Глава 5. Секреты мегакактуса
Надо ли говорить, но слова старика произвели неизгладимое впечатление на писателей. По пути в гостиницу они молчали, только изредка переглядывались, покачивая головами. А сопровождавшая их девица попыталась успокоить:
– Надеюсь, этот досадный инцидент не повлияет на выполнение поставленной перед вами задачи. Мы, в свою очередь, предпримем меры, чтобы ничего подобного не повторилось.
Однако у Сени была иная причина для беспокойства:
– Что будет с этим стариком? В тюрьму отправят?
– Да нет, конечно. Починим крышу его дома, жену обеспечим бесплатными лекарствами. Ну а с его сыном будем разбираться. Такое отношение к родителям недопустимо.
Вот так семейный скандал может изменить спокойное течение закулисной жизни. Впрочем, неизвестно, что именно изменится, когда и для кого.
Ночью Сене снились кактусы вперемежку с папайей и бананами. А утром после завтрака писатели снова уединились в ванной.
– Что ты об этом думаешь? – так начал их беседу Хэм.
– А что тут скажешь? Бардак в святом семействе!
– Я не о том. На что, по-твоему, намекал старик, предлагая нам съездить на плантации?
– Думаю, есть серьёзная причина.
– Я тоже так считаю. Надо обязательно там побывать.
– Но без разрешения властей это невозможно.
– Тогда предъявим ультиматум. Либо предоставят нам такую возможность, либо мы бросаем работу над книгой.
Сеня только махнул рукой:
– Нашёл, чем напугать! Если там и вправду что-нибудь серьёзное, они не станут рисковать. В крайнем случае найдут других, более сговорчивых писателей.
– Тоже верно, – Хэм вдруг улыбнулся. – А ты помнишь, как я предложил в повести «Старик и море» рыбу заменить на экзотический плод, чтобы использовать этот текст в нашем с тобой опусе. Ведь в самую точку тогда попал. Мистика какая-то! – потом замолчал, и после недолгого раздумья выдал интересную идею: – А что, если нам сослаться именно на эту сюжетную линию. Будто бы тема о старике и мегакактусе пронизывает весь роман, и, если придётся выкинуть это растение из текста, мы будем вынуждены заново всё сочинять. Тогда не уложимся в заданные строки.
Сеня согласился:
– В этом что-то есть. Помнится, ещё Нильс Бор говорил, что для решения сложной проблемы нужна безумная идея.
– Ну, не такая уж она безумная, – обиделся поначалу Хэм. – Впрочем, когда имеешь дело со здешними придурками, надо им как-то соответствовать в том, что касается интеллекта, иначе нас просто не поймут.
Когда попытались разъяснить сложившуюся ситуацию девице, которая их обслуживала, та сказала, что подобные вопросы не в её компетенции:
– Вот если у вас есть какие-то пожелания на счёт досуга, я могу двойняшек предложить. Симпатичные девчонки, в свободное время здесь подрабатывают, у нас с ними долгосрочный контракт.
Хэм, судя по всему, не возражал, подмигнул Сене, мол, как на это смотришь? Но Семён Васильевич был непреклонен – нельзя растрачивать энергию по пустякам, а уж в его возрасте это и вовсе бесполезное занятие. К тому же недавно побывал в коме, так что надо себя поберечь.
А девица всё не унималась:
– Если вы предпочитаете другие забавы, мы не против. Говорят, что ванну по нескольку раз на день принимаете вдвоём…
Тут следовало бы возмутиться, но тогда у тех, кто их подслушивает, могли бы возникнуть ненужные вопросы: а чем же они занимаются в ванной комнате под звуки льющейся воды? Поэтому писатели переглянулись, Сеня положил голову Хэму на плечо, обняв его за талию, а тот только приподнял брови – мол, что могу поделать, если моему партнёру невтерпёж.
В итоге договорились, что девица передаст их настоятельную просьбу заказчику, всё тому же мужику, который сморкался каждый раз, когда нужно было собраться с мыслями и подыскать какой-то контрдовод в трудном разговоре. В отличие от него, девица обходилась без носового платка, но ведь и работа у неё попроще – вся ответственность лежит на начальстве, а её дело – подчиняться приказам, в разговоре с клиентами ограничиваясь ничего не значащими фразами вроде того, что «примем меры».
