Крест. Дорога Судьбы

Бог высоко в небе и все видит, и все знает про каждого. Бог накажет. Я видел, что меня не понимают, все крутят головами и смотрят в недоумении. Меня просто стащили сверху. На мое место вскочил Нурбек. Я оказался за спинами, которые зажали и не давали мне пройти. Меня затерли люди хана. Нурбек, помню, долго говорил, он был хорошим оратором. После его речи над головами взлетели оголенные сабли – “смерть неверным, смерть Артуру” кричали в толпе. А я был беспомощен и ушел, не находя себе места.

Помню, при случае, я рассказывал про Бога нашей бедноте простыми понятиями, и они охотно слушали меня. Раз ночью, помню, к моим дверям подъехали лошади. Двое из нашего поселка внесли человека в материи. Он был жив. Я, разумеется, знал его, как звать, просто забыл в этой жизни. Название поселка и речки, название крепости, название праздников, вспомнить не могу, а события помню, остались в памяти.

Он был молод, лет 18. Стрела попала ему сзади под левую лопатку и при падении обломилась. Я его положил на топчан, животом вниз. Зажег очаг и поставил чашу на костер, готовить отвар. Двое, что принесли раненного, все время его успокаивали: “Шайтан поможет, все будет хорошо”. А я тогда сомневался. Первый случай со мной такой с глубокой раной. Когда отвар был готов, я дал ему испить. Я попросил двоих подержать парня, а сам зубами стал вытягивать стрелу. Примерно на 10 см трезубый наконечник вошел в тело. Она медленно пошла, но все разорвало внутри. Я приложил тряпицу с пеплом (метал огонь) и обмотал его грудь.

Парень дернулся и перестал дышать. Руки его ослабли. Все было понятно. Мужики вздохнули и молча вышли. А я усердно стал работать.

Я насквозь видел его тело, и сердце, и почки, и легкие, и сосуды. Самое главное – зажечь муладхару – копчик. Голыми руками водил вдоль позвоночника, вгонял энергию в копчик. А когда она загорелась, от копчика гнал энергию дальше. И зажег свадхистану – чакру и манипуру – чакру. А потом нахату – чакру. Сердце сразу начало дергаться. Потом витшудху раскачал, появилось дыхание.

Я все работал – качал аджну – чакру ладошкой от затылка ко лбу. Увидел легкую ауру, значит, будет жить. На это ушла вся ночь. После шестичасовой непрерывной работы, парень пришел в себя. Я осторожно повернул его на спину и укрыл бараньей шкурой.

Под утро я услышал шум арбы и голос погонщика. Я догадался, что хоронить приехали. Вошел первый и снял чалму. Когда подошел поближе и увидел, что я держу его голову на своих коленях, у него глаза полезли на лоб. Он хотел что-то сказать, и все открывал рот. Одел чалму и убежал. После вошли все трое. На лице была улыбка. Потом угнали арбу. А я еще долго лечил парня отварами. Позже проводил в его хижину. Прошло какое-то время.

Я видел этого молодого человека из нашего поселка. Жил он совсем рядом. Было у него два сына и женщина. Разумеется, как звать его не помню, да и неважно. Во сне я увидел его смерть. Что делать? Семья хорошая – загляденье одно. Деточки хорошие. А что будет, если его убьют? Войдите в мое положение. Я знал наперед. Он, так же, как и все, принял присягу.

Не ходить с отрядом, он не мог. А как его семья, дети? А женщина? Она обречена на голод. Два мальчика совсем маленькие. Тогда я метался. Я знал, что еще есть время. Надо не допустить рокового события. Помню, я долго ждал его возле его хижины. Он пришел, и я все ему объяснил.

Любишь своих сыновей и женщину? Хочешь жить? Не ходи. Он стоял как пьяный, все переваривал в своем сознании – “А что я скажу хану? “ Cкажи сабля сломалась. Он стоял, как вкопанный, онемел. А я выдернул из ножен саблю, заломил за камень, и сабля лопнула возле ручки. Вот и скажи, что сломана. И больше не покупай ее, корми детей. Я ушел, а он долго стоял еще. Будь что будет, решил я.

