Корзина полная персиков в разгар Игры

– Не удивляйтесь. Все казаки «гвардии Матильды» носят фуражки и папахи задом на перед. Дело в том, что кокарды и петлицы их додумались украсить жёлтым китайским драконом, ну а сами понимаете, «змей басурманский» не может быть люб казаку нашему. Тем паче, уральцу. Заявили: «так что иначе не желАм!» и всё тут. Так и носят, зная, что за спарывание кокард их могут назад отправить уже по этапу. Говорят казачки, что мол, «печать антихристову не на затылок, а на лоб ставят, стало быть на затылке можно».

– Ясно. Но почему же «Матильды»?

– Матильда Ивановна это супруга господина Сергея Юлиевича Витте, как бы отца КВЖД. Кадровые военные иронизируют таким образом. За этим кроется наша зависть, ведь стражники получают более крупное жалование и вооружены получше. А служат в страже тоже далеко не последние из офицеров: и Александр Гучков и Лавр Корнилов и Антон Деникин, а командует знаменитый полковник Гернгросс⁶⁸. Руководит КВЖД сам генерал Хорват.

В очередном встречном из рядовых стражников Глеб заметил ту же особенность: его фуражка с медной овальной кокардой была развёрнута козырьком назад. На кокарде красовался дракон.

– Здравия желаю, Вашескородье! – встретил Стрельбицкого басом коренастый крепко сбитый мужик с бородой лопатой в пёстрой ситцевой рубахе навыпуск, который выпрямился в струнку, показывая военную выправку. Одевать форму стражника в свободные дни казаки избегали, а на территории Кореи не имели право её использовать.

– Вот и наш Олсуфьев, – отдавая честь, представил Глебу казака Иван, – ну а где друзья наши Кунаковсков со Смоленко, урядник Олсуфьев? Надо бы помочь нашего гостя на Ялу забросить. Справитесь?

– Отчего же нет, Вашескродь! Мы тут артель Шкоро поведём туда, вот заодно, милоШти просим, и барина доШтавим! – отвечал урядник, выговаривая букву «эс», в некоторых случаях, на уральский манер.

– Да какой-же я барин, Олсуфьев, я простой служащий, Глеб Гордеевич Охотин, – смутился служитель Московского сыска.

Через несколько часов были найдены двое других казаков, и Стрельбицкий представил им всем Глеба, как своего московского друга. Из забайкальцев родом, влившийся в молодое Уссурийское казачество, Кунаковсков оказался мелковатым, но очень жилистым малым лет под сорок с обветренным смуглым широким лицом с узким разрезом глаз и мясистым веком жителя Сибири, а кубанец Смоленко, будучи несколько помоложе, выглядел рядом с ним сущим великаном, но с некоторым избытком жирку. Но и он немного уступал ростом огромному Охотину Второму. Было заметно, что все трое «матёрых дальневосточника» относятся к своему бывшему начальнику с глубоким почтением, которое в некоторой степени перенесли на Охотина.

– Не извольте беспокоиться, Вашскродь, гоШподин Охотин будет в Шрок на Ялу доставлен в целоШти и сохранности, – отчеканил за всех Олсуфьев, бывший за старшего, – А выходит артель, которую мы охранять по Штавлены, Господь даст, через два дня. Вот только продукты закупят, да упакуют – и вперёд.

– Посоветовал бы Вам, Глеб Гордеевич, приобрести новинку, доступную здесь – многозарядный карабин системы Маузера. Если, конечно, средства позволяют – не дешево. Очень может пригодится, – сказал на прощание Иван Иванович, протягивая сухую руку.

Охотин сердечно распрощался со Стрельбицким и тремя казаками. Листья мелких и чахлых деревьев начинали еле заметно уставать от долгого лета и незаметно желтеть. Вернувшись в гостиницу, Глеб застал телеграмму от Стефанова. Один из сотрудников его коллеги в Вильно, разбирая старые дела, зная уже о «персиковых загадках», обнаружил в описании места преступления при очень дерзком и крупном ограблении банка пять лет назад, преданное забвению упоминание о «сухой косточке, кажется персикового дерева», найденной на полу здания банка.

