Недалеко от нас, в саду школы-интерната для глухонемых, стояло отдельное здание, где был их живой уголок. Окна там были зарешечены, без стекол. В двух комнатах там стояли клетки с кроликами. Из этих комнат плохо пахло, и мы туда не часто заглядывали. Однажды при очередной инспекции я увидел, что пол-окна там закрыто сеткой и это привлекло мое внимание. Заглянув в окно, я увидел там бегающую лису. Она была тощая, хвост облезший. Я позвал ее. Она подбежала к окну, стала на задние лапки и посмотрела на меня своими влажными глазами как бы с просьбой: «Помоги мне». Мне стало так ее жалко. Я позвал наших парней посмотреть на это жалкое существо. Мы решили, что лису надо откармливать, а поскольку это дикое животное, то ей нужна не домашняя, а дикая пища. Из серьёзной литературы мы знали, что любимым блюдом каждой лисицы является курица. Но единственными птицами, которых мы могли ей добыть, были всякие пернатые, живущие на деревьях. А для этого у нас были рогатки. Так началась охота на воробьев, синиц, ворон и галок. За неделю мы сумели добыть две или три птицы. Я их носил лисе, она меня узнавала и выбегала на первый мой зов. Но начался учебный год. Я ушел в интернат, и ребята прекратили охоту. В первый же выходной, я пошел проведать свою подопечную. Она или забыла меня, или обиделась, так как встретила без особой радости. Я захотел доказать ей, что помню ее, люблю и решил добыть для нее курицу.
На нашей улице жило много любителей кур. Меня всегда забавляло, когда они дули курице или петуху в зад и по цвету их нижнего белья пытались определить степень жирности птицы. Они приносили живую птицу домой, рубили ей голову и варили из нее бульон. Только в одном дворе возле нас держали в клетках кроликов и кур. Дверь в этот двор закрывалась на ключ, забор с двух сторон был в колючей проволоке. Только с третьей стороны, где был двор генерала, колючей проволоки не было. Очевидно, они думали, что генерал не станет воровать у них кроликов и курей. Но у генерала был сын, который иногда принимал участие в наших делах. Я объяснил ему цель моей операции, и он пообещал мне помочь. Вечером он провел меня в свой двор. Я перелез через забор, сбил замок с клетки, нащупал первую попавшуюся курицу, сунул ее в мешок и бросил сыну генерала. Вся операция прошла быстро и успешно. Мешок с курицей я спрятал за гаражами и только боялся, чтобы его не утащили собаки. На следующий день я пошел к своей лисе. Самым трудным делом оказалось просунуть курицу через решетку. Курица возражала против этого, билась и чуть не вырвалась. Лиса все это время наблюдала за мной с выражением на морде: «Что ты с ней возишься? Давай я тебе помогу!». Когда, наконец, курица оказалась у нее в комнате, лиса от радости подпрыгнула на месте, а потом начала за ней гоняться. Я убедился, что курица, наконец, в надежных зубах и быстро удрал, чтобы не быть пойманным за этим занятием. Когда через неделю я опять пришел проведать лису, то ее не обнаружил. Думаю, лису выпустили на волю, ведь в таком жалком виде она никому не была нужна. И рогатки тоже больше никогда нам не пригодились. Тогда мне было 11 лет.
Граната
Одним из наших развлечений в то время были походы в кино, которое показывали в воинской части по выходным. В летнее время кино показывали на открытой площадке, где были сделаны временные скамейки, а экран и киноаппарат устанавливали перед сеансом. Попасть в такой кинотеатр через забор и без билета не составляло труда для шпаны из близких и дальних мест. В первых рядах там обычно сидели «старики», а все остальные находились за их спинами. Некоторым пацанам доставляло удовольствие сидеть у самого экрана на земле, возле сапог «стариков». Из наших парней этого никто не делал – и с галерки нам было все хорошо видно, слышно и понятно. Все зрители обычно вели себя сообразно сюжету фильма: молчали в моменты тревог и переживаний и только при эротических сценах раздавались свист и улюлюканье солдат. Так, очевидно, реагировала молодая кровь на эротику, а это было не больше, чем поцелуи, в кино того времени. К осени, когда погода портилась и становилось холодно, кино показывали уже в актовом зале, расположенном внутри большой казармы – старинного австрийского здания. Попасть туда было уже сложно, так как на входе в казарму стояли дежурные, которым не велено было пускать посторонних. Однако солдаты проводили нас запасными ходами или втаскивали через окна первого этажа. Этот зал всегда был набит служивым народом. Мы обычно прятались в последних рядах, подальше от начальства. Те солдаты, которым были отведена галерка, никогда не сгоняли нас с занятых мест и стояли рядом весь фильм.