После этого события поздно вечером ко мне пришли. У дверей стоял Садык и говорит, что болен мальчик. Я спросил, что с ним? Он сказал весь горячий и бредит. Что нас там ждут и меня проводят, чтобы я не боялся. Я тогда подумал, что если что худое, то я бы знал.

Я взял траву Сульма, хорошо снимала температуру, и вышел. Действительно, возле валунов нас ждали двое неверных. Садык остался, а я пошел за ними. Дорога шла через речку, перескочили по камням. Я давно догадывался, где находятся неверные. Наконец, пришли. Поселок-гарнизон, был обнесен высокими заборами. И закрыт двумя выступами скал.

Вошли в хижину. На топчане лежал мальчик, лет 12, весь мокрый. В хижине ходил старик, лет 60-70, его глаза я где-то видел. Две женщины жарили на огне плов. Я разделся и взялся за дело. Женщине дал сульму и рассказал, как приготовить отвар. Я взял хворост, поджег у камина и стал ходить по хижине, сжигать все негативное.

Потом раздел мальчугана догола и стал водить по спине голой ладошкой, от копчика до шеи. Потом все негативное скидывал с рук. Как много негатива соберут руки, я просил старика, и он поливал водой. Возбужденность в теле мальчика прошла. Я его перевернул и укрыл бараньей шкурой, потом уже поил отваром. Женщине наказал, чтобы еще сделала отвар. Мальчуган сразу уснул, ему полегчало.

Пахло жареным мясом и рисом. Я догадался, что меня посадят за стол. Как долго я не сидел за столом! Старик распорядился постелить ковер. Мне предложили сесть. Две женщины были с оголенными лицами и свободно говорили с мужчинами. Одна из них носила грудное дитя и села со мной по левую руку. Все никак не могла скрестить ноги. Я старался не смотреть на нее, ведь по закону шариата запрещалось.

Мне было не по себе. За трапезой я постепенно узнавал его. Еще маленький был, после смерти моей матери. Ко мне в горах подъезжали всадники в черной одежде. В центре был он с черной бородой, на черной лошади с длинным хвостом. У хана лошади с коротким хвостом.

Помню, как они меня тогда разглядывали. А сейчас он был седой. А глаза те же. Вождь неверных – христианин, Артур. Потом в хижину вошли еще двое, разделись и сели рядом с Артуром. Я его сразу узнал. Лет 10 прошло с тех незабываемых времен, когда мы с ним схлестнулись на этой злосчастной тропе.

Он сначала меня не узнал, а потом начал сверлить меня своим взглядом. Потом повернулся к Артуру и что-то шептал. Они вдвоем встали и ушли за тряпочную комнату. А я сидел и молчал, переваривал, что они говорят (оставлю это у себя). Речь шла обо мне. Потом они вернулись, сели, и я прочитал улыбку на лице Артура.

Надо же победил самого Давида. Я понял, что Давид – его сын, и мы с ним где-то ровесники. Беседа длилась всю ночь. Из беседы я понял, еще, когда мои дедушка и бабушка были молоды, там, где крепость, жили христиане и занимались земледелием. Твоего деда я знавал. Хан со своими джигитами выгнали всех. Кого поубивали, кого в плен взяли, и женщин, и детей. Кто мог, спаслись.

Ханские лошади беспомощны в горах. Мою мать тогда продали какому-то баю, там-то я и родился.

Потом мы сбежали от него с матерью в город. Позже вернулись в родные места. Бабушку никто не купил, и ее выгнали из крепости за ненадобностью. Разрушенную крепость строили пленные христиане, закованные в цепи. Я застал то время, когда крепость

достраивали. Картина прояснилась. Я понял, что мои предки христиане. Почему я раньше не догадывался? Помню, что никогда так много не ел. Вечерело, надо было торопиться обратно. Мы

собрались, я еще сказал, что, если мальчику будет хуже, то найдете меня через Садыка.

Мы вышли. Когда дорога подошла к этим валунам у крепости мы остановились. Давид сказал своим друзьям подождать, а меня отвел на 10 метров и повел диалог. Почему ты тогда на тропе не убил меня? мне было трудно ему объяснить. Зачем? Я понял, что он мучился после этого. Потом он перевел разговор на другую тему. Это правда, что ты оживляешь? Я смутился. Сразу все не расскажешь.