6. Священник в либеральной гостиной госпожи Третнёвой

«В России всё секрет и ничего не тайна».

А. де Сталь-Гольштейн

– А вы слышали, господа, чем закончилась, так называемая очередная «беременность» Её Величества? – звонким до писклявости голосом обратилась молодящаяся Ольга Сергеевна Третнёва к собирающимся гостям.

– Так, чем же именно? – оживились гости.

– Ровным счётом ничем. Говорят, её и не было вовсе.

– Ваша осведомлённость просто настораживает, Ольга Сергевна! – сказал грузный господин в черепаховом пенсне низким голосом.

– «В России всё секрет и ничего не тайна». Это ещё мадам де Сталь⁶⁹ заявила, – рассмеялась хозяйка салона, – Из высшего света просачивается сплетня, что родился урод и пришлось его придушить.

– А вы слышали, что сам господин Половцов⁷⁰ назвал всю эту историю «постыдным приключением императрицыных лжеродов»! – вставил толстяк, – Народу необходимо было объяснить куда же делся младенец, ну и написали в «Правительственном вестнике», что беременность завершилась выкидышем.

– Как бы Половцеву за такое резко не понизиться в должности… – ехидно-елейным голоском пропел кто-то за роялем в углу.

– Наш директор Повивального института, лейб-акушер, консультант и профессор по женским болезням при Клиническом институте Великой княгини Елены Павловны, доктор медицинских наук и действительный статский советник – каково звучит – господин Дмитрий Оскарович Отт, наверное уже на пути глубоко вниз по служебной лестнице, – усмехнулось черепаховое пенсне.

– А ещё говорят, господа, что Департамент полиции велел исключить слова о рождении «неведомой зверушки» из оперы «Царь Салтан»! – с глумливой улыбочкой, сверкая моноклем, вставил Кока Врангель, заходясь желчным смешком – уже самого Александра Сергеевича пытаются отредактировать⁷¹.

– Ах, Кока, Вы неисправимы! Ну как так можно! Государыня старается принести нам Наследника… – несколько наиграно-жеманно воскликнула хозяйка.

– Уж так старается, что пополнила ряды, не хотел употреблять слово это – дармоедов, великих князей, то бишь – княжон, четырьмя дочерьми-с, – голос из тёмного угла за роялем, – да всё на плечи русского народа-с.

– Вы бы, всё же, полегче, сударь, – насторожилась хозяйка салона, – не ровен час – из университета Вас, да с волчьим билетом…

– Да какой может быть ещё Наследник, когда первую дочь, говорят, тянули щипцами, а с тех пор Александру Фёдоровну, всё чаще, видят «в креслах»⁷², да лет-то ей было сколько? Года двадцать три, не больше, а здоровья уже и тогда не хватало, – черепаховое пенсне блеснуло отражением свечей на столе, – А когда помер чахоточный Георгий, у нового потенциального наследника по великокняжеской линии, волею монарха отняли титул Цесаревича из суеверных соображений. Года полтора назад начали прорабатывать юридическое обоснование для обхода закона и возможной передачи власти старшей дочери Николая Александровича.

– В осьмнадцатом столетии будто-бы баб-с на троне мало им показалось, – вновь голос Коки.

Белые ночи отошли и, несмотря на ранний час, старый слуга госпожи Третнёвой уже зажигал свечи по многочисленным канделябрам и подсвечникам. Когда собирались гости, хозяйка предпочитала их электричеству.

– Тут-то и полезли изо всех дыр шарлатаны, берущиеся помочь с рождением Наследника. И если свои подданные дают советы бескорыстно, то иностранцы – отнюдь нет. Так возник при Дворе этот коротышка Филипп⁷³. А вы знаете, господа, насколько Государь подвержен влиянию собеседника, вот и получается, что после Николаши с Черногоркой, на Ники⁷⁴ начал влиять и этот галльский проходимец, – разговорился человек лет пятидесяти в строгой тройке и с бородкой клинышком, с насмешливым взглядом несколько выпуклых глаз из-под пенсне в металлической оправе.

– Позвольте, Фёдор Измайлович, а не из ложи ли мартинистов этот Филипп? – спросила Ольга Сергеевна.

