Я человек советского модерна

Владимир Фадеев

Я человек советского модерна

Я человек советского модерна

Я человек советского модерна,

Ещё того – до лысой чепухи,

Когда рвались дыханием мехи,

И карты одномерной малахит

Был заменён рубином пятимерным.

Мне ведома цена преображенья,

Она в моих хрящах, в натяге моих жил,

Слепому богу в азбуке могил,

Не вы, а я её платил,

В победы превращая пораженья.

Для тех побед моим зубастым керном

Пробита в стылой гнили колея –

Теперь по ней покатится Земля,

И лучше всех об этом знаю я,

Я, человек советского модерна.

Русская мечта

Невидима, незрима, непонятна…

Покажется – и спрячется обратно.

Не в прятки мы с мечтой своей играем,

А пряча, от нападок защищаем.

Она живёт глубОко-внутривенно,

Она не может быть не сокровенна,

Не потому что хила и убога –

Мы за неё в ответе перед Богом!

Когда мечту мы миру открывали –

Ей тОтчас черти крылья отрывали,

Над ней глумились и на ней топтались,

Поскольку воплощенью испугались,

Она для них страшней любого квеста,

В котором нет им времени и места.

Отныне – легче сами на закланье –

Но не дадим Мечту на поруганье.

29 Октября

«По плодам их узнаете их.

 Собирают ли с

терновника виноград, или с репейника смоквы?

»

Евангелие от Матфея, 7:16

Огонь зачах. Струя гнилой воды

Едва-едва течёт по медным трубам.

Какие уготовят нам плоды

Два братца – древоточец с лесорубом?

Каким увижу свой осенний сад?

Репьи на смокве? Тёрн на винограде?

Эдем мой – духом и размером с ад?

И гад на гаде?

Октябрь тает, инею родня.

А как он был румян, красив и молод!

Осталось старичку всего два дня

До смерти от рожденья комсомола.

Увы – дух будущего тошноват,

Стерплю ли я, тогда седой иль лысый?

Стерплю! и даже буду рад:

Ведь это сдохнут нынешние крысы

И свиньи – завсегдатаи корыт.

Им знать: кто с предками не ровен

Из памяти потомков будет смыт

Тугой струёй гиперборейской крови.

Ну, а пока сидят беда в беде

От Князя Тьмы ошую и одесно,

Как угадать: на вековом суде

Простится ль мне мой пафос неуместный?

Моя – по октябрю – любовь-тоска

Не обернётся ль запоздалым свистом?

Роман мой с вечным городом «Москва»

Прочитан будет или – лишь пролистан?

Узнаем по плодам. Пока ж мои сады

Грызут жучки и вырубают грубо.

Огонь зачах. Струя гнилой воды

Едва-едва течёт по медным трубам…

Свобода

Привет тебе, химера из химер!

Лернейского пруда гнилые воды

Твоим адептам знамя и пример –

Обычный ад под маскою свободы.

Сестричка тьмы, неразберихи мать,

Росянка с ароматом мертвечины,

Как трудно твою сущность разгадать

Под – на борьбу зовущею – личиной!

Она не "для", гораздо чаще – "от".

«Как мы б тогда стремительно развились,

Исчезни вдруг зависимость и гнёт!

Мы сами по себе!..» – но вот

Вдруг на полях не просто недород…

Да что поля – мы б сами не родились,

Когда б, к примеру, кислород и водород

Из плена аш-два-о освободились.

«Свободу от забот и от работ!

Да здравствуют бездельники-Афони!..»

Несвязность слов, свобода в ладе нот -

Пир бреда, совершенство какофоний!

«Освободим энергию ядра!

Бегите, атомы, из липких пут молекул!

А тем самим уж вырваться пора

Из плена организма-человека!

Освободим цветы, листву, плоды

От спрута ненасытного кореньев!

Как хороша пустыня без воды!

Как хорошо движение без тренья!

Долой слова – "обязаны", "должны"

"Я сам-с-усам!", "Мы созданы для воли!"»

Но у свободы лапы так нежны,

Что, погибая, мы не слышим боли.

Свободны все: кто люб, кто свят, кто клят –

От наказанья, от любви, служенья,

И ни к чему за небеса сраженье,

Когда вдруг наша матушка-Земля

Освободит нас от земного притяженья.

«Плевать на все усилия Творца,

Да здравствуют освобожденья стачки!

Освободим аорты и сердца

От каторги пожизненной прокачки!»

Хозяйка-Смерть (а не простая хмарь

Подобием осенней непогоды)

Получит власть, как только Хаос-царь

Взойдёт на трон все-мировой свободы.

Свободу от… от… от… от… от!..

Всё – от всего, от всех – любой и каждый!

И сам Создатель в мир иной уйдёт,

С таким трудом скрепивший всё однажды…

Привет тебе, химера из химер,

Царица веселящего обмана!

