Задний двор нашего дома был безобразно усыпан пожелтевшими листьями. Жанна давно настаивала на том, чтобы я нашел время для уборки, но мне было не до этого. Так часто бывает, можно месяцами заставлять себя что-либо сделать, но так и не суметь пошевелить и пальцем.

Я положил ранец Сагиты на стул, в гостиной, а сам вышел во двор, пытаясь в очередной раз назначить самому себе срок сдачи участка хозяйке. Несколько дворовых котов уныло шатались по грязной траве, то и дело припадая к земле и вслушиваясь в каждый шорох, происходящий вокруг них. Они напоминали мне жалких воришек, решивших стащить из музея какую-то ценность, но не знающие, где точно она располагается. Такой у них был растерянный вид. Я запустил в их сторону маленький камень – животные тут же разбежались кто куда.

Здесь можно было подумать над темой развода. Он был неизбежен, как пробуждение после бурной пьянки, когда болит все тело, а в голове постепенно проявляются картинки, объясняющие твое паршивое, душевное состояние. Да, пожалуй, брак можно сравнить с этим чувством. Мне хотелось его с этим сравнивать, чтобы хоть что-то почувствовать. Странно, но порой трудно признаться в том, что ты обычный человек, даже находясь один на один с самим собой. Что ты тоже можешь грустить, переживать и радоваться победам. Но мы так часто привыкли облачать себя в маски желаемого, что совсем позабыли о сути, о том, кто мы и на что способны.

Я знал, что добром все это не кончится. Жанна обязательно доведет ситуацию до абсурда, а я просто закрою глаза на всё это. Отмахнусь, отгорожусь стеклянной стеной, постепенно убедив себя в том, что всё это происходит не со мной. Так всегда бывало проще пережить неудачи. А разрыв – это обыкновенная неудача.

Усевшись на деревянную лавку у забора, я закрыл глаза.

Вспомнил войну, вспомнил, как было тяжело. Вспомнил, каким юнцом я был. Вообще тогда всё давалось мне нелегко, в первую очередь было трудно понять, что от меня требуется, какова моя миссия. Да и какая у меня могла быть миссия, если всё, что мы делали изо дня в день, – это то, что мы выживали. Двух моих приятелей посадили на штыки, а одного приговорили к расстрелу за воровство съестной продукции со склада. Когда я вспоминаю его выражение лица, в момент поедания добытой тушенки, мне становится понятно, почему он так поступил. В тот миг он был свободен, а я нет. Я забыл его имя, но не забыл его довольную улыбку.

Жанна нашла меня много позже войны. Мы вместе лишь пять лет. Она тогда была одета в желтое платье, на улице было лето, и по радио, рупоры которого располагались в разных частях города, играла старая, но очень красивая песня. Я еще тогда носил бороду, которая жутко раздражала будущую жену. Вызывала раздражение. Именно по этой причине уже на второе свидание я пришел гладковыбритый, приправленный ядреным, новым одеколоном. Жанна сказала, что находит меня весьма элегантным, а мне просто было приятно пройтись по городским улочкам с молоденькой, симпатичной девушкой.

А теперь эта девушка плюет мне в лицо и говорит о том, что я стал пустым местом.

Пришлось открыть глаза и заползти обратно внутрь дома.

Сагита тренировалась у себя в комнате. Она до одури повторяла какие-то танцевальные движения, от которых у любого другого человека голова пошла бы кругом. Но только не у нее. Ее таланту, а главное, стремлению можно было только позавидовать.

– Как успехи? – спросил я чуть позже.

Сагита обернулась на звук моего голоса. По ее лицу стекали струйки пота.

– Ты меня напугал. – Она плюхнулась на кровать, жадно дыша.

– Прости. Ты так старалась, не хотел тебе мешать.

– Да, иногда я ухожу в себя. – Девушка вытерла мокрый лоб.

Я уселся на пол, прислонившись спиной к ее кровати.

– Чем занята Жанна?

– Кажется, рисует. – Я закрыл глаза, хотелось спать.

– Она часто рисует – в последнее время.

– Это же хорошо, ты так не считаешь?

– Хорошо, – повторила она и вздохнула. – Вечером я иду с подругами гулять, но не волнуйся, допоздна не задержусь.

Я дал добро на это дело. Всё лучше, чем сидеть здесь и слушать эту тишину.

Вечером на прогулку отправился и я.

Было прохладно. Руфус пришел с парочкой своих ребят, и мы все вместе отправились в бар, где хорошенько накидались вином. Потом поперлись на корабельную пристань.