– Именно так, Ольга Сергевна, именно так оно и есть. Собственно говоря, я ничего не имею против всех этих лож, но этот тип появился совсем некстати. И никакие старания Сергея Нилуса⁷⁵ не подействовали на их твёрдое убеждение в ниспослании этого французика Свыше. Как-бы такие убеждения не зашли слишком уж далеко…

– Или, напротив, господин Родичев⁷⁶, Филипп появился очень кстати, чтобы лишний раз показать чего стоит весь этот Двор без парламента, – оживился молодой человек в оловянных очках с копной кудрявых нечёсаных волос, похожий на засидевшегося студента-неудачника.

– Ох, как радикальна наша нынешняя молодёжь! – рассмеялась Ольга, – а не опасаетесь, что Приказ тайных дел… Тайная канцелярия⁷⁷ Вами заинтересуется?

– Француз смекнул, что его репутация тает на глазах, поскольку Наследник, так не появился на свет, а лейб-акушер заявил, что беременность, патронируемая «святым Филиппом» вовсе не являлась беременностью как таковой. Кстати это, господа, последние новости Двора. Так вот, что самое поразительное, после всего этого, императрица не потеряла доверия к Филиппу! Многие полагают, что в этом-то и сказывается истеричность её натуры, – хитро прищурил свои глаза навыкате Родичев.

– Позвольте, сударь, а как удалось вышеупомянутому французу проникнуться таким доверием? Не обладает ли он талантом медиума? – неожиданно заговорил с монотонной интонацией, молчавший до сего момента, неприметный светлый господин в шикарном модном летнем двубортном костюме для прогулок.

– Совершенно верно, сударь, именно на своём магнетизме Филипп играл ещё будучи у себя в Лионе.

– Наверное, Государыня очень подвержена магнетизму? – погружённый в себя взгляд неприметного господина несколько оживился.

– Так говорят люди сведущие, сударь.

«Откуда взялся этот тип, – подумала Ольга, – не по душе он мне, уж не знаю и чем. Есть что-то недоброе во взгляде его тусклых бесцветных глаз и манере говорить. Кажется он представился, что он – друг Петра Бернгардовича⁷⁸, который не смог сегодня прийти и давно звал его с собой. Странно, не вяжется он с другом этого учёного. Даже не помню его имени, а свой визитный билет он забыл дома… Самое заурядное имя, как и внешность. И зачем-то приволок с собой целую корзину отборных персиков. Хочет показать широту души, или полноту кармана? У самого взгляд как у медиума. Бросается в глаза лишь то, что он отказывается от мясного и нахваливает принципы вегетарианства. А так – ни песен, ни сказок».

– Парижем уже овладела мода на восточные краски и мотивы. Медиумы с восточным оттенком очень даже уместны и на брегах Невы, – продолжил гость в костюме для прогулок.

– Восток Европе не понятен и понят ею быть никак не может. Такого моё мнение, сударь, – вставил своё слово Кока, уминая за обе щеки сочный розоватый персик из корзины, который он, противник великосветского жеманства и излишне хороших манер, разрезал всего на две половины.

– Ну есть и исключения среди европейцев, можете быть покойны, молодой человек, – слегка усмехнулся блондин.

– А правда ли, что Вы, Фёдор Измайлович, отправились в последнюю Турецкую на защиту сербов? – неожиданно спросил нечёсаный студент.

– Было такое. Летом 1876-го отбыл я волонтёром за Дунай отыскивать свободу. Всё мне тогда мерещились Лафайет да Костюшко⁷⁹ повсюду. И считал я тогда, по молодости, что дело свободы славянской есть дело свободы русской.

– А теперь Вы, надеюсь, пришли к тому, что душа славянская есть душа рабская и её требуется пробудить? Что без европейского примера ей не проснуться?

