За грядой холмов и курганов в ложбине надстройками огромного белого корабля возвышаются девяти и десятиэтажные здания микрорайона Марат. Органично соседствуют старое и новое, представляя каменную книгу города, каждая страница которой исполнена тайны и красоты.
БЕЛЫЕ КРУЖЕВА
Пошли на убыль прохладные вечера и туманные рассветы. Серая невыразительная палитра парков и палисадников стала приобретать торжествующе зеленые краски. Сквозь прошлогоднюю бурую листву из прогретой почвы пробились стебли травы и анютины глазки. И даже в расщелине треснувшего асфальта пробежал зеленый ручеек. Прохожие переступают через него, боясь потревожить хрупкие побеги.
Апрель – пора всевластия весны, пора добрых надежд и светлых ожиданий. В каждом дереве, в каждой былинке неудержим ток жизни. Совсем недавно я видел, как в палисаднике зябли абрикосовые и персиковые деревья. Туман цеплялся за голые ветки, превращаясь в стеклярус, и капельками падал на землю, И вот запенились на дикой алыче белые кружева, розовым факелом вспыхнул миндаль. Это солнце своими лучами – спицами искусно сплело удивительные узоры.
Первая проба акварели. И чем ближе к маю, тем ярче гаммой нежных красок распустятся цветы, дымчатые созвездия душистой сирени.
Отпылает пора цветения. Расплетет ветер кружева, но останется добрая завязь плодов. И, глядя на хрупкие соцветия, думаю о том, как важно, чтобы жизнь человека не оказалась пустоцветом…
НА СЕМИ ВЕТРАХ
Пустынная в зимнюю пору набережная с блюдцами скованных льдом лужиц отогрелась на солнце, оттаяла и теперь манит к себе керчан. Если прежде редко, кто отваживался, кутаясь в пальто и пряча лицо от морозно – колкого норд-оста, пройти от Генуэзского мола до бухты морского рыбного порта, то сейчас встреча с морским ветром, насыщенным запахами йода и водорослей, приятно бодрит.
Иду по самой кромке набережной. Волны гулко разбиваются о бетонную преграду, взрываясь капелью сверкающих на солнце брызг. В пронизанной лучами россыпи на миг вспыхивает семицветие радуги.
Время от времени по фарватеру, обозначенному сигнальными буйками, разрезая свинцовые волны, проплывают в бухту морского рыбного порта сейнеры и траулеры, снуют буксиры – трудяги. Над белыми надстройками траулеров в голубом небе скользят стрелы портальных кранов. Пока еще безлюдна, заполненная в летние знойные дни бронзовыми телами пловцов, водная станция. Отдыхают аккуратно сложенные на причале лодки, катамараны, блестит свежей краской корпус катера. Несколько рыболовов поглядывают на поплавки удочек в надежде на первую удачу. На рынках рядом с серебристой тюлькой уже появились свежие бычки, очевидно, выловленные в Азовском море, в акваториях Борзовки или других рыбацких поселков.
Прислушиваюсь к голосу моря, к его то тихой, то грозной музыке. В памяти всплывает прекрасный рассказ Константина Паустовского «Умолкнувший звук» с его гипотезой о совпадении ритма величавых стихов Гомера с ритмом морских волн. Море и ныне слагает свои песни о древней столице Боспора Киммерийского, стоящей на суровой каменистой земле, на семи ветрах. Свежее дыхание розы ветров овевает ее прекрасное лицо – лицо богини плодородия Деметры.
ПОДСНЕЖНИКИ В ОВРАГЕ
Поросший мелколесьем овраг за ночь продрог. Но вот мартовское солнце щедро разлило яркие лучи, распахнуло холмистые дали Старокрымского леса. Я у самой его границы, где начало уходящих под сень деревьев тропинок. На прогретых склонах снег сошел, лишь в глухих рытвинах в тени белея лоскутами. Через неделю-другую проклюнутся крохотные пестрые цветочки, словно нежные крапинки на сочном изумрудном холсте. Осторожно по каменистым, покрытым мшистой празеленью выступам, спускаюсь на дно оврага.
