Чтоб как-то отвлечься в ожидании, Мари стала гуглить различные случае реалистичных воспоминаний, дежавю, жамевю. Люди рассказывали, как им казались существующими и люди, и предметы, которых никогда не было. И как то, что они представляли себе, не оставляло следов в реальности.

Начитавшись достаточно и практически укрепившись в здравости своего рассудка, она включила музыку через наушники и стала слушать романтические песни Джорджа Майкла. На второй из них подъехал Томми на своём Форде Фокус.

И бензин привёз – целую канистру. И приехал-то не за час, а за минут 40. Но вот, когда он увидел, во что она одета, и как насколько все прелести вызывающе смотрятся, то несколько засмущался: «Мари, я что-то не очень понял, ты в таком виде к бабушке ездишь?»

У неё мигом изменилось настроение – он ещё думает её подозревать что ли в чём-то? Она позвонила, попросила. Он согласился. Что тут теперь за вопросы? Не говоря уже про то, что ей самой решать, в каком виде и куда ехать. Он что, полагает, что она шлюха какая. Трахается с кем ни попадя. Мог бы уж различать, что эффектно и красиво выглядит – вовсе не значит, что это легкодоступно. Она сама решает, с кем. И только она. Никто не смеет ей указывать, как себя вести и, уж тем более, как одеваться. Особенно учитывая, что потрясно одеваться одна из черт её как красивой женщины.

«Томми, моё, наверно, дело, в каком виде ездить, тебе так не кажется?» – сказала девушка, подумав, что бензин он в любом случае уже привёз, и что, даже если захочется его послать, то уже можно будет просто у него купить эту канистру.

«Ну ок… А в месячные разве удобно ходить, если всё обтягивает?» – при этом голос его был просто вопросительным и без каких-то претензий.

«Если тебя это так заботит, давай я у тебя просто куплю эту канистру».

«Не волнуйся. Это подарок», – Томми прошёл в сторону бензобака и, отвинтив пробку, стал заливать внутрь топливо. – «Я сделал это не потому, что что-то ожидал от тебя… Какого-то отношения или чего-то в этом роде… Понятно, что ты позвонила мне, в первую очередь, потому что знала, что я точно приеду… Но… Даже не знаю, что сказать… Мне не очень верится про месячные»

Мари стало немного стыдно. Ведь он же правда сейчас не хотел её чем-то обидеть, а просто реагировал так, как среагировал бы нормальный человек. И уж не стоило злиться на него за это. А секса у неё не было уже 2 недели… При том что уже хотелось…

«Томми, извини, я правда устала», – она подошла к нему сзади, слегка обняла и легонько поцеловала в шею. «Всё же кожа его интересная и приятная», – подумала девушка. – «И член же тоже должен быть таким же приятным…»

«Поедем ко мне», – сказала она, пристально смотря в его глаза, наблюдавшие за точностью переливания жидкости в бензобак.

Томми кивнул: «Хорошо… И канистру давай уберём тебе в багажник. Тут немного осталось. Если вдруг ты опять так забудешь, то хоть хватит ещё долить и доехать до заправки». С этими словами подошёл к багажнику, открыл его и аккуратно положил в него бачок с оставшимся топливом. Увидев что-то внутри слегка усмехнулся: «А говорила мне как-то, что не знаешь, что шины можно накачивать без особых усилий». Это были её слова недельной давности, потому что она считала, что только в шиномонтаже их так накачивают чем-то стационарным, что не влезает в обычную машину.

Мари вскрикнула и зажала губы руками – внутри багажника лежал компрессор для подкачки шин. Она тут же всё вспомнила снова. Вспомнила того человека, что подарил его ей 4 дня назад. Вспомнила, как провела прекрасный вечер у одного красивого мужчины, собиралась отъезжать от его дома к себе, а он проверил её шины, подкачал некоторые из них и отдал этот компрессор, сказав, что у него всё равно их несколько, а ей уж точно не к лицу пользоваться механическим. Вспомнила, что всё это было наяву. Вспомнила его имя – Густав.