– Экий Вы максималист, молодой человек! – устало усмехнулся Родичев, – Хотя ничего нового Вы не заявили в этих стенах. Ведь так считали ещё декабристы, хотя и выражали своё отношение к народу в более пристойной форме. Но и они хотели лишь управлять этим народом, а не давать ему власть. Их последователи, ещё четверть века назад, стали уж и вовсе молиться на народ, а потом пошёл разнобой, который мы имеем в нынешней России. И чем всё это закончится? Одно лишь очевидно, что без конституции будущего у нас нет. Недавно на московской квартире Дмитрия Николаевича Шипова⁸⁰ на Собачьей площадке имело место нелегальное общеземское межгубернское совещание с участием около пятидесяти представителей от большинства земских управ. Какое гражданское мужество! Но главный недостаток позиции Шипова – отрицание всеобщего избирательного права.

– А не кажется ли Вам, Фёдор Измайлович, что и конституционная монархия не может быть самоцелью, а лишь переходным этапом к полной республике? – не унимался студент-неудачник, приобретавший лихорадочный блеск в черноте своих глаз.

– Полноте, «республике»! – пропел Кока, – Не в ней ли кроется самый утончённый обман народа? Она есть «дьявольское измышление», если верить нашему обер-прокурору «Великого Синода».

– Не забывайте, что само слово «самодержец» исторически значит только одно: «не-данник, суверен». Оно вовсе не значит, что царь всё делает «сам как хочет», что может показаться на поверхностный взгляд. Самодержцу не ставит границ другая земная власть, и он не может быть поставлен пред земным судом, но над царём православным домокловым мечом всегда суд собственной совести и Божий суд! – вдруг быстро и страстно заговорил, хранивший долгое время молчание, впервые приглашённый сюда как «прогрессивный служитель Церкви и философ», некий отец Виссарион Благовещенский из Москвы. И замявшись, не решаясь вымолвить «дети мои», – Таким образом, …господа, при всём моём скептическом отношении к нынешнему правительству, никак не могу одобрить власть избирательную и продолжу мысли господина Победоносцева о том, что монарх проводит реформы, но те, которые действительно назрели. Он не бросается опрометью в авантюры, лишь бы не упустить власти. Честолюбие же выбранного избирателями обострено: ведь надо насытить его в отведённый срок! Избирательная кампания, по сути – фейерверк изощрённой лжи! Наш обер-прокурор мудрый человек.

– Браво, отец Виссарион! – восклицает Кока, щедро подливая себе шампанское. И, несколько смутившись, под взором очаровательной хозяюшки, – Не хотите ли освежить свой бокал, милая Ольга Сергеевна?

– Сами подумайте, господа, как можно дать голоса люмпенам, или просто юнцам? Ведь при республике убелённый сединой имеет столько же прав и влияния, сколько безусый юнец? Подобная упорная тяга ко всеобщему равенству есть лишь примитивный самообман, и республиканцы его умело эксплуатируют. Что говорить о России с её доверчивым броским посулам народом! – не может успокоиться священник с выражением душевного надрыва в страстных глубоко посаженных глазах на худом ещё не старом лице.

– Полностью Вас поддерживаем, отец Виссарион! – улыбается Родичев, – но парламент нам, всё же, необходим.

Наступает затянувшаяся пауза.

– А как же случайность рождения, отче? – последовал елейный голос из-за рояля.

– Но существует и удачность рождения, – попытался отрезать священник.

– Ну уж нет, слишком велик тут риск… – усмехнулся лохматый студент.

– А выдающийся самодержец на троне? Может ли он сравниться с трясущимся от мысли о перевыборах республиканским правителем? Пусть даже и средних способностей самодержец. Ведь он не нуждается ни в чём, он обладает всем о чём мечтают алчущие власти, монарх не замарает себя поступками недостойными в погоне за богатством и властью! Смутное время лишний раз показало, что лучше уж самый посредственный самодержец… – продолжил отец Виссарион приятным слегка поющим старомосковским говорком.

– Это как сказать. Возьмём пример Филиппа Красивого. Как известно король этот позавидовал богатству тамплиеров и пошёл на процесс с подлогом, чтобы отнять их золото. Если покопаться…

– Вы, наверное, изучаете историю, молодой человек. Но короли Западной Европы отличаются от самодержцев всероссийских, прежде всего отношению народа к ним. Они не святы. Спорить с Вами я не стану. Не может быть ничего прочнее союза самодержавия с земством для России. Но даже земство стало у нас вырождаться в конституционалистов. Не исключаю, что Вы знаете больше моего, но я чувствую истину душою.