Однажды во время сеанса включили свет и дежурные под руководством офицера стали искать «безбилетных» зрителей. Видно, кто-то доложил о великовозрастных посетителях кинозала. Солдаты спрятали нас и в подходящий момент вытолкнули в коридор, чтобы мы скрылись. Мы понимали, что в случае поимки нас ждало наказание ложками. Поскольку все солдаты того времени носили свои ложки за голенищем сапога – а иначе им нечем было бы есть – удар такой ложкой по заднице ничем не отличался от хорошего удара пряжкой ремня. Те, кому «повезло» испытать это на себе, ходили с синяками и не могли сидеть несколько дней. Разумеется, мы, не битые дома, не желали для себя такой участи. А вероятность наказания была большой, поскольку мы уже превысили возрастной порог посещения воинской части. Коридор был большой, длинный, и при появлении в нем дежурных мы сразу были бы обнаружены и задержаны. Мы, нас было четверо, открыли первую попавшуюся дверь и оказались в классе тактического обучения. Нас никто не заметил, а когда шум в коридоре стих, мы стали осматриваться, где мы оказались. При свете уличных фонарей, мы увидели большой стол-макет со множеством макетов танков, пушек и солдатиков. Понимая, что это уже последнее наше посещение воинской части, осмелев, мы стали набивать карманы всякими сувенирами «на память» и вдруг поняли, что нам с этим добром пора скрываться. Уже дома, в переулке, каждый стал показывать, что он стащил. И тут один наш парень вытащил гранату. Мы с любопытством кинулись к нему посмотреть, но когда обнаружили, что на ней нет кольца, то еще быстрей кинулись в разные стороны вместе с ее теперешним хозяином. Оказавшись в безопасном месте, мы решили, что при отступлении и лазании через окна и заборы кольцо само выпало и теперь в любой момент граната может взорваться. Подождали некоторое время, думали, что просто взрыватель заел. Ничего не происходит. А что дальше делать? Решили спрятать ее на чердаке. Так в случае взрыва снесет только крышу и никто не пострадает: мало ли что там осталось после войны. Разумеется, что это должна быть крыша дома «хозяина» гранаты, и он пошел за ключами от своего чердака. Он установил там гранату на стропиле, поближе к крыше. Мы, соучастники этого действия, договорились хранить тайну, никому ничего не рассказывать. Однако переживаем, поскольку все мы соседи, плохо спим, нет аппетита, и все ждем взрыва. Так проходит несколько дней, и наши нервы сдают: мы принимаем решение принудительно взорвать гранату. Для этого в парке мы роем небольшой окоп в десяти метрах от бетонного основания забора школы для глухонемых, полагая, что они взрыва не услышат. В назначенное время «хозяин» снимает с чердака свою гранату, я оттягиваю сетку забора парка для беспрепятственной доставки гранаты к месту ее подрыва. Двое других наших соучастников останавливают на улице прохожих за сто метров от места переноса гранаты. Интересно, как они объясняли это людям, но на улице, возле забора парка, собралось несколько любопытных мужчин и женщин, которые с интересом наблюдали за происходящим. «Хозяин» с гранатой залег в окоп, скрылся в нем и долго не показывался. Очевидно, собирался с духом. Мы стали за стволами каштанов, которые росли возле забора, а рядом, за сеткой, стояли взрослые зеваки. Вот из окопа появляется рука и граната полетела в сторону бетонного основания. Я аж присел в ожидании взрыва, но взрыва не было. Рядом стоявшие зеваки никак не отреагировали, и их число даже увеличилось. Очевидно, они думали, что хорошо защищены сеткой забора, или не представляли, что должно произойти. Мы ждем, смотрим на окоп. Наш парень выглянул, спрятался, потом опять выглянул, вылез и пошел к гранате. Взял ее, долго крутил в руках, а потом швырнул в нашу сторону. Тут зевак как ветром сдуло, они, спотыкаясь, кинулись прочь от забора. От удара об стенку отлетел хвостовик гранаты и из нее посыпался песок. Граната оказалась учебной. Чудом уцелевшие зеваки стали ругать нас, обещали надрать уши, пожаловаться родителям или в милицию. Мы все долго смеялись и были рады такому завершению этой истории. Эти события происходили, когда мне было 12 лет.
