Мое дошкольное детство ничем особенным больше не отличалось. Тогда центром наших игр были дворы. До войны, как я уже говорил, участки около жилых домов были огорожены заборами. Каждый двор считался «нашим», а все соседские – «чужими». Между дворами были или дружеские отношения, или вражда. К первым можно было ходить спокойно, играть с ними. С ребятами из других часто случались драки. Поэтому мы, особенно малышня, за ворота своих дворов ходили только с родителями. Тот двор моего детства казался мне таким огромным! И хотя его сейчас уже нет, я все же могу косвенно представить размеры двора дома № 11 по немногим сохранившимся постройкам – он был небольшим. Я изобразил его на рисунке.
В центре двора находилась какая-то странная одноэтажная деревянная постройка, мы называли ее «сторожка». Все наши подвижные малышовые игры проходили возле нее. Одного меня стали «выпускать» во двор лет с пяти. Летом мы играли в «салки», прятки, «классики». лапту. Позже, уже школьниками, в «отмерялы». Двор был земляной, на нем было удобно чертить линии разметок для разных игр. На крыши домов вели пожарные лестницы. Залезать на них, конечно, строго запрещалось, но повисеть на нижних железных перекладинах было большим удовольствием.
К счастью для жильцов футболом мы тогда не увлекались, стекол оконных не били. Зимой устраивали снежные горки, катались с них на санках. Лыжи и коньки – это было уже позже.
В 1939 году мне исполнилось семь лет. Во дворе дома № 5 нашего переулка стояла школа № 557, куда меня и определили в первый класс.
Глава вторая. Малая родина
Мы все любим свою великую Родину и мечтаем видеть Россию великой державой. Фундамент патриотизма – знание истории своей страны, внимание не только к нашему общему прошлому, но и к истории дорогого для каждого человека места, его «малой родины», места, где он родился.
У каждого своя «малая родина». Это может быть деревня, поселок, небольшой городок. А как быть тем, кто родился в большом городе? В Москве, например, как я? Тогда надо называть район и улицу. Моя «малая родина» – Замоскворечье, Большая Полянка, 2-ой Спасоналивковский переулок. Если чуть шире, то сюда надо добавить и Большую Ордынку (в годы войны я ходил туда в школу), и Якиманку, и Житную – там жили мои школьные товарищи. А Калужская (ныне Октябрьская) площадь, изменившаяся до неузнаваемости, с памятником Ленину и зданиями МВД и Госбанка? Сколько в детстве хожено по ней!
Я понимаю, что не москвичам трудно будет представить себе те места, которые будут описаны далее. И далеко не всем читателям это будет интересно. Но, рассказывая о своих детских и школьных годах, я не могу не говорить об уголках Москвы, где они протекали. Попробую все же заинтересовать вас их историей. Чтобы легче было ориентироваться в расположении мест моей «малой родины», предлагаю посмотреть на схему в интернете. На ней изображена часть Замоскворечья и основные элементы планировки этого древнейшего района Москвы.
Замоскворечье расположено к югу от Кремля в обширной излучине Москвы-реки. С плоским рельефом, некогда частично заболоченное, оно находилось на важном стратегическом направлении – южном. В период доминирования Золотой Орды по дороге, шедшей от Кремля на юг, везли собранную дань. У дороги жили «ордынцы» – сборщики дани. Здесь же располагались и торговцы со своими товарами из Орды. По одной из версий нынешняя улица по ним и получила свое современное название – Большая Ордынка.
Вообще, все названия замоскворецких улиц и переулков (кстати, переулок первоначально – это поперечная улочка, соединяющая две главные) происходят либо от наименования находившихся там церквей, либо связаны с названиями ремесленных слобод (Гончарная, Кадашевская) или мест проживания отдельных групп населения.
На тогдашней южной окраине Замоскворечья располагались склады зерна – «жита».