– Так может заявить любой…

– Ну полно! Пора сменить тему, – настояла Ольга, – Согласитесь, отец Виссарион, что конституционная монархия позволит нам сохранить саму традицию, русскую идею.

– Тут Вы глубоко ошибаетесь, Ольга Сергевна, – печально ответил Виссарион и отмахнулся от попыток продолжения дискуссии.

– А что вы думаете, господа, о Неплюеве⁸¹? – как бы послушавшись хозяйку, тут же спросил студент с хитроватой усмешкой.

– Николай Николаевич – это особое явление на Руси, – важно заметил Кока.

– Естественно, молодой человек, что особое, ежели он из рода боярского, давшего Шереметьевых, Колычёвых и самих Романовых, это Вы очень даже верноподданнически подметили, – бросило пенсне с ехидцей.

– Но человек, похоже, святой, – тихо молвил отец Виссарион, – своими трудами праведными уже в 80-е создаёт у себя на Черниговщине детский приют для одарённых крестьянских детей-сирот, открывает в Воздвиженскую мужскую сельскохозяйственную школу, а позже и Преображенскую, женскую.

– Каков каламбур! – вновь голос Коки, – «Женская-преображенская». Тогда уж и тот полк бы сделать женским…

– Сам туда ездил и видел своими глазами, – не обращая внимания на комментарии, продолжил Виссарион, – в приюте воспитывалось уважение и радостное отношение детей к труду. Любой труд считался достойным и равнозначным, вне зависимости от того, труд ли это учителя, работа ли в поле, или прачки. Питание у них добротное и здоровое, православные посты выдерживаются, всем обеспечено лечение. Братство брало на себя и обязанность обеспечения тихой старости братчиков.

– Идиллия… Но как же это так, отец Виссарион? Православная церковь, как известно, официально не одобряет начинания Неплюева, а Вы его лично посещаете, – удивился Родичев, расскажите-ка поподробнее.

– Потому и сижу сейчас здесь, в этом доме, пытаюсь что-то понять о нынешней политике, узнать течение мысли столичного света, с тем, чтобы критиковать такое мнение отцов церкви в дальнейшем. Или – наоборот… Вижу слабое место у Неплюева в том, что в отличие от истинного православия, под христианкою любовью он разумеет не настроение сердца, но дела внешние… Господь судья ему. Неплюев даже ездил для получения благословения к отцу Варнаве, знаменитому старцу Троице-Сергиевой Лавры, а это, надеюсь, о чём-то вам говорит. Дело «Трудового братства» было поддержано самим Иоанном Кронштадтским, который назвал Неплюева «истинно русским дворянином, занимающимся истинно дворянским делом»! Отец Иоанн также сказал Неплюеву: «Пошёл за Христом, нельзя, чтобы не гнали, не злословили, не ненавидели за имя Его. Радуйся тому. Это доказательство, что ты служишь делу Божию, а не делаешь дело человеческое. Терпи!» Это только те служители Церкви, о которых я слышал… Не только вечно сомневающаяся интеллигенция, но и крестьяне окрестных деревень к Братству относятся с большим недоверием. Ни те, ни другие не могли поверить в бескорыстность намерений Неплюева, мол: «хоть на поверхности это и не видно, но уж какую-нибудь выгоду он наверняка имеет». Интеллигенции, как известно, свойственно придавать религии субъективный привкус. «Первое трудовое братство» сменяет название на «Крестовоздвиженское трудовое православное братство». Был утверждён Устав его, как основа юридической и экономической самостоятельности братства. Николай Николаевич Неплюев долго добивался и получил Высочайшее соизволение на утверждение Устава Александром Третьим лет семь назад. Идеи Неплюева одобрили Владимир Соловьёв⁸², славянофил Хомяков и даже Лев Толстой, а также зарубежные общества. Хотя, одобрение Толстого, Соловьёва и, особенно, «зарубежных обществ» вызывают у меня настороженность. Но если Лев Толстой, несмотря на все его заслуги в прославлении русской литературы, воинствующий еретик, а Соловьёв и того хуже, то даже Розанов и Мережковский уже помягче – заблуждающиеся. К таковым же отношу и господина Неплюева. Нынешнее богоискательство и повальные заблуждения, рост сектантства всё же лучше, чем холодное равнодушие интеллигенции прошлого века к вопросам церковной жизни и к вере вообще. Нет ничего хуже равнодушия.

