Глава 8. На грани суицида
Нередко пьянство и употребление наркотиков становятся формой суицида. Человек не решается разом свести счёты с жизнью – то ли религия не позволяет, то ли не хватает смелости. Поэтому и отравляет свой организм, надеясь, что скоро жизнь закончится сама собой, помимо его воли.
Марина Влади в книге «Владимир, или Прерванный полёт» пишет, что уже с самого начала их знакомства Высоцкий временами впадал в запой. Иван Дыховичный, вместе с Высоцким выступавший на сцене Театра на Таганке, в одном из интервью опроверг Марину, заявив, что в то время Высоцкий ещё мало пил. Их знакомство состоялось в июле 1967 года, а свадьба – в декабре 1970 года. Не берусь судить, кто прав, кто виноват, поскольку моё свидетельство относится примерно к 1971 году.
Как-то вечером с друзьями я сидел в ресторане «Дом актёра», который располагался на первом этаже дома на углу улицы Горького и Страстного бульвара. И вдруг смотрю, как со стороны входа в ресторан идёт по ковровой дорожке сам Высоцкий, но идёт как-то странно, словно это робот – слишком твёрдо ставит шаг и смотрит прямо вперёд, как будто боится потерять некие ориентиры. Всё бы ничего, каких только знаменитостей я там не встречал, от Андрона Кончаловского до Ролана Быкова и Джильды Мажейкайте! Но прошло несколько минут, и что я вижу – двое посетителей ресторана волокут к выходу бесчувственное тело Владимира Высоцкого. Видимо, он успел только зайти в буфет, принял там «на грудь» и тут же отключился – хватило выпитого ещё до прихода в ресторан.
Нельзя сказать, что я был разочарован – жизнь трудна и не каждому удаётся её пройти без сожаления о том, что совершил. Вот и Высоцкий обещал Марине бросить пить, но не смог сдержаться. Потому и закончилось всё так печально. Говорят, что его погубили приятели-собутыльники – может быть и так. Но те, кто слышал его песню «Охота на волков», написанную в 1968 году, могли бы заранее догадаться, что именно так всё и закончится.
Наверняка поклонникам творчества Булгакова запомнилась фраза из романа «Белая гвардия»: «Турбин стал умирать днём двадцать второго декабря». А вот отрывок из дневника доктора Борменталя, одного из персонажей повести «Собачье сердце»:
«22 декабря 1924 г. Понедельник. История болезни… 23 декабря. В 8,30 часов вечера произведена первая в Европе операция по проф. Преображенскому: под хлороформенным наркозом удалены яичники Шарика и вместо них пересажены мужские яичники с придатками и семенными канатиками, взятыми от скончавшегося за 4 часа, 4 минуты до операции мужчины 28 лет и сохранявшимися в стерилизованной физиологической жидкости по проф. Преображенскому».
Упоминание той же даты мы находим и в «Театральном романе»:
«Просматривая отдел "Театральные новости", я нет-нет да и натыкался на известия о моих знакомых. Так, пятнадцатого декабря прочитал: "Известный писатель Измаил Александрович Бондаревский заканчивает пьесу „Монмартрские ножи“, из жизни эмиграции. Пьеса, по слухам, будет предоставлена автором Старому Театру"… Двадцать второго было напечатано: "Драматург Клинкер в беседе с нашим сотрудником поделился сообщением о пьесе, которую он намерен предоставить Независимому Театру. Альберт Альбертович сообщил, что пьеса его представляет собою широко развернутое полотно гражданской войны под Касимовым. Пьеса называется условно "Приступ""».
Что удивительно, дата 22 декабря встречается в трёх произведениях Булгакова, но что ещё более странно, так это то, что в трёх его произведениях присутствует число 302: дом 302-бис в романе «Мастер и Маргарита», комната № 302 в «Дьяволиаде», а в «Театральном романе» число 302 превращается в номер страницы, на которой издатель Рудольфи предлагает Максудову вычеркнуть слово «дьявол». И больше ни в одном произведении Булгакова нет повторения каких-то чисел и «мистических» дат. Подробно о причинах всех этих странностей рассказано в книгах «Дом Маргариты» и «Булгаков и княгиня», а здесь позволю себе привести лишь краткие выводы.