Он стоял напротив меня и смотрел в мои глаза, а я в его. Я был чуть выше его. “Я хотел тебя убить, почему же ты не убил меня?” В нем столько было искренности. А потом он говорит: “Я тебе жизнью обязан, будь моим братом”. Вынул кинжал и сделал надрез на руке у себя и у меня. Мы сжали обе руки. Сейчас моя кровь течет у тебя, а твоя у меня. И мы обнялись. Тогда наплыли такие чувства! У меня не было никакой родни, а кровный брат, по тем временам, был сильнее родного.

Уже светало, появились тени. Надо было уходить. Я Давиду говорю, иди, его ждали двое. А сам, прячась за камни, пошел к своей хижине, боясь повстречать неугодного встречного. Я тогда переживал за Давида. Как-то ночью Гульнар нащупала шрам на руке. Это кто тебя? Я сказал, что у меня есть кровный брат. Кто покажет такой же шрам на руке и будет моим братом. Она знала эти законы. А я в то время не хотел до времени рассказывать о нем.

Жизнь шла. Один раз я шел и увидел одного старика. Он у нас был (завсклад по-нашему) в совете старейшин. И я увидел, что у него исчезла аура, а значит через 9 дней после исчезновения Ауры,

старик умрет, и никакой врач не поможет. Навстречу мне по тропе шел наш сельчанин, я ему говорю, что старик (звать его забыл) пусть подготовится к своей смерти. Ведь смерть всегда неожиданность. Пусть закончит свои дела. Он стоял и молчал, раскрыв рот. Я ушел от него. У крепости повстречал другого сельчанина и тоже сообщил эту печальную новость. Я тогда думал, как лучше помочь, чтобы человек умер подготовленный. И не ожидал, что болезненно воспримут мою информацию.

Разумеется, старик вскоре умер. А обо мне поползли слухи. Это передавалось по секрету сельчанами. И в мечети ходили слухи обо мне. А тут еще как-то пришел на рынок купить рису. Подошел к прилавку, а продавец, увидев меня, весь дергается, дрожит. Сыплет рис мимо. Я ушел к другому продавцу, помню толстый такой.

Я читал его мысли, он хотел на мне нажиться и насыпал мокрый рис, да еще весы подкрутил. Я своим сознанием стал внушать ему – полей водой свои ноги они же грязные. Он стал выполнять все то, что я ему внушал. Я ушел, а позже он кричал: “Шайтан! шайтан!”

Ползли по поселку слухи обо мне. В это время откуда-то привезли женщину-шаманку. Она должна изгнать шайтана. Навести порчу. (Это читатель знает, как делается, способов много, черная магия.)

Я тогда все ходил возле своей хижины, искал и нашел куклу, затянутую шпагатом и с иглой. Я защитился своими способами. Я носил с собой растения с повышенной энергетикой и вешал у себя в хижине по углам. А мыслями слепил вокруг себя кокон. Впоследствии, я узнал позже, что старуху увезли совсем больную. Позже я стал замечать, что сельчане стали обходить меня, сворачивая на другую тропу, а то и в другую сторону.

На рынке при виде меня закрывали свои лавки. Ребята кидали в меня камнями. И Гульнар проходу не давали из-за меня. Один раз неожиданно за поворотом столкнулся со стариком, деваться ему

некуда, он упал на землю и стал молиться: “Аллахом прошу, не отнимай у меня жизнь”. Я увидел его ауру и говорю ему: “Ты еще долго проживешь” и называю его имя. Дотронулся до плеча, а он весь трясется и шепчет: “Аллах! Аллах!” Я оставил его и ушел.

Помню, как загнав своих баранов, шел к своей хижине. Меня ждали. Отрядный и все из моего отряда. Старый отрядный к тому времени был убит. Хан поставил нового, более опытного и крепкого на вид. Он перегородил мне дорогу и задал мне вопрос. Почему не ходишь с нами? Ты же присягу давал. Неверных много, они везде караулят нас. Видишь, сколько нас осталось. Помоги нам, тебя духи охраняют.

