Глава 6
Старик Линдгрем замолчал. Он стоял посреди комнаты с пустым стаканом в руке. Все смотрели на него и, казалось, ждали продолжения рассказа, но его не последовало.
– Дедушка! – рассыпался по гостиной звонкий колокольчик голоса Агнессы. – Дедушка, это так романтично! Я хотела бы жить в то время! Ах! – взгляд ее скользнул по глазам посланника, но тот не увидел в них ничего для себя. В них была лишь мечта, в которой Агнесса уже унеслась в прошлое столетие.
– Ххха! Ха-ха! – первым выразил свой скептицизм коротким смешком Берг. – Все это страшно интересно, конечно, но в жизни все проще. Человек с пьяных глаз, как следует простыл и, заработав себе воспаление легких, умер. Например.
– А я так уверена, что его просто отравили дружки этой гадалки! – с уверенностью высказалась из-под бока мужа Клара Берг. Супруг медленно повернулся в ее сторону и одобрительно кивнул головой. – Например!
Картерет дипломатично решил отмолчаться, ибо знал, что иное слово есть палач доброго дела, а дело к старому купцу у него было, и не одно.
– Что! Значит, я вру! – вскричал старик. – Он развернулся на каблуках и, несмотря на свой преклонный возраст, сорвался с места как одержимый. Через несколько секунд топот его башмаков затих на лестнице. Все слышали, как хлопнула дверь его кабинета. Затем он, багровый от гнева и волнения, появился, неся в руках небольшую шкатулку.
– Посмотрим же, дорогой своячок, как я лгу! – приговаривал он, открывая трясущимися руками крышку шкатулки. – Это я вру! Оскар Линдгрем врет!
Он открыл, наконец, шкатулку и, порывшись в каких-то, видимо, особенно важных бумагах, извлек оттуда пожелтевший от времени лист.
– Вот! Читайте, господин неверующий!
Все с любопытством сгрудились вокруг Берга, который, далеко отставив от себя лист, начал читать вслух. Все притихли. Картерет ловил каждое слово. Ему казалось, что весь этот вечер судьба устроила исключительно для него и не хотел упускать из происходящего ни слова, ни мгновения. И этот старый документ также имеет значение в его судьбе, пусть еще неясно, какое именно. Итак, он внимательно слушал.
«Я, Линдгрем Аксель, судья Стокгольмского суда, в присутствии епископа Стокгольма Ханссена, начальника городской стражи полковника Матиаса Штремберга и лекаря Лунда Михеля, – читал густым медвежьим голосом Берг. – Находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю все мое имущество, как движимое, так и недвижимое, моей супруге Марте Линдгрем.
– Дедушка, это, выходит, моя прабабушка Марта? – услышал посланник голос Агнессы. Старик, молча, утвердительно кивнул. Берг продолжил:
«Кроме того, я завещаю, что часы, кои я получил в дар и кои принадлежали ранее казненной Валлин Ингрид, должны навсегда остаться в этой комнате как несущие для всякого их владельца зло и смерть, если он заведет их собственной рукой. Поэтому я запрещаю заводить их кому-либо и подстрекать к тому кого-либо еще».
Он замолчал и еще некоторое время, скептически хмыкая, смотрел на текст.
– Сразу видно, что он сильно болел, – флегматично поглядывая на супруга, вынесла свой вердикт Амалия. – Я полагаю, что у него был бред. Ну что такого в этих часах, Оскар?
– Кстати, – вмешался Берг, – а где ключ от этих часов? Оскар, тебе никогда не приходило в голову проверить достоверность слов твоего отца?
– Нет! – резко, почти зло выкрикнул старик. – Нет, нет и нет! – Он топнул ногой и, уперев руки в бока, выставил подбородок в вызове всему обществу.
– Мой отец был человеком слова! Если он завещал поступить так, то я поступлю именно так! Ключ потерян, и завести их невозможно. Господин посланник! – глянул коротко Линдгрем на сэра Джона. – Вы должны простить меня за то, что я невольно сделал вас свидетелем мелкой семейной дрязги.
