Подойдя ближе, он обнял меня и потащил к своему начальственному столу, при этом громко представляя меня присутствовавшим здесь офицерам:
– Господа, прошу любить и жаловать моего старинного друга, поручика Потемкина.
Усадив меня на стул, он несколько секунд рассматривал меня и, не найдя никаких изменений, заявил:
– Никаких перемен. Все такой же. А говорят, в туманном Альбионе от постоянных дождей и туманов кожа приобретает серый цвет. По тебе такого не скажешь. Так что привело тебя к нам? Говори, не тяни, если что-то надо решить. А об остальном поговорим в ресторане. У меня там заказан столик и есть девочки – первый класс.Так что никаких отказов, а то обижусь на целую жизнь.
Подождав, пока иссякнут его первые эмоции от нашей встречи, я изложил ему свою просьбу. Он на секунду задумался, затем, повернув голову, крикнул рядом сидевшему корнету, чтобы он подал ему шестой журнал с расписанием движения поездов на юг. Взяв его, он начал листать страницы, хмыкая про себя, когда всматривался в записи.
– Вот, послезавтра, в двадцать один ноль ноль отбывает комбинированный состав на Севастополь. Я могу прицепить к нему санитарный вагон, в котором ты и перевезешь свои лекарства. Кстати, и часть раненых захватишь. Их там будут встречать, заодно и доставишь куда надо свои ящики. Соответствующие бумаги я тебе выправлю. − Корнет, − позвал он опять молодого офицера, − подготовьте указание прицепить к пятому литерному на Крым санитарный вагон, стоящий у пакгаузов на четвертом пути. К вам подойдут от господина поручика его люди. Отдайте им бумаги и помогите при погрузке.
– Слушаюсь, господин штабс-капитан, − ответил корнет.
– Погоди, − я встрял в разговор, − раз все так складывается, не могу ли я завтра погузить мои лекарства в этот вагон, так как уже договорился о транспорте. Если, конечно это возможно. Там и заночуют мои люди.
– Почему нет. Корнет, вы слышали?
– Так точно!
– Вот и выполняйте.
И корнет, развернувшись, пошел выполнять распоряжение штабс-капитана.
Повернувшись ко мне, он вытащил из кармана часы и, посмотрев на них, с удовольствием ометил:
– Так, домой, уже пошел шестой час, а я еще и не обедал, а ресторан у нас на шесть вечера. Так что, если у тебя нет других просьб, давай собирайся и едем, отметим нашу встречу. − Коленька! − крикнул он, − давай заканчивать дела, подгоняй авто и поедем, а то, наверное, нас заждались, − сказал он двигавшемуся к нам чернявому капитану. − Знакомься, граф Строганов, наш собутыльник и похититель женских сердец. Не гусар, но очень храбр и активен на женском фронте, и если у меня бывают поражения, то у него сплошные победы.
Обменявшись с графом рукопожатием, мы встали и по лестнице спустились вниз, где стояло несколько автомобилей. Граф уселся за один из них. Дежурный солдат подбежал к радиатору авто и ручкой завел двигатель. Автомобиль, подрагивая, плавно подкатил к нам. Усевшись в него, мы сразу покатили в ресторан, где нам предстояло провести вечер.
По дороге разговор крутился вокруг предстоящего вечера, положения на фронте и тех девушек, которые были ангажированы в ресторан. Несмотря на то, что уже темнело, улицы были полны народа. По дороге пролетали лихачи, несущиеся вскачь, полные подвыпивших офицеров, которые, вырвавшись по каким-то делам с фронта, пытались набраться в столице как можно больше впечатлений. Им было все по колено, ибо впереди их ждала неизвестность, грязные окопы и непонятная война. Фронт вроде бы стабилизировался, военные действия велись вяло, те солдаты, которые не разбежались, сидели тихо в окопах и занимались братанием с врагом или политикой на нейтральной полосе. Причем самое интересное было в том, что братание с нашей стороны шло стихийно, с немецкой − организованно, в основном по команде офицеров. Даже в этом проявилась специфика немецкой нации.
Ресторан, как всегда, горел огнями, манил к себе музыкой и блеском зеркал. Словно не было войны, продовольственных затруднений и других проблем. Здесь жизнь била ключом. Единственное, что бросалось в глаза, так это то, что изменился цвет одежды посетителей. В основном стала преобладать военная форма. А дамы? Дамы остались по-прежнему во всей своей красе, стремились все так же поразить мужские сердца.