Неподалеку находилось место, куда пригоняли на продажу скот. Отсюда сохранившиеся названия улиц: Житная, Коровий Вал. Нынешняя Мытная улица – от слова «мыта», т. е.
таможенная пошлина. На этом месте стояла государева таможня.
А вот название хорошо известной даже не москвичам Якиманки (ныне она, как продолжение Ленинского проспекта, ведет прямо в центр, к Кремлю) связано с церковью Благовещения в Кадашах, а, точнее, с одним из ее приделов – Иоакима и Анны. Произносимое скороговоркой название было искажено и превратилось в «Якиманку». А кадаши – это мастера по изготовлению бочек и кадушек.
Ну, а что же кроется за названием двух Спасоналивковских переулков? Откуда оно появилось?
Эту загадку, о чем я не без интереса узнал недавно, пытались разгадать не только русские историки. Многие иноземные путешественники – Герберштейн, Олеарий и другие, описывая Москву, не обходили своим вниманием поселение на правом берегу Москвы-реки со странным названием Наливки. Историки указывают на существование нескольких версий. Одну из них дает С. М.Соловьев. В своей «Истории России» он пишет: «В первой половине XVI в. великий князь Василий III выстроил для своих телохранителей («пищальников») в Москве за рекой целый город Нали (Наливки), от слова «наливай», поскольку им одним дозволено было мед и пиво пить когда хотят, и они удалены за реку, чтобы не заражали своим примером других».
Другая гипотеза также относит слободу Наливки ко времени Василия III, однако предполагает расселение здесь иноземцев, находившихся на княжеской службе. Дабы не вводить в смущение русский люд не всегда им понятными нравами иноземцев, тех старались селить в местах удаленных и свободных от коренных жителей. Царь разрешил разместившимся тут иностранцам завести кабак с продажей вина – большая редкость по тем временам.
При Иване IV Грозном, который своим указом поместил здесь многочисленное войско стрельцов, закрепляется название «Наливки». Предположительно, приходившие к проживавшим здесь иностранцам стрельцы говаривали: «Налей-ка!». Плохо понимая русский, те понимали это как обычное приветствие и отвечали тем же. Часть историков вообще полагают, что иностранцы все Замоскворечье называли «Налейки»! Прошло время, наемное войско было отсюда удалено, название стало забываться. Однако уже в XVII в. оно вновь возрождается. Как бы то ни было, с 1642 года в патриарших окладных книгах встречается первое упоминание о церкви Спаса-Преображения, что в Наливках.
Храм был возведен стараниями проживавших здесь стрельцов и был поначалу деревянным. При Петре I, после расправы над стрельцами, их земли в Замоскворечье стали отходить к купцам и ремесленникам, а позднее – к дворянам. В 1713 году уже новые прихожане храма получили разрешение на строительство каменной церкви. За год удалось возвести каменный «Скорбященский» придел, однако дальнейшие работы пришлось остановить – вышел указ Петра I о запрещении каменного строительства в Москве (строился Петербург!). Завершить возведение каменного храма Спаса, что в Наливках, удалось лишь в 1728 году.
История этого храма, возвышавшегося на пересечении двух переулков (ныне это Казанский и 1-ый Спасоналивковский). оборвалась за несколько лет до моего рождения, в 1929 году. Он был снесен, чтобы освободить площадку для строительства двух жилых домов кооператива «Замоскворецкий рабочий» (они сохранились и поныне). В одном из этих домов жил мой школьный товарищ с необычным именем Гега. О наших с ним путешествиях по Москве я еще расскажу.
Замоскворечье конца восемнадцатого – первой половины девятнадцатого века – это огромные кварталы, сплошь застроенные мещанскими и купеческими домишками. Они в основном деревянные, одноэтажные, с мезонинами. Участки при домах большие, зеленые, со всякими надворными постройками. Имело Замоскворечье тогда (да и позже) облик провинциального захолустья. Впечатление В. Г.Белинского: «Там окна занавешаны занавесками, ворота на запор, при ударе в них раздается сердитый лай цепной собаки, все мертво, или лучше сказать, сонно…».