– О, вы не должны так тревожиться, мастер Линдгрем! – ответил ему посланник. – Каждая семья имеет свой скелет в шкафу, и порой он вылезает из шкафа. Уверяю вас, в моей семье шкаф трещит от скелетов всех мастей!
– А что вы думаете обо всей этой истории?
Посланник взял из рук Берга плотный, пожелтевший, несколько потертый в уголках лист. Текст был написан, судя по всему, рукой, не очень-то привычной к письму. Буквы были неровны и крупны. Одна из подписей внизу листа под текстом принадлежала также писавшему.
– Насколько я могу судить, – продолжил свои размышления вслух сэр Джон, – лица, подписавшие это завещание, были людьми весьма известными, и в их авторитете мы сомневаться не можем. Архиепископ Стокгольма и начальник городской стражи – это кое-что да значит. Далее, – он бросил быстрый взгляд в сторону Агнессы. – У нас всех возникает вопрос, почему эти важные персоны подписались под столь странным утверждением о часах? Так ведь? – посланник обвел всех присутствующих вопросительным взглядом. Все молчали, ожидая продолжения его маленького расследования. – Подписать могли лишь первую часть, которая относится к передаче имущественных прав и которая куда важнее странного пассажа о часах, не так ли? Часы здесь дело второстепенное, на которое никто тогда и внимания не обратил. Ваша супруга, – обратился посланник к старику, – вероятно, абсолютно права. Ваш отец был в бреду и мог в болезни наговорить еще чего-нибудь странного. И, тем не менее, все присутствующие тогда, при его кончине, все равно подписали бы все, так как в первой части самое важное было в начале, где речь шла о передаче имущества. Так что из уважения к умирающему и важности передачи прав они подписали бы что угодно, понимая, что все прочее неважно.
Взгляд старика помягчел. «Ах ты, старая бестия! – подумал про себя сэр Джон. – Как речь заходит о чем-нибудь существенном, так ты сразу воском таешь!»
– Еще одно соображение! – продолжил вытягивать шелковую нить рассуждения Картерет. – Суеверие, боязнь колдовства и порчи у людей того времени весьма известны. И в наше просвещенное время есть люди, которые серьезно могут рассуждать о подобных вещах. Но нам стоит ли подражать дикарям и язычникам? Поэтому вы должны простить мне некоторую дерзость, мастер Линдгрем, ваш отец – человек, несомненно, достойнейший во всех отношениях, но он, в то же время, и человек своего времени. Поэтому с сочувствием и пониманием отнесемся к его заблуждениям, как и мы сами должны просить наших потомков отнестись снисходительно к нашим.
Сэр Джон откинулся в кресле и, скромно потупив взгляд, благочестиво сложил руки на груди.
– Вот! Я всегда говорила тебе, Оскар, слушать разумных людей! – вступила в бой фру Линдгрем. – Сам Бог послал к нам сегодня господина посланника! Не то, что мы, неотесанные чурбаны! Он сразу точно все поставил на свои места! Сколько раз я говорила тебе, Оскар! Давай поставим часы сюда, в гостиную! Так нет же…
– Так, так, сестрица! – рассыпалась мелким смешком Клара Берг. – Ты, Оскар, как нечестивец, ставишь свечу под кувшин… или, как его там! А пастор на проповеди нам говорил, что ее надо ставить на возвышенное место. Чтобы она светила для всех![21]
– Дедушка, давай завтра перенесем их сюда! – добила растерянного, озирающегося как затравленный охотниками зверь, Линдгрема Агнесса. – Они будут всегда напоминать о прадедушке. Ой, как романтично! Хочу! Хочу! – она захлопала в восторге в ладоши. Посланник нежно улыбался. Но неясное ощущение чего-то темного и страшного не покидало его. «Что-то здесь не так. Я должен разобраться в этом деле», – решил он про себя.
Вечер закончился. Карета с веселенькими бездельниками уже стояла наготове перед домом. Было еще светло как днем, и запах черемухи сгустился в вечернем воздухе. Старик Линдгрем из уважения проводил до двери сэра Джона.