Обида
На улице, которая была рядом с нашей, находилась десантная воинская часть. Она располагалась на территории бывших австрийских казарм. Заборы вокруг части тоже были старинными, больше декоративными и преодолевались нами легко. Мы часто лазали туда, могли перемещаться по всей территории, и главное было – не попадаться на глаза офицерам или дежурным. Нас мелких, от 6 до 10 лет, особенно не гоняли. А вот парней постарше могли задержать, забрать в дежурку и надавать ложкой по заднице. Это было болезненное наказание, которое формировало стойкий рефлекс больше тут не появляться. Солдаты в основном относились к нам хорошо, иногда даже водили поесть в их столовую. Еще мы любили ходить к ним в кино, которое показывали по выходным. Но особые отношения у нас сложились с «каптерщиками». Каптерщики – это мастеровитые солдаты, которые работали в своих небольших сарайчиках-мастерских, называемых каптерками, и изготавливали в них разные мишени для стрельбы на полигонах, макеты оружия и прочие вещи, необходимые для обучения бойцов. В этих каптерках у солдат было много всякого добра, которое представляло для нас большой интерес. Нашей задачей тогда было выпросить или выменять нужные нам вещи. Это в первую очередь было то, что можно было взорвать. Мы таскали им черешню, вишню, абрикосы, яблоки, груши – все то, что не входило в их рацион. А некоторые солдаты, очевидно с севера, многих фруктов не видели, не знали их на вкус и ели их впервые в жизни. Мы этим иногда пользовались и таскали им всякий кисляк, но они и за это были нам благодарны. Взамен мы уносили холостые патроны, дымовые шашки, бикфордов шнур (огнепроводящий шнур для подрыва взрывчатки), запалы к толовым шашкам или армейским взрывпакетам, иногда сами взрывпакеты и многое другое. Этим добром мы пополняли свои арсеналы и пользовались им в особых случаях. Об одном таком случае я хочу рассказать.
Рядом с нами находился ботанический сад. Мы его обследовали вдоль и поперек, но ничего интересного для нас там не было. Было несколько хороших черешен, но они в период зрелости плодов надежно охранялись сторожами. Как-то раз мне удалось побывать на одной черешне в то время, когда наши парни в другом месте дразнили этих церберов. Самый большой интерес для нас представлял фонтан и небольшое декоративное озерцо, где росли кувшинки, камыш и всякая другая ботаническая экзотика. Еще там водились декоративные красные рыбки. Нетрудно догадаться, что один наш парень положил на рыбок свой «глаз». Ему, очевидно, хотелось исполнения каких-то его тайных желаний. Он взял леску, маленький крючок с наживкой, закинул это в озерцо и все замаскировал среди зарослей. Проблема была в том, что удочку надо было регулярно проверять, так как красные рыбки были очень переборчивы в еде, вообще не клевали, и приходилось подбирать наживку. При одной такой проверке сторож поймал нашего парня и хорошо поколотил. По улице прокатился клич: «Наших бьют!». Мы собрались на большой совет в переулке и решали, что делать. Разумеется, сторожа наказать мы никак не могли, так как это был не старичок какой-нибудь, а крепкий мужик. Решили, пусть лучше сторожа накажет его начальство.