В лицо веет прохладой. Под кустами орешника, шиповника, тамариска и диких яблонек лежит потемневший снег. Влажный и льдистый. И вдруг чудо – у самой кромки я вижу два зеленые стреловидные листочка и белые еще плотно сомкнутые хрупкие лепестки подснежника. Он словно замер, раздумывая: не рано ли проснулся? Может еще возвратится стужа? Но вечный закон природы твердит ему: пора!
«Странное дело? – размышляю я.– Почему первые подснежники появляются в самых затененных местах, куда и солнечный луч проникает с трудом, а не на прогретых склонах? Наверное, разгадка в названии».
Еще задолго до прихода весны он вызревает из луковицы под ковром снега, вбирая всю его белизну и чистоту и потом в благодарность за это вспыхивает белой звездочкой. Раздвигая ветки орешника, я набрел на целое семейство отважных, пробившихся из почвы цветов. Почудилось, что их лепестки вызванивают самую первую песнь весны. И ее мелодия радует сердце, окрыляет на добрые дела. Покидая овраг, с болью и грустью подумал, что чья-то рука сорвет подснежник и цикламен Кузнецова – эти прекрасные творения природы, занесенные в Красную книгу, чтобы на этом сделать бизнес. Красота природы, ее флора и фауна несовместимы с корыстью и алчностью дельцов.
ПОД ЗЕЛЕНОЙ ВУАЛЬЮ
Весна, как это нередко происходит в Крыму, наступила стремительно, широко распахнув посветлевшие дали до самого горизонта. На пригорках, обласканных солнцем, словно волшебница изящной рукой щедро рассыпала сверкающий бисер, появились мелкие соцветия – белые, синие, фиолетовые, пурпурные.
На нетронутых плугом и сохранивших свое природное естество полянах потянулось к солнцу разнотравье – тысячелистник, цикорий, подорожник и другие полезные травы, тысячами маленьких солнц зацвели желтые одуванчики. На ухоженных клумбах, словно соперничая с одуванчиками, вспыхнули оранжевые цветки календулы.
Весна царствует и на земле, и в воздухе, наполняя его ароматом цветения, звонким пением и щебетом птиц, купающихся, словно в молоке, в белопенных кронах алычи, абрикосов, в розовато-лиловом нежном кипении миндаля и персиков. А солнце лучами, будто тонкими спицами, продолжает плести великолепные кружева.
Плакучие ивы, заглядевшись, как невесты, в зеркало озера, предпочли белой фате зеленую в желтовато-нежном обрамлении вуаль. Издалека серебряной мелодией звучат великолепные стихи Александра Блока:
О, весна, без конца и без краю,
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
Весна – время светлых надежд, любви и ожиданий.
МИНДАЛЬ В ЛАБИРИНТЕ
Лет шесть назад возле уже возведенного пятиэтажного жилого дома строители намеревались поднять еще один. Успели вырыть котлован и залить на уровне подвала железобетонный фундамент. В этот лабиринт зачастили школьники, превратив его в место игр. Очевидно, в одну из таких игр кто-то из ребятишек обронил косточку миндаля. Она попала во влажную почву. Зернышко проклюнулось и росток потянулся к солнцу. В этом «гнезде», защищенный от ветра, он с каждым годом креп и превратился в дерево. Поднялся над фундаментом и в нынешнем году вспыхнул лилово-розовым факелом. Над его соцветиями закружились пчелы, собирая желтую пыльцу. Значит, будет завязь и, возможно, тот же самый, но повзрослевший школьник, отведает с друзьями миндалевые плоды.
Котлован по краям осыпался, зарос сухостоем, сквозь который зеленеет молодая поросль. Видимо, нескоро будет возобновлена стройка. И поэтому есть надежда, что острое лезвие топора не срубит миндаль, выживший в лабиринте фундамента.
ДЖАРДЖАВА
В окрестностях Керчи, в районах Солдатской слободки, микрорайона Нижний Солнечный и Цементной слободки, течет в низине по извилистому руслу река Джарджава, впадая Керченскую бухту. Более полутора столетий назад она называлась Черчав илгасы, что в переводе с тюркского означает Джарджавская балка. Впоследствии в обиходе керчан это название трансформировалось в Джарджаву.