Такой вот неказистый домик стоял на углу Полянки и 1-го Спасоналивковского переулка (ныне дом 44). В 1856 году в него переехал после смерти жены известный художник В. А.Тропинин. Прожил он в нем недолго. После кончины жены уже мало что могло его утешить, даже пение любимых канареек. Умер художник спустя два года. А в моем 2-м Спасоналивковском переулке в доме № 5 жил другой знаменитый русский художник, Виктор Васнецов. Достоверно известно, что именно здесь в 1884–85 г.г. он работал над эскизами декораций и костюмов к опере Римского-Корсакова «Снегурочка».
Был период, когда многие переулки Замоскворечья именовались не как в старину – по названиям церквей или ремесленных слобод, а по фамилиям владельцев стоявших там домов. И мой родной переулок, оказывается, какое-то время назывался Шапкиным, или Шапочным. Нынешнее название вернулось к нему в начале XX века.
Несколько слов еще об одном важном не только для меня, но и для всех москвичей месте – Калужской площади. У нее долгая и славная история. Интересующиеся могут ознакомиться с ней в интернете, я упомяну лишь о некогда бывших здесь воротах Калужской заставы, остроге, торговых рядах, хранилищах зерна и т. д. Через Калужскую площадь 7 октября 1812 года отступала наполеоновская армия, бесславно покидая Москву…
В 1882 году практически в пределах площади, на месте церкви XVII века, был построен на народные средства храм Иконы Казанской Божьей Матери. Он стал архитектурно-историческим мемориалом, памятником освобождения Болгарии от османского владычества в ходе русско-турецкой войны 1877–1888 г.г. Закрытый в 1927 году храм уцелел, лишившись, правда, колокольни и приделов. Он использовался под архив, а в 1935 году его приспособили под кинотеатр «Авангард». Исчезли красивейшее мраморное убранство интерьеров, иконостас и глава храма.
Могу лично подтвердить высказывавшееся тогда мнение многих москвичей – кинотеатр оказался неудачный. Неуютный, с плохой акустикой. Оскверненный храм напоминал о себе унылыми голыми стенами и еще чем-то неуловимо-церковным. Будучи уже постарше, я смотрел здесь с друзьями фильмы «Чапаев», «Истребители», «Подкидыш» с Раневской и Пляттом, «Трактористы» с Петром Алейниковым и Николаем Крючковым.
Судьба храма окончательно решилась в 1972 году. Его «губителем» можно условно считать президента Никсона. Ждали его визита в Москву. Путь в Кремль отныне всегда пролегает через Калужскую площадь. Бесформенную глыбу храма тогдашние власти города посчитали «бельмом в глазу» и ночью, не привлекая внимания, взорвали. Теперь прямехонько на его месте громоздятся безликие здания МВД и Минюста. Словно в оправдание расправы с храмом, уже в последние годы на углу Большой Якиманки и Житной улицы было возведено скромное здание одноименной часовни. Увы! Сколько раз я не проходил мимо, дверь ее неизменно была закрыта. Изящная, но к сожалению, мало посещаемая.
А что же с самой площадью? Сейчас она так изменилась, что ее и площадью-то назвать трудно. Пешеходные кусочки остались лишь у входа в метро, встроенного в здание гостиницы «Варшава», да у поставленного в 1985 году памятника В. И.Ленину. Так, транспортный узел, не более, к тому же не до конца продуманный. А жаль. При более удачном архитектурно-планировочном решении она могла бы стать одной из красивейших на Садовом кольце, с видом на Крымский мост, Парк Горького и дальнюю перспективу Москва-Сити.