Недалеко от озерца росло высокое дерево, диаметром сантиметров тридцать. В нем было дупло, а к дереву прибита табличка на латыни. Возможно, это была какая-то ботаническая диковина. Мы собрали из своих арсеналов все запалы к толовым шашкам. Это были небольшие цилиндры длиной сантиметров шесть, толщиной с карандаш, в которые были вставлены бикфордовы шнуры. Все запалы вместе обвязали проволокой. Мы зашли со стороны парка. Один парень залез на это дерево, засунул в дупло нашу бомбу и поджег бикфордов шнур. У нас было тридцать секунд, чтобы смыться. Мы перелезли опять в парк, побежали, повернули за угол и вдруг увидели милицию. Они привезли в парк для уборки пятнадцатисуточников. С бега мы перешли на шаг, а когда поравнялись с милиционерами, прогремел взрыв, послышался треск падающего дерева. Помню, что от напряжения я даже споткнулся и упал. Милиционеры сразу выдвинулись в сторону взрыва, а мы благополучно вернулись в свой переулок. Если бы они связали в одно наш бег и взрыв, мы оказались бы в кутузке. Через несколько дней мы пролезли в ботанический сад посмотреть на результаты своей работы. Взорванное дерево было спилено под корень и распилено на чурбанчики. Думаю, что охранника хорошо обидело его начальство за плохое несение службы и за обиду, которую он нанес нашему парню. Наверное, мне тогда было 12 лет.
Ежик в тумане
Надеюсь, все мои читатели видели замечательный и трогательный мультфильм Юрия Норштейна «Ежик в тумане». А кто не видел, тот должен обязательно его посмотреть. Этот мультфильм назван лучшим мультфильмом всех времен и народов. По фильму, Ежик каждый вечер ходил к своему другу Медвежонку считать звезды. Однажды, на его пути оказался туман, и он сознательно в него погрузился. В тумане нет перспективы, не видны горизонты. Ты можешь видеть только то, что находится от тебя на расстоянии вытянутой руки или то, что у тебя под ногами. Все, что появляется и исчезает в тумане, происходит неожиданно и вдруг, ты можешь быть не готов к этому. В тумане не виден твой путь, ты можешь заблудиться, попасть в беду. И если тебя спасут, то надо обязательно поблагодарить за это. Верный путь в тумане можно найти только по зову своего друга. Вот краткое содержание этого мудрого фильма. А как он нарисован! Эти туманные картины до слез знакомы мне с детства. Только в детстве я нарисовал себе эти картины сам в 12 лет.
Однажды у каптерщиков в воинской части мы выменяли дымовые шашки. Одна шашка была маленькая, в форме цилиндра размером с бутылку, а две шашки были большие, в форме кастрюли диаметром сантиметров двадцать и высотой сантиметров пятнадцать. Запускалась шашка в действие очень быстро с помощью спичечного коробка, которым нужно было чиркнуть место запала. Мы запустили маленькую шашку в парке, вне зоны нашей ответственности, чтобы посмотреть, что из этого может получиться. Дым от шашки заволок всю зону аттракционов и стоял там до самого вечера, так что бедные детишки не могли кататься. Нам все это очень понравилось. Я предложил запустить сразу две большие шашки. В таком случае дымом заволокет не только весь парк, но и наш район. Тогда утром родители нас не отправят в школу, побоятся, что мы заблудимся и собьемся с верного пути. Эту мысль все нашли разумной и меня поддержали. Вечером в воскресенье мы запустили одну большую шашку в углу двора школы для глухонемых, а вторую – в углу ботанического сада. Эти углы ограничивали площадку, где находились все аттракционы. В случае расследования этого происшествия подозрение должно было пасть на глухонемых. Объём дымного вещества в одной большой шашке был, вероятно, раз в пять больше, чем в маленькой. Наверное, с помощью одной такой шашки на фронте можно было скрыть маневр танкового взвода или роты. Густой желтоватый дым валил из нее, как из трубы паровоза. В вечернюю безветренную погоду дым стелися по дорожкам парка и скоро видимость там стала метров три или пять. Как мы радовались, играя в прятки в дыму. С чистой совестью мы разошлись по домам, в надежде на еще один выходной. Утром, действительно, дым заволок наш район, но не критично, видимость на улице была наверно, метров 30. Безжалостные родители отправили-таки нас в школы. Я специально пошел через парк, чтобы посмотреть на небывалую красоту. Дым немного рассеялся, поднялся вверх и стоял в кронах деревьев слоями. Этот дым имел слабый специфический запах дуста. Видимость внизу была, наверное, метров 20. Прохожие в парке появлялись из ниоткуда и исчезали в дыму. Они спешили на работу и ругали работников парка за такую дезинфекцию. Белки, вслепую прыгая с ветки на ветку, ударялись головой о деревья и падали на землю без сознания. Вороны, гадящие людям на головы, не могли вести прицельное бомбометание. Красота ужасная! С тех пор, каждый раз, когда я вижу туман в лесу, я вспоминаю свое детство. Теперь, думаю, понятно, откуда у меня появляются слезы на глазах, когда я смотрю этот мультфильм.