В разное время года мне доводилось бывать на пологих, а в некоторых местах и крутых, размываемых потоками талой и дождевой воды берегах этой речки. В середине минувшего столетия, когда в летнюю знойную пору ручеек пересыхал, река могла обрести имя Сухая.
Ныне такое предположение ни у кого не возникает, потом как Джарджава постоянно в движении и не мелеет. Наполняется не только водой, стекающей с возвышенностей в балку, но и днепровской из-за частых утечек в водопроводной сети.
В летнюю пору ее берега почти на всем протяжении обрамлены зеленой стеной камышей, где находят приют дикие утки, птицы, а в глубине водятся караси и пескари. Ныне из воды, словно на рисовых чеках, проклевываются среди желтых сухих стеблей с метелками зеленые побеги. К реке забредают на водопой небольшие стада животных, отары овец и коз. А вблизи Солдатской слободки и в районе завода «Альбатрос» от огородных участков проторены тропы. Владельцы земельных наделов с ведрами и лейками направляются за живительной влагой, чтобы осенью быть с урожаем овощей и фруктов.
В период половодья, таяния снегов или ливневых дождей Джарджава бурлива и своенравна. Оставляя часть воды в живописном озере у Солдатской слободки, выходит из берегов. О силе реки, укромные места которой в летне-осеннюю пору облюбованы рыбаками с удочками, до сих пор напоминает размытая полтора года назад насыпь железнодорожной ветки. Унесена потоком щебенка, и над промоиной провисли шпалы и рельсы. Этой железнодорожной веткой давно не пользуются, поэтому с ремонтом и не торопятся.
Журчит прозрачная в безветренную погоду вода на перекатах, словно напевая: Джарджава-а-а , Джарджава-а-а …
ПЛАМЕНЕЮТ ПИОНЫ
В русле и на склонах неглубокой балки вблизи проселочной дороги, разделяющей сосновый бор и ореховую рощу, еще в начале апреля подметил темно-зеленые густые, будто войлок, кустики. По контурам листьев и слегка набухшим бутонам с признаками скрытых алых лепестков определил, что пионы. Очевидно, прохладные ночи и зябкие молочно-розовые туманные рассветы замедлили развитие этого теплолюбивого растений. Но еще в марте среди сосен и на склонах балки, обдуваемые ветерком, вовсю полыхали видимые издали золотисто-огненные адонисы-горицветы, а на сухой хвое сосновых иголок из сердцевидных листочков расцвели скромные лесные фиалки с тонким ароматом.
Уже в середине апреля весна-кудесница развесила белопенные кружева на колючих ветках терновника, абрикосах и миндале, а розовые – на персиках. Затем зацвели черешня, алыча. Пришел черед облачиться в подвенечные платья яблоням и вишням. Трудитесь пчелы, носите пыльцу с цветка на цветок, чтобы была завязь плодов, летом и осень. Деревья и кусты одарили фруктами и ягодами… На солнечных полянках весна раскинула пестрые ковры, сотканные из белых, розовых, голубых, сиреневых, желтых, синих, красных соцветий… Гамма ярких акварелей.
«Пора бы и пионам предстать во всей красе, ведь солнце к полдню жаркое, как летом», – решил я, отправляясь на прогулку через сосновый бор к балке. В других местах, если раньше и встречались мне пионы, то очень редко и в гордом одиночестве, а в балке их небольшие колонии. И вот метрах в двадцати-тридцати увидел несколько алых «фонариков» в обрамлении темно-зеленых листьев. Сразу понял, проклюнулись пионы, подоспели к первомайским праздникам, ко Дню Великой Победы.
Раскрыли навстречу щедрым лучам солнца бархатисто-алые лепестки с золотыми сердечками. Зажглись вечными огоньками в память о павших смертью храбрых воинах.. Чуть позже, на исходе мая, в июне эту эстафету подхватят полевые маки, особенно обильно растущие, словно из капелек пролитой крови, на местах былых сражений.
Пионы столь же древнее растение, как и горицвет, и тоже обладают лечебными свойствами.