Город был портовым, и в доках в позднее время суток можно было запросто напороться на всякого рода шваль, начиная с проституток и заканчивая ублюдками, отрезавшими уши у мертвого тела. Такое, конечно, редко случалось, но тем не менее зла в этом городишке хватало.

С моря дул резкий, опьяняющий ветер. Я вдыхал его полной грудью и изредка поднимал голову вверх, чтобы разглядеть бледные звезды, слабо просматривающиеся сквозь завесу туч. Но они были там, за всеми этими облаками, и готовились в любой момент свалиться на землю. Странные они какие-то, эти самые звезды.

Мы прикончили несколько бутылок вина, а потом еще какое-то время играли на гармошке и гитаре. Вокруг нас собрался малочисленный народ, состоящий из изрядно напившихся молодых людей и их девушек. Они подпевали знакомым мелодиям, хлопали и рассказывали свои несуразные истории. Чуть позже мне захотелось спать и, прислонившись спиной к холодной, бетонной плите, я задремал.

Очнулся от приступа тошноты. Тут же вывернул всё содержимое моего желудка наружу, вытер губы и побрел сонной походкой в сторону дома.

Город спал. Была ночь. Вроде часов двенадцать. Фонари горели, как самое настоящее пламя. Ориентируясь на их вызывающее свечение, я выпрыгивал из темноты на освещенные улицы, хватаясь руками за всё, что только можно, лишь бы сохранить равновесие.

Добравшись до своего дома, я неторопливо проник внутрь, скинул обувь, снял верхнюю одежду и пошел на кухню, чтобы попить воды.

Жанна была не одна. На столе стояло два бокала и початая бутылка вина. Я налил себе немного и уселся на стул, пытаясь осмыслить происходящее.

Они были в спальне. За стенкой. Я слышал, как они занимались любовью. По телу бегали мурашки, к горлу вновь подкатила тошнота, но я не позволил себе расслабиться, просто достал из кармана брюк папиросу, но закурить так и не удалось, поскольку спичек нигде не было.

Потом в дверном проеме появилась высокая фигура. Это был мужчина, он заметил меня и замер.

– У тебя есть спички? – поинтересовался я.

Он кивнул и, порывшись в кармане своего пальто, протянул мне коробок.

– Спасибо.

Я закурил и вернул ему спички.

– Как дела? – спросил он.

– Я сейчас мало соображаю, слишком много выпил.

Мужчина понимающе кивнул.

– Ты не волнуйся, я сейчас уйду.

– Да нет, ничего, всё нормально. – Я выдохнул из легких дым и попытался улыбнуться.

– Знаешь, Жанна говорила, что ты ищешь работу…

– Правда? Впервые о таком слышу.

Он недоумевающе вздохнул и удалился обратно в комнату.

Кажется, потом я вырубился, поскольку так и не услышал звука закрывающейся двери и ругани жены насчет всего этого.

Утром меня разбудила Сагита. Она подошла ко мне сзади и обняла за шею. У нее были превосходные, холодные руки. Приятное ощущение.

– Очень больно? – спросила девушка.

– Нормально, – ответил я, мысленно извиняясь перед ней за свое равнодушие.

4.

Наверное, в лицах людей я был, есть и навсегда останусь жалким, никчемным доходягой, который настолько паршив, что даже не в состоянии достойно отреагировать на измену жены. Мне бы хотелось высказаться с высокой трибуны, встать во весь рост и громко заявить, что всё это вздор, я способен на разного рода возражения, могу как следует начистить морду любому проходимцу, посягнувшему на уют в моём жилище, но вот проблема всегда состояла в том, что подобного рода деятельность вызывала во мне презрение, смех и, конечно же, приступ тошноты.

Пару дней я бесцельно скитался по улицам города, попивая непонятную бодягу из приватизированной у Руфуса армейской фляги. Ночевал в порту, в окружении чаек и корабельных канатов, которые насквозь провоняли мазутом и другими, не менее приятными видами смазок.

Постоянно хотелось спать. Весьма скверное чувство, непонятное, словно ты никак не можешь открыть глаза и взглянуть на свою жизнь взрослым взглядом.

Я вернулся домой, улегся в кровать, зарылся в простыни с головой, чувствуя, как сквозь открытое окно в комнату просачивается холодный, чересчур свежий воздух.

Когда я проснулся, был уже вечер, но в спальне по-прежнему царил мрак. Часы, висевшие на стене напротив, прекратили свой ход, не было слышно их тиканья. Поднявшись с кровати, я медленными шагами спустился вниз, на кухню, где Сагита вместе с моей женой пили чай.