– Я должен выразить вам мою благодарность, мастер Линдгрем, за этот незабываемый прием! И надеюсь быть впредь вам полезен, – подпустил меда в свой прощальный спич посланник.
– И я, и я, мистер Картерет! – засипел Линдгрем. – Моя супруга, Агнесса… ммм, все-все в восторге от Вас! Но я надеюсь также, что Вы не забудете о наших договоренностях.
– Мастер Линдгрем, я сделаю все, что в моих силах. – Посланник повернулся, было, чтобы пойти к карете, но резко обернулся к старику: – Ах, да! У меня будет к Вам одна маленькая просьба, мастер Линдгрем. Ваши часы действительно великолепны! Я говорил Вам, что занимаюсь коллекционированием редких вещей, – он сделал предостерегающий жест рукой, видя перекосившееся на миг лицо Линдгрема. – Нет, нет! Не купить! Часы останутся Вашим имуществом, но я хочу, в виде маленькой компенсации за будущие ваши дивиденды, сделать с них точную копию.
Лицо старика сразу же смягчилось, и губы его расплылись в широкой улыбке.
– Ну что Вы, сэр Джон! Я всегда рад Вам помочь, имейте это в виду. Продажа, действительно, невозможна, но копия, пожалуйста, пожалуйста!
– Я пришлю слуг завтра к полудню. Прощайте! – сэр Джон надел шляпу. – И передайте мою искреннюю благодарность вашей милой внучке Агнессе за чудесную экскурсию!
Сэр Джон, более не оборачиваясь, направился к карете. Уже сидя в карете, он увидел в окне второго этажа освещенное огоньком горящей свечи лицо Агнессы, которая наблюдала отъезд гостя. Картерет успел открыть дверцу и, высунувшись, прощально махнул ей рукой. Такой же ответный прощальный жест был ему драгоценным подарком и обещанием чего-то неизвестного, светлого и нового.
Через час сэр Джон заперся у себя, в своей особой комнате, ключи от которой были всегда при нем. Здесь он занимался своей корреспонденцией, и частенько свет в узком зарешеченном окошке третьего этажа горел до рассвета. Картерет разложил все нужные для письма принадлежности, поудобнее устроился в кресле и некоторое время пребывал в раздумьях. Затем он придвинул поближе чернильницу, обмакнул в нее перо. Картерет любил писать. Ему нравилось то, как неуловимая, невидимая и неосязаемая ранее мысль обретала плоть в виде стройных, по-солдатски, строк. Что-то божественное было в этом процессе, когда из-под пера появляются целые миры, населенные мыслями, чувствами, расчетами. И эти ничтожные строчки становились грозной силой, если, конечно, их правильно использовать. А использовать их правильно и было профессией посланника ее Величества короля Георга, и мало людей было равных ему в этом искусстве. Да! Это было божественно, и сэр Джон в эти моменты чувствовал себя равным богам:
«Государственному секретарю Северного департамента[22] м-ру Джеймсу Стенхоупу
Уважаемый сэр! Из достоверных источников мне стало известно, что шведский ригсдаг принял окончательное решение о заключении мира с Россией. Также достоверно известно, что это решение находит поддержку ныне правящей королевы Елеоноры. Таким образом, баланс сил на Балтийском море и на севере Европы в скором будущем меняется коренным образом не в пользу Англии.
На настоящий момент политический расклад таков, что Англия не может оказать Шведскому королевству существенную помощь. Против Швеции воюет коалиция, включающая Данию, Россию, Польшу и Саксонию при благожелательном отношении к данной коалиции, а особенно России, прусского короля. Таким образом, положение Швеции безнадежно. Ресурсов для ведения войны у нее практически нет, и при дальнейшем ее продолжении мы рискуем тем, что русские захватят Финляндию, или, что вполне вероятно, высадятся на территории самого королевства, чего никак нельзя допустить. В данной ситуации единственный шанс состоит в том, чтобы вывести из войны Россию, но я не вижу таких условий, при которых это могло бы произойти. Оппозиция царю в самой России подавлена, русские практически одни ворочают всеми делами на севере Европы, и я вижу единственный выход – ликвидацию самого Петра. Будем в этом честны, мистер Стенхоуп. У меня есть некоторые по этому поводу мысли, но о практическом их воплощении говорить еще рано. И дай Бог, чтобы провидение, как deus ex mashina[23], вдруг поправило бы все наши дела. О дальнейшем доложу в ближайшее время.