Я знал его, раньше он много убивал неверных, а сейчас просит помощи. Я тогда сказал ему, что убийцам не помогаю. И пошел от них. А в вдогонку слышу его речь: “Шайтан! Я хану расскажу”. Я махнул в его сторону рукой. Узел надо мной затягивался.

И вот вскоре после этого я в одну из ночей просмотрел этот ужасный сон. Как глухонемое цветное кино. Все понятно. Я знал, что меня свяжут, уведут в крепость. Я все видел во сне, нет смысла писать одно и тоже. Все произошло как во сне, до мельчайших подробностей.

Когда я проснулся, то долго повторял события в своем сознании. Тогда я ушел в горы, пасти баранов. Разжег костер и все раздумывал. Сперва думал встретить их с оружием и умереть. Я даже план составил, хотел ждать их ночью и спрыгнуть, и первым ударом убить Нурбека, а там как повезет. Потом передумал. Я бы стал таким же убийцей. Потом думал уйти совсем, но куда и на чем? У меня не было ни мула, ни лошади и денег не было. Да и все равно меня найдут, у хана везде свои люди.

К вечеру я решил полностью смириться со своей участью. Надо было думать о Гульнар и о своих дочерях, они уже к тому времени были почти на выданье. Да я знал, что смерти как таковой не бывает.

Я ходил тогда и все смотрел на орлов и все завидовал, вот бы заменить тело свое на орлиную. Но время шло, девять дней кончались. Предпоследнюю ночь я не спал, все ждал Нурбека и муллу со стражниками. Утром я подумал, что Бог подарил еще день. И вот в следующую ночь я дождался. Огонь я не гасил и был одетый. Нурбек заскочил с оголенной саблей, за ним стражники и мулла. Он прочитал ханский приговор и вытащил веревку. А я в этот момент посмотрел на саблю, висевшую на стене. Надо было ее продать, хоть после себя деньги оставил бы Гульнар.

Но Нурбек понял меня по-другому. Он подошел к сабле, оголил ее наполовину и сказал: “Ты не достоин этого оружия” и забрал ее. Мне связали руки вперед. И тут выскочила из женской половины Гульнар и вцепилась Нурбеку за волосы, и стала цитировать выдержки из Корана. Я крикнул на нее, чтобы ушла. Со второго раза она послушалась.

Я сам вышел из своей хижины и увидел, что из второй хижины смотрит сквозь шкурьи двери Каха – старуха. Я знал, что завтра днем весь поселок будет знать обо мне. Также, как во сне, я шел в крепость. Также меня в крепости завели в темницу с факелами и развязали. Закрыли тяжелые двери. Я долго привыкал к темноте. На меня прыгали крысы. Днем сквозь маленькое окошко проник свет. Я увидел скелет человека и его лохмотья. Крысы привыкли к человечине. Возле скелета на стене был высечен крест и выше образ Иисуса Христа с ореолом или нимбом.

Я тогда думал, какая вера! В одну из ночей в окошко крикнули: “ Шайтан!” и я узнал голос Гульнар. И кое-как поймал лепешку. И при свете луны я видел, как тень ее фигуры выбегала сквозь ворота. Надо же, не испугалась. Я тогда думал, зачем мертвому лепешка. Сколько я просидел. Не помню. В то утро заголосили трубы, и я слышал гул народа. Потом с шумом открылась дверь и Нурбек со стражниками вошли в камеру. Связали мне руки и повели. Когда я вышел из темницы сразу ослеп. И до ворот ничего не видел. В толпе кричали: “Шайтана ведут”. Издали увидел крест и наскоро

сколоченный трап. Все вокруг было завалено хворостом. Меня довели до трапа и по лестнице завели на трап.

Я осмотрелся. Вокруг трапа стояли стражники и держали оголенные сабли на плече, смотрели на меня. С правой стороны стояли мусульмане в светлых одеждах, в богатых чалмах. А слева от меня наша беднота из нашего поселка, что выше от крепости. Потом взошел Мулла с книгой Коран и стал читать.

В это время я увидел, как стражник останавливает троих путников и говорит, что я вас раньше здесь не видел. Вмешалась старая женщина в парандже и назвала его по имени. Это к нам приехали гости из какого-то поселка, название не помню. “Ты что, мне не веришь? я тебя еще маленького нянчила”. И он с недоверием отошел. Путники смешались с толпой.