Прошло несколько дней, и вот наконец-то наметилось решение проблемы. Прежде всего, писателей предупредили, что на плантации запрещено сходить с тропы, а в лабораториях научного центра нельзя говорить ни с кем во избежание утечки информации. Если возникнут какие-то вопросы, на них ответят позже, уже когда писатели возвратятся к месту своего проживания. В случае нарушения этих условий экскурсию тут же прекратят.
Что ж, пришлось согласиться. Надежда лишь на то, что в этих тщательно устроенных защитных построениях найдётся хоть одна лазейка, через которую можно что-то рассмотреть.
И вот проехали через несколько кордонов, где обосновались солдаты на танках и бронетранспортёрах, а по краям дороги виднелись таблички на столбах с предупреждающими надписями: «мины!». Наконец, остановились перед высоченным забором – проезд через ворота блокировала зенитная установка на гусеничном ходу. Снова проверка пропусков, и только после этого был открыт проезд и ворота со скрипом отворились.
Тут перед Сеней открылось безбрежное поле, уходящее за горизонт, и нет никакой уверенности в том, что где-то есть некий предел, за которым располагается то ли чья-то ферма, то ли просто ничем не засеянный пустырь. Прежде такое же ощущение Сеня испытал, когда оказался среди огромного множества подсолнухов. Тогда в глазах рябило от сочетания жёлтого и чёрного, а здесь совсем другие цвета – зелёные, оранжевые и бордовые. Вероятно, это вызвано разной степенью созревания растений. Надо бы рассмотреть поближе – с разрешения сопровождавших двинулись по узкой тропе между этими огромными деревьями. Впрочем, такой термин можно использовать только с оговорками, потому что формы были самые разнообразные. У Сени возникло странное чувство, будто он находится на выставке скульпторов-абстракционистов – с такого вернисажа он бы сразу сбежал, а тут приходиться тащиться по тропе куда-то в даль, имея слабую надежду на то, что удастся найти среди этого мегакактусного безумия хоть какой-то намёк, какую-то подсказку, которая смогла бы подтвердить слова взбунтовавшегося старика. Пройдя несколько сотен метров, Сеня оглянулся – возвращаться далеко, ну а вперёд ещё бог знает сколько им идти… Тут закружилась голова, он сошёл с тропы, присел на землю, чуть ли не прислонившись к чудо-дереву – совсем уж навалиться спиной на ствол мешали острые колючки. И вдруг Сеня услышал голос, исходящий как бы изнутри этого растения:
– Не оборачивайтесь и молчите! Я быстро всё скажу, а вы сделайте вид, что просто решили отдохнуть. Так вот, на этих плантациях используется рабский труд заключённые из ближайших тюрем. Но не это главное! Сок этого растения вовсе не защищает от болезней, совсем наоборот. При попадании его в организм человека там формируется вирус, который мы называем «вирусом послушания». В девяноста девяти случаях из ста он заставляет подчиниться внушению или приказу, и человек, по сути, превращается в робота, действующего по заданной программе…
Сеня хотел спросить, распространяют ли среди жителей Закулисья эту заразу и, если да, то как. Но тут к нему подскочили двое охранников, взяли под руки и поволокли назад, чтобы отвезти в гостиницу. Сеня не возражал – уж если нарушил предписание, сойдя с тропы, нет смысла возмущаться, мол, куда вы меня тащите, злодеи и сатрапы! К тому же он получил достаточно много информации, а на большее трудно было бы рассчитывать. Так что отправился назад в гостиницу со спокойным сердцем. Хотя какой может быть покой, если здесь такое безобразие творится?
К тому времени, когда вернулся Хэм, Сеня уже успел обдумать всё, что слышал. И вот, снова приняв необходимые предосторожности, приступили к обмену впечатлениями.
– Мне, по сути, нечего тебе сказать, – виновато потупив взгляд, признался Хэм. – В этих пробирках, ампулах и колбочках я совсем не разбираюсь. Тут нужен химик, а для меня это тёмный лес, впрочем, как и для тебя. Ты же какие-то приборы в прошлом разрабатывал?
– Так оно и есть, я в химии ничего не смыслю. Более того, эта наука вызывает у меня что-то вроде внутреннего отторжения, – и после паузы: – А не было ли каких-то намёков на то, что там происходит, может, кто-то из персонала тайком тебе сказал?