Оказалось, что и число 302, и 22 декабря непосредственно связаны с тем, что Булгаков написал в ночь на 20 декабря 1924 года в своём дневнике:
«Около двух месяцев я уже живу в Обуховом переулке в двух шагах от квартиры К., с которой у меня связаны такие важные, такие прекрасные воспоминания моей юности и 16-й год и начало 17-го».
Так вот, оказалось, что загадочная К. – это княгиня Кира Алексеевна Козловская, с 1913 года до отъезда из России он жила вместе с мужем в доме № 6 по Обуховому переулку, в двух шагах от дома № 9, где в 1924 году квартировал Булгаков.
Окончательный разрыв с Кирой Алексеевной случился накануне 22 декабря 1917 года, через два дня после дня рождения княгини. Теперь понятно, для чего Булгаков побывал в Москве: хотел поздравить её с тридцатилетием. Что же до загадочных цифр, то они составляют часть телефонного номера в квартире Киры Алексеевны в Обуховом переулке: 32-07. В память о княгине Булгаков попросил установить ему телефон с номером 2-03-27 в квартире на Большой Пироговской улице, куда он переехал в 1927 году после успеха спектакля «Дни Турбиных» – здесь всё те же цифры. Три цифры в память о несчастной любви. Всё, что ему осталось…
Итак, разрыв для Булгакова почти трагический, поскольку мог привести и к смертельному исходу. Спас морфий. А вот Александра Фадеева уже ничего не могло спасти – ни покаяние, ни алкоголь, ни моральная поддержка со стороны власти, которой он ревностно служил на посту председателя правления Союза писателей СССР. Автор романа «Молодая гвардия» застрелился из револьвера на своей даче в Переделкино. Причиной самоубийства было признано злоупотребление алкоголем, хотя на самом деле за две недели до самоубийства Фадеев бросил пить и написал несколько прощальных писем разным людям. Письмо, адресованное в ЦК КПСС, было изъято КГБ и опубликовано лишь в 1990 году:
«Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть поправлено. <…> Жизнь моя, как писателя, теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из жизни…»
Судя по всему, Фадеев винил себя в том, что в 1946 и 1949 годах стал активным участником травли литераторов, как полагали, не вполне лояльных советской власти.
Такого таланта, какой был у Марины Цветаевой, ещё не знала Россия – это субъективное мнение, и никто не сможет меня переубедить. Но поэтессе суждено было родиться в трудное время – ей едва исполнилось двадцать пять лет, когда произошёл октябрьский переворот, затем было бегство из страны вместе с мужем, бедственное положение в эмиграции, арест дочери и мужа после возвращения в СССР. 28 августа 1941 года Марина Цветаева устроилась посудомойкой в столовую, поскольку не было других возможностей добыть какие-то средства к существованию, а спустя три дня её нашли повешенной.
Вирджиния Вулф считалась одной из самых ярких представительниц феминизма в литературе и вроде бы можно было радоваться жизни. Но вот наступила чёрная полоса: сначала она похоронила мать, затем отца, потом родного брата. В этот период она начала замечать у себя признаки биполярного расстройства. Терапия не помогала писательнице, и болезнь продолжала прогрессировать. Вулф наложила на себя руки в возрасте пятидесяти девяти лет.
Эрнест Хемингуэй в последние годы жизни страдал от депрессии. После лечения в психушке он частично потерял память и более не мог писать не то что рассказы – даже письма своим друзьям. На этом фоне у него возникла мания преследования, а конец страданиям поставил выстрел из ружья.
У Джека Лондона тоже были серьёзные причины для возникновения депрессии. Бизнес, в который он вложил почти все деньги, не дал ожидаемой прибыли, друзья отвернулись, потому что трезвым его уже не могли застать, а последний роман, «Маленькая хозяйка большого дома», подвергся жесточайшей критике. В довершение ко всем неудачам у Лондона начались проблемы с почками, и врач прописал писателю морфий. В возрасте сорока лет Джек Лондон покончил счёты с жизнью, приняв «лошадиную» дозу этого наркотика.
Как видим, причиной для ухода из жизни в последних трёх случаях стали не творческие неудачи, а болезнь, с которой невозможно справиться. Но далеко не всегда всё сводится к проблемам со здоровьем – бывает, что болит душа, да так, что боль становится невыносимой.