Владимир Аркадьевич

То, что он узнал от своих людей из последнего доклада, было не просто удивительно – это могло шокировать даже бывалого и матёрого человека. Ему было уже достаточно лет, и многое в его жизни получалось через пот и кровь. И со временем его глаза, слух и разум стали холодными и расчётливыми, как швейцарский часовой механизм. Но к таким вещам нельзя было быть ни готовым, ни пытаться привыкнуть. Такие вещи просто не происходили с ним раньше.

Сейчас пальцы на его руках тряслись, а воздуха в груди не хватало. Донесение его людей содержало очень скудную, но чудовищную по своему составу информацию. Тот человек, что последние несколько месяцев консультировал его по делам развития бизнеса, и тот, в кого была так страстно влюблена его дочь, был не каким-то советником, а в реальности владельцем большинства транспортных компаний в стране.

Всё, посредством чего перевозились товары и люди в Кракожии по суше, каким-то образом было связано с ним и принадлежало ему. Больше 90% железнодорожных и 80% автомобильных перевозок, а также почти 100% трубопровода являлись посредством ряда аффилированных компаний в конечном счёте собственностью Густава Глиссона. И это только в самой Кракожии. Если кому-то надо было что-то доставить из пункта «А» в пункт «Б», то не заплатить при этом в карман этого ирландца, по сути, можно было, только воспользовавшись собственной машиной: самостоятельно руля баранкой от начала до конца пути. Если кому-то надо было переехать самому в рамках всё той же огромной страны, то точно также единственный вариант, как не заплатить при этом в карман ирландца, был вариант проделать весь путь на собственной машине. И, будучи полностью уверенным, что ты обошёл его таким образом, ты сильно удивишься, узнав, что сделать этого не получилось, так как заправки, как бензиновые, так и газовые, принадлежали всё тому же Густаву Глиссону.

Вездесущность этого магната не просто удивляла – она поражала одним своим объёмом. И тем более этот эффект усиливался от того, как искусно всё это скрывалось от посторонних людей.

Первое, о чём подумал Владимир Аркадьевич, так это то, что узнать всё это ему позволил именно сам Густав. Этим же объяснялся и тот факт, что о заграничных активах, а их при таком раскладе очевидно было не мало, ничего узнать не удалось.

В связи с этим возникало нечто второе – зачем вообще такому могущественному человеку понадобилось притворяться бизнес-консультантом и заодно встречаться с Соней. Уровень ирландца явно позволял ему при желании не просто поглотить или уничтожить империю Владимира Аркадьевича, а сделать это, не моргнув глазом, и так, будто это само собой разумеющийся ход истории. Владимир Аркадьевич считал себя одним из самых влиятельных людей в столице, и его корпорация недвижимости была одним из её экономических столпов, принося ежегодные налоги, тем самым в значительной степени образуя столичный бюджет. Но это ни в какое сравнение не шло с многоголовой гидрой Густава, где власть уже явно не покрывала его, а сама просила прикрытия и определённого покровительства с его стороны. Это не первая гиена среди равных – это безусловный лидер в львином прайде.

Владимир Аркадьевич стал вспоминать действия, поведение, советы Густава, пытаясь достать из них хоть какой-то смысл, способный объяснить интерес к нему этого транспортного магната. Он давал рекомендации весьма весомые. Кроме одной, последней, когда посоветовал амбициозный проект по одновременному открытию продаж сразу трёх объектов недвижимости, от которого пришлось отказаться. Сейчас уже не было сомнений, что этот совет был стратегически очень опасным, и отказаться от него было верным решением. Но что Густав? Он ожидал, что совет примут, и дело пойдёт под откос? Или же это было прелюдией к чему-то бОльшему, при котором отказ был верным решением и ожидаемым со стороны Густава, чтобы таким образом что-то донести до владельца империи недвижимости.