– Да что ты! Они при виде охранников, которые меня сопровождали, дар речи потеряли, даже отводили от меня глаза, когда мимо проходил. Ну а с тобой-то что случилось? Снова вызывали врача?
– Нет, обошлось. Просто на солнце перегрелся, – тут Сеня поднял указательный палец, что обычно предваряет очень важные слова. – Но я кое-что узнал.
Тут он рассказал о том, что слышал, когда сидел на земле у дерева. Но Хэм поначалу не поверил:
– Ты же вроде перегрелся? А в этом состоянии вполне можно услышать голоса, которые не имеют отношения к реальности.
– Нет, здесь всё логично. Теперь, как говорят, сложился пазл. Ну почему нас не хотели пускать на плантации, почему не разрешали разговаривать с сотрудниками той лаборатории?
– Пытались сохранить технологию в секрете.
– Да какая технология! Просто разливают сок мегакактуса по пробиркам, проверяют наличие нужного вещества и всё! Готовые ампулы можно отправлять по нужным адресам, чтобы их содержимое под видом каких-то витаминов добавляли в выпекаемый хлеб, в минеральную воду, не исключаю, что даже в вино.
Тут Хэм всполошился:
– Ты на что же намекаешь? Нас тоже потчуют этой дрянью?
– А почему бы нет?
– Но мы же им не подчинились! Мы ведём свою игру!
Сеня подождал, когда Хэм немного успокоится, и попытался изложить предположения, которые созрели в его голове:
– Во-первых, влиянию мегакактуса подвержены лишь девяносто девять человек из ста, хотя не сомневаюсь, что в той лаборатории работают над устранением такого недостатка. А во-вторых, есть другое объяснение. Возможно, на мёртвых эта зараза не влияет.
Хэм сразу просветлел лицом:
– Да-да! Я бы почувствовал, если бы меня чем-нибудь травили. Думаю, мёртвых потому и пригласили сюда. Если вдруг накушаются отравленного хлеба, всё равно не потеряют способность мыслить вполне самостоятельно, а без этого двухтомный роман за несколько месяцев невозможно написать, – и с восхищением глядя на соратника он произнёс слова, которые приобретали особую ценность в устах нобелевского лауреата: – Да, Сеня, ты у нас голова! Недаром приглянулся мне ещё в тот день, когда тебя доставили сюда, вытащив из петли.
Положим, было не совсем так. Но Сеня не стал придираться – всё потому, что чем дальше в лес, тем всё более усложняется задача, которую они перед собой поставили:
– И что же теперь делать? Ведь мы не можем признаться, что раскусили их секрет.
– Да и в книгу ничего не вставишь, нельзя даже намекнуть. Хорошо бы посоветоваться с кем-нибудь из местных, но ведь они почти сплошь под воздействием заразы.
И тут Сеня вспомнил про врача. Решили, что пожалуется на удушье, мол, надышался чем-то на плантации, а Хэм будет настаивать на том, чтобы вызвали того специалиста, который Сене в прошлый раз помог. Жаль, что фамилию тогда не спросили.
Девица из обслуги подсказала:
– Так это доктор Левинсон. Я ему сейчас же позвоню.
Следующая мизансцена выглядела так: Сеня, лёжа на кровати, тяжело дышал, а врач прослушивал его лёгкие, наклонившись к самому лицу. За пару минут Сене удалось всё рассказать, не раскрывая источника информации – мол, некое откровение ему якобы в бреду явилось. Хэм находился рядом, но потом признался, что ни слова не расслышал – это успокоило обоих. А врач, закончив осмотр, посоветовал Сене беречь себя, побольше отдыхать, и уже выходя из комнаты добавил:
– Я подумаю, чем вам ещё помочь.
Глава 6. Три П
Левинсон появился снова через несколько дней, принёс какие-то пилюли и во время осмотра пациента еле слышным голосом поведал кое-что очень интересное:
– У нас в Закулисье есть что-то вроде нелегальной оппозиции. Всё это специалисты в разных областях науки, в медицине, многие работают в конструкторских бюро, ведут аналитические исследования, результаты которых используются при разработке указов Триумвирата в политике и в экономике. Этих людей не станут заражать, поскольку «вирус послушания» может снизить эффективность их труда, а то и вовсе лишить творческих способностей. К примеру, учёный вместо того, чтобы разрабатывать оригинальную теорию или какой-то механизм, будет ждать указаний от своего начальника, ну а тот по образованию всего лишь управленец, он же в науке ни бе, ни ме, ни кукареку. Ситуация усугубляется тем, что все чиновники заражены тем самым вирусом, поэтому маленький начальник обратится к вышестоящему, тот ещё выше, а в итоге, пока будут длиться согласования, поезд, что называется, уйдёт. Только представьте, чем может всё закончиться.