Я ею выкуплен с пожизненных галер –

Корабль встал и сгнил средь океана…

Другу

Пока мы в этом мире обитаем –

В щели между Луною и Рязанью –

Даже теряя – всё же обретаем,

И нам в награду даже наказанье.

Как поздно открывается нам тайна

Его участья в судьбах человечьих:

Любимым достаются испытанья

Проверкой перед входом в Его вечность,

В которой не покой, а снова только битва

За свет с такой же вечной тьмою…

О чём твоя вечерняя молитва?

Не наградить тюрьмою и сумою?

Укрыть от бед до пятого колена

Без злых ветров слабеющее древо?

Не просто дом, а крепостные стены

Защитою от грома и от гнева?

Еды, питья, немного зрелищ, песен,

Вина?.. как это всё знакомо!

Получишь всё… и превратишься в плесень

На камнях развалившегося дома.

Хорош попутный. Но свежее – встречный,

И опыта спасительные галсы.

Других маршрутов не бывает в вечность,

И ты его напрасно испугался.

Пока мы в этом мире обитаем –

В щели между Луною и Рязанью –

Даже теряя – всё же обретаем,

И нам в награду даже наказанье…

Идея

Любя, мечтая и надеясь

На воплощение мечты,

Жила прекрасная Идея -

О ней, конечно, слышал ты.

Поэты ей слагали гимны,

И все великие мужи –

Кто не стыдясь, кто анонимно –

Но набивались ей служить.

Ей грезили не только гёзы

Европы, Дели и Твери,

Под ноги сыпали ей розы

С мольбой блаженные цари

И милости её просили.

Но к удивленью всех и вся

Идее выпала Россия

По жребию на небесях.

И по божественному следу

Нёс на руках её народ,

И нипочём им были беды,

И перегиб, и недород.

А что богатства не знавали –

Так с милым рай и в шалаше.

Зато хребет врагу сломали

И бесов выгнали взашей.

Но те, испуганные очень,

Из-за бугра едва видны,

Смогли Идею опорочить

В глазах спасённой ей страны.

За крохи, стащенные с кухон

Гурманов бреда и бабла,

Её назвали потаскухой,

Она ей сроду не была!

Народ же… нет бы встать на лапы

Медвежьи и сломать лгунов,

По простодушью просто запил

Под шелест шмоток и гринов.

Продажная исчезла свита.

И вот уже который год

Идея – спита и избита -

В худом шалашике живёт…

Прапамять и память

Жизнь живу сто двадцать третью.

Тщетно прошлое скребя,

Кем я был в тысячелетьях

Не узнаю про себя.

Ни прозрением, ни пушкой

Эту бронь не раскрошить.

Здесь поставлена заглушка

Во спасение души.

Пусть блокирует прапамять -

Прежних тел огонь и дым –

Страж безжалостный… но память

Мы ему не отдадим!

Под чумные завыванья

Мастеров вранья и дрём

Мы урок незабыванья

В каждой школе проведём.

Не напоит сладкой новью

Душу западная тля,

Потому что НАШЕЙ кровью

Здесь удобрена земля.

Не смутит усмешкой злою

Толерантный эрудит:

Под крестом МОЁ былое,

МОЁ вечное живое,

МОЁ отчество лежит.

И прислушиваюсь чутко,

И веду беседу с ним…

Здесь любая незабудка

Дышит именем родным,

Пусть уже сто двадцать третью

Дух живёт в опале дрём.

Мы из незабудок этих

И прапамять соберём.

Какие нынче времена?

В кашне, ладонью заслонясь,

Сквозь фортку крикну детворе:

Какое, милые, у нас

Тысячелетье на дворе?

Б. Пастернак

Какие нынче времена?

Не понимаю ни хрена…

Они не греют, но – сгорают,

Не отдают, а забирают,

В рулетку русскую играют –

В них не живут, а умирают.

И меньше века длится день,

И не исчезла в полдень тень

Стал олигархом Мелкий бес,

И выгорает Русский лес,

И на развалинах страны

Всё Самгины да Шатуны.

Всё чаще в Темноте аллей

Хрипит сакральное «Налей!»,

Бежим замаливать грешки

Не в храм, а к Вене, в Петушки.

Там, где дымит за далью даль

Уже не закаляют сталь,

И вместо Красного угла –

Труба, которая Игла.

Устав от поворотов рек

Мы своротили в бездну век.

И в новое тысячелетье

Мы не идём. Нас гонят. Плетью.

Какие нынче времена?

Не понимаю ни хрена…

Что я – и дока Пастернак

Сообразить не мог никак,

О принадлежности плетей

Выспрашивая у детей…

Какие нынче времена?

Не понимаю ни хрена…

Хотя чего тут понимать –

Начать сначала: Горький. Мать.

Трухлявые

Бывает, отыщешь в лесу боровик –

Всего два вершка – а завял и поник,

Изъеден улиткой, червями изрыт

И ржавою плесенью сбоку покрыт.