«Нет, это человек совершенно другого уровня. – думал Владимир Аркадьевич. – У него ходов наперёд просчитано под сотню. И, видимо, были продуманы оба варианта. И моего согласия, и моего отказа. Не стоит тешить себя иллюзиями. Это такая редкая порода людей, которых единицы на всей планете. Людей, добившихся сумасшедшего влияния, причём путём своих собственных способностей, способных очевидно извлечь себе выгоду из любого решения. И своего, и чужого. Для них мир повёрнут совсем другой стороной – выгодной стороной при любом раскладе. Иначе бы ничего этого у них бы не было… Но вот вопрос – какой вариант в итоге был выгоден мне? Ошибиться, чтобы потерять лидерство в девелопменте столицы, или сделать верное решение, чтобы потом мой бизнес некто стёр в порошок?»

Вопрос без ответа. Но чего не стоило откладывать, так это разговор с этим человеком. Пусть он сильнее на порядок и властен делать, что ему вздумается, но все знают, что такое уважением. То самое уважение, что получается из способности людей подать себя, показать, что в тебе есть что-то, что стоит ценить окружающим, есть стержень. Владимир Аркадьевич знал, что решимость, основанную на фактах и расчёте, будут уважать всегда, даже если сил для реализации этой решимости недостаточно.

Он взял телефон в левую руку, набрал номер Густава и откинулся на кресле. Эта манера откидываться в кресле на спинку, проводя особенно стрессовые беседы, жила в нём ещё с юношеских лет, когда он общался с полупьяными и полу-уголовными контрагентами. Благодаря этому он не чувствовал себя зажатым или загнанным в угол. Как бы ни строился разговор, его голос оставался твёрдым, уравновешенным и убедительным. В этот раз это необходимо было ему больше всего.

«Да», – послышался голос в трубке.

«Густав. Я бы хотел переговорить лично. С глазу на глаз. Это возможно сегодня?» – Владимир Аркадьевич всеми силами избегал своих же собственных попыток обратиться к собеседнику «на Вы». Все прошлые разговоры, и всё, что происходило в их общении до этого, проходило в рамках того, что он старше ирландца на 23 года, и обращается к нему «на ты», при том, что тот исключительно «на Вы». При новых очевидных реалиях такое положение дел его явно смущало – он уже ни морально, ни по факту не был готов говорить «ты», «с тобой». Особенно учитывая то, что Густаву было известно про последние открытия своего собеседника. Но и резкое изменение обращения выдавало бы всё наружу, и ставило бы его тут же в какое-то безысходное положение слабого. Тем самым, не обращаться никак было верным решением.

«Разумеется, Владимир Аркадьевич.» – обычным голосом ответил Густав. – «Приезжайте в охотничий домик «Бэренхоле». Адрес я сейчас Вам пришлю. Идёт?»

«Он ещё спрашивает. Да таким непринуждённым голосом. Играет он что ли с ним? Как будто можно отказаться», – подумал старик и тут же согласился: «Да, конечно, Густав. Договорились».

Он подождал, пока собеседник положит трубку, и только потом положил её сам. Место, в которое позвал его ирландец, было ему прекрасно знакомо: по некоторым слухам в нём проводили совещания правительственные лица, пытаясь длительное время взвешивать все «за» и «против» по какому-то особенно важному вопросу, при этом находясь вдали от основной части города. В свете последних событий мелькнула мысль, что эти властные элементы посещали это место, чтобы договориться с Густавом, либо даже утвердить у него что-то. После того, что недавно стало известно Владимир Аркадьевич был готов поверить уже и в это, но что толку? Для него это всё равно ничего не решало. Так это или нет, а сейчас ему надо ехать туда, чтобы утвердить свою судьбу.