– А как происходит заражение?
– Через любые пищевые продукты, куда можно ввести сок мегакактуса. Есть даже минеральная вода «Мегакактусная», но особенно популярно в народе «Мегакактусное пиво», его регулярно рекламируют в перерывах между телесериалами. Ну а специалистам выдают антидот – противоядие, нейтрализующее вирус.
– И триумвират?
– Там всё иначе. Для этой троицы и особо приближённых есть спецраспределитель, где они получают исключительно чистые продукты, ничем не заражённые, выращенные без использования минеральных удобрений и прочей химии. Но и они принимают антидот, так оно надёжнее.
Времени для того, чтобы всё обдумать, не было, поэтому Сеня задал вопрос прямо «в лоб»:
– И в чём же заключается ваша оппозиционность?
Врач почмокал губами, в раздумье посмотрел по сторонам и сказал, уже вставая со стула:
– Ну что ж, дело идёт на поправку. Через неделю я вас снова навещу.
И вот уже в который раз уединились с Хэмом в ванной, рискуя вызвать ехидные насмешки тех, кто их подслушивал.
– По-моему, этого Левинсона специально к нам подослали, чтобы проверить, как мы станем реагировать на его слова, – не скрывая раздражения заявил Хэм после того, как Сеня рассказал о содержании беседы.
– А какой в этом смысл? Ну выведали мы их секреты, так ведь всё равно ничего не сможем предпринять.
– Тоже верно. И вообще, у меня создалось такое впечатление, что здесь абсолютно все повязаны, и эта ситуация всех вполне устраивает.
– Надо их как-то расшевелить.
– Но что мы можем сделать?
Сеня задумался и после небольшой паузы выдал идею ещё более безумную, чем та, которую предложил Хэм, чтобы добиться разрешения на посещение плантации:
– Нам надо устроить провокацию.
Хэм вытаращил глаза, словно бы пытался проникнуть в Сенин мозг в надежде понять, что он задумал:
– Но как?
Тем временем в голове Сени постепенно созревал план, и вот по мере его созревания он стал рассказывать о своём замысле:
– Начнём с того, что нам ничто не угрожает. Мы с тобой бессмертны, поскольку дважды невозможно умереть, а подвергать нас пыткам бесполезно. К примеру, я всё сразу выложу, но ничего нового они не узнают. Это если Левинсон и впрямь работает на них. А коли так, мы можем рисковать, можем делать всё, на что другой человек, следуя инстинкту самосохранения, не решится.
Хэм не стал возражать, а Сеня вновь задумался, словно бы ожидая, когда идея обрастёт деталями, и после небольшой паузы продолжил:
– Как известно, рыба не может плавать, лишившись головы. Поэтому главная наша цель – триумвират.
– Ты собираешься их убить? – прошептал Хэм.
– Убить, но не физически. Надо заставить их усомниться в эффективности принятого здесь метода управления страной. Мы представим вполне обоснованный прогноз возникновения глубокого кризиса в стране, ведущего к катастрофе.
– А если не поверят?
– Тут всё зависит от нас. А главный аргумент состоит в следующем: если в стране всё построено на послушании, она обречена.
– И ты сумеешь их в этом убедить?
– С твоей помощью. Ты скажешь им, что в Забугорье и в Забубенье, где ты тоже побывал, наука и технологии развиваются стремительными темпами. А Закулисье отстало на много лет и, если так пойдёт, его можно будет брать голыми руками.
– Да, – согласился Хэм, – Это был бы убойный аргумент. Но как я это докажу?
– А и доказывать не надо! Они, как чёрт ладана, боятся потерять власть и даже малейший намёк на серьёзную опасность может вызвать панику в их головах, что нам, собственно, и нужно.
– Но могут же найти какую-то альтернативу. Переведут экономику на военные рельсы или же ужесточат наказание за неисполнение директивных планов.