Они старались не обращать на меня никакого внимания. Пустое место.

– Я думала, ты больше сюда не вернешься, – как-то равнодушно произнесла Жанна.

– Тебе бы этого хотелось, да? – усмехнулся я, наливая в стакан воды. – Мне же нужно где-то спать, это мой дом…

– Прими душ, от тебя воняет! – огрызнулась она, после чего поднялась со стула и принялась мыть чашку.

Я понюхал подмышки, только осторожно, чтобы этого не заметила Сагита. Девушка сидела спиной ко мне, продолжая пить горячий чай.

Затем я отправился в ванную, скинул с себя вонючую одежду, встал под еле теплые струйки воды, пытаясь отрешиться от всего происходящего вокруг. Жанна тихо подошла ко мне. Нас разделяла только душевая занавеска.

– Долго этот цирк будет продолжать? – спросила она меня.

– Какой?

– Твое упорство. Сколько ты еще будешь терпеть?

– Не знаю, а ты?

– Хватит хохмить! Вечно всё в шутку переводишь. Завтра уйдешь, ясно? Просто уйдешь и никогда сюда не вернешься. – Потом добавила. – Так будет лучше, ты это знаешь.

До того момента я не знал, кому от этого будет лучше. Мне или ей, но в тот момент мне вновь ужасно захотелось спать. Я выключил воду, отдернул занавеску, накинул на себя полотенце и прошел мимо жены, игнорируя все ее доводы.

Она, конечно же, была права, я не могу заставить себя серьезно подойти к решению любой проблемы. Такая детская нерешительность, чувство страха перед всем. Мол, если об этом не думать, то всё случится само собой. Словно маленький пугливый мальчик, которому до боли не хочется отпускать поводок с собакой, зная, что он больше никогда не вернётся в его руку. А ее взгляд был еще более пленяющим, только тогда я этого еще не понимал. Он остался со мной навсегда.

Половину ночи я провалялся на своей половине кровати, вглядываясь в темноту. Чувство одиночества подкрадывалось незаметно. Оно подползало, как невиданное зло, готовое вцепиться в глотку мертвой хваткой. Осознание того, что уже завтра мне придется уйти и забыть навсегда адрес этого дома, испугало меня не сразу. Хотелось укусить свою руку до крови, закричать что есть сил, но потом случился отлив, мысли пришли в порядок, и я просто уснул.

Рано утром собрал все свои вещи в старый чемодан, позавтракал и проводил Сагиту в школу.

Всю дорогу она молчала, шла рядом, но молчала. Я тоже не знал, что ей сказать, как разрядить обстановку. Она всегда казалась такой умной, сдержанной девушкой, у которой всё в голове расставлено по полочкам, но в тот момент Сагита предстала предо мной в образе ребенка, который просто идет в школу, к свои подружкам и учителям и жутко боится получить плохую отметку.

Возле узорной калитки – у входа на территорию учебного заведения, девушка остановилась. Ветер трепал ее волосы, и ей пришлось поправить их, убрав за ухо.

– Ты будешь в порядке? – спросила она.

Я пожал плечами.

– Ты только не пропадай, ладно? Просто приходи сюда, ко мне, или давай будем видеться на набережной– хочешь? Скажем, каждую среду. – Она попыталась улыбнуться. В конце концов никто же не умер, что за трагедия.

– Не волнуйся, я буду тебя навещать, – ответил я и обнял ее.

Потом она убежала на занятия.

Я выдохнул из легких воздух, прогнал грусть и зашагал в сторону мясной лавки, где все еще числился мясником.

Глава 2. В комнате, запертой изнутри

1.

Клиентов в лавке последнее время было многовато, можно даже сказать, что у мистера Чегга дела пошли на лад. Он никогда не опускал руки и старался выжить максимум из любой ситуации.

Конечно же, ему пришлось хорошенько пропесочить меня за такое небрежное отношение к работе. Я не появлялся здесь уже больше недели, но враньё относительно моей резкой и довольно продолжительной болезни сработало. Мистер Чегг не успел найти мне замену, поэтому швырнул в мою сторону зеленый фартук и велел отправляться в разделочный цех. Настало время приступать к разделыванию мяса.

По правде говоря, не так уж много я знал об этом выдающемся ремесле, просто умел хорошо обращаться с ножом, всегда нарезал ровные, годные куски. Был аккуратен, оставлял рабочее место в порядке, в общем – был парнем без придирок.