Потом стали выступать старики из совета старейшин. В заключение каждый произносил: “Смерть шайтану!” И так по очереди. Мне уже было все равно, я уже был психически готов к смерти, я ждал как бы быстрее. Все было спланировано ханом, он как бы отчитывался перед народом. Все было ясно.

Один за другим поднимались старики и говорили: “Шайтан нарушил присягу на верность Аллаху. Смерть Шайтану”. Сквозь толпу я видел, как стражники вели женщину в парандже и подвели к трапу.

Нурбек вошел на трон и начал задавать вопросы этой женщине, она говорила тихо, и Нурбек дублировал ее слова. Так вот, шайтан пришел и сказал, что Аскар умрет. Откуда он это знал? Духи ему сказали. Я догадался, что это женщина Аскара. Сплетни сделали свое дело, она уже пожалела об этом. Она говорила сквозь плач.

Нурбек не унимался. Как можно, человек умер по воле Аллаха, а шайтан ослушался его и оживил человека. Он общался с духами и повинен в смерти. И все закричали: ‘Смерть Шайтану”. Потом Нурбек стал говорить про меня, что я хороший воин и имел трофеи, и что отряд был непобедим.

С некоторого времени он одел этот вражеский крест – неверных. Но Аллах всемилостив и прощает своих отступивших отроков.

Я тогда подумал, надо же, как наигранно. Они так хотят прилюдно сломать Шайтана. И унизить перед своей беднотой. А хан только выиграет. Он и не таких ломал. Все боятся смерть. Если упаду на колени думал я, все мои многолетние труды в Вере будут напрасными.

***

В то время, когда Нурбек ораторствовал, я повернул голову и перед собой в толпе бедноты, увидел образ Давида. Да, сомнений нет. Их было трое. В центре Давид. Капюшон плаща скрывал бороду.

Меня охватил страх за Брата, я специально отвернулся, чтобы не привлекать внимание. Вокруг столько стражников. А Нурбек продолжал. Да, он просит прощения у Аллаха. Рядом стоял мулла и держал книгу Коран. А я, значит, должен упасть и целовать эту книгу. Нурбек повторял, он искупит свою вину в боях, он просит прощения у Аллаха. А я стоял и молчал. И тут Нурбек обошел сзади и стал шептать на ухо: “ Встань на колени, я уговорю хана, Ты не будешь ходить в отряде. Лечишь – лечи. Только сейчас упади на колени”.

Он шептал, а на меня смотрели трое неверных христиан, мой брат. Я отрицательно мотал головой. Потом Нурбек дал знак и двое стражников привязали меня к столбу. До брата было метров 10-12. Потом Нурбек дал факел стражнику, чтобы он поджигал. Но стражник отрицательно мотал головой и кинул факел на землю. Я узнал этого человека. Только как он попал в стражники? Еще мальчиком я играл и купался на речке. И как-то раз, плакала девочка. Ее кукла уплыла по течению, а там перекат. Я сплавал, принес эту куклу и отдал этому мальчику, а мальчик отдал ее девочке, видимо она была ему сестрой. Мальчик сейчас стражник у хана. Года, года… Факел подобрал старичок и охотно стал поджигать хворост в разных местах. Огонь разгорался, а Нурбек подошел ко мне говорит, что не передумал? Я покачал головой, отказ – я с ним не хотел говорить. Я видел брата, его руки сдерживали по бокам двое его спутников. Это надо видеть. Я тогда думал, скорее, что ли, смерть. И потом донеслось – вой. Это женщины завыли. Нурбек метался. Он последний раз подошел ко мне: “ Не передумал?”, я мотал – нет. И он снял трап, разделяющий навес с хворостом, крестом.

Сперва было много дыма, и я в слезах все мотал и мотал головой, чтобы захватить воздух. Потом стали жечь сапоги, но было терпимо. Нурбек кричал, что “Cкоро вы услышите, как воет Шайтан. Услышите, как из него будут выходить духи”. А я думал, что я вам не предоставлю такой возможности. Огонь усиливался и на мне уже, горела одежда. Я со всей силы крикнул: “Прощай, брат”. Потом крикнул в сторону баев и ханским прислужникам: “А вы еще за меня ответите”. И зажал зубами язык и мотал головой.