Подлетевший к нам метрдотель провел нас к зарезервированному столику, который был удобно расположен в центре зала. Отсюда было хорошо наблюдать за народом, который во всю пил, жрал, плясал, пел, зевал и орал. Все это создавало знакомую ресторанную атмосферу. Сделав заказ, мы сели за столик и продолжили начатую беседу, а граф, извинившись, поехал за приглашенными на вечер дамами.
– Вот ты подумал, кому нужна эта война? По большому счету − ни нам, ни Германии. Она в принципе не выгодна никому, − снова начал разговор штабс-капитан. − Ведь все понимают это и, тем не менее, крутят, крутят, особенно в верхах. Так закрутили уже, что сегодня и не знаешь, где мы находимся и что будет завтра. Народ гибнет зря на фронте, в тылу хаос, только железная дорога еще держится, царя нет, временное правительство − дерьмо. Чего ждать? Как все еще держится, я не представляю себе.
– Да, положение серьезное, − поддакнул я. − Зачем мы ввязались в это, кто-то же за этим стоит?
– А ты не догадываешься? Ведь все уже об этом говорят в открытую. Наш союзник, старая и «добрая» Англия, со своей традиционной политикой «разделяй и властвуй». Им ведь невыгодна ни сильная Россия, ни сильная Германия. А не дай Бог, эти страны объединят свои усилия, тогда Англии конец. Нет гегемона, нет политики влияния, нет ничего, − выдал тираду штабс-капитан.
Переведя дыхание и закурив папиросу, он продолжил.
– А ты знаешь, что несмотря на все усилия временного правительства, на все эти переговоры они, ближайшие родственники, отказались приютить у себя императора вместе со всей семьей. Видите ли, это может быть политически опасно для Англии и может грозить ей определенными потрясениями.
Эта новость, как молния, ударила меня.
Как так? Ведь все усилия, связанные с транспортировкой багажа, переводом капиталов и организацией убежища для царя, – все это было нацелено на Англию. Как же теперь быть? Ведь царь уверен в обратном. Он очень верит в своего брата – короля Англии. Они и внешне очень похожи, и питают очень сильную симпатию друг к другу. И этот его самый дорогой родственник так просто предает его? Уму непостижимо! А может быть, это все игра для того, чтобы отвлечь общественность? А фактически договоренности остаются в силе и подготовка отъезда продолжается. Ведь пока у меня нету сведений об отказе предоставить английский крейсер для перевозки вещей графа Воронцова и багажа императора. Значит, все осталось по-прежнему и не надо паниковать, а действовать по обстановке.
От этих мыслей мне стало жарко и, налив себе полный стакан сельтерской воды, я залпом выпил его под удивленный взгляд моего собеседника. Обстановку разрядил граф, который привез двух чудесных девушек. Одна из них была модисткой, другая − сестрой милосердия. Они были одеты в простенькие платья, очень прилично смотревшиеся на них. Без жеманства, с достоинством они уселись за стол и начали рассказывать об интересных случаях, которые произошли с ними сегодня.
Познакомившись с ними, я вместе со всеми отдал дань гастрономическим чудесам ресторанной кухни, выпил полбутылки «Смирновской» и станцевал по два танца с каждой из дам. Затем распрощался со своими собутыльниками, несмотря на их категорические предложения остаться. Мне надо было приготовиться к завтрашнему дню. Домой я добрался без проблем и сразу завалился спать. Утром, собрав всю команду и проинструктировав всех, мы направились в автодивизион. Там уже были готовы три грузовых автомобиля, в кузовах которых лежал брезент для укрытия ящиков. Рассевшись по машинам мы тронулись к Зимнему дворцу. Как и договаривались, мы подъехали к черному ходу, который сразу открыл нам охранник еще из царской гвардии, и быстро стали грузить ящики на автомобили. Погрузка заняла около часа. Как раз рассвело, но погода стояла туманная как перед дождем. Это нам было на руку. Не мешкая, мы поблагодарили охранника за службу и сообщили ему, что о его поступке доложим Его Императорскому Величеству, что вызвало у него слезы умиления и воспоминания о старых временах. Мои помощники были одеты в солдатскую форму, а наш самый говорливый агент − в матросскую, так как эта братва, если остановит, признавала только своих. Все, естественно, были вооружены. Кроме винтовок у каждого в кармане был наган. Быстро рассадив людей, кого в кабину, кого наверх, мы отправились к железнодорожному вокзалу. Улицы казались вымершими, и мы без сучка и задоринки быстро добрались. Подъехав к комендатуре, мы вызвали корнета и вместе с ним двинулись к пакгаузу, где стоял санитарный вагон. Дав команду часовому пропустить нас, корнет подождал, пока мы не перегрузим в вагон ящики, затем распрощался, взяв под козырек, и отправился в камендатуру. Я еще раз проинструктировал свою команду и вместе с машинами отправился в автодивизион, чтобы поблагодарить его командира за помощь.