По отзывам современников, Юлия Друнина была хрупкой, ранимой женщиной, и в то же время в ней ощущалась некая внутренняя сила. Что же заставило её уйти из жизни? Творческий потенциал ещё не угас, её стихи пользовались популярностью. Возможно, на это решение повлияло предательство мужа, который ушёл к другой. Однако всё становится предельно ясно, если прочитать стихотворении «Судный час», последнее из одноименного сборника, подготовленного поэтессой к публикации незадолго до смерти. Это случилось после развала страны, в самом начале 90-х. «Судный час» завершают такие строки:
Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть!
Геннадий Шпаликов писал стихи и киносценарии, надеясь, что сможет своим творчеством изменить мир к лучшему. Сценарий к фильму «Застава Ильича» он написал ещё в студенческие годы, а потом были ещё четыре фильма, поставленные по его сценариям, в том числе «Я шагаю по Москве» и «Я родом из детства». Фильм «Долгая счастливая жизнь», получивший главный приз на Международном кинофестивале авторского кино в Бергамо, Шпаликов поставил сам. Однако к концу 60-х годов оказавшись невостребованным в кино, стал злоупотреблять алкоголем, ушёл из семьи, не в состоянии больше жить на зарплату жены. Судя по тому, что в своих дневниках пытался подводить итоги, он всё чаще стал задумываться об уходе из жизни. В предсмертной записке написал, что его уход вызван не малодушием, а усталостью от всех и вся.
Владимир Маяковский свёл счеты с жизнью 14 апреля 1930 года. Этому событию предшествовал отъезд Лили Брик вместе с мужем в Европу, а тут ещё на него наклеили ярлык «попутчика советской власти». Мало того – выставку «20 лет работы» не посетил никто из видных литераторов и руководителей государства, на что так надеялся поэт. Премьера спектакля по его пьесе «Баня» не вызвала интереса у публики, как и ранее «Клоп». В довершение всех этих неприятностей из свёрстанного журнала «Печать и революция» изъяли приветствие «великому пролетарскому поэту по случаю 20-летия работы и общественной деятельности». В литературных кругах поговаривали о том, что Маяковский «исписался». Хотел уехать за границу, но ему отказали в визе. Немудрено, что его психическое состояние неуклонно ухудшалось. Предсмертное письмо, написанное за два дня до того, как поэт застрелился, начинается словами: «В том, что умираю, не вините никого, и, пожалуйста, не сплетничайте, покойник этого ужасно не любил».
Стефан Цвейг долгое время верил, что первая мировая война – это было трагическое недоразумение, и больше ничего подобного никогда не повторится. Но после того, как власть в Германии захватили нацисты, неизбежность новой европейской катастрофы стала очевидной, по крайней мере, для интеллектуалов, худо-бедно разбиравшихся в политике. Прежний мир, который вполне устраивал выходца из богатой еврейской семьи, уходил в небытие, а будущее не сулило ничего хорошего. В 1934 году Цвейг перебрался из Зальцбурга в Лондон, а затем эмигрировал в Америку, надеясь, что хотя бы там найдёт покой. Но в феврале 1942 года он покончил жизнь самоубийством, вместе с женой приняв большую дозу снотворного.
Бывало и так, что причиной самоубийства становилось нервное истощение, ставшее следствием напряжённого творческого труда. Если к этому прибавить разочарование, вызванное невниманием публики к результатам этого труда, тогда трагическая развязка неизбежна. Так произошло и с Ван Гогом, но парадокс в том, что художник мог стать самым богатым среди своих коллег, если бы сумел продать свои картины по тем ценам, которые через много лет после его смерти фигурировали в каталогах аукционов Sotheby's и Christie's. Выходит так, что самоубийство приближает время славы. Воистину мир сошёл с ума! Поэтому многие покидали этот мир без сожаления.
Вот кто никогда не наложит на себя руки, так это автор «Энциклопедии Литературицида» – в этом я почти уверен. В своём эссе Григорий Чхартишвили словно бы смакует подробности расставания с жизнью писателей, философов, поэтов. Вполне благополучен, имеет массу почитателей, разделяющих его политические взгляды. Что ещё нужно, чтобы дожить до глубокой старости?
Это желание как-нибудь дожить свой век иногда вступает в противоречие с тем, что человек реально делает – словно бы «второе я» подталкивает его к неизбежной гибели.
В книге «Четвёртая проза», работу над которой Осипа Мандельштам завершил в 1930 году, есть такие слова:
«Этим писателям я запретил бы вступать в брак и иметь детей. Как могут они иметь детей – ведь дети должны за нас продолжить, за нас главнейшее досказать – в то время как отцы запроданы рябому черту на три поколения вперед».