Какова же судьба моего переулка? В том виде, каким я его помнил с детства, он сохранялся долгие годы. Только где-то в шестидесятые, кажется, годы на месте разрушенного бомбой дома 10 появился безликий панельный жилой дом. Он существует до сих пор. Булыжную мостовую заменили асфальтом. Но главные перемены ждали 2-ой Спасоналивковский в эпоху рыночной экономики. Бывший объектом атаки немецкого аса подземный завод благополучно превратился в офисный центр. Новые законы о частной собственности и возможность продавать и покупать все и вся изменили его статус. Некогда если не захолустное, но очень скромное место на карте Москвы вдруг оказалось чрезвычайно престижным из-за близости к центру и к самому Кремлю! Первыми этим воспользовались некие личности, купившие ряд домов от 11 до 19, что на углу Казанского переулка. Все они были безжалостно снесены. Проявив завидную предприимчивость, новые хозяева построили на месте моего дома здание фитнесс-клуба, а остальную часть земли отдали под другие объекты. Так погибло сердце моей «малой родины». Сохранились несколько домов ближе к Большой Полянке, в том числе тот, где творил художник Васнецов. В них разместились офисы представительств Тюменской области и Ханты-Мансийского национального округа в Москве. Теперь мой тихий переулок забит автомобилями так, что не то что припарковаться – проехать почти невозможно!
В восстановленном после бомбежки крыле дома 50 по Б.Полянке, сменяя друг друга, поселились банки. Но самое необыкновенное произошло буквально в последние годы с группой домов, что на углу, образуемом 1-м и 2-м Спасоналивковскими переулками. Откройте, читатель, интернет. Найдите рекламу элитной недвижимости под названием «Полянка 44» и приценитесь хотя бы к одной из квартир. Пример уродливой действительности «рынка» у вас перед глазами. Как вам цена квартиры в сотню миллионов рублей? В этот жилой комплекс с крохотным внутренним двориком вошел и бывший подземный завод – дом 6 (я о нем расскажу в следующей главе). Теснота, минимум зелени, неудобное положение с точки зрения транспортной доступности, но зато – близость аж к Кремлю! Ах, o tempora, o mores! На серии фотографий в интернете можно увидеть настоящее моей «малой родины». Время от времени я проезжаю по своему переулку на машине или с грустью, не спеша, хожу пешком…
Несколько слов о судьбе всего Замоскворечья. Принимая участие в разработке генеральных планов многих исторических городов, я привык к разработке в их составе схем охранных зон памятников истории и архитектуры. В нашем случае таким памятником следовало бы считать Замоскворечье, и вот почему. Во многих европейских городах бережно сохранены исторические центры с их планировкой и застройкой. В Москве таким центром был и остается Кремль. Но историкам хорошо известно, что к ансамблю Кремля относилась и часть территории за Москвой-рекой (сады и др.) К сожалению, никаких попыток избежать утраты многих архитектурных акцентов этой части Замоскворечья не предпринималось. Более того, при составлении т. наз. «сталинского» генерального плана Москвы 1935 года намечалась прокладка по историческим частям Замоскворечья новой магистрали – для замыкания Бульварного кольца. По красным линиям будущей магистрали успели выстроить здания Радиокомитета возле нынешнего вестибюля станции метро Новокузнецкая и известный Дом писателей в Лаврушинском переулке напротив здания Третьяковской галереи. Война помешала этим замыслам. Остались спасены многие храмы и исторические здания, формировавшие облик этой части старой Москвы. Но в последнее время в тихих переулках и тесных двориках Замоскворечья стали появляться, как бородавки на здоровом теле совершенно чужеродные по архитектуре и функциям здания офисов. Очень жаль. Остается надеяться, что новое руководство города покончит с этой порочной практикой точечной застройки и поручит специалистам разработку комплексного проекта охранных зон объектов, определяющих исторический облик Замоскворечья. Сколько интереснейших экскурсий можно будет провести по этой части Москвы!
