев более близким знакомством с ними: «изучение документов, – говорит он, – сделало меня иконоборцем» (iconoclaste). На самом деле перемена произошла от того, что у Т. выработались новые определенные представления об обществе, его строении и функциях, об условиях цивилизации и о государстве – представления, противоположные тем, которые господствовали во время революции и проводились якобинцами. Его протест против последних был тем ожесточеннее, что Т. видел в торжестве этих принципов причину бедствий современной им Франции. Для Т. цивилизация – не внезапный плод отвлеченных принципов, а результат медленного и долгого произрастания (le produit net de l'histoire) накопления трудов лучших людей и лучших народов. Выработка цивилизации есть высшая функция общества; но, чтобы быть к этому способным, общество должно сохранить свое естественное строение, личность – свою свободу. Эта свобода нужна не только в интересах самой личности, но и для развития в ней социального инстинкта, который может проявиться лишь в свободных ассоциациях. Отсюда необходимость самоограничения государства по отношению к личности и к ассоциациям личностей. Личность должна иметь возможность руководиться честью и совестью, лучшими продуктами истории; «в силу совести личность признает за собой обязанности, от которых ее никто не может освободить; в силу чести она признает за собой права, которых никто не может ее лишить». Отсюда же вытекает обязанность государства допускать те ассоциации, в которых проявляется социальный инстинкт личности, и не только щадить эти ассоциации – церковь, общину, благотворительные, ученые и др. общества, – но и заботиться о широком, плодотворном развитии их деятельности. Вреднее всего захват государством деятельности местных учреждений. В весьма сильных выражениях Т. изображает нравственный вред безусловной централизации власти. С этой точки зрения якобинский деспотизм представлялся ему самым антикультурным явлением – и он не скупился на факты и не щадил красок для его обличения. Впервые была начертана полная картина бедствий, перенесенных французским населением под якобинским деспотизмом, картина тем более поражающая, что она оттенялась изображением полной несостоятельности самого якобинского правительства и его окончательным банкротством. Впечатление, произведенное этой историей якобинства на французское общество, воспитанное на революционном предании и культе централизации, было сильно и неблагоприятно для Т. Большинство его критиков видело в его произведении только исторический памфлет. Отчасти Т. мог подать к этому повод своим стилем и своими «художественными» приемами. Из третьей части книги – «Le Régime moderne» – Т. сам успел издать 1-й том (в 1891 г.), касающийся Наполеона и его реконструкции французского государства.