Бизнесмен сел на заднее сиденье своего каштанового «Майбаха». В этот раз без сопровождения двух Тойот Ленд Крузер, в каждом из которых было по 3 человека, вооружённых как следует. Сейчас на встрече от них не будет никакого толку, кроме возможной их же собственной лишней крови.

Ехать было не близко, и он решил ещё раз обдумать, что его может ждать.

Первое, что могут с него потребовать – это процент с прибыли, и он смело мог бы отдать 50% без лишних вопросов. При условии, что ему дадут некие гарантии безопасности и того, что этот процент не изменится в сторону роста.

Второе – просто отрезать кусок империи. И здесь он тоже был готов без вопросов жертвовать половину. При условии, что ему снова дадут гарантии, на этот раз того, что большего не тронут.

Представить, что во всех требованиях может быть что-то другое, ему не особо казалось возможным. Его больше интересовал вопрос, не поставят ли ему какой-то надзор прям внутри самой компании, не заставят ли бегать с докладами, принимая которые, его будут отчитывать как паршивую овцу за просто так. Он не очень был уверен, что долго так протянет. Ведь такие «надзиратели» обычно не обладают профессиональными знаниями, кроме как знаниями по фабрикации левых дел с их последующей реализацией в судебных органах. Одно бы ещё дело, даже будучи владельцем бизнеса, отчитываться перед знающим человеком, который при хорошем раскладе даже сможет что-то дельное подсказать. Но совершенно другое – разговаривать с бюрократом. И он может не выдержать – разгорячиться, послать, куда подальше. Ведь нервы уже не те, что раньше, могут дать слабину. И тогда и бизнес отберут окончательно, и заодно и за решётку отправят. И на том и закончатся все труды его жизни.

Но всё же. Что ещё может быть нужно Густаву. Его интересует транспорт, это понятно. Девелоперская компания хоть и потребляет немалые ресурсы по логистике для своих объектов, особенно во время строительства, но всё же это капля в море для его объёмов… С другой стороны, крупный бизнес уж точно никому не будет лишним, и интерес к нему может объяснять обыкновенной жадностью…

Нет. Всё равно что-то не то. Что-то не вяжется. И прежде всего с самим Густавом. Он слишком расчётливый и думает на какую-то перспективу… Которую всё равно не получится понять… А потому надо быть готовым отдать всё. Вообще всё за какие-нибудь отступные. Уже надо быть готовым к этому. Захочет забрать всё – надо отдать всё. И сразу. Без вопросов. Без недоумения и возмущения. Просто отдать. Тогда отступные будут нормальными. Хотя бы так. Это куда лучше, чем жрать баланду оставшиеся дни где-то на дальнем Севере. Взять отступные и свалить из страны, тем более что кроме отступных есть несколько запасных оффшорных счетов на Кипре.

Дорога была очень длинной, если не сказать бесконечной. За все те минуты и часы, что Владимир Аркадьевич сидел в машине, он вспоминал свой путь к текущему положению, к занятию вершины. И был на самом деле горд собой. Он преодолел все проблемы, всех конкурентов и соперников на своём пути. Где мог – обогнал, не мог – договорился. Понимал разницу между собой и другими, и вовремя и точно делал правильный выбор. И стал первым в своём деле. Это действительно достижение. Он держался первым 12 лет. Мало кто может похвастаться этим хоть на каком поприще. А он держался… Может, все так заканчивают на самом деле?

Этот вопрос внезапно возник в его голове. Может все, начинающие с нуля и доходящие до самой вершины, заканчивают свой путь встретившись с кем-то не своего уровня? С кем-то, кто был над ними изначально, словно просто ждал и поглядывал на их усердия, при том, что мог всё отобрать в любой момент? А в чём смысл тогда? Поживиться просто чем-то большим, как, например, когда люди выращивают свиней и овец, а не съедают их маленькими? Может быть, смысл в этом? Может быть… По крайней мере, очень даже похоже на правду, потому что хорошо объяснимо.