У читателя может возникнуть вполне законный вопрос: «А к чему столь длинное описание места рождения автора?» Отвечаю. Каждому должна быть небезразлична история своей «Малой родины». Также, как и история своего рода, фамилии. Не потому ли сейчас нам так остро недостает настоящего, а не «квасного», патриотизма, что мы забываем замечательную пословицу, которую Расул Гамзатов сделал эпиграфом к книге «Мой Дагестан»: «Если ты выстрелишь в свое прошлое из пистолета, будущее выстрелит в тебя из пушки»? И безуспешные поиски «национальной» идеи не есть ли следствие неуважительного отношения к славному прошлому России?
Пусть каждый вспомнит свое прошлое, покопается в нем поглубже, тогда может из этой мозаики сложится картина Великой Страны. Какие прекрасные слова из песни: «С чего начинается Родина? С картинки в твоем букваре…» Далекое близкое детство…
Глава третья. Я иду в школу. Начало войны (1939 – сентябрь 1941 г.)
Здание средней школы № 557, где мне предстояло отгрызть первый кусок гранита науки, сохранилось и поныне. Типовое сооружение красного кирпича стоит в квартале между нашим переулком и Житной улицей. В годы Великой Отечественной войны в школе помещался госпиталь, потом опять учились дети, теперь – факультет культуры и искусства учреждения, спрятавшегося под аббревиатурой ПМОК.
Не правда ли, страсть к аббревиатурам и сокращениям у нас какая-то болезненная и постоянная. Что в революционные годы (ПЕРСИМФАНС – Первый симфонический ансамбль), что позже, в советское время (ОСОАВИАХИМ, ГТО и т. д.). Вот и теперь, особенно в официальных документах, встречаешь такие словесные перлы, что оторопь берет. Как вам – «МРО № 7 УБЭиПК ГУ МВД РФ по Ростовской области?» Так что ПМОК еще ничего, хотя и непонятно.
В отличие от многих продвинутых соотечественников, к стыду своему, имя первой своей учительницы не помню. Вела она с нами занятия по всем предметам. Все и было интересно, занимался я с удовольствием. Особо благодарен я своему первому педагогу за отличное преподавание русского языка и полученную в результате практически безукоризненную грамотность. Конечно, этому помогло еще и чтение. Книг у нас в семье было много. Читать я начал довольно рано, и к первому классу читал бегло. Брал книги в школьной библиотеке, и как все мальчишки предпочитал путешествия и приключения.
Жизнь идет вперед, и не всегда ясно, насколько технический прогресс способствует интеллектуальному развитию общества. Колоссальный рывок информационного мира XXI века и появление «всемирной паутины» принципиально изменили отношение к чтению моих нынешних сверстников.
А тогда из всех средств познания мира, не считая черных тарелок громкоговорителей, для нас, малышей, были только разговоры со взрослыми, дома и в школе, и, конечно, книги. Ну и немножко кино, но только когда мы стали постарше.
Не буду цитировать великих. Не стану повторять мудрые изречения о пользе чтения. Ибо то, что мы наблюдаем сегодня, в начале XXI века, как нельзя убедительней подтверждает их мысли. Интернет – величайшее изобретение человечества, но при одном, очень важном условии. Как и всеми другими прорывами в области технического прогресса, и, в частности, информатики, им нужно уметь пользоваться. Доказательство тому – вопиющее надругательство над родным языком и грамотностью в так называемых «социальных сетях». По одной простой причине. Нынешние школьники мало и плохо читают.
Не знаю, может быть я ворчу по-стариковски. Но мне кажется, что никто не в состоянии получить то удивительно сильное эмоциональное впечатление от любого из литературных шедевров, каковое постигнет вас при чтении печатного текста добротно изданной книги. Возможно, время меня поправит и электронные книги вытеснят печатные. Но верить в это не хочется, а думать неприятно.