Голова горела. Вскоре «Я» настоящий выскочил из тела и стал летать неподвластно притяжению. Я видел, как горело мое тело. Все слышал, только ничего сказать не мог. Я видел, как женщины таскали какую-то женщину за косы. Она сопротивлялась, паранджа была на земле. Я догадался, что это была женщина Аскара. А таскали ее женщины, у которых я лечил детей и где сейчас моя Гульнар. Беднота стала спешно уходить за угол крепости и с ними ушли спешно трое в капюшонах. Я проводил их до угла. Беднота разошлась, женщина Аскара так и убежала с открытым лицом. Я летел следом за Нурбеком и видел все его действия.

Женщины просили у Нурбека тело мое. Столб-крест вскоре упал, хворост прогорел. Потом какая-то женщина принесла материю. Они вытащили обгоревшее тело и стали скручивать в материю. Голова была белая – череп. Они долго собирали кишки, закрутили все в ткани, подняли и понесли. Я не полетел за ними, я знал, что женщины будут хоронить мое тело. Я следил за Нурбеком. Он словно предчувствовал свою погибель.

Уже вечерело. Они налетели как черные тени. Больше половины сразу погибло от стрел. Христиане работали в паре – лучник и сабельный боец. Некоторые стражники пытались убежать, но стрелы догоняли их. Вот и один залез в шиповник и корчится, в спине стрела. К Нурбеку подскочило трое неверных. Один из них выбил своей саблей его саблю, а двое проткнули брюшную полость. Сабля вылетела из рук Нурбека, щит тоже.

Я узнал Давида. Один хотел добить, но Давид сказал, видимо не надо, пусть помучается. Давид махнул в сторону ворот, и они устремились в крепость, там был Хан. Нурбек сидел на камнях, чалма упала с его головы, рядом лежали его сабля и щит. Руками он держал живот. Вся одежда была в красной жидкости. Сквозь пальцы сочилась кровь. Он что-то кричал. Я догадался: “Шайтан, Шайтан”. Прошло немного времени. Потом он упал, и руки его тряслись.

***

Я полетел в крепость. На первом и втором ярусе я видел много трупов в разных позах. Наверху тот, что трубил и звал на помощь, лежал со стрелой в груди. На втором ярусе лежали разрубленные тела. Я искал брата и боялся за него.

Из дверей выбегали женщины в парандже и метались с плачем. Это наложницы Хана. Христиане не трогали их. Черная пантера убежала через ворота. Я пролетел сквозь двери и при свете факелов видел трупы нукеров. Дверь к Хану была открыта. Он лежал вниз головой с раскинутыми руками. Золотой плащ и чалма были в крови. Запомнились руки, они были все в перстнях.

Я тогда подумал, все же дед Садык отомстил за дочь. Я вылетел из крепости. Лошадей ханских уже не было. Стало понятно, что христиане забрали их, оставили в живых только пленников из темницы, и ушли в горы. Я рад, что не пришли на помощь наши сельчане, беднота. Все же, поумнели. Только воины нашего поселка могли отстоять крепость. Они были проворнее. А стражники давно ожирели, да и опыта не было. Стало совсем темно. Бог говорит:

‘Пора”. И потянул все выше и выше. А после я притянулся к матовой Луне и был суд. Но это личное.

ЕВРОПА

В четвертом моем воплощении, меня опять ждала планета Земля. Государство под вопросом. Скорее Финляндия или Швеция, или Норвегии, а может одна из прибалтийских стран. Помню, что буквы английские. Рыбацкий поселок у берега моря. Большая лагуна. Стояли большие трехмачтовые и одномачтовые фрегаты. Родился я в семье у пекаря. Мама моя была пекарем, а отца не было и не могло быть, так же как в прошлых воплощениях.

Где-то до 4 лет она уделяла мне внимание. Но вскоре у нее появился этот горбоносый мужчина, и она стала надолго пропадать где-то. А я бегал вдоль берега и кормился тем, что выбросит море.

Поселился он у нас дома. Я не буду описывать жилище. Амбар, коровник, сеновал, веранду – все у меня в памяти осталось. Этот горбоносый меня не любил, все унижал. То ущипнет, то ставит шелбоны, а напьется, гоняет мать и скандалит. Вскоре у меня появилась сестра. Мама все свое внимание уделяла своей дочери, ну и он тоже.