Обычно всё происходило по классическому сценарию – часа четыре кряду с абсолютным безразличием к делу я кромсал холодное мясо, после чего выставлял товар на витрину. Потом у меня был перерыв. Я покупал несколько сэндвичей в булочной через дорогу, так же приобретал клюквенный морс у пожилой дамы, в соседнем от нас магазине, и усаживался в подсобном помещении, стараясь не привлекать к себе особого внимания со стороны начальства.

На стене всегда весел календарь, такой старый, потрепанный, со слегка пожелтевшими листами. На нем была изображена полуголая девица, в чудесных чулках с бантиками. Она подмигивала мне. Забавная девушка, напоминающая мне о том, что в мире есть нечто прекрасное, светлое, способное подарить улыбку с первого взгляда.

После семи вечера мясная лавка закрывалась. Иногда мистер Чегг разрешал мне брать домой небольшие куски отбивных или же бекон, за который он потом даже не вычитал из зарплаты, но в этот раз щедрость подобного рода не проявилась. Он сухо попрощался со мной, поинтересовавшись, собираюсь ли я появиться здесь в ближайший месяц. Я улыбнулся, оценив шутку, и пообещал, что прибуду завтра к девяти, без опозданий. Его суровое, усатое лицо на миг просияло, потом вновь окаменело.

Затем я отправился к Руфусу.

– Пустишь переночевать? – спросил я, как только мы закурили.

Он выглядел уставшим.

– Хорошо.

– Спасибо.

– Только не шуми. У жены мигрень, она сейчас какая-то нервная.

На улице смеркалось. Похолодало. Осень становилась все неприятнее и неприятнее.

– Ты окончательно ушел от Жанны?

– Думаю, да. Все как-то не сложилось. – Я сделал сильную затяжку и обжег горло. – Может быть, так будет лучше.

– Лучше не будет, будет по-другому. – Он похлопал меня по плечу. – Бывают дни, когда я свою жену готов придушить, просто выдавить ей глаза, но знаешь, отпускает, причем достаточно быстро.

Я засмеялся.

– Нет, серьезно. Вот как посмотрю на ее милое лицо, и сразу отпускает. А ведь мы не старики какие-нибудь. Понимаешь? Мы и десяти лет не прожили вместе, еще все впереди, как говорится, но все же иногда вот так и хочется выдавить ей глаза. – Руфус тоже засмеялся.

Потом мы вошли в дом.

Дом был уютный, не слишком просторный, но чувствовалась домашняя атмосфера. Здесь было все, и картины с изображением удивительной красоты пейзажей, а также фотокарточки, развешанные по стенам, на которых присутствовали родственники счастливой семейной пары. Руфус угостил меня картофелем и остатками утки. Птица удалась наславу, приятная жесткость в сочетании с сочным мясом на мгновение унесла меня из этого мира.

Мне постелили в гостиной. Маленький диванчик, но сойдет, чтобы скоротать ночь. Я погасил свет, накрылся пледом и еще какое-то время вслушивался в уличный шум, в то, как ходят трамваи и как где-то неподалеку пьяные мужики выясняют отношения. Но несмотря на всё это на душе было как-то легко, как-то спокойно, безмятежно, будто бы завтра я открою глаза и окажусь в собственной постели, рядом с женой, которую, видимо, все еще любил и хотел обнять.

Утром мы пили кофе с рогаликами.

– У нас в цеху один парень рассказывал про женщину, сдающую комнату. Вроде бы не дорого. – Руфус посмотрел на меня. – Если хочешь, могу уточнить адрес и вечером сходим туда, посмотрим, что к чему.

– Это было бы весьма кстати, – ответил я, делая маленький, но обжигающий глоток черного кофе.

– У тебя есть деньги на первое время?

– А ты что – хочешь мне одолжить их? Я думал, у тебя у самого с этим какие-то проблемы.

Мы переглянулись.

– Хм, ну я просто так спросил. – Он уткнулся взглядом в стол.

– Ладно, разберемся.

На работу я отправился пешком. Моросил мелкий дождь, по земле все еще стелились остатки раннего тумана. Городам, расположенным вблизи морей, всегда приходится сталкиваться с чрезмерной влажностью. Я не страдал от этого, но иной раз прогулка по пустынным, окутанным в молочную пелену улицам напоминала мне ходьбу по потустороннему миру, где так тихо, что волосы на голове встают дыбом.