А что же мы, пацаны 30-х годов? Все время, остававшееся от школы, приготовления уроков и гуляния во дворе, мы – я и мои сверстники – читали. Брали книги друг у друга, записывались в библиотеки и читальные залы, читали вечерами и ночами, пряча книжки под подушкой. Отбивались от пиратов на таинственном острове Жюля Верна, скакали вместе с мушкетерами Александра Дюма за подвесками королевы, следили за приключениями всадника без головы Майн Рида. А детские книжки тех лет – стихи Маршака, Чуковского, Агнии Барто – знали наизусть.
Друзья наши книги – культурный фундамент нации. Дикое засорение родного языка чужеродными словечками – прямое следствие небрежения к его истокам и шедеврам. Так же, как и вопиющая безграмотность устной речи и, особенно, переписки в социальных сетях. Еще одна печальная особенность нынешнего интеллектуального пространства – практически полное забвение русского фольклора. Мы, дети тридцатых годов, жили в атмосфере народных песен, сказок, пословиц и поговорок. Весь богатейший пласт народной словесной мудрости сейчас, увы, исчезает. Все это не что иное, как агрессия в отношении духовного стержня национальной идентичности – русского языка. Народная песня практически исчезла из телевизионного эфира.
Его замусорили иноязычные произведения. Дошло до того, что в конкурсе «Голос. Дети» очаровательная малышка старается, вытаращив глазенки, петь на английском языке! А спросить ее, знает ли она «Одеяло убежало…», «Наша Таня горько плачет…», «Муху-цокотуху?» Ужасно! Зачем мы юное поколение практически сознательно отваживаем от исторических корней русской идентичности? Не поступаемся ли мы своей национальной гордостью? Еще раз повторю. Россия обречена идти своей дорогой. Отличной от дороги англосаксонского мира. Уже сейчас очень многие, в том числе и на Западе, начинают сомневаться в целесообразности «глобализации» матушки-Земли. Очень надеюсь, что принимаемые сейчас поправки к Конституции РФ выправят эти перекосы. Вернут уважение к нашему «великому и могучему», и наши молодые журналисты перестанут щеголять лайфхаками, краундсорсингами и прочими фастфудами. В мое время это справедливо звали низкопоклонством.
Каникулы после первого класса я проводил дома. Играл во дворе с мальчишками и девчонками в «салки», «стой!» (это когда после броска мяча вверх все разбегаются, а тот, кто «водит», ловит мяч, кричит «стой!», все замирают, а он старается попасть мячом в любого, чтобы его «выбить»), и конечно в прятки! У нас, первоклашек, была своя дружная компания. До войны все дворы были огорожены. Заборы исчезли позже, в войну, когда их разобрали на дрова. Поэтому родители спокойно выпускали играть во двор даже малышей. Посторонние во дворы практически не заходили, да к тому же тогда преступлений против детей практически не было в силу большой строгости наказаний. Да и нравственный климат тогда был иным. Слово «педофилия» в лексиконе советских людей отсутствовало.
В мае 1941 года я отличником окончил второй класс. Папа решил сделать мне подарок. За хорошую работу его премировали путевкой для сына в знаменитый пионерлагерь Артек. Смена в лагере начиналась в середине июня.
Мама, папа и бабушка, волнуясь и споря, собирали Вовчику чемодан. Главным «укладывающим» выступал папа. Именно от его аккуратной манеры я научился паковать вещи на всю свою взрослую жизнь. А попутешествовать по белу свету довелось немало. Отряд малышей (мне было 9 лет) выстроился на перроне Курского вокзала. Родители волновались больше нас. А мы уже мечтали о Крыме, море и Артеке!
Почему-то дорогу из Москвы до Симферополя, да и сам лагерь я почти не запомнил. Мы приехали в Артек числа 19 июня, едва успели разместиться в палатах и только-только стали привыкать к распорядку. Даже купаться в море нас еще не водили. И вдруг вожатые забегали: «Война»! 22-го фашисты напали на СССР.