Танцы
В нашем старинном парке была такая же старинная танцевальная площадка, созданная давно и по всем правилам. Размер ее был, наверное, 50 на 50 метров, в центре был абсолютно ровный танцпол круглой формы из полированного каменного покрытия. Это покрытие простояло, наверное, лет 100. Оно отлично сохранилось под открытым небом все это время, а зимой там заливали каток. Вокруг танцплощадки был красивый высокий забор из металлических прутьев с острыми наконечниками, что не давало возможности через него перелезть. В углу танцплощадки была сцена для оркестра, сделанная в виде открытой морской раковины, как в старых фильмах. При входе была касса для продажи билетов на танцы и калитка, изготовленная в одном стиле с окружающим забором. Все выглядело очень красиво и респектабельно. В хорошую летнюю погоду тут организовывались танцы, куда собирался почти весь город. Тут были и модные молодые пары, и стильно одетые городские девушки и парни, которых называли стилягами, парни и девушки с окраин города, солдаты и много другого молодого народа. За забором танцплощадки всегда собиралось много людей посмотреть на это зрелище. Особенно много зрителей было со стороны центральной аллеи. Они стояли в несколько рядов так, что к забору нельзя было протолкнуться. Каждый зритель высматривал там свое. Те, кто хотели потанцевать, приходили парами или своими компаниями, которые держались вместе и располагались ближе к оркестру. Но в основном парни и девушки не были знакомы, располагались большими группами по разные стороны площадки. Когда начинал играть оркестр, те, кто были в своей компании, быстро объединялись в пары или вместе танцевали модные тогда твист или чарльстон. Незнакомым парням приходилось идти через всю танцплощадку и приглашать незнакомых девушек. Так потихоньку заполнялся весь танцпол. Но всегда оставалось много нетанцующих девушек и парней, которые ожидали своего счастливого случая. Разумеется, на танцы ходили и мы. Ходили, когда вечерами нам особо нечего было делать. Мы занимали лучшие места за забором и могли наблюдать всю внутреннюю жизнь танцплощадки. Те, кто хотели танцевать и умели это делать, двигались в такт с музыкой, на них было приятно смотреть и было чему поучиться, особенно твисту и чарльстону. Тех, кто пришли зажиматься под музыку или найти себе приключения, музыка вообще не интересовала, и они ее не слышали. Они, щупая друг друга, топтались на одном месте и почти не перемещались. Это были не танцы, а трение двух полов о третий. Иногда это было так вульгарно, что дружинники делали им замечания. Глядя на все это, я с детства выработал стойкое отвращение к грязным танцам. Если не умеешь танцевать, не позорься, не превращайся в озабоченного топтуна, который прилюдно «…половой истекает истомою». Но нас интересовало другое. Иногда на танцах вспыхивали драки между отдельными парнями или дрались целые группы. А иногда дрались и девушки. Для усмирения драчунов на танцплощадке дежурили милиционеры, но чаще дежурили дружинники. Они стояли на входе и не пускали на танцы выпивших или пьяных. Но парням и девушкам передавали выпивку через забор, и они напивались уже на танцплощадке. Делали они это, наверное, для смелости, для разжигания своей страсти или для воспаления амурных чувств. Ведь парни, наверное, считали, что не бывает некрасивых девушек, а бывает мало водки! А если драка перетекала за забор, то тут всегда дежурил милицейский «бобик». В общем, для меня это был зверинец за забором, где великовозрастные приматы искали возможность познакомиться поближе. На месте руководства парка я продавал бы билеты на просмотр этого зверинца, а на танцплощадку пускал бы бесплатно. Со временем или страсти поутихли, или перестали пускать драчунов на танцплощадку, но смотреть там стало нечего и мы перестали ходить на танцы.