Церковная жизнь оживилась, пусть даже союз нынешней интеллигенции и Церкви так и не состоится. Важно, что с обеих сторон уже приложены к тому усилия и не последний раз⁸³.

– Ещё бы! Еретик Толстой! – донеслось глумливо из-за рояля.

– Не столько наш любимый самоуверенный и заблуждающийся писатель-патриот, сколько убеждённый униат Соловьёв и какие-то международные силы настораживают…– ответил с паузой священник, ещё глубже уходя в самого себя взором, затерявшимся в глубоких глазницах.

– Соловьёв, по словам Анны Шмитд – само воплощение Христа, а она, то есть – Шмидт, при этом – Душа Мира, ни больше ни меньше, – усмехнулся Кока.

– А вы слышали, господа, что наш Василий Алексеевич⁸⁴ провёл своё первое судебное разбирательство по просьбе Толстого, с которым был знаком лично? Защищал он обвинявшегося в «совращении в раскол» и в «кощунстве». Также, по просьбе Льва Николаевича, защищал «толстовца» Фельтена, обвинённого в хранении запрещённых сочинений Толстого. Потом доводилось ему представлять интересы обвиняемых на ряде вероисповедных процессов, в том числе в деле «сектантов-бегунов», обвинявшихся в ритуальном убийстве. И добивался повсюду адвокатского успеха! – округлил рот Родичев.

– Уверен в том, что доживи Фёдор Михайлович Достоевский до славы Братства, он бы его одобрил, – продолжил священник, – Всех членов Братства Неплюев разбил по профессиональным склонностям на «братские семьи»: семьи учителей, хлебопашцев, молочников и так далее. Важнейшим принципом распределения доходов в Братстве стало всеобщее равенство. Все, вне зависимости от занимаемой должности, получают равную долю дохода на свои счета. В Братстве есть и своя электростанция и телефонная связь, а их урожаи в два раза превышают соседние хозяйства. Год назад Неплюев решил, что Братство встало на ноги и передал ему в дар всё своё огромное состояние! Опыт Неплюева уже изучается в Сорбонне! Уж этот-то факт вас здесь должен покорить?

– Да они там ну просто социалисты какие-то, – усмехнулся Врангель, – И Вам это по душе? Идея-то не нова, а ещё с душком первых христиан, да апостолов.

– До сих пор я не могу высказать моего отношения. Оно мне самому не ясно…

– Вы, кажется, житель Первопрестольной, отец Виссарион, Вам виднее, что у вас там на юге творится, – примирительно сказал Родичев, – А Лев Толстой и сам создал в своей Ясной Поляне нечто подобное Неплюевской общине. Комплиментами Неплюеву он оправдывает и себя заодно.

– Братство начало умножаться, – спокойно продолжил священник, – и численность его уже достигла нескольких сот человек. Если бы не исключительная настойчивость Неплюева и не его родственные связи с Царской фамилией, начинание его никогда бы не смогло воплотиться в жизнь. Особенно ополчился против Неплюева тот же господин Победоносцев, мысли которого о самодержавии я сам только что излагал. В 90-е он даже запретил издание сочинений Неплюева по всей России. Тут для меня ясности нет: такой патриот, как Победоносцев не может желать державе зла, может быть, он в чём-то заблуждается, не видит важности начинаний Неплюева, или же за всем этим таится нечто мне, простому смертному, не ведомое? Сам Неплюев мне сказал однажды: «Я – только немощное орудие в руках Божиих». А когда юные питомцы Неплюева просили позволить считать его их духовным отцом, этот скромный человек отвечал: «Если ты находишь, что я его достоин, великая для меня в том честь и я приму имя это с радостию и любовию».