Я убегал ночевать на сеновал или в амбар. А после – в рыбацких перевернутых лодках. Была тогда рыболовецкая артель. Много бродяжничал. Когда пришла пора идти в школу, меня выловили и отправили. Учился плохо, все получал указкой по лбу от этого монаха – учитель был монах. Учили молитвы, писать, считать.

Где-то в это время у меня появился хороший друг. Звать не помню, как, и свое имя забыл. Помню, уединялись в укромном месте возле моря и, смотря на водную даль, мечтали построить корабль и уплыть на необитаемый остров. Но жизнь преподнесла свои планы и свои сюрпризы.

Мы построили с ним баркас с одномачтовым парусом и обосновали один островок, замыкавший лагуну. На островке устроили табор, обзавелись снастями и рыбачили.

Рыбу продавали. Школа кончилась, и я пошел работать на конный парк. Помню расположение конюшен, кузню, сеновал. Склад овса. Ремонтный цех, где ремонтировали и делали телеги.

Работа была проста. Взять свою лошадь, запрячь ее и на причал. А там грузчики грузили мешки, бочки или ящики и везли это в город (название забыл). В городе сдать по накладной в магазин. Работа тяжелая, все на ногах и допоздна. А вечером ехали с другом на рыбалку, где стояли сети, и ночевали на острове. А утром проверяли снасти и снова шли на работу. К стойлу, где ждет твоя кормилица лошадь.

Где-то в 17 лет друг и я стали строить дом. В то время строили одинаковые, похожие друг на друга дома. К 20 годам у меня было жилище. Я сам построил дом, собрал печь. Из плах сделал стол и лавки, и кровать деревянную. Была керосиновая лампа. В одно время с другом отпраздновали новоселье. Я у него, а потом он у меня. Друг работал, где шла разделка древесины, а кем не помню. Стояли разные станки, и было много задействовано лошадей. Они что-то крутили, может лебедки, может, таскали бревна.

Где-то в 27 лет женился мой друг. После венчания в церкви было застолье. Я от него не ушел далеко, тоже оженили. Мне предложили и рассказали кто она, из какой семьи, и что хочет с моей семьей породниться (имеется в виду моя мать с отчимом и сестрой). В то время не знали, что отец мне не родной, это скрывалось.

***

Я носил фамилию своего отчима по документам, чтобы не скомпрометировать мою мать. Так вот, мне сообщили, что она тоже согласна. Все было оговорено. По сути дела, я не был с ней знаком, с другой стороны – не было времени для знакомства. Вся жизнь в суете, все бы успеть. Так же, как и у друга, было венчание. Потом

была гулянка в моей хижине. Звать ее не помню. Худенькая, с соломенными, как у меня, волосами. С острым, вздернутым носиком, со светлыми, круглыми, впалыми глазами. Работала она прачкой и часто приносила работу на дом. Стирала и гладила. А мы с другом ездили, рыбачили. Море кормило нас. В корзине приносили домой рыбу. На работе мало платили. После этого моя жена понесла и родила сына. После года – еще маленького сына. Пришлось ночью самому принимать роды. Сказался прошлый опыт. В пещере плаценту сжигал, а тут унес и закопал. Как назвал – тоже забыл, только помню созвучие имен Тилька и Пинка. Так я прожил до 40 лет примерно. Сыновьям было по 15-17 лет.

События, которые хотелось подробнее описать. В церковь я, разумеется, не ходил. Да и некогда было, все дела срочные. С другом плавал на рыбалку, было много с ним общего, нераздельного – с детства сдружились.

В Бога я, в принципе, и не верил, даже с женой был у меня скандал. Икона в хате висела, как было положено в то время. Входящий всегда снимал свой головной убор и крестился. Так было принято – обычаем. Не было бы иконы, и никто бы не пришел.

Сестра моя вышла замуж и жила недалеко, в его доме. У нее были дочь и сын. Я часто приносил рыбу. На мужа она никогда не жаловалась, в общем, была довольна жизнью.