Аэропланы
Теперь мне необходимо было каким-то образом как можно быстрее переправить в Крым четыре главных ящика, в которых хранилось пророчество и зашифрованный архив. Остальные уже погружены и ждут отправки по железной дороге, обвешанные всеми необходимыми бумагами, которые делали мой груз законным. Что касается этих четырех ящиков, то хотя ротмистр и не сказал мне, какие это ящики, я без труда их вычислил по известным мне признакам. Дело в том, что каждый предмет имеет определенную ауру, которую может различить только посвященный человек, обладающий определенной практикой. Это примерно то же самое, что читать мысли собеседника. Ведь мысли имеют образы и определенную материальную основу, которую замечает не каждый. И при соответствующем настрое можно читать их и предугадывать действия партнера не только через жесты и игру глаз. Так и здесь, полевые структуры вещей выдавали себя, поэтому довольно легко было определить, где что лежит.
Сложность транспортировки заключалась в том, что ящики были длинные и тяжелые. Во-вторых, покрашены в яркий цвет и опечатаны царской печатью с надписью по бокам «Собственность Его Императорского Величества Николая II».
Кроме того, сверху ящиков был изображен двухглавый орел. Везти ящики в таком виде по железной дороге было опасно, так как они своим видом уже провоцировали различную неуправляемую публику на проверку содержимого. Отправить их по морю было очень долго, да и матросы Кронштадта, подверженные большевистской агитации, с подозрением относились не только к своим офицерам, но и всему тому, что напоминало им прошлые обиды. Расхлябанность и анархия захватили не только армию, но и гордость России − флот. Вседозволенность привела к пьянству, разврату, резкому падению дисциплины. Каждый считал себя вправе поступить с представителями прошлой власти так, как он считал нужным. И это «нужное» часто приводило к простому нажатию на курок того, что было в руке или на плече. Сотни честных офицеров были убиты или арестованы, избиты или растерзаны обезумевшей от вседозволенности толпой, которой прошлые обиды теперь давали возможность отомстить. И это мщение постепенно превращалось в кровавую вакханалию, которая, как черная пелена, накрывала всю страну. Закон не работал. Временное правительство постепенно теряло контрольные рычаги управления, которые все больше и больше переходили в руки Советов. А те, движимые жаждой власти, потакали кровавым инстинктам толпы, напарвляя ее негативную энергию против монархии, дворянства, купечества и даже интеллигенции, которые являлись опорой самодержавия. Высший командный состав, генералитет были деморализованы. С одной стороны, необходимо было придерживаться союзного договора и продолжать военные действия на фронтах, командуя остатками царской армии, с другой – необходимо было определить свою позицию по отношению к тем сбытиям, которые происходили в стране. Большинство продолжало честно выполнять свой долг, но были и такие, которые сразу примкнули к «победителям» и искали высших должностей в формировавшейся новой структуре власти. Страна, разорванная на куски, продолжала жить, и решать как могла множество задач и проблем, которые во весь рост встали перед нею и каждым ее гражданином. И выбор пути любого был четко предопределен. Он зависел от совести, воспитания и образования человека, то есть от его прошлой жизни, которую он уже потерял, и от того, что он хотел получить в новой.
Прикидывая так и эдак, я в конце концов принял решение эти четыре ящика попытаться перевезти самолетом, а остальные − поездом, в санитарном вагоне. Мне необходимо было успеть сделать это как можно быстрее, до того, как английская эскадра, стоявшая на рейде у берегов Крыма, снимется оттуда.
Дело в том, что согласно договоренности англичане должны были забрать царскую семью вместе с багажом. Но сложившиеся обстоятельства не дали возможности сделать это. Поэтому эскадра стала на рейд возле Севастополя, и один из ее кораблей должен был принять на борт имущество семьи графа Воронцова, у которого были давние связи с английской аристократией.