Из тумана выплывали силуэты горожан, они проносились мимо, будто бы подгоняемые ветром. Мне всегда было интересно – если проследовать за кем-либо по пятам, сможет ли этот человек скрыться из поля зрения, свернуть за угол и растаять. Еще ни разу не пробовал заниматься подобной ерундой, но всегда так хотелось.

В мясной лавке все по-старому. Мистер Чегг поздоровался со мной, выразил надежду на мое дальнейшее благоразумие, и все понеслось по привычному сценарию.

Ближе к вечеру в лавку позвонил Руфус, позвал меня к телефону. Я не успел вытереть испачканные в крови руки, и босс трижды проклял меня за то, что трубка заляпалась. Мы договорились встретиться ближе к восьми часам в ретро-квартале.

Квартал назывался так потому, что все дома там напоминали постройки прошлого века, высокие потолки, большие узкие окна, кирпичная кладка. Мне нравился этот стиль, вот только в осеннюю пору он навевал какое-то грустное настроение.

– Она слегка не в себе, – сразу же уточнил Руфус, пока мы шли по направлению необходимого мне жилища.

– В каком смысле?

– Не знаю, не уточнили. Просто сказали, что у нее на войне погиб муж, они раньше жили там вдвоем, и после этого женщина слегка тронулась умом.

– Ну и зачем мы туда идем? Я не хочу жить вместе с сумасшедшей. – Я схватил приятеля за локоть и остановил.

– Перестань, – одернул меня он. – Всё хорошо. Она не сумасшедшая, просто до сих пор носит траур по мужу, вот и всё. Мало с кем общается, в общем – ведет затворнический образ жизни.

– Да кто тебе всё это рассказал?

– Коллега по работе. Они раньше семьями дружили, но сейчас только понаслышке знает о ней всё это.

– Знаешь, люди разное болтают. Может, у нее три головы или еще черт-те что? – Я почему-то занервничал. – Давай не пойдем.

– Да что ты как ребенок себя ведешь? – Руфус сердито ткнул меня в бок. – Тебе нужен ночлег, а эта дамочка много не возьмет. Особенно если скажешь, что воевал, она сострадательна к военным. А вообще – скажи, что знал ее мужа, он, кажется, тоже был пехотинцем. Наплети ей, что вы друзья были закадычные, и, может, вообще платить не придется.

– Порой мне кажется, что ты бредишь.

Мы зашли в парадную, поднялись на второй этаж. Каждый наш шаг отдавался эхом. Руфус постучал в дверь, через пару минут ее отворила высокая фигура в кружевном, готического стиля платье, с черной вуалью на лице.

– Вы кто? – спросил приятный, но сердитый женский голос.

– Мы звонили вам по поводу комнаты, – начал свой монолог Руфус. Я просто стоял рядом, сжимая в руках чемодан с вещами.

– Вы собираетесь жить вдвоем? – уточнила дама.

Мы переглянулись.

– О, нет, мадам, что вы. Только он, он один. – Руфус подтолкнул меня чуть вперед.

Я только и произнес:

– Здравствуйте.

Она смерила меня взглядом. Сквозь вуаль были заметны приятные, но несколько бледные черты лица.

– Он воевал, – как-то невпопад высказал мой друг.

Женщина вздохнула и молча пропустила меня внутрь.

В квартире царил мрак. Множество старых вещей были любовно расставлены по полкам прихожей. Я медленно брел за хозяйкой, стараясь не выдавать своего замешательства. Здесь было чересчур печально.

Она остановилась у входа в комнату. Маленькая, скромная, с небольшой кроватью и письменным столом. Но на большее я и не рассчитывал.

– Я люблю тишину и хотела бы вас попросить не нарушать это правило. Моя комната за стенкой, и у меня очень чуткий слух.

– Да, мэм, я всё понял.

– Если вас это устраивает, то можете располагаться. – Она озвучила сумма, я утвердительно кивнул головой и остался один, среди темных мебельных силуэтов, покрытых белыми простынями.

На мгновение мне показалось, что я очутился во сне. Женщина исчезла, оставив меня наедине с переживаниями и подобием какой-то тайны. Сдернув простыни со стола и кровати, я пару раз чихнул от плотного клуба пыли, поднявшегося в воздух. Но вновь не почувствовал отвращения, словно наконец-то очутился там, где так давно хотел побывать. За окном пробежал одинокий трамвай, какой-то человек прошагал вдоль по улице и скрылся в одной из арок, и всё стихло. Несколько дохлых мух, валявшихся на подоконнике, почему-то навеяли улыбку, словно они явили собой истинных обитателей этой квартиры.