Сеня помотал головой, словно бы ожидая от своего соратника более продуктивных мыслей:
– Хэм, ты ведь по натуре бунтарь, поэтому не хуже меня знаешь, что послушание и творчество несовместимы. А коли так, нет никакой альтернативы запрету на использования этого вируса, иначе в очень скором времени наступит конец процветающему Закулисью.
– Но если не будет послушания, Закулисье не сможет существовать, страна развалится.
– В этом и состоит смысл провокации. Триумвирату придётся выбирать из двух зол, а это потребует невероятных умственных усилий, вызовет непреходящий стресс, чреватый атрофией головного мозга и безумием. На этом и строится расчёт.
Хэм уткнулся взглядом в пальмы на обоях, словно бы пытаясь найти нечто, напрочь опровергающее выводы соратника, а потом улыбнулся и воскликнул:
– Если у нас всё получится, я отдам тебе свою нобелевскую медаль!
Эти слова навели Сеню на интересную мысль, но далеко не сразу – идея словно бы таилась в его подсознании ожидая того момента, когда от полнейшей безнадёги они готовы будут выбросить из головы все свои задумки. А дело в том, что предстояло найти решение задачи не менее сложной, чем конечная фаза задуманной Сеней провокации.
Поначалу и впрямь казалось, что приемлемых вариантов нет – не станешь же брать Дворец Триумвирата штурмом для того, чтобы с кем-нибудь из этой троицы поговорить. В ультимативной форме потребовать аудиенции тоже нельзя – пошлют куда подальше. Можно было бы попросить устроить встречу, чтобы услышать мнение о том, что Сеня с Хэмом уже успели написать, но ведь здешние правители и книг наверно не читают – только сводки, отчёты и докладные записки, не более того.
И тут Сеню осенило: а что, если поводом для аудиенции использовать ту самую медаль? Мол, хотим вручить её в качестве подношения, поскольку восхищены тем, что делает триумвират для процветания страны. Известно, что начальники любят получать ценные подарки, начиная от борзых щенков до «сахарной головы», а тут и вовсе нечто уникальное. Важно, что без личной встречи при этом никак не обойтись! Но возникает неувязка: их же трое – нельзя повесить золотую медаль сразу всем троим на грудь. А если предложить носить по очереди, могут и обидеться. Однако попытка не пытка – почему бы не попробовать?
Как ни странно, заказчика, того, что маялся с носовым платком, идея заинтересовала. На согласование ушло несколько недель, и вот наконец настал тот день, когда писателей известили, что получено высочайшее согласие на встречу. Однако есть одно условие: писатели загодя должны представить приветственную речь, взяв за основу тот самый текст, который председатель Нобелевского комитета обычно произносит при вручении медали. Да откуда же его возьмёшь, если интернета в Закулисье нет? Решили ограничиться тем, что Хэм сочинил, исходя из собственного представления об отличительных особенностях такого текста.
Но вот сели всё в тот же минивэн, опять с пятью охранниками, на этот раз без камуфляжа. Писателям, не говоря ни слова, завязали глаза, и минивэн рванул куда-то на предельной скорости, только шины визжали на поворотах. Наконец, сняли повязки и открыли дверь. Кругом густой лес, а посреди него усадьба с господским домом, дворовыми постройками, открытым бассейном и забетонированной площадкой для посадки вертолётов – один, готовый к взлёту, там и стоял.
Когда вошли в дом, охрана предложила вывернуть карманы, затем каждого из них обнюхала собака, потом провели через рамку металлоискателя и ещё через что-то вроде рентгеновского аппарата. После этого предложили раздеться догола, прощупали одежду – штаны и рубашку позволили надеть, но вместо туфель выдали войлочные шлёпанцы. В таких не только прыгать или стремглав бежать нельзя, но даже черепашьим шагом передвигаться очень трудно.
Судя по пунцовому цвету лица Хэма, он уже пожалел, что согласился на эту авантюру. Ну можно ли так унижать нобелевского лауреата? Однако поглядев на Сеню, который весьма спокойно всё воспринимал, Хэм сжал зубы и больше не выдавал своего раздражения никоим образом. «Только бы не забыл, чего надо говорить, в то аудиенция может завершиться, так и не начавшись», – подумал Сеня. А сам в который уже раз повторял в уме слова, ради которых и согласился на эти издевательства. То есть понятно, что явился не ради слов, а для того, чтобы добиться нужного эффекта от задуманной ими провокации.