Приняв решение, я стал думать, как его реализовать. Для транспортировки четырех достаточно тяжелых ящиков мне нужен был большой самолет, который, учитывая нестабильность в Крыму, мог сесть на воду возле Воронцовского дворца в Алупке. Таким самолетом мог быть только четырехмоторный летательный аппарат «Илья Муромец», созданный на Русско-Балтийском заводе И.И. Сикорским. Он представлял собой грозную боевую машину, оснащенную пулеметами и бомбами. Таких самолетов не было ни в одной армии мира. Его даже планировали для экспедиции на Северный полюс. Ну а если он вылетал на бомбометание, то части неприятеля несли огромные потери. Чтобы противостоять этому, немецкие конструкторы придумали мощные дирижабли, которые имели достаточно большую дальность полета и грузоподъемность, но были весьма уязвимы, имея газовую оболочку и тихий, по сравнению с самолетом, ход. Поэтому этот самолет мог безболезненно доставить по назначению нужный мне груз. Однако проблема заключалась в том, что этих самолетов было очень мало и они были рассчитаны на сухопутные аэродромы. А морская авиация не располагала ни одним таким летательным аппаратом. Поэтому в первую очередь я решил отправиться на Русско-Балтийский завод к председателю правления генералу В.М. Шидловскому, который одновременно был и командующим эскадрой воздушных кораблей, состоящей из самолетов «Илья Муромец».
Надев форму морского офицера, я прибыл на извозчике к заводоуправлению. Перед заводом ходили патрули из солдат и рабочих с красными нарукавными повязками, то и дело въезжали и выезжали грузовые машины и подводы с грузом. Чувствовалось, что здесь еще сохранилась дисциплина и завод работал несмотря на события и дезорганизацию, которая имела место в Петрограде. Предъявив документы дежурному прапорщику, бросившемуся мне навстречу в проходной, я в его сопровождении, придерживая рукой болтавшийся сбоку кортик, поднялся в приемную по широкой лестнице, устланной красной дорожкой. В приемной сидели офицеры и штатские лица, очевидно, подрядчики завода. Лощеный поручик, сидевший за письменным столом у входа в кабинет, привстав, спросил:
– Как изволите доложить?
– Капитан третьего ранга, по делам службы, − ответил я ему, протягивая документы.
Он взял их и, сделав отметку в журнале, предложил присесть. Найдя свободное место возле низкого столика, расположенного напротив кожаного дивана, я присел и, раскрыв принесенную с собой папку, стал просматривать лежащие там листы, незаметно изучая посетителей. Из морского ведомства не было никого. На диване, положив ногу на ногу, сидели генерал, полковник, штабс-капитан, а рядом двое гражданских, причем один из них явно купеческого вида. Очевидно, между ними шла вялая беседа , которая была прервана моим появлением. Не торопясь ее начинать, они словно собирались с силами, молча, ненавязчиво рассматривая меня, словно пытаясь выяснить, что я за «птица» и какова цель моего визита к генералу. Пока они определялись со своим отношением ко мне, зазвонил один из телефонных аппаратов, стоящих на письменном столе. Адъютант, моментально привстав, схватил телефонную трубку , приложил ее к уху и, выслушав собеседника, ответил:
– Слушаюсь, ваше превосходительство!
Затем схватил со стола красную папку с бумагами и скрылся за дверью кабинета. Все с надеждой уставились на нее в ожидании приема. Минут через десять адъютант вышел из кабинета и, картинно осмотрев присутствующих, неожиданно произнес:
– Капитан третьего ранга, прошу-с, − и открыл передо мною дверь в кабинет. Под удивленные взгляды присутствующих я двинулся на прием.
Переступив порог, я оказался в довольно большом кабинете. В дальнем углу стоял дубовый резной письменный стол, на котором несмотря на обилие бумаг чувствовался порядок. За этим столом сидел пожилой генерал в пенсне, который подписывал бумаги, искоса поглядывая на меня. У него было одухотворенное лицо, на грудь ниспадала седая борода, разделенная надвое. Слева от стены стоял большой стол, обставленный стульями с высокими спинками, а стены кабинета были отделаны большими деревянными панелями. От всего этого веяло солидностью и придавало какой-то уют, тем более, что солнце проглядывало сквозь незашторенные окна, своими лучами подчеркивая теплоту деревянных конструкций, которые мягко искрились своей лаковой поверхностью.