Преданный вам Д. К.»
Картерет сложил письмо и, запечатав его в нескольких местах сургучом, сразу же принялся за следующее.
«Мистеру Ричарду Смиту – негоцианту
Дорогой Ричард! Ты должен простить меня за то, что я редко тебе пишу. Но ты понимаешь, что я служу королю, а следовательно, и тебе и Московской компании, в какой-то мере. Но я надеюсь реабилитироваться за долгое молчание. Не буду томить: у меня есть к тебе деловое предложение за небольшой процент. Так как наши (твои) суда идут в порты Архангельска и Петербурга нагруженными далеко не полностью, то у меня есть в Стокгольме человек (надежный и деловой), который может продать тебе по очень либеральной цене медь и сталь, которая в цене у русских. Мы можем сорвать на этом солидный куш. Причем, между нами, надо спешить, так как война продлится, на мой взгляд, год-два. В нашем случае время это буквально деньги. Итак, жду тебя как можно скорее у себя в Стокгольме. Здесь и обговорим все детали, ибо переписка по подобным делам нежелательна.
Преданный тебе Д. К…»
– Ф-фу! – Картерет увидел, что небо в окне начало понемногу светлеть, глянул затем на часы, которые показывали начало третьего часа ночи. Он улыбнулся чему-то своему и принялся за третье письмо.
«Мистеру Томасу Картерету, эсквайру.
Дорогой Томас, буду краток: я влюблен, и, надеюсь, ты прекрасно понимаешь, что это такое. Папе напишу позже, я очень устал. Передай ему мой привет. Как он? Напиши срочно. Твой братец…»
Все выяснится сегодня. Утром послать слуг за часами. Сколько будет стоить копия? Что делать с ключом? Ах, какая она красивая, эта Агнесса Линдгрем! Все должно достаться ей… Все…
* * *
Сэр Джон не заметил, как заснул в кресле, и даже первый луч солнца так и не смог пробудить его.
С утра погода переменилась, и холодный северный ветер ненадолго вернул Стокгольму вид озяблого февральского города. Выспавшийся и бодрый посланник к полудню подъехал со своим обычным эскортом к дому Линдгремов. Сэр Джон, впрочем, не стал лично забирать часы, а лишь наблюдал из-за почти полностью зашторенного окна кареты, как его бездельники подошли к заветной двери и спустя некоторое время она открылась. Дело было обстряпано быстро: через минуту слуги уже грузили деревянный ящик с вензелем фирмы купца Линдгрема в карету. Впрочем, вслед слугам выскочил дворецкий, который заставил тех подписать расписку о передаче имущества. «Купец всегда остается купцом!» – одобрительно подумал о старике сэр Джон. Он надеялся хотя бы вскользь увидеть Агнессу, но как бы он не всматривался в заветные окна, но так никого не увидел. Часы лежали на подушках кареты перед ним, и он, вздохнув, отдал приказ следовать на улицу святого Ангела, где держал свою лавку часовщик Арнольд Алм. Арнольда посланник знал уже с давних времен и порой заходил к нему проконсультироваться насчет починки своих часов или покупки старинных, которые шли в пополнение коллекции в Англии. В своем ремесле часовщик знал толк, и сэр Джон это ценил. Стокгольм был, в общем, небольшим городом, и через двадцать минут копыта коней посланника уже зацокали по мощеной булыжником мостовой улицы Святого Ангела. Карета остановилась, и сэр Джон не спеша выбрался наружу.
– Несите ящик осторожно! – сказал он слугам и направился к двери мастерской Арнольда. Внутри посетителей не было, и сэра Джона это обстоятельство немало порадовало. Мастерская представляла собой довольно внушительную комнату с четырьмя большими окнами, которые с наступлением ночи задвигались ставнями. В комнате стояли три стола, за которыми сидели подмастерья, занимавшиеся ремонтом или сборкой новых часов. На прилавке были выставлены образцы товара и уже отремонтированные, ожидавшие своих владельцев часы. Самого хозяина, который обычно находился за прилавком, не было, и Картерет приказал одному из подмастерьев сходить за ним. Через минуту появился и сам часовщик, который был весьма навеселе.
