Если, однако, разобраться во всех этих порывах, во всех этих недоговоренных стремлениях, нередко имеющих крайне дикий характер, то можно найти в них и нечто общее. Общее это можно назвать стремлением сознавшей свою индивидуальность человеческой личности освободить себя от всех общепринятых условностей социальной и нравственной морали упорным исканием смысла жизни.
Аболютная свобода личности прежде всего… «Первое дело, – формулирует свою философию Коновалов, – человек. Понял? Ну, и больше никаких… По-твоему выходит, что, пока там все это переделается, человек все так же должен оставаться, как и теперь… Нет, ты его сначала перестрой… Чтобы ему было светло и не тесно на земле, вот чего добивайся для человека. Научи его находить свою тропу…»
Более обстоятельно и подробно развивает эту же тему учитель б прекрасном рассказе «Ошибка»:
«Ты, – говорит он, – знаешь людей в плену у жизни? Это те люди, которые хотели быть героями, а стали статистиками и учителями. Они некогда боролись с жизнью, но были побеждены и взяты в плен ее мелочами. Вот о них-то говорю я и это их хочу спасти… Ты понял? Они погибают, ибо – гонимы, ибо все смотрят на них, как на врагов, а сами они враги себе. Рассеянные повсюду, они погибают от сомнения и тоски… и от невозможности свободно ходить и думать… И вот их я соберу воедино и выведу вон из жизни в пустыню и там устрою им будку всеобщего спасения. Ты видишь – будка, а не коммуна, не фаланстер – это легально, не правда ли? А я один стану над всеми ими и научу их всему, что знаю. Я знаю много, больше, чем есть предметов для знания, ибо я знаю всех их, плюс – мое знание!.. Мы источим по капле соки наши на песок пустыни и оживим ее, застроив зданиями счастья! Среди нас будет возвышаться над всеми будка всеобщего спасения, и на вершине ее, под стеклянным колпаком, буду вечно вращаться я сам и смотреть за порядком среди тех, что вручены мне судьбою. Я буду строг, но не по-человечески справедлив. Я знаю высшую справедливость. Я наложу на всех одну обязанность – творить. Твори, ибо ты человек! – прикажу я каждому. Это будет грандиозно! И когда мы создадим свое царство, в котором все будет гармония, то созовем всех шпионов и всех сильных земли и все глупые народы созовем и скажем им: «Вот вы гнали нас, а мы создали вам вечный образец жизни! Вот вам он – следуйте ему! Мы же, возрожденные из пепла, идем творить, вечно творить… Вот наша задача». И мы, бывшие бедняки, уйдем, обогатив бывших крезов богатством духа и силы жить. Победа!.. Тогда я скажу всему миру; «Люди, оденьтесь в светлое, ибо ночь исчезла и не придет больше». Вот какую идею родил я из несчастий и мук моей жизни, я, гонимый и затравленный, я, измученный собой и уязвленный язвой желания быть творцом жизни. Ты хочешь быть? – твори новое! Дай что-нибудь людям, дай им, ибо они жалки и бедны!»
Творить, однако, герои г. Горького совершенно не способны. Для этого, при их чрезмерно развитом индивидуализме, у них не хватает достаточного количества любви к человеческим массам, не хватает альтруизма, во-первых, а во-вторых, нет у них «духа строительного». Крестный отец Фомы Гордеева, положительный тип умного, изворотливого купца, знающего что и как ему нужно делать, верящего в мощь русского купечества, Маякин, прекрасно характеризует эту беспомощность беспокойных людей г. Горького. «Дайте, – говорит он, – людям полную свободу». Тогда, по его словам, воспоследует такая комедия. «Почуяв, что узда с него снята, – зарвется человек выше своих ушей и пером полетит и туда, и сюда… Чудотворцем себя возомнит, и начнет он тогда дух свой испущать… А духа этого строительного со-овсем в нем малая толика! Попыжится это он день-другой, потопорщится во все стороны и – в скорости ослабнет, бедненький! Сердцевина-то гнилая в нем… хе-хе-хе! Ту-ут его, – хе-хе-хе! – голубчика, и поймают настоящие, достойные люди, те настоящие люди, которые могут… действительными штатскими хозяевами жизни быть… которые будут жизнью править не палкой, не пером, а пальцем да умом. Что, скажут, устали, господа? Что, скажут, не терпит селезенка настоящего-то жару? Та-ак-с… Ну, так теперь вы, такие-сякие, – молчать и не пищать! А то, как червей с дерева, стряхнем вас с земли! Цыц, голубчики…»