Хотя есть ещё более жестокий ответ. Может, просто так добыча становится вкуснее? Ведь свиньи и овцы живут под контролем, а тут такой случай, где человек считает, что он сам по себе, словно зверь в дикой природе. Сам управляет своей судьбой. Сам решает, что с ним будет дальше. Сам выживает, и сам готовится к смерти, а не ждёт её. Ведь организм, мясо, шерсть лучше у тех волков, что выросли на воле. Человек, хоть бы и просто считающий, что вырос свободным, тоже должен быть более интересным для того, кто хочет его съесть.

Последнее показалось ещё более логичным Владимиру Аркадьевичу, и он уже совсем успокоился. В конце концов он своё пожил, создал империю, сформировал отличный коммерческий механизм. С собой уж это не заберёшь. Отступные даже если не дадут, денег на кипрских счетах хватит с лихвой на всех его потомков. Осталось только уйти спокойно.

Бэренхоле располагался в небольшом лесном массиве прям возле реки. И дорога, к нему ведущая, в некотором роде говорила сама за себя – никаких лишних домов, периодически встречающиеся посты с охраной, окружённые несколькими рядами туй, и полное отсутствие посторонних людей и машин. Вполне возможно, что не дожидайся их кто-то, то и завернули бы их обратно при первой же возможности.

Майбах остановился перед тяжёлыми чёрными воротами, прямо перед которыми выдвигались специальные ограждения, выезжающие из земли, чтобы пресечь возможность тарана. Некто подошёл к ним со стороны и зеркалом проверил машину снизу сначала с одной, потом с другой стороны, в то время как другой охранник делал тоже самое, проходя с собакой. Как ни странно, внутрь салона никто не заглядывал, и через минуту их пропустили. Ещё спустя пару минут Владимир Аркадьевич шёл по коридорам особняка, называемого обычно охотничьим домиком при полном несоответствии этому названию.

Он, конечно, сам был весьма состоятельным человеком, и интерьер его недвижимости был роскошен, но то, что он увидел там, просто проходя по коридорам в главную комнату, сильно поражало его: на всём пути висели картины, которые были ему известны ещё с детства по экскурсиям в Третьяковской галерее и Пушкинском музее: «Неравный брак», «Бурлаки на Волге», «Тройка», «Апофеоз войны», «Три богатыря», «Иван Грозный убивает своего сына», «Грачи прилетели», «Явление Христа народу». Он видел их в музеях, и видел сейчас. Такие же. И надеяться, что настоящие экземпляры были там, ему не приходилось – кто ж такие ценности оставит обычным людям, чтоб они могли просто приходить и смотреть на них. От настоящих картин исходит какой-то особый дух, порождающий новые опасные для сильных мира сего мысли. Обычные люди, не обладающие властью, не должны видеть настоящего, иначе они в конечном счёте и власти тоже захотят настоящей. Потому они должны видеть подделки, и заставлять свои глаза верить в действительность этого. Чтоб также заставлять свой ум верить в действительность и честность власти, которая на самом деле ими управляет. Надо всего лишь приучить людей обманывать себя постоянно.

И заодно приучить людей мыслить, как надо. Владимир Аркадьевич смотрел на эти картины в коридоре и понимал, что несмотря на все свои деньги, достижения, влияние – в реальности, он такой же, как и почти все остальные люди в городе, которых просто приручили. К неравноправию как к естественному положению вещей. К тому, что использовать чей-то труд за гроши можно как угодно и сколько угодно и что и детский труд ничем не плох. К тому, что надо защищать весь этот уклад с каким-то незримым фанатизмом и быть счастливым, что всё это закончится горой черепов в поле, а свободными будут только птицы, которым не достанется ничего кроме голых веток на дереве. И лишь единственная радость будет, когда ты умрёшь, и за свои муки вознесёшься на Небо. Которое ждёт только тех, кто измучился. Удивительно, что раньше он не замечал всего этого. Удивительно, что ему надо было посмотреть на эти картины и именно в этом порядке, чтобы найти эту разгадку.