– А-а-а! Это вы, мистер Картерет! – не слишком-то вежливо приветствовал он посланника. – Я уж, извините, праздную свой день рождения. Майский я! Говорят, что кто в мае родится, будет жизнь маяться, а я, вот, не то! Но что же я о своем, что там у вас?
– У меня к вам вот что, – хладнокровно отвечал ему сэр Джон, скидывая крышку с ящика. Мастер склонился над ящиком, и долгое время Картерет наблюдал лишь его затылок с пучками длинных седых волос по бокам. Арнольд молчал. Заинтригованные подмастерья, как гуси, оторвались от своих занятий и вперили взоры в лысину хозяина.
– Д-д-а! – произнес, наконец, Арнольд выпрямившись. – Это… это добрая работа! Черт меня возьми, мистер Картерет, но вы принесли сюда целое состояние! Работайте, что застыли, как болваны! – прикрикнул он на своих работников. – Копошение продолжилось с новой силой.
– Мастер Арнольд! – обратился к нему сэр Джон. – Я ценю вас как большого мастера в своем ремесле, иначе, как вы сами понимаете, сюда бы не пришел. У меня к вам две просьбы. Первая: ключи от часов потеряны, и их надо будет восстановить. Ходят ли они, я не знаю. Есть шанс того, что ходят и ремонт им не требуется.
Арнольд внимательно слушал, переводя взгляд с часов на посланника. Хмель с него явно сошел. Сэр Джон, тем временем, продолжал:
– Второе: мне нужна точная копия этих часов. Точная, насколько это возможно. Я имею в виду, точная снаружи, – поправился сэр Джон, глядя, как мастер Арнольд задумчиво потирает свою лысину. – Механизм часов меня не интересует, можете вставить туда хоть мельницу, лишь бы они ходили. Сумма на затраты может быть любая… В известных пределах, – заключил, наконец, Картерет. Оба молчали некоторое время.
– Эээ, в каких пределах, мистер Картерет? Копия шедевра – это тоже, знаете ли, шедевр своего рода, – задумчиво произнес мастер.
«Эту крепость нужно брать сразу. Игра стоит свеч», – про себя подумал посланник, и рука его уже доставала мешочек с золотыми гинеями. Он отсчитал 20 монет, и увидел, что глаза мастера довольно прищурились.
– Я думаю, что этого должно хватить, – сказал сэр Джон.
Солидно, не торопясь, пересчитал деньги мастер Арнольд. Каждую из монет он потирал между указательным и большим пальцем, а одну даже попробовал на зуб. Посланник увидел, что все подмастерья снова позабыли про свое занятие и разинув рты наблюдают за хозяином. Это была забавная сцена, и сэр Джон невольно улыбнулся. Мастер Арнольд, наконец, убрал деньги в ящик стола, и, нагнувшись поближе к Картерету, таинственно зашептал:
– Корпус и фигуры я поручу Филиппу – он у меня талантливый малый! За окисел не беспокойтесь. Выглядеть они будут, как старые. Ключом я займусь лично. Уберу их подальше, мистер Картерет. Это ведь целое состояние, черт меня разрази! На все понадобится две недели. Может, чуть меньше, я постараюсь. Ах, какая это работа, мистер Картерет! Эти старые венецианские мастера!
– Договорились. И, мастер Арнольд, – теперь уже Картерет шептал на ухо часовщику, – если с часами что-нибудь случится, чего, не приведи Боже! То я вас найду хоть прямо в аду! Это я предупреждаю вас на всякий случай! – И, глядя в испуганные глаза отпрянувшего от него мастера, добавил уже вслух: – Прощайте! Очень рассчитываю на вас!