Через три года свою ненависть к «рябому чёрту» Мандельштам выразил более откровенно:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища…
Пастернак, которому Мандельштам однажды прочитал это стихотворение, сказал совсем не то, что надеялся услышать от него довольный своим озорством поэт:
«То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, который я не одобряю и в котором не хочу принимать участия».
Не меньше Пастернака был напуган Борис Кузин, будущий учёный-биолог, в те годы близко знакомый с Мандельштамом:
«Однажды утром О.Э. прибежал ко мне один (без Н.Я.), в сильном возбуждении, но веселый. Я понял, что он написал что-то новое, чем было необходимо немедленно поделиться. Этим новым оказалось стихотворение о Сталине. Я был потрясен им, и этого не требовалось выражать словами. После паузы остолбенения я спросил О.Э., читал ли он это еще кому-нибудь. – "Никому. Вам первому. Ну, конечно, Наденька…". Я в полном смысле умолял О.Э. обещать, что Н.Я. и я останемся единственными, кто знает об этих стихах. В ответ последовал очень веселый и довольный смех, но всё же обещание никому больше эти стихи не читать О.Э. мне дал».
Согласно подсчётам Бориса Кузина, стихотворение о «кремлёвском горце» слышали от Мандельштама «по секрету» одиннадцать человек. Неудивительно, что через несколько месяцев Мандельштама арестовали, но дело ограничилось только ссылкой. А в 1937 году поэт был снова арестован и затем расстрелян. Понятно, что Мандельштам не рассчитывал на такой трагический итог, однако возникает впечатление, будто нечто, заложенное в его подсознание, подталкивало фактически к самоубийству. Но, видимо, ненависть к «рябому чёрту» пересиливала страх.
Примерно то же можно сказать и о Булгакове – после разрыва с княгиней Кирой он смерти избежал, но через двадцать лет события в стране заставили словно бы переступить ту черту, за которой его жизнь повисла буквально на волоске. На этот раз речь пойдёт о романе «Мастер и Маргарита».
Поначалу Булгаков задумал написать плутовской роман с экскурсом в древнюю историю. Но если бы только в этом заключался смысл романа, незачем было держать в секрете его содержание, зачитывая лишь отдельные главы своим знакомым, которым можно было доверять. Не было бы и никакого смысла запрещать чтение этого романа Булгакова за пределами его квартиры. Единственное объяснение такой таинственности в том, что в романе при внимательном прочтении можно обнаружить нечто, о чём Булгаков не решался говорить даже собственной жене, если судить по дневникам Елены Сергеевны и более поздним её записям, сделанным уже после смерти мужа.
Попытка понять скрытый смысл «закатного» романа была предпринята мною в книге «Дом Маргариты», а позже написал об этом в книге «Булгаков и княгиня». Здесь расскажу об этом вкратце. Итак, читаем всем знакомые строки:
«Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве…»
Упоминание в романе Драмлита и Первого съезда архитекторов однозначно указывает на время, когда происходят события в московских главах – 1937 год. Но почему именно этот год, почему май и что означает жаркий закат? Напомню: 22 мая в Куйбышеве арестован Михаил Тухачевский, через девять дней застрелился Ян Гамарник… Дальше можно не продолжать, поскольку смысл жаркого заката становится понятен – это начало массовых репрессий в СССР.
Теперь обратимся к главе «Великий бал у сатаны». В дневниках Елены Сергеевны говорится о том, что в 1933 году Булгаков собирался описать всего лишь «малый бал», позаимствовав у Гёте идею описанного им в «Фаусте» шабаша ведьм на Броккенской горе, поэтому и глава называлась так – «Шабаш». Однако весной 1938 года Булгаков переписал главу, существенно изменив её содержание. Что же его заставило это сделать? Единственное объяснение – процесс над Бухариным и над врачами-умертвителями, бывшими коллегами Булгакова. Тогда всё встаёт на свои места: судилища 37-го и 38-го года – это и есть бал Сатаны!