– Уж не смазливые ли мальчики привлекают так нашего Неплюева? -как бы невзначай и всё тот же Кока.

– Уж на сей раз я Вам запрещаю развивать начатую мысль, дерзкий и злой юноша! – строго сказала Ольга.

Виссарион отвернулся в сторону, а светловолосый незнакомец прыснул гаденьким смешком, поливая своим шампанским цветы на окне. «Он не только вегетарианец, но и не употребляет спиртное» – заметила про себя Ольга.

– Доводилось мне бывать и на заседаниях «Собрания Мережковских»⁸⁵ в малом зале Императорского Географического Общества, что на Фонтанке, – ровным тоном продолжил отец Виссарион, – Могу подтвердить, что обе стороны этих сборищ, как отцы Церкви, так и интеллигенция, неуклонно удаляющаяся от церковной жизни, не созрели для подобных дискуссий. Всех их на мелочи и неумные сравнения тянет. Но полагаю, что таковые собрания нам нужны и митрополит Антоний не зря благословил их проведение. Могу полностью согласиться со мнением видного богослова-эрудита и историка господина Терновцева, что внутреннее положение России полно противоречий сложно и безысходно. Возрождение возможно лишь на религиозной почве и интеллигенции это важно понять. Скоро православие столкнётся с такими враждебными силами, не поместно-русскими, а мировыми, борящимися со христианством давно, что в одиночку духовенству такой поединок не выиграть. За кем пойдёт народ – вот в чём вопрос. Пока интеллигенция наша не совсем выродилась, но тяжёлый нравственный кризис в ней назрел давно. Союз с Церковью необходим.

– Вот также и их степенство Райнер-Мария Рильке богоискательством на Руси занимался, а сам ничего в этом не смыслит. Что сама русская интеллигенция. Несколько напоминает чету Мережковских, – усмехнулся Кока, – Рильке считает, что «правда» придёт непременно из России. Он с трудом изучил русский язык, но всё же пробовал «ходить» по России. Некоторое время жил в Казани, затем и у Льва Толстого. Рильке в порядке вещей уверял всех, что «по России ходит Христос». Толстой же, как я слышал, возразил поэту: «Что Вы! Если бы Христос явился в нашу деревню, то его бы там девки засмеяли»!

– Этот юнец приехал в Россию под руководством умудрённой подруги своей⁸⁶. Сам он, право, ни на что не способен. Он даже меняет своё излишне женственное имя Рене на Райнер по её совету, – вставила Ольга Сергеевна, – Райнер захотел стать великим исключительно для неё, признавая её неоспоримое превосходство над собой. Разве это мужчина?

– Говорят, что Рильке написал поэму об искателе Бога и правды – русском дьяконе, ставшем отшельником, – продолжил Врангель, – Но сам её не читал и читать не собираюсь.

Усилиями Ольги разговор зашёл об искусстве.

– А как вы, господа, отделяете символизм от декадентства, в чём главный критерий? – с озорным прищуром спросила хозяйка салона.

– Главный критерий для всех людей искусства в столице – это кто из них ходит в дом Мурузи⁸⁷, а кто предпочитает его избегать, – вызывающе улыбнулся Врангель.

– Да уж, Зинаида Николавна так любит проводить свои эксперименты над людьми помимо их воли… – сладко зевнула в руку Ольга, – Едкость её, впрочем, с изюминкой.

– Именно поэтому мы зачастили к Вам, обожаемая Ольга Сергевна!

– Наша Декадентская мадонна уж слишком возомнила о себе. Мы сами её испортили! – вмешался человек средних лет с обрюзгшим лицом и резким нервным голосом, по виду опустившийся художник или поэт, до того не проронивший ни слова. Он сидел в стороне наедине с бутылью ликёра.

– Ах, была бы наша Мадонна чуть помоложе и не настолько на глазах у своего тоскливого мужа, который лишь призывает нас всех «охристианиться»! – нарочито мечтательно вздохнул Кока, – Эта неповторимая женщина занимает умы многих в столице. Златорунностью лисьих волос, что могут до пят спасть, напоминает нашу Аглаю. Она гордо несёт свой «крест чувственности» и видит лишь один истинный грех – «самоумаление»!