Глава 7
Неделя прошла, началась другая. Сэр Джон, в круговороте своих дел, как важных, так и второстепенных, совсем было забыл о часах. Черемуха уже отцвела, и на улице пахло все более конским навозом и рыбой, отчего сэр Джон запретил слугам открывать окна. Так, утром 12 июня 1719 года он пребывал в меланхолическом настроении, и поэтому предавался обычному для подобного душевного состояния занятию-обработке специальной пилочкой своих ногтей. Благо, вечером для этого был достойный повод – тайная встреча с Юханом Лилльенстедтом. О! Это была важная фигура! Как член государственного совета и один из представителей, которые вели переговоры с русскими на Аландском конгрессе, Лилльенстедт был тем человеком, к голосу которого прислушивалась сама королева Ульрика, и это надо было использовать. Пока пилочка медленно, но верно превращала ногти посланника в произведение искусства, мозг его плел всевозможные комбинации вечернего разговора. Воображаемые силлогизмы под музыку интонаций расходились по местам будущей словесной баталии, от которой сэр Джон ожидал только победы. Он знал, что швед не желает заключать с русскими мир и лишь обстоятельства толкают его вести мирные переговоры. «Придется просить золота у мистера Стенхоупу, всемогущего английского золота…» – такова была общая констатация размышлений. Тихий стук в дверь прервал бег его мысли, и пилочка в руке застыла, как дирижёрская палочка. За многие годы Картерет изучил манеру стучать всех своих слуг, и он точно знал, что там, за дверью, стоит Оливер, один из «бездельников».
– Что случилось, Оливер? – задал вопрос посланник, так и не разрешив слуге войти. Пилка в воздухе выписала воображаемый знак вопроса.
– Сэр! – послышалось невнятное бубнение из-за массивной двери. – Сэр, к вам пришли.
– Кто пришел?
– Он не назвал себя, но говорит, что дело важное. На вид, какой-то босяк.
– Пусть проваливает к черту! – посоветовал воображаемому босяку сэр Джон, и пилка указала направление местонахождения этого самого черта.
– Есть, сэр! – квакнуло из-за двери. И пилка вернулась к обычному занятию. Но что-то подсказало посланнику, что приход инкогнито был неспроста, и он укоризненно покачал головой воображаемому себе. Провидение дало шанс Картерету исправиться.
– Он не уходит! – раздалось из-за двери спустя две минуты. И что было самое возмутительное – на этот раз дерзкий Оливер даже не соизволил предупредить о своем присутствии хозяина стуком в дверь. «Мерзавец! Совсем распустились!» – констатировал посланник про себя.
– Какого дьявола ему нужно, Оливер?
– Сэр, он говорит, что принес записку от этого… часовщика…
Спустя мгновение сэр Джон уже скакал как заяц по лестнице и ошарашенный слуга смотрел с неописуемым изумлением ему вслед, потирая зашибленный дверью лоб.
Стражники открыли ворота, и сэр Джон увидел длинного, с бледным лицом, юношу, на щеках которого играл огоньком нездоровый румянец. Юноша был весьма просто одет, но сэр Джон припомнил его в одно мгновение – это был один из подмастерьев часовщика Арнольда Альма.
– Что вам угодно? – посланник выжидательно смотрел на юношу. Тот неловко поклонился и судорожно стал шарить по своим карманам, пока не достал сложенную вдвое бумажку, которую протянул Картерету – Вот. Господин посол, мой хозяин велел передать вам лично в руки.
Картерет развернул записку, и то, что он прочитал, заставило его побледнеть: «Часы и ключ готовы. Я умираю. Ар…»
– Коней! – закричал во весь голос сэр Джон. – Карету, живо!
Через десять минут кони несли его во весь опор на улицу Святого Ангела. В голове посланника творилась полная сумятица, и он никак не мог собраться с мыслями. Лишь смутное подозрение того, что часы, завещание давно умершего судьи и нынешняя смерть часовщика Арнольда, связаны каким-то образом. Впрочем, не было ясно, жив ли еще часовщик или уже умер. Поэтому сэр Джон принялся извлекать информацию из единственного, на данный момент, источника – болезненного юноши, которого он предусмотрительно прихватил с собой. Молодой человек, судя по всему, впервые ехал в роскошном экипаже и поэтому с любопытством осматривал обстановку кареты посланника, как то: мягкие сиденья светлой замши, внутреннюю шелковую обивку с гербом Великобритании и занавеси на окнах, более похожие на гобелены, позолоченные ручки, изящные светильнички у потолка, используемые в темную пору. Сэр Джон вернул беднягу подмастерье на грешную землю.