Первым умер мой отчим. Сестра сообщила об этом, я на похороны не ходил. И получал упреки от сельчан. А мне было трудно объяснить им в то время. Позже умерла моя мать. Мать долго болела. Я хоронил ее – брал лошадь в своем конном парке, позже сделал деревянную оградку и крест.

Вот после этих событий я видел сон, что иду по поселку и захожу в знакомую хижину, и уже в комнате вижу гроб, а в нем, в костюме, своего друга. И как носил гроб и ходил на кладбище, и после кладбища хотел за столом сказать что-то и не смог, убежал, и сон пропал.

После этого сна я ходил сам не свой. Находили плохие мысли, вот друг умрет – тебе все достанется, кто-то явно разговаривал со мной, покупал меня. Я знал, девять дней и сон сбудется в явь. Я страшно переживал. И вот вечером я отправился к его дому. Когда подходил к дому у двери веранды меня остановили и говорили сверху, на ухо: “Вот друг умрет – тебе все достанется”.

Я крутил головой и ничего не понимал. В Бога, разумеется, не верил. Не находя ответа, я повернул обратно. Через несколько дней я узнал от своих сельчан, что мой друг на работе чем-то убился. В то время и не трудно, при такой примитивной механизации получить увечья. Я тогда и не вдался в подробности, как это произошло.

Поразил меня сон. Помню, когда я услышал это, то сразу вспомнил этот сон. Сельчанин что поведал мне о смерти, простоял передо мной, и ушел. Помню, как я вошел в его хижину, все совпадало: и комната, и место, где стоял гроб, и костюм с рубашкой, цвет. Все совпадало. Когда был вынос, гроб взял на то плечо, что и во сне. После были поминки. Был стол и лавки, сняли шапки и, перекрестившись, сели за стол. Пили настойку на дрожжах (брагу).

Слегка охмелев, пришлось говорить, а говорить я не смог. В горле застрял ком. В глазах слезы, я выскочил и убежал. Начала давить совесть, я не знал, куда деться, с кем поделиться, друга не было. Я тогда запил и надолго. Продал баркас и снасти. Продал все, что можно было продать. Я получил стресс, депрессию, и не хотел жить. Хотел повеситься. Жена кричит: “Я тебе повешусь. Что скажут сельчане, сыновья? всех нас опозоришь перед людьми и перед Богом. Иди и молись!”.

Да еще в одну из ночей пришел ко мне во сне друг и тянет меня к себе, иди, подойди. А я все ухожу от него, а он, на тебе, передо

мной. Я просыпаюсь, весь мокрый, а мне на ухо говорят: “Божья кара!”

Вибрация во всем теле и камень на сердце. Я к иконе и все прошу: “Сними камень с сердца”. Икона настойчиво молчит, а я бью лбом об пол, не помогает. Тогда я что-то продал, купил браги и пошел на кладбище. Сел возле могилы и начал с ним разговаривать, не знаю, сколько выпил. Только светало.

Тут то, я вспомнил, что где-то давным-давно в прошлой жизни, я хотел убить свое тело саблей – упасть на живот и проткнуть свое тело. Вспомнил свою женщину – Гульнар, своих дочерей. Аскара. Нурбека. И своего кровного брата. И как сгорел на кресте и ушел к Богу.

Вспомнил, как разговаривал с Богом на Луне. Пошел домой, и все окончательно воспроизвел в своем сознании. У моей жены был родственник. Я ему все рассказал про друга, и он принес литературу. Я много читал. Знал старый и новый Завет. Знал псалтырь, все молитвы выучил и часто по ночам стоял у иконы и просил прощения у Бога, до утра.

В молитвах прошу Бога простить, что продал друга. А на ухо кто-то говорит: “А за мать? “ Я говорю, прости за мать. “А за отца?” Я говорю, прости за отца. “А за неумытую свинью? “ И я вспомнил, как на рыбалке, не совсем трезвый, обозвал друга этим словом. Я молился – прости, прости, прости – весь в слезах.

И он на ухо говорит: “Ну, ладно. С этого дня 40 дней не ешь, и ложись спать”. Я послушался. 40 дней я не ел, лежал на топчане, возле окна и читал, по ночам молился. И вот один раз ночью Он при молитве говорит: “Скоро прозреешь”.