– Так, значит и я для Вас безнадёжная старушка, насмешник? – со строгой миной спросила Ольга.

– Ну что Вы, что Вы, Ольга Сергевна! Как можно такое подумать! Кстати и мадам Гиппиус, несмотря на свои годы, всё ещё пленяет сердца зелёным омутом глаз больше нашей свеженькой Аглаи с её более правильными совершенными чертами. Злато волос! Нечто между роскошью кудрей известной дамы у Климта с чарующим дьволизмом фигур с безгрудой грудью Обри Бердслея! Что Вы! Зинаида Николавна много старше Вас, несравненная Ольга Сергевна.

– Да у Вашей Зинаиды Николавны волосы рыже-красные в отличие от Аглаи. Не путайте! Или Вы о другой известной Зинаиде Николаевне⁸⁸? – со стальными нотками продолжила Ольга, – Говорят у Гиппиус давний туберкулёз, который она успешно сдерживает ваннами… – а потом уже про себя, постеснявшись злости своей: «Тощая безгрудость. Недаром взяла псевдоним Антон Крайний⁸⁹… Говорят, что Мережковский не спит с ней никогда. Она вроде малоизвестной нам Лу Саломе с её Ницше⁹⁰. Либо злые языки, либо сам Мережковский грешен, подобно Великому князю⁹¹, либо что-то с ней не в порядке… Просто – «жадная губка, охочая до лучистых ежей эпохи⁹²», с голосом морской птицы.

– Мережковские перегибают на своих Религиозно-философских собраниях, разрабатывая своё «неохристианство». Стремление сделать что-то наперекор «стадной общественности», не более, – вздохнул Маковский, – А Розанов⁹³ – подающий надежды философ, скатился до статеек для славянофильского журнала.

– Декадентство есть усталость нации и выживание из ума, – вздохнул отец Виссарион.

– «Но в этом безумии есть нечто систематическое», – должен бы сказать мещанин, почтенных профессоров не читавший, как говаривал мой московский приятель⁹⁴, – усмехнулся Врангель, глядя на Виссариона, – А ещё один его знакомый предвычислил диалектику перерождения «храма» в публичный дом. Так что, и у вас в Белокаменной есть такие…

– А что мне понравилось у Розанова – его убеждение, что процесс воцерковления не может проходить пассивно, через приятие таинства святаго крещения, но требует осознанной веры зрелого человека, – заметил Виссарион.

– Вполне еретическая мысль, Ваше Высокопреподобие, – задумался Кока.

– Вновь поднимая вопрос о Западе и Востоке, – внезапно громко проговорил незнакомый всем светловолосый гость, – Не кажется ли вам, что Восток лаконичнее и тоньше в своём более древнем, отшлифованном тысячелетиями, искусстве?

– Вы наверное имеете в виду не магометанское, но более древнее и географически более восточное искусство? – уточнил Врангель.

– Да, конечно.

– Пожалуй, Вы правы. У них было в распоряжении больше времени на шлифовку. Хороший художник тоже должен иметь очень много времени на свою картину, как впрочем и литератор на свою книгу.

– А их боги ели персики, – улыбнулся блондин.

На следующее утро служанка пожаловалась Ольге Сергеевне, что кто-то из гостей злостно «украсил» всю гостиную разбросанными повсюду персиковыми косточками.

7. В Стране Утренней Свежести

«Ни одной нации или вере не дано судить другую»

А. Солженицын

Страна Утренней Свежести, как называют своё отечество корейцы, встретила русский отряд ледяным ветром с гор. Изменчивая красавица Сунгари осталась в стороне. Местность становилась всё отраднее и краше. Лесостепь с чахлыми рощицами-колками сменяли высокие холмы с тёмной тайгой, за которыми уже белели высокие вершины припорошенные первым сентябрьским снегом. Таких высоких гор, да ещё со скалами, Глеб ещё в жизни не видел и они очаровали его. На биваке у вечернего костра казаки, как обычно, бойко подшучивали друг над другом, избегая крепких выражений и, обращаясь меж собой по имени и отчеству, с подачи урядника, почитавшего свои патриархальные яицкие порядки.