И всё же в конце этого коридора его ждал Густав. Такой же как раньше – спокойный, умный и целеустремлённый. Только теперь без лишних масок. «Быстро добрались, Владимир Аркадьевич», – сказал он. В кабинете, где он принял его, стоял длинный дубовый стол с рядом стульев по обе стороны и с масштабным креслом во главе его. Сейчас было пусто, но ощущение было такое, будто вся мощь, принадлежавшая этому человеку, собралась сейчас здесь, окружает здание и обволакивает собой округу.

«Да, Густав. Рад… Рад встрече», – снова чуть не сказав «с Вами», произнёс Владимир Аркадьевич.

«Вы так и будете избегать попыток назвать меня на «Вы» или на «ты», потому что оба варианты будут неоднозначными?»

«Да» – Владимир Аркадьевич, ещё не войдя даже в помещение, решил не темнить и отвечать сразу и как есть, потому ответил сейчас быстро.

«Неплохо… Уверенность в своих действиях всегда неплохо. Особенно мне нравится, что Вы готовили ответы и реакции ещё до того, как получили вопросы. Голова у Вас свежая…»

«Спасибо…»

«И всё же придётся выбрать. Так как Вы предпочтёте обращаться ко мне на «Вы» или на «ты»?»

Этого вопроса никак не ожидалось. Чувствуешь себя ребёнком в шахматной партии со взрослым, когда очевидно, что ты проиграешь, но тебе не дают сделать это быстро.

«Густав… Мы оба знаем, что я знаю теперь. И я предпочёл бы называть Вас на «Вы». В виду того, что обратное неуместно», – размеренным голосом сказал Владимир Аркадьевич.

«Называйте меня на «ты». Как раньше» – ирландец слегка улыбнулся.

«Я правда…»

«Я сказал на «ты»!» – вот это был настоящий Густав. Грозное твёрдое волевое слово, заставляющее трепетать и лишь ожидать следующих слов. В глазах отражалась мощь и чудовищный по своей силе ум. Кругом всё словно пошатнулось, хоть это было сказано с той же громкостью, что и предыдущие слова. А после этого наступила недолгая тишина, в течение которой Владимир Аркадьевич слушал лишь стук своего сердца, отстранив свой взгляд куда-то в пол.

«Всё вокруг должно быть как обычно», – теперь Густав снова говорил прежним миролюбивым тоном, снова выдавая свои мысли очень размеренно. – «Вы узнали, что Вам надо было узнать. Этого достаточно для дальнейших правильных действий. Теперь я хочу узнать: Вы последовали моему последнему совету в отношении тех трёх объектов?»

Владимир Аркадьевич сглотнул и ответил: «Нет. Я не принял этот совет».

«Правильно», – тишина, тяжёлая тишина, которой можно раздавить тягач. – «Я не ошибся в своих предположениях. Прими Вы это предложение, а уж поверьте я знал бы это до того, как Вы сегодня здесь окажетесь, и этого разговора бы не состоялось. Вы отказались, и тем самым лишний раз доказали свою дальновидность. И способность правильно видеть стратегию своего же бизнеса… Так, как Вы думаете, чего я от Вас хочу?»

«Мой бизнес. Может, долю прибыли. Может, часть. Я долго думал над этим, и у меня нет точного ответа. Не буду это скрывать»

«Я хочу спасти Вашу империю».

Снова молчание. Владимир Аркадьевич сначала подумал, что ослышался, потом подумал, что речь идёт о том, чтобы спасти империю от него самого. Потом подумал, что всё же спасти означает, и его тоже. И ещё более запутался. От чего спасти? Не от себя же…

«Я не совсем понимаю…» – сказал старик.