– Расскажите мне подробно, сударь, что стряслось? – Тон голоса и холодность взгляда его показывали, что разговор должен быть по делу, и без излишних фантазий.
– Я, я, ммм, господин… – начал было тянуть нервический юноша.
– Зовите меня просто Генри. Просто Генри. Договорились? – и он доверительно похлопал юношу по плечу. – Кстати, как ваше имя?
– Меня зовут Филипп, – ответил юноша, и сэр Джон сразу припомнил, что часовщик упомянул это имя в давешнем разговоре.
– Итак, Филипп, я внимательно вас слушаю.
– Генри! – юноша произнес вымышленное имя посланника и зарделся от смущения. Подобная немыслимая фамильярность сбивала его с толку. – То есть, господин Генри, эээ, я мало что знаю. Хозяин поручил мне две, нет, полторы недели назад сделать копию корпуса часов. Я вас видел тогда в мастерской. Вы разговаривали с моим хозяином. Эээ-э, я закончил мою работу позавчера. Свен вставил часовой механизм. Часы идут. Должен сказать, что они очень красивые! – глаза Филиппа заблестели от неподдельного восхищения. – Жалко было их старить. Я даже заплакал!
– Что значит «старить»?
– Ну, это когда… Старик сказал, что нужна полная копия часов. Те же были старые, с патиной, окислами… Я сделал так, что теперь их трудно различить. Вот.
– Это все хорошо, – перевел разговор посланник, – но что случилось с вашим хозяином?
– О-о-о, я не знаю. Мастер Арнольд занимался изготовлением ключа. Ооо-о, он давно уже не занимался часами всерьез. Он все знает в этом деле, но тут он с радостью взялся за дело. И, надо сказать, он несколько дней корпел с нами в мастерской, что даже фру Елеонора – его жена – забеспокоилась. Я помню, что четыре дня назад… да, точно, четыре дня назад он собрал нас всех и показал готовый ключ. Он так был рад! Как ребенок! Надо сказать, господин, эээ, Генрих, он был, и правда, сложный.
– А что, Филипп, – прервал его сэр Джон, – вы пробовали завести старые часы?
– Я как раз и хотел вам рассказать, эээ Генрих (он упорно называл сэра Джона на немецкий лад – Генрихом), так вот, хозяин показал нам ключ и завел при нас старые часы. И они пошли! Мы удивились! Я верил, что так и будет, а вот все остальные не верили. Я даже поспорил со Свеном.
– Дальше! – хрипло подгонял подмастерья сэр Джон. – Что было дальше?
– Я больше ничего не знаю. На следующее утро мастер заболел. Он пришел к нам утром и сказал, что ему нездоровится. Потом он ушел и больше не появлялся. Я знаю, что лекарь приходил. Говорили, что ему пускали кровь. А сегодня утром пришла фру Елеонора и сказала, чтобы я немедленно отправился по вашему адресу, и передал бы записку. Вот и все, – закончил свое повествование Филипп.
Кони мчались. Карету подбрасывало на неровностях мостовой. Картерет раздумывал.
Они приехали слишком поздно. Когда Картерет и Филипп вошли в лавку Арнольжа, то там вовсю уже шли печальные приготовления. Подмастерья завешивали окна траурными черными шторами. Часы были убраны с прилавков, так как работа на сегодня была отменена. Двери в жилую часть дома были открыты, через нее входили и выходили люди разного рода. Тут были и лица духовного звания, и гробовщики, и ростовщики, и еще Бог весть кто. Вероятно, соседи также решили отдать покойному дань уважения.
– Филипп, – обратился к своему провожатому сэр Джон. – Отведите меня к жене Арнольда.