Сделав несколько шагов по направлению к столу, я остановился и представился:
– Капитан 3 ранга Беланов по делам службы просит аудиенции у Вашего превосходительства.
Шидловский встал, протянул мне руку и широким жестом пригласил присесть на стул, стоявший у приставного столика письменного стола. Поблагодарив, я присел и положил на колени свою кожаную папку, придав лицу деловое выражение.
– Давненько к нам не заглядывали флотские офицеры, − произнес Шидловский. − Что привело вас к нам? И чем мы можем помочь флоту?
– Можете, господин генерал, − ответил я. − И даже очень.
– Интересно, интересно, − произнес он и, отложив бумаги, которые продолжал просматривать, беседуя со мной, уставился вопрошающе на меня. − Кстати , капитан, по какому ведомству служите на флоте? − спросил он.
– По ведомству Его Императорского Величества, − ответил я , решив идти ва-банк.
– Не понял! Все мы там служили, а теперь неизвестно где. Вот работаем, несмотря на этот бедлам, выполняем свой долг перед отечеством, несмотря на митинги и прямой саботаж. Слава Богу, многие рабочие понимают, что мы делаем для страны нужное дело, и бдительность усилили, и оцепление вокруг завода выставили, а то постоянно какие-то попытки проникнуть на завод, перебои с подвозом продовольствия, материалами, сырьем. А фронт все требует − дайте, дайте, дайте! Кстати, и вы пришли тоже с таким же требованием. Или я ошибаюсь? – и он вопросительно снова посмотрел на меня, зажав в руке остро отточенный карандаш.
– По большому счет, нет, − ответил я. − Но у меня не совсем обычная просьба, Ваше превосходительство, − я решил прощупать его. − Дело в том, что граждане нашей многострадальной державы сегодня оказались раздробленными на всевозможные политические группы и групки. Причем большинство людей оказалось там в результате своих личных интересов по принципу «пойдешь туда, а вдруг там можно больше получить». И довольно незначительная часть населения думает о долге, о державе, об императоре, который хоть сейчас и не у власти, но является символом страны, который был объединяющим фактором во все времена, даже если он и наделал много ошибок. Но, во-первых, кто их не делал, а, во-вторых, многое ведь зависит и от советников и приближенных. Если отодвинуть в сторону личность царя, то все равно надо признать, что институт царской власти всегда был символичен и во все времена служил огромной объединяющей силой, ведя на подвиги поколение за поколением. С этим символом почти всегда побеждали и всегда шли своим путем несмотря на все препятствия, которые имели место на этом пути. И вот сегодня этим символам и лично государю угрожает опасность. Как по-вашему, что должен сделать каждый здравомыслящий человек, патриот своей страны? − я сделал паузу и в упор посмотрел на генерала, ожидая его реакции.
Генерал задумчиво смотрел на меня, видимо, анализируя мои слова, и как бы в раздумье произнес:
– Я считаю, что каждый честный человек должен оставаться верным тем идеалам, которые дали ему возможность стать человеком. Они общеизвестны, а что касается символов, то это святое, это должно быть всегда в сердце каждого из нас, это то, что нас объединяет и делает гражданами своей страны. Убери их − и на это место придет пустота, неверие, уныние и, самое главное, стремление определенных личностей заполнить эту пустоту другим, даже враждебным нам содержанием. Поэтому, я считаю, наша задача − сохранять и защищать эти символы, идеалы и тот образ жизни, который присущ нам. Что касается государя, то я несмотря на то, что он отрекся от престола, всегда был верен присяге, данной ему, и остаюсь в этом мнении до конца. Я очень благодарен ему, когда он поддержал наше предложение и дал разрешение на финансирование строительства десяти экспериментальных самолетов «Илья Муромец». За это время мы доработали недостатки в конструкции и сейчас запустили его в серию. Конечно, есть проблемы, но по ходу дела мы устраняем их в новых модификациях. Вон как они успешно воюют на фронтах! Да-с, ну что мы с вами, капитан, расфилософствовались, если можно так выразиться, реалии требуют от нас действий, и поэтому в моей приемной всегда куча народа. Итак, что за дело привело вас ко мне? Признаться, у меня давно не было посетителей из морского ведомства, поэтому я сразу и решил принять вас, чтобы узнать, что за оказия привела вас сюда.