Всех ребят первой смены нужно было срочно эвакуировать. Паники не было, но тревога взрослых передалась и нам. Почему-то вспоминаю, как нас быстро-быстро посадили в вагоны поезда в Симферополе, сунув наскоро каждому какую-то еду на дорогу. Слава Богу, состав наш по дороге в Москву не бомбили. Перепуганные вожатые особо за нами не следили, в результате мы объедались выданной нам сгущенкой, конечно не понимая, что теперь мы ее долго-долго не увидим и не попробуем. Так для меня закончился, не начавшись, Артек.
Москва встретила нас притихшей и сразу насторожившейся. В военкоматах срочно шел призыв, стояли очереди – многие приходили туда добровольно.
Отец был мобилизован по месту работы. На нем, как и на других руководителях комбината, лежала большая ответственность за снабжение Москвы, армии и правительства страны продукцией. И это в условиях военного времени, с нарушенными поставками сырья, дефицита электроэнергии и топлива. Чтобы обеспечить строжайшую дисциплину (за воровство расстреливали), работу в три смены и контроль за возможными диверсиями, на комбинате и на других крупных предприятиях Москвы руководство было обязано не покидать свои рабочие места круглосуточно. Отпускали домой редко и ненадолго. Хорошо еще папа смог встретить меня на Курском вокзале и отвести домой. Мама была целиком занята грудным ребенком, моим братиком Павлом. Война диктовала свои правила жизни. По городу пошли слухи о возможных бомбардировках. На улицах и скверах появились группы девушек в военной форме. На привязи у них шевелились большие серебристые «рыбы» – аэростаты воздушного заграждения. Кое-где рыли окопы и устанавливали зенитки. Москва готовилась к воздушным налетам фашистов.
Во дворах жилых домов жители копали так называемые «щели», так окрестил народ двухметровой глубины окопчики с легкими перекрытиями-накатами из бревнышек. Кое-кто посмеивался, оказалось – напрасно, у нас эта щель людей спасла.
Еще очень полезными оказались наклейки крест на крест из бумажных полосок на окнах. Выбитое взрывной волной стекло не разлетается на опасные осколки. Сильная воздушная волна выдавливает стекло как бы целиком, или крупными, менее травмоопасными, частями.
Пока еще оставались в семьях запасы муки, разводили мучной клейстер, которым и мазали вырезанные в основном из газет полосы. Их лепили на окна. А сами окна тщательно завешивали шторами, или приспосабливали что-нибудь другое, тоже светонепроницаемое. По улицам ходили патрули и смотрели, нет ли где щелок, пропускающих свет. За нарушение штрафовали. Этим Москва защищала себя от прицельного бомбометания во время ночных немецких налетов. Я тоже помогал маме и бабушке, разрезая на полоски газетные листы. Самодельной кистью из ниток мы их мазали мучным клеем и приклеивали к стеклам.
Спешно велись работы по маскировке наиболее важных зданий. Кремлевские звезды укрыли брезентом, золотые купола соборов закрасили в камуфляжные тона. Мавзолей Ленина был закрыт щитами, здесь, и для маскировки других правительственных зданий, использовались маскировочные сетки. На Москве-реке установили платформы с макетами зданий. Асфальт улиц и дорожек скверов был разрисован под крыши домов и кроны деревьев. Все это должно было сбивать с толку немецких пилотов, сбрасывающих на город осветительные ракеты.
Конечно, всего этого я тогда видеть не мог – у нас в переулке все было пока тихо. Разве что во дворе напротив вырыли щель. Но об этом чуть позже.
Первый налет немецких бомбардировщиков на Москву состоялся ровно через месяц после начала войны – 22 июля. Четырьмя колоннами двести двадцать тяжелых машин на высоте от двух до трех километров пять часов бомбили столицу. Следующей ночью их было уже больше. Сейчас об этом как-то не принято вспоминать, но тогда москвичам пришлось нелегко.