Лестница из холла вела наверх, но писателей подвели к двери, за которой оказалась кабина лифта. Когда охранник нажал кнопку, стало понятно, что кабина едет вниз, причём опускалась несколько секунд – за это время Сеня обычно поднимался с первого на семнадцатый этаж в своём доме на юго-западе Москвы. Выйдя из лифта, пересели на электрокар, проехали не меньше двух километров и свернули в какой-то закоулок, остановившись перед массивной металлической дверью. Там уже другие охранники их общупали и только после этого сообщили по селектору, что груз доставлен. Сразу же раздвинулись створки двери и писателя, пройдя несколько шагов по коридору, оказались ещё перед одной дверью – к счастью, через неё пропустили без досмотра.
Ну что ж, похоже, добрались! Перед ними роскошно обставленная комната, вся мебель в позолоте, но здесь была одна странная особенность – на стенах ни одного портрета. Впрочем, этому не стоит удивляться – нельзя же целый день глазеть на собственную личность тем более, что для этого есть зеркала.
Но вот зазвучала музыка – то ли военный марш, то ли гимн Закулисья, и через несколько секунд массивный буфет сдвинулся с места, открыв широкий проход в большую залу. Там, за огромным письменным столом, шириной не менее пяти метров, восседали трое – один в мундире, а на остальных была цивильная одежда. Если попытаться сравнить эти лица с портретами, которые Сеня видел на квартире у чиновника, то следовало бы признать, что тот художник вполне достоин звания придворного живописца – такой способности сделать из монстров эдаких симпатяг можно только позавидовать. Впрочем, есть и другое объяснение: портреты были написаны много лет назад, когда многочисленные заботы и самоотверженный труд на благо Закулисья ещё не наложили печать разрушения на физиономии тех, кто позировал художнику.
Как бы то ни было на самом деле, но один из них, мордастый, с неподвижным взглядом, был похож на палача, которому всё равно, какую голову рубить, лишь бы обошлось без дополнительных хлопот вроде необходимости придерживать клиента, чтобы не брыкался. Второй – угрюмый, с каким-то безразличным выражением лица, словно бы ещё не проснулся после длительного сна, а мечтает лишь о том, чтобы снова завалиться на кровать и заткнув уши отрешиться от всяческих забот и треволнений. Такое лицо может быть у завзятого охотника, который возвращается к жизни буквально на несколько минут, когда видит дичь – да и то лишь для того, чтобы нажать на спусковой крючок.
А вот третий, сидевший посредине, казался Сене неразрешимой загадкой, и, если в ближайшие минуты её не разгадать, можно поставить крест на том, что писатели задумали. Похожие лица Сеня видел у актёров, способных улыбаться даже в самом паршивом настроении. Глядя на такого, очень трудно понять, врёт или лукавит. А уж если говорит, в его голосе столько обаяния, что поневоле подумаешь, что он прав, какие бы мысли сомнительного содержания он ни изрекал. Единственное, что было ясно Сене – этот третий и есть тот самый Афанасий Пожуелов, которого принято считать основателем государства.
Вдруг Пожуелов сделал лёгкое движение рукой, как бы приглашая начать приветственную речь. Сеня подтолкнул растерявшегося Хэма в спину, и тот, сделав шаг вперёд, сначала прокашлялся, а потом заговорил:
– Ваши высокопревосходительства!..
Но мордастый, то ли Приблудов, то ли Полисадов, его прервал:
– Вам разве не объяснили, что здесь есть только одно высокопревосходительство, а к остальным нужно обращаться иначе?
Хэм оглянулся на Сеню и, услышав от него произнесённую шёпотом подсказку, начал заново:
– Ваше высокопревосходительство, а также оба ваши превосходительства!..
Мордастый, которому больше подходила фамилия Приблудов, снова перебил:
– Да что ж это такое! Двух слов не может связать, а ещё писатель, – и уже обращаясь к Пожуелову: – Ну и зачем мы их пригласили?
Тот снова взмахнул рукой, как бы успокаивая своего соратника, и после этого предложил:
– А давайте обойдёмся без формальностей. Какая разница, кто и кого тут превосходит. Мы же не на церемонии по случаю вручения верительных грамот. Так что же вы хотели нам сказать?