– Позвольте, Ваше превосходительство, ввести вас в курс дела, − начал я осторожно. − Как вам известно, 23 декабря 1914 года наш государь Николай II подписал решение Военного Совета о формировании Управления эскадры воздушных кораблей, укомплектованных аэропланами «Илья Муромец». Начальником этого управления были назначены Вы, Ваше превосходительство, так как ваш завод полностью готовил эти аэропланы.
– Да, это давно известно, − сказал генерал, − и эта эскадрилья подчинена непосредственно начальнику штаба Ставки Верховного главнокомандующего. Но при чем здесь это? Или вы хотите на флоте иметь такие бомбардировщики, чтобы воевать с линкорами и подводными лодками?
– Ни в коем случае, хотя мысль очень интересная, − ответил я. − Разрешите продолжить?
– Пожалуйста.
– Так вот, Ваше превосходительство, на приеме в Зимнем дворце во время представления по случаю вашего назначения на эту высокую должность государь Николай II вручил вам генеральские погоны.
– Да, − ответил генерал и вопросительно посмотрел на меня.
– Так вот, − продолжал я, − если вы позволите напомнить, эти погоны передал государю на подносе с царскими вензелями молодой человек. При вручении государь имел честь трижды облобызать вас и напутствовал верою и правдою служить Отечеству.
– Ну, помню, − ответил генерал, −ну так что из этого…, погодите, погодите, − медленно произнес он, − так это были вы?…
– Да, ваше превосходительство.
– Так значит вы не…, − и он взмахом руки указал на мою морскую форму.
– Вы правильно все поняли, господин генерал, позвольте теперь приступить к сути вопроса.
– Извольте, − ответил он, приходя в себя от понимания необычности ситуации и, вполне возможно, необычной просьбы, которая может последовать от меня.
– Как вы знаете Его Императорское Величество вместе с семьей арестован и находится в заточении в Царском Селе. Учитывая сложившуюся ситуацию…
– Уж не хотите ли вы вывезти его оттуда? − перебил меня генерал.
– Нет, ваше превосходительство, пока это преждевременно и нынешнее правительство дало гарантию его безопасности. Но государь обратился с просьбой временно спрятать в надежном месте некоторые атрибуты государственной власти и символы династии Романовых, которые перешли ему по наследству, для сохранения до лучших времен. Я нашел такое место, не буду скрывать, в Крыму и хотел бы вашей помощи для того, чтобы переправить их туда. Железная дорога, морской транспорт в связи с обстановкой в стране отпадают. Вся надежда на ваши чудо-аэропланы «Илья Муромец».
– Позвольте, позвольте, батенька, − генерал разволновался и, отбросив условности, встал из-за стола и подошел к карте, висевшей у него за спиной. − Как вы это себе мыслите? − и жестом пригласил меня подойти.
– Ну, на мой непрофессиональный взгляд, очень просто.
Я подошел к карте и, ведя по ней карандашом, показал, как я представляю себе доставку груза на самолете.
– Ну, знаете! – только и произнес генерал, разведя руками. − А вы представляете себе, что самолет надо будет дозаправить, что часть территории − это та, где идут боевые действия, что наши самолеты поднимаются только с сухопутных аэродромов и пока не дружат с водой?
– Да, знаю, − ответил я. − Поэтому я и пришел к вам как к патриоту, талантливому организатору и человеку, которому не безразлично будущее страны.
Генерал замолчал, посмотрел на меня, покачивая головой, и медленно опустился в свое кресло, в задумчивости постукивая карандашом по столу. Затем поднял трубку телефона и приказал дежурному адъютанту пригласить в кабинет инженера И.И. Сикорского. Пока мы обсуждали последние события в Петрограде, в кабинет, испросив разрешения, вошел И. Сикорский. Это был среднего роста подтянутый человек, в кожаной куртке, державшийся очень уверенно и без подобострастия. После того, как нас представили друг другу, генерал сказал:
– Уважаемый Игорь Иванович, капитан третьего ранга выполняет очень ответственное задание, и ему нужен наш аэроплан для полетов в Крым. Однако проблема заключается в том, что добраться туда можно, только пересекая территорию, где идут боевые действия, и более того, непременным условием является приземление в конечном пункте на водную поверхность. Можем ли мы технически решить эту задачу, причем в очень сжатые сроки?
Сикорский задумался на минутку, очевидно, прикидывая в уме возможные варианты, и ответил:
– В принципе, да. Постараемся к колесам пристроить поплавки, сделав таким образом, чтобы они, то есть колеса, при необходимости убирались при помощи лебедки из кабины пилота.