«Мне нужно, чтобы Ваша империя была здоровой и жила, так сказать, полноценной жизнью. Не суть дело, зачем мне это. Но для этого совершенно точно нужен подходящий лидер. Тот, кто знает эту империю, как никто другой. И чтобы Вам руководилось с руки, разумеется, она должна остаться Вашей. Как и раньше. Чтоб у Вас не было лишних мыслей, говорю прямым текстом – сейчас компания Ваша, и так и останется в полном смысле слова. Никто не будет мешать, проверять, контролировать. Всё, как прежде».

«Я бы хотел тогда узнать…»

«В чём тогда «спасение»?» – перебил его Густав.

«Да».

«Спасение в том, что Вы не заметили, как идёте на дно».

Снова тишина. На дно. Но все дела идут отлично. Совсем недавно он перепроверял и бухгалтерию, и задолженности в разных срезах, и перспективы. Всё было не идеально, но дела шли, как надо. Слаженно. Чисто. Долгосрочно.

«Я не понимаю» – старик помотал головой из стороны в сторону.

«Разумеется, не понимаете. Иначе бы не стояли сейчас здесь… Скажите мне, когда Вы ехали сюда и до этого, когда обмозговывали мои возможные требования, свои перспективы, что будет, и что есть, где ошиблись, где были правы, что для Вас опасно, а что нет, что дорого, а чем можно пожертвовать. Во всех этих размышлениях была хоть раз мысль про Соню?»

Внутри Владимира Аркадьевича словно прогремел гром. Соня. Его дочь. После того случая с алкогольным отравлением, он поместил её в лечебницу, где ей периодически ставили капельницу, чтобы была возможность отойти от алкалоидов и преодолеть последствия интоксикации. Он знал, что в этом очень большая проблема, и пока не до конца понял, как её решать. Его раздумья сильно отвлекали дела развития бизнеса и будущего его империи, пока было не до неё…

«…Т… Ты же знаешь. Я уверен, что знаешь, что я поместил её в лечебницу», – с небольшой хрипотцой заговорил старик.

«Да, поместили… Вы делились с ней опытом. Деньгами. Дали ей отличное образование. Безопасность. И всё, что ни попросит. Но не поделились с ней кое-чем более важным… Своим временем».

Да. Это была абсолютная правда. И он даже не подумал об этом. Он уделял всё время своему делу. А дочери оставлял только выращенные плоды своего труда, полагая, что этого будет достаточно. И совсем забыл, что так уже потерял жену. Совсем забыл, что единственное, почему он вообще, по сути, живёт теперь – это его дочь. И что станет с ним, если её не будет. Тогда не будет его самого, равно как и не будет его империи.

Густав продолжил: «Вы сейчас вылечите её, и это поможет. Но ненадолго. На пару месяцев. Потом всё начнётся с ещё большей силой, и закончится энцефалопатией. Не важно, откуда я это знаю. Просто поверьте на слово. Она станет такой, что Вы не сможете на неё смотреть. И тогда Вы не сможете вообще ни на что смотреть. Не говоря про то, чтоб над чем-то думать, и принимать верные решения… Поверьте, тогда Вы будете мне не нужны, как владелец империи «Миэнком»… Теперь идите».

Когда Владимир Аркадьевич садился в свой Майбах, он чувствовал, что его только что отпустили на свободу, как мелкую букашку, по какой-то причине не раздавленную чьим-то пальцем. По дороге сюда он рассчитывал, что получит вместе с потерей своего бизнеса своего рода облегчение. А на деле сохранил весь свой бизнес, по сути даже приобретя некоего покровителя в лице Густава, но при этом чувствуя невероятную тяжесть своего положения. Вместе с тем, он был очень благодарен, невероятно благодарен – сегодня этот ирландец, лишь обратив своё внимание на одну очевидную вещь, но сделав это своевременно, фактически спас жизнь его Сони.