Прорываясь сквозь плотный огонь зениток, ускользая из перекрестий лучей прожекторов, отражая атаки наших истребителей, фашисты все же смогли нанести ряд хоть и не очень серьезных, но чувствительных ударов по Москве. Пострадал метромост, станция метро Арбатская, одна бомба взорвалась возле Никольской башни Кремля, другая – у Дома Правительства. Взрывной волной был опрокинут памятник Тимирязеву у Никитских ворот. Погибли первые москвичи.
О налетах предупреждали гудки сирен и сообщения по радио. «Внимание, внимание! Граждане, воздушная тревога!», и так несколько раз подряд. Кто-то, схватив детей, бежал в убежища. Там, где были вырыты «щели», прятались в них. Самым надежным укрытием был метрополитен. После объявлении о воздушной тревоге все эскалаторы на каждой из станций начинали работать на спуск. В первую очередь, конечно, вниз пропускали женщин с детьми, стариков и инвалидов. С платформ по приставным лесенкам они спускались на рельсы и уходили в тоннели. Понято, что электричество от токопроводящих шин отключалось. Иногда матери с детьми и старики оставались ночевать на полу станций на заранее заготовленных матрасах. Но станций метро тогда было немного. Риск пострадать во время налетов оставался большим.
Конечно, наибольшая опасность возникала от прямых попаданий авиабомб, их осколков и рушащихся от взрывов построек. Но не исключалась возможность поражений осколками зенитных снарядов, такой плотный заградительный огонь велся по немецким самолетам. Очевидец, британский журналист, позже вспоминал: «Шрапнель зенитных снарядов барабанила по улицам, точно град. Десятки прожекторов освещали небо. В Лондоне мне не приходилось ни видеть, ни слышать ничего подобного».
Только за месяц налетов в Москве погибли 740 человек, раненых было более 3500. За все время воздушных атак на столицу (последний налет случился в июне 43-го) погибли свыше 2000 москвичей, почти 6000 человек были ранены.
Сейчас, к сожалению, о подвиге жителей Москвы в первые месяцы войны почти не вспоминают. А жаль. Паники не было совсем. Люди продолжали работать, ухаживали за поступавшими в московские госпитали ранеными, заботились о детях и стариках. Суровость времени передалась всем. Город притих, но было ясно, что Москва выстоит.
В небе над городом висели аэростаты воздушного заграждения. Темно-бордовое вечернее небо резали белые полосы прожекторных лучей. В их перекрестие зенитчики ловили немецкие самолеты и били по ним плотным огнем. Надо сказать, что отличная организация противовоздушной обороны Москвы не позволила фашистам нанести городу хоть сколько ни будь заметный урон! Не пострадал Кремль, крупные промышленные предприятия, исторические и культурные памятники Москвы. Враг просчитался!
Между тем обстановка на фронтах Великой отечественной войны оставалась крайне тяжелой. Наши войска вели оборонительные бои, неся тяжелые потери. Немцы упорно рвались к Москве. С северо-запада вели наступление на столицу отборные немецкие части.
Много лет спустя, когда мы поженились со Светланой, я узнал о гибели ее отца как раз на этом направлении, в районе деревни Хлебаниха одного из районов Калининской области (теперь городу Калинин возвращено его историческое название – Тверь). В их семье сохранилась «похоронка» – так называли приходившие с фронтов извещения о гибели родственников.
Светлана рассказала, что ее отец, работавший инженером на Московском метрополитене и имевший бронь, т. е. освобождение от призыва на фронт, добровольно отправился в военкомат. По своей военной специальности пулеметчика был направлен на Калининский фронт. Он погиб 30 июля 1941 года, прикрывая огнем отход солдат своей части. В «похоронке» значилось место его захоронения в братской могиле.