В парке, недалеко от нас, начали строить новые аттракционы. Рабочие выкопали много ям для бетонных оснований. Я, кругом сующий свой нос, обнаружил в каждой яме по многу жаб. Они, очевидно, попадали туда ночью и не могли выбраться. Это были не лягушки, а противные большие земляные жабы. Если жаб там оставить, их зальют бетоном, и они пропадут. Эту проблему надо было как-то решать. Тут я вспомнил про танцплощадку. Поговорил со своим товарищем, и он охотно меня поддержал. Я изготовил из проволоки четыре стальных шампура. На каждый шампур надел по 4-5 жаб и все оставил в ямах. Вечером мы взяли эти шампуры с жабами и выдвинулись на танцплощадку. Почти все жабы были еще живы и дергались. Когда вся площадка была заполнена танцорами, мы с тыла, «легким движением руки», отправили всех жаб в разные места танцпола. Потом мы убежали и пробились в первые ряды зрителей у забора. Девушки стали визжать, кричать и бросать своих партнеров. Очень скоро вся площадка очистилась и мы увидели своих жаб. Некоторые еще прыгали, некоторых успели раздавить. Музыка играет, но никто не танцует. Самые красивые и брезгливые девушки стали уходить. Остались только те, которые думали, что они сейчас, наконец, превратятся из лягушек в прекрасных царевен. Оркестр играет, зрители за забором смеются, время идет, но никто не хочет танцевать с жабами. Парни, которые поняли, что им сегодня может ничего не обломиться и деньги будут потрачены зря, стали собирать прыгающих жаб и выбрасывать. Но то, что осталось от раздавленных жаб, никто собирать не стал. Еще много девушек покинуло танцплощадку, а вместе с ними ушли и многие парни. Танцы были сорваны. Я остался доволен, что мне удалось «легким движением руки» разогнать это «греховодное» сборище.
В дни, когда на большом стадионе проводились футбольные матчи, по нашей улице шёл сплошной поток болельщиков. Улица становилась пешеходной, и людей на ней было так много, как на демонстрации. Конечно, мы не могли оставить этих людей без нашего внимания. Положить коробку с кирпичом на дороге – это было примитивно. Мы набили гравием резиновый мяч и «случайно» забыли его на улице. Попробовали сами пнуть такой мяч, но это не дало ожидаемого эффекта. Тогда мы залили внутрь мяча бетон и эффект стал ощутимее. Но футбольных фанатов этим не проведешь, мяч никто не пинал, и он оставался на том же месте. После танцев по нашей улице возвращались в город танцоры. По ним мы определяли время, понимали, что уже поздно и нам скоро пора домой. В один из таких вечеров, после футбольного матча, мы еще сидели в переулке и подводили итоги нашего трудового дня. Смотрим, идут два амбала со своими девушками. Вдруг одна из них отделяется от компании и на каблуках несется к нашему мячу. Мы замерли в ожидании хорошего удара. Она со всей дури ударила по мячу, потом вскрикнула и в хорошем наряде рухнула на асфальт. Двое пытались ее поднять, а один амбал пошел в нашу сторону – явно не спросить «Как пройти в библиотеку?». Мы, как шкодливые коты, разбежались через заборы и щели. Потом видели, как девушку забрала скорая помощь. Мы подошли к месту происшествия и обнаружили там сломанный каблук. Наверно, девушка сломала себе пальцы на ноге. Я порезал оболочку мяча, а сам бетонный окатыш выкинул в парк. Этим я навсегда покончил с танцами в 12 лет.