Вот что вызывает недоумение: если скрытый смысл главы «Великий бал у сатаны» состоит в том, чтобы в образной форме представить события 1937 года, тогда при чём тут господин Жак и граф Роберт? Зачем в романе появился император Рудольф? Может быть, кто-то скрывается за этими именами? Ведь ни Жак ле Кёр, ни граф Роберт Дадли Лейчестер, известные исторические персонажи, не имеют никакого отношения к содержанию романа. На самом деле граф Роберт – это Роберт Эйдеман, бывший прапорщик царской армии, комкор, соратник Тухачевского. При подавлении контрреволюционных выступлений на Украине в 20-х годах прошлого века он не гнушался взятием заложников и расстрелом «классово чуждых» и «сочувствующих». На роль императора Рудольфа лучше других возможных кандидатов с этим именем подходит Рудольф Петерсон, с 1920 по 1935 год бессменный комендант Кремля, а позже – заместитель командующего Киевским военным округом. В апреле 1937-го года Петерсон был арестован за участие в «антисоветской террористической организации» и обвинён в подготовке заговора. В образе господина Жака нетрудно угадать Якова Агранова, урождённого Янкеля Соренсона – в апреле 1937 года он занимал пост замнаркома и начальника отдела НКВД. Агранов имел репутацию «специалиста по интеллигенции» и потому мог вызвать особую ненависть у Булгакова. Но в августе 1938 года Агранов-Соренсон был объявлен «врагом народа» и расстрелян. Других второстепенных персонажей не стану здесь расшифровывать, но обращу внимание на фразу, с которой Коровьев обращается к Маргарите, даже не подозревая, как важны для нас произнесённые им слова:
«Бал будет пышный, не стану скрывать от вас этого. Мы увидим лиц, объем власти которых в свое время был чрезвычайно велик. Но, право, как подумаешь о том, насколько микроскопически малы их возможности по сравнению с возможностями того, в чьей свите я имею честь состоять, становится смешно и, даже я бы сказал, грустно».
Яснее и не скажешь: это же прямой намёк на Сталина! Кто станет сомневаться, что его возможности превышают даже то, на что имеют право руководящие чины НКВД, причём все вместе взятые. Надо бы ещё припомнить, как старательно Булгаков втолковывал своему приятелю, Ермолинскому: «У Воланда никаких прототипов нет. Очень прошу тебя, имей это в виду».
Теперь допустим, что текст этой главы оказался на столе у следователя НКВД и он разобрался в том, что Булгаков пытался так старательно зашифровать в своём романе. Естественно, следователь поразился наглости писателя, а после изложил свои выводы в докладной записке, направленной высокому начальству. Начальство, прочитав записку, побежало к Сталину, заготовив ордер на арест Булгакова.
А дальше возникает почти неразрешимая проблема. Дело даже не в отношении Сталина к писателям – без его ведома никого из них не смели трогать. Но тут ситуация особая, совсем не то, что с Мандельштамом или Бабелем. Спектакль по пьесе Булгакова «Дни Турбиных» показывали во МХАТе восемьсот раз, сам Сталин смотрел его полтора десятка раз, причём именно по его приказу запрет на постановку этой пьесы отменили. Только представьте, в какое положение вождь мог попасть, если бы автора столь популярной пьесы объявили антисоветчиком, или на худой конец – шпионом!
Пришлось сотрудникам НКВД поднапрячься, отыскивая нестандартное решение проблемы. И тут на глаза кому-то попалась информация, что отец Булгакова скончался от болезни почек. По мнению врачей, такая болезнь могла передаваться по наследству детям, а там недалеко и до летального исхода. Но самое интересное – симптомы этой болезни очень схожи с признаками отравления мышьяком.
И вот в 1939 году, вскоре после несостоявшейся поездки в Грузию, когда пришлось с дороги возвращаться в Москву, Булгакова стали мучить головные боли, ухудшалось зрение. Диагноз был таков: остроразвивающаяся гипертония, склероз почек. Позже начались боли в конечностях, стало плохо с сердцем – всё очень похоже на отравление мышьяком. Однако ни один врач не решился даже намекнуть на возможность отравления.
Наверняка Булгаков сознавал грозящую ему опасность, но после «бухаринского» процесса снова появляется желание завершить роман, но придать ему новый смысл, более откровенный и убийственный – именно весной 1938 года Булгаков практически заново переписал главу «Великий бал у сатаны», тогда и появился этот «небывало жаркий закат» в первых строках его романа. Теперь Булгакова уже не беспокоили последствия, его заставляла работать над романом одна единственная мысль – наказать виновников массовых репрессий так, как это может сделать только талантливый писатель.