– Вот и хорошо, − сказал генерал. – Думаю, вам два дня хватит.
– Ну хотя бы три, господин генерал.
– У нас нет времени, задание очень срочное. Может, есть какие-нибудь другие варианты решения этой проблемы? – спросил Шидловский, вопросительно глядя на инженера.
Тот на секунду задумался, а затем, словно спохватившись, сделал шаг вперед и произнес:
– А что если, Ваше превосходительство, мы используем самолет, который почти переоборудовали для военно-морского ведомства в качестве самолета-разведчика? Это новая модификация с нашими двигателями, более мощными, чем зарубежные. Размах крыльев 32 метра, потолок подъема 3000 метров, экипаж 5-7 человек, на вооружении 6 пулеметов системы Кольт и Максим, спереди пристроена специальная смотровая кабина с автоматической пушкой для борьбы с цеппелинами, может нести до 500 кг бомб. Модификация ИМ-Г-1 тип Б. Ну а если вместо бомб взять топливо и масло, то и грузоподъемность увеличится, и дальность полета, соответственно.
– А чего вы молчали об этом раньше? − спросил генерал.
– Так вы не спрашивали, ваше превосходительство.
– Ну да ладно, это, кстати говоря, выход из положения, с моряками я договорюсь, а вот как быть с экипажем? Нужен ведь опытный экипаж, а у нас, учитывая эти могучие самолеты, таких обученных экипажей раз, два и обчелся. Где его взять? А также, наверное, еще и один истребитель для прикрытия.
И этот вопрос был также адресован Сикорскому.
– Есть тут у нас один, достаточно боевой, который приехал получать новый аэроплан. Правда, не в полном составе, но что важно − некоторые члены экипажа участвовали в перелете Петроград − Киев. Время перелета составило четырнадцать часов тридцать восемь минут. Так что опыт таких полетов у них есть, а что касается истребителя, то его, я думаю, можно взять из морского ведомства. Там у них есть отряд морской авиации, − и он вопросительно посмотрел на меня, в ответ я согласно кивнул головой.
– И вот что я хотел еще предложить, − медленно произнес инженер. − Мы сейчас с лабораторией господина Жуковского работаем над проблемой создания системы невидимого самолета. Они больше теоретически, а мы практически. Да вы знаете об этом господин генерал! Более того, уже на сегодня имеются определенные результаты. То есть мы собрали необходимое оборудование и установили на легком моноплане, подняли его в воздух, и аэроплан исчез из поля зрения, стал невидимым. Остался только звук работающего мотора. Действует это обрудование от двигателя самолета. При определенных оборотах винта включается система искажения, назовем ее так, чтобы не залазить далеко в дебри физики, и вокруг самолета появляется электромагнитное поле, которое накрывает его, опираясь на приспособления, установленные на крыльях и хвосте аэроплана, делая его невидимым для нашего восприятия. Сейчас мы устанавливаем такое, но более мощное оборудование на этот морской аэроплан, и питаться оно будет от трех двигателей самолета. Поэтому должна увеличиться и надежность системы и улучшиться «прозрачность аэроплана». Вообще это чудо-машина, с увеличинной грузоподъемностью, так как оборудование системы тоже имеет какой-то вес. В принципе, мы запланировали в этом эксклюзивном экземпляре грузоподъемность в пределах 1300-1500 кг.
– Эта грузоподъемность как раз устраивает меня. В крайнем случае, можно будет сократить часть экипажа, − перебил его я.
– Так вот, − продолжал Сикорский, кивнув мне головой, − я предлагаю этот самолет немного дооборудовать и использовать для вашей миссии, тем более, что вы будете лететь почти над территорией противника, и поэтому система «прозрачности» вам может даже очень пригодиться. И для вас, и для нас это сыграет положительную роль, и мы проверим ее действие в боевой обстановке.
Слушая Сикорского, я поймал себя на мысли, что такой удачи не ожидал. Теперь все зависело от решения генерала. Тот вопросительно посмотрел на меня.
– Я согласен, − ответил я на его немой вопрос.
– Ну вот и хорошо. Забирайте капитана с собой и введите его в курс дела, а мне надо продолжить прием посетителей, неудобно, когда генералы долго ждут аудиенции, − произнес он, крепко пожав мне руку.