Великолепная семерка
В годы, когда мы были в младших классах, по кинотеатрам нашей страны прокатился американский фильм-вестерн «Великолепная семерка», 1960 года выпуска. Я этот фильм увидел в 13 лет. Наверно, нет среди мужчин человека, кто не видел бы или не знал бы об этом фильме. Он был настолько популярен в мире того времени, что потом многие кинематографы обращались к его сюжету, адаптируя фильм к своим условиям. По сюжету фильма семь хороших ковбоев, заступаясь за бедных крестьян, которых постоянно грабили бандиты, вступают в схватку с бандой из сорока человек. Хорошие ковбои быстро и метко стреляли из своих револьверов и отлично метали ножи. Они уничтожили банду ценой жизни четырех своих товарищей, и справедливость восторжествовала. Но всех подростков того времени увлекли не только борьба за справедливость, но и мастерское владение ковбоями своим оружием. Многие парни постарше даже стали брить себе голову, подражая главному герою, но мы решили сосредоточить свое внимание больше на оружии ковбоев. Первое, что было самое простое, нам предстояло научиться хорошо и метко метать ножи. В деревья и заборы полетели наши складные перочинные ножики, которые всегда были у нас в карманах. От неудачных ударов плашмя они быстро рассыпались. Мы сделали себе заточки – большие шила с крепкими рукоятками, которые трудно было поломать – и целыми днями усердно тренировались в парке. Через некоторое время почти каждый бросок завершался втыканием острого предмета в дерево. Мы научились метать ножи, топоры, большие гвозди, напильники и любой другой предмет, который может воткнуться. Далее учились метать заточки по мишеням на точность, а потом и на скорость. Для этого двое парней становились спиной к мишени, по команде они разворачивались и производили метание выбранного оружия. Кто быстрее и точнее поражал цель – тот и был победителем. Интересно, что навыки метания остались на всю жизнь.
В качестве огнестрельных револьверов у нас были самопалы. Наши первые самопалы были изготовлены из медной трубки внутренним диаметром не более 6 миллиметров, один конец которой расплющивался и загибался. Эта трубка изолентой прикреплялась к самодельному деревянному револьверу. В конце трубки, у загиба, напильником и шилом делалось маленькое отверстие. В трубку наскребали серу от спичек, забивали бумажный пыж, потом дробь, стальной шарик или рубленные гвозди, по желанию, и опять забивался бумажный пыж. Возле отверстия укреплялась головка спички. Если чиркнуть ее коробком от спичек, то воспламенялась сера в трубке и происходил выстрел заряженным содержимым. Тут важно было соблюдать определенные правила безопасности при построении и зарядке самопала. Если взять тонкостенную трубку, или со швом, или большого диаметра, или зарядить много серы и плотно забить пыжи, то трубку могло разорвать с неприятными последствиями. Понятно, что это был сложный и долгий процесс для получения короткого удовольствия от выстрела. Серу или порох мы готовили заранее, носили с собой пыжи, заряды и шомпол для забивки пыжей. Убойная сила такого самопала была небольшой, но достаточной для нанесения увечья. Стальной шарик пробивал с 3-5 метров лист фанеры, но дробь в нем застревала. Конечно, все зависело от величины заряда пороха или серы, но мы этим не злоупотребляли в целях своей безопасности. Самым сложным было стрелять прицельно, так как одной рукой приходилось держать самопал, а второй поджигать запальную спичку. Мой самопал был сделан из детского металлического револьвера, в дуло которого была запрессована гильза от револьверного патрона. В районе капсюля было сделано отверстие, через которое производился запал. Внешне самопал был похож на обычную детскую игрушку и не привлекал внимание. Я носил его в кобуре открыто и хранил дома. Все остальные боевые качества моего револьвера соответствовали другим нашим самопалам. Честно сказать, стрелять из самопала мне было неинтересно.