Объятая горем, заплаканная фру Элеонора, окруженная целой сворой кумушек, тетушек, и соседок, сидела посреди комнаты, которую посланник условно назвал гостиной. Дверь в соседнюю комнату была распахнута настежь, и сэр Джон увидел большую, застеленную, с двумя огромными подушками кровать, стол с гробом, в котором уже покоился умерший часовщик. «Быстро они обстряпали дело – про себя подумал Картерет – старина Арнольд еще не остыл, а уже вполне приготовлен к встрече с Хароном.[24]» Посланник вежливо раскланялся и представился. Всё дамское сообщество присело в книксене, в свою очередь приветствуя посланника, как встречные корабли в море порой обмениваются холостыми пушечными салютами. По знаку хозяйки ее свита вышла из комнаты, бросая на сэра Джона любопытные взгляды. Бледная, рыхлая фру Элеонора закрыла дверь в соседнюю комнату и вернулась на свое место.
– Господин посланник! – сказала она слабым голосом. – Мой старик говорил давеча про вас. Он велел передать вам ваши часы. Он всегда был точным и держал слово. И, и… – она разрыдалась неудержимо и горько, так, что посланник искренне ей посочувствовал, что не часто бывало с ним. Наконец она успокоилась и продолжила.
– Уж не знаю, как вести дела дальше. Двое сыновей сгинули на войне. Старший Якоб – пропойца и лентяй. Он пустит прахом все дело. Дочки замужем и о делах не имеют никакого понятия. Придется тянуть всю ношу одной, пока это возможно.
Картерет сочувственно молчал и в знак одобрения хозяйкиных слов иногда легонько кивал головой.
– Старик говорил, что это очень важный заказ. Ваши часы здесь, – сказала фру Элеонора и указала рукой на большой сундук, стоявший в углу комнаты. – Можете их забрать. Посмотрите сами. Может быть, что-нибудь не так, я ведь не знаю этих дел.
Посланник торопливо подошел к сундуку. Он был не заперт, и Картерет, в нетерпении, откинул крышку и ахнул. В сундуке лежали двое совершено одинаковых часов. Ключи для завода, также совершенно одинаковые, были привязаны тесемками к хвостам древних змеев. Сэр Джон, в растерянности, переводил взгляд с одних на другие и не мог сказать, где была копия, а где оригинал. Налет окисла на корпусах, фигурки, стрелки – всё было совершенно одинаковым.
– Но как! Как он это сделал? – в изумлении спросил подошедшую хозяйку Картерет. – Воистину, ваш муж был большим мастером! И как мне их теперь отличить друг от друга?
– Ох, не спрашивайте меня, господин посланник. Я лишь глупая старая женщина! Надо позвать Филиппа – это он делал вторые часы. Он-то уж должен знать точно. – Фру Элеонора вышла в коридор и вскоре вернулась с подмастерьем назад. Растерянный юноша вопросительно посмотрел на посланника.
– Все хорошо, Филипп! – успокоил его сэр Джон. – Я восхищен вашей работой. Мастер Арнольд очень хорошо отзывался о вас.
Лицо юноши в пятнах нездорового румянца совершенно стало пунцовым. «Бедняга, у тебя чахотка, и она в течение года или двух сведет тебя в могилу, вслед за хозяином» – подумал, глядя в лицо юноши, Картерет.
– А теперь скажите мне, где здесь оригинал, а где копия? Я не могу отличить их друг от друга, а это важно.
– Вот оригинал. – И секунды не промедлив, ответил юноша, указав рукой на часы справа.
– Но как вы это определили?
– Я, я… господин Генрих, сам их делал. Я не ошибаюсь.
Хозяйка с удивлением прислушивалась к их разговору.
– Тогда, – перевел разговор на более деловитый лад сэр Джон, – у меня будет к вам и вашей хозяйке предложение. Я дам вам за труды и за абсолютное, вы понимаете, абсолютное молчание по суверену. Вы должны будете почистить корпус часов оригинала так, чтобы они выглядели как новые, понимаете?
– О, господин посланник, он все сделает так, как вы скажете, – вмешалась в разговор хозяйка. – Мой муж очень хвалил Филиппа. Говорил, что он далеко пойдет. Ах!