Пока Хэм, огорчённый своей неудачей, пытался сообразить, с каких слов продолжить заготовленную речь, Сеня вышел вперёд и обратился к Пожуелову:
– Афанасий Ильич! Мы весьма благодарны за то, что вы нас приютили, дали интересную работу, обеспечили питанием, жильём и прочими удобствами. Поэтому господину Хемингуэю пришла в голову мысль презентовать вам нобелевскую медаль. Своим трудом на благо Закулисья вы заслужили более высокую награду, однако наши возможности крайне ограничены. Поэтому примите эту медаль в знак нашего восхищения, ну а жителям Закулисья можно лишь позавидовать в том, что ими руководит такой выдающийся политик.
Лицо Пожуелова расплылось в улыбке, а проснувшийся Полисадов воскликнул:
– Хорошо сказал!
Тут уже в дело вступил Хэм, но вдруг остановился:
– Простите, но у нас медаль при входе отобрали.
Пожуелов снова улыбнулся:
– Не стоит волноваться! Медаль сейчас проверяют, делают спектральный анализ металла, а то мало ли что, ведь враги не дремлют. Так что будем считать, что я её уже получил. Если, конечно, там какой-то дряни не найдут. Но это не важно, была бы честь оказана.
Когда Сеня услышал про недремлющих врагов, он понял, что пришло время реализовать их замысел. Сейчас или никогда! А то выставят их за порог и другого шанса не представится
– Афанасий Ильич, с моей стороны было бы полнейшим безрассудство, более того, предательством интересов Закулисья, ставшего для нас поистине родным домом, если бы я не сообщил вам крайне важные информацию.
Пожуелов, не переставая улыбаться, предложил:
– Что ж, выкладывайте, а мы посмотрим, достойно ли это нашего внимания.
– Дело в том, что Хэм, то есть Хемингуэй, имел возможность побывать не только в Забугорье, но и в Забубенье. Так вот он пришёл к выводу, что наука и технологии развиваются там стремительными темпами, а Закулисье отстаёт на много лет. Так что, если не предпринять срочных мер радикального характера, Закулисье в скором времени можно будет брать голыми руками.
Тут Полисадов вскочил с места и, указав на Хэма, прокричал:
– Он вражеский лазутчик, провокатор! Афоня, надо его немедленно арестовать.
Пожуелов отмахнулся, как от назойливой мухи, и обратился к Хэму:
– Этот так?
– Ваше высокопревосходительство! Всё гораздо хуже, потому что война не за горами. В Забубенье все, кто имеет хоть какое отношении к властям, говорят о скором нападении на вас.
Пожуелов помрачнел, но не поверил:
– Ну и зачем им воевать, если у них всё так замечательно? Ведь любая война – это многочисленные жертвы, причём с той и другой стороны.
– Я тоже поначалу не мог понять, но потом один знакомый врач, я лечился у него от диабета, рассказал, что причина, оказывается, в мегакактусе. Будто бы тамошним правителям не даёт покоя то, как без скандалов, бунтов и потрясений течёт жизнь в вашей стране. А у них, что ни день, то забастовка водителей общественного транспорта или стрельба в школе. Вот они и мечтают заполучить этот ваш мегакактус. Врач сказал, что он успокаивает нервную систему.
Сеня был поражён – ведь ничего этого с Хэмом он не оговаривал. Вот что значит гениальный экспромт! Видимо, вдохновение сошло на Хэма, как только он услышал, какая судьба уготована его медали – чего доброго, разрежут на куски и переплавят.
Тем временем с триумвиратом творилось что-то непонятное. Сначала Приблудов закричал:
– Пора сдаваться!
Но Полисадов показал ему фигу:
– На-ка выкуси! Сегодня же объявлю тревогу, приведём войска в полную боевую готовность, а завтра…
Пожуелов попытался прекратить этот бардак:
– Цыц, я сказал! Не позорьте триумвират перед людьми.
Но куда там – Приблудов и Полисадов полезли в драку… Пора было закрывать занавес, что Пожуелов и сделал: он вызвал охрану и приказал отправить писателей домой. Уже выходя из залы, Сеня слышал крики и стенания. «Неужто началось?» Но пока не ясно, чем закончится.