Бывает и хуже – вся стать жениха:

Высок и красив… а коснёшься – труха.

И грустно бывает меж ёлок гулять,

Грибов полный лес, только нечего взять.

Присядешь в раздумье на старый пенёк

И смотришь, как вьётся от «примки» дымок…

Не так ли теперь из отдельных квартир

Трухлявые люди заполнили мир?

Без войн и вселенских напастей чуть живы,

Снаружи красивы, а в сути – червивы,

И ножка – чтоб прямо! – их держит не очень,

В душе и под шляпой узор червоточин.

Как слизь, друг на друга сливают вину

За то, что никто не идёт на войну.

А звали (вы ж помните сказку?): «Белянки!»

«Нет, мы не пойдём, мы ж былые дворянки».

«А ну-ка, волною накатим, волнушки!»

«Нам некогда, мы же играем в игрушки».

«Тогда выходите за правду опёнки!»

«Нет, наши души для войн слишком тонки!»

«Маслята! Хватай пулемётные ленты!»

«Нет, мы – либералы и иноагенты!»

«А вы, сыроежки, лисички, обабки!»

«Да мы бы пошли, только если за бабки».

«Эй, рыжики, встаньте хоть вы под ружьё!»

«Не для того мы копили рыжьё!»

Вот были бы грузди, они бы сразились,

Да в этом году как-то не уродились…

Давно не случалось подобной подлянки…

Хохочут из ведьмина круга поганки,

И осмелевшие вмиг мухоморы

Знай, сеют вокруг ядовитые споры…

Изломанным лекалом

Изломанным лекалом

Расхристанной культуры

Всё сопрягаем с алым

Щербато-чёрно-бурый.

Нужны ещё века нам –

Такое наказанье! –

Чтоб пить одним стаканом

Бордо и мукузани*.

Какой бы не был стимул

Для общего здоровья,

Но ведь несовместимы

Бывают группы крови.

Ни хороши, ни плохи,

Ни правы и ни левы

Собачьи перебрёхи

И птичьи перепевы

На два потока праны

Один запорный вентиль.

Но разные поляны

На мёбиусной ленте,

Вот этим – только б «якать»,

Едины те до спазма.

Ведь крест по сути – якорь,

Звезда по сути – плазма.

Одним – мошны и чина,

Другим – вина и хлеба.

Что – якорем в пучину?

Или – звездою в небо?

*Бордо –красное вино, мукузани – «чёрное» вино

Аввакум

Кубок судьбы не лаком,

Но до конца испит.

Из полымя Аввакум

На весь Пустозёрск хрипит:

«Никонская зараза

Люту беду несёт.

Нельзя уступить ни аза,

А то потеряем всё!»

Милости не просила

Эта святая рать.

Хоть велика Россия,

А некуда отступать!

Жёстче царей указов

Дым городов и сёл:

«Нельзя уступить ни аза,

А то потеряем всё!»

В бедности иль в достатке,

В грохоте и в тиши

Проникновенно краткий

Помните, мальчиши,

И пуще храните гл

а

за

Этот завет – спасёт!

«Нельзя уступит ни аза,

А то потеряем всё!»

Август

Сытый год. Пшеница скошена.

Спасы выстроились в ряд.

Отчего б не быть всему хорошему?

«Август» – мне с опаской говорят.

Чу!.. беда с бедой круто месятся.

Не любимцы на своём веку,

Чем мы провинились перед месяцем

С дырочкою «8» на боку?

Иль Пророк не правит колесницею,

Перебрав на дембельском пиру?

Иль своей железною десницею

Мстит нам за предательство Перун?

Или за РОАнское трёхцветие

Пепел класса мёртвого стучит

В сердце месяца последнелетнего,

Вот он и корёжится, кричит?

Иль природа, чуя угасание,

Видит сон в калиновой кровИ.

Ведь она – теснейшее касание

Двух богов – убийства и любви.

Или – кто-то вспомнил – не сегодня ли

Мы Фавор сменили на Форос?

На пренебрежение господнее -

Свет господний. И за это – спрос!?

Не балованы небесной манною.

Всё же, Август, хватит – в глаз и в кость!..

Только звёзды загадожеланные

Так и падают – всё вкривь и вкось.

Небо, небо русское – с прорехами.

Спасу нет от наваждений. Но

Есть медовый, яблочный, ореховый –

Целых три спасения в одном

Августе.

Дворовый футбол

Были наши стихи, как дворовый футбол,

Мы бежали не центром, а бровкой,

Потому что был край, и был тренер-нацбол,

И стихи были – мяч со шнуровкой.

Чтоб витать в облаках – мы не тратили слов,

Кеды были желанной обновкой.

По двору плыли тени от тех облаков.

И стихи были – мяч со шнуровкой.

Забывая читать, мы писали взахлёб

Повторяемой трёхходовкой:

Пас-пас-пас… в кровь у кипера лоб,

Потому что был мяч со шнуровкой.</