С каждым днем, лишь вечером и ночью смыкая лепестки, как веки, в русле балки и на ее склонах раскрываются бутоны и пламенеют все новые и новые соцветия. А те, что отцвели алыми капельками с золотистой пыльцой, опадают на землю. В их чашечках хлопочут шмели и другие насекомые.
Коротка пора цветения, но сколько радости, умиротворения, эстетического удовольствия доставляет человеку, способному тонко чувствовать ток пробуждения, животворящую силу природы, богатство, гамму ее красок, всепобеждающую поступь волшебницы весны.
ТАМАРИКС
В пойме реки Джарджава, что в окрестностях Керчи, в мае зацветает тамарикс. Среди изумрудно-зеленого, еще не тронутого острой косой, разнотравья пурпурно-розовыми островками радуют взор небольшие кустарники красивого растения. Тонкие и гибкие верхушки ветвей усыпаны бисером соцветий, а в средней части – мелкими чешуйчатыми листочками. Я приблизился к одному из кустов в тот момент, когда налетевший с близкого моря ветер разметал метелки соцветий, словно розовую гриву сказочного коня.
Вспомнились прекрасные есенинские стихи о быстротечности жизни: «…словно я весенней, гулкой ранью проскакал на розовом коне».
Очень яркий, пронзительно грустный поэтический образ. Не знаю, растет ли тамарикс в среднерусской полосе России – на родине замечательного поэта, в «стране березового ситца»? Но на солнечной крымской земле это растение хорошо прижилось и даже, без помощи человека расширяет свое жизненное пространство. У тамарикса множество названий, отражающих его свойства, красоту и целебные ценности: бисерный куст, гребенщик, божье дерево, бисерник, калмыцкий ладан…
Судя по последнему названию, он облюбовал и знойные калмыцкие степи. Это удивительное растение по живучести, неприхотливости не уступает вербе. Поэтому часто заросли тамариска встречаются на прибрежных участках Азовского и Черного морей, на берегах озер, рек и прудов, вдоль шоссейных проселочных дорог и железнодорожных магистралей, в парках и скверах, а также на скудных почвах, где обычно выживают красноватые солончаки на выпаренных солнцем солевых отложениях.
За долгий период своей эволюции тамарикс приобрел свойство с помощью листьев избавляться от лишних солей, добываемых сильными корнями. Благодаря спартанским условиям, он отличается завидной стойкостью. Знатоки-ботаники утверждают, что если куст накрыть толстым слоем почвы или песка, то тамариск прорастет навстречу солнечным лучам. Успешно он выдерживает и другое испытание на живучесть. Если черенок / часть ветки/ бросить в озеро, реку, либо в любой другой водоем, то, зацепившись за почву или ил на дне или у берега, растение пустит корни, прорастет и пышно зацветет.
А вот огонь для тамарикса очень опасен и губителен, ибо даже зеленые ветки сгорают, будто сухие поленья. Зная это свойство, не следует туристам, любителям пикников и шашлыков, ради сиюминутных потребностей сжигать в кострах и мангалах красоту.
Шествие тамарикса по Крыму, а затем и по Украине, началось с 1921 года, когда его семена впервые были высеяны в Никитском ботаническом саду. Вскоре это красивое и полезное растение распространилось по полуострову, где в качестве дикоросов произрастают такие виды: четырехтычинковый, ветвистый и Гогенакера. Ученые-селекционеры для декоративного украшения парков, садов и скверов вывели гибриды тамарикса Гогенакера с белыми и тамариска Карелина с пурпурными цветками. В народной, тибетской медицине тамарикс используется в качестве лечебного профилактического средства от многих недугов.
Из его веточек заваривают чай, подслащивая тамариксовым медом. А еще раньше человека целебность растения оценили животные, охотно поедающие сочные ветки. Умельцы из гибких лоз изготовляют ажурную мебель, столики, кресла, плетут корзины и другие изделия, а из желтовато-белой древесины – изящные поделки.
Поэтому тамарикс может разделить печальную участь можжевельника и других ценных пород крымского леса, ставших источниками сомнительного бизнеса. Грех поднимать топор на эту красоту, дарованную и ныне живущим и будущим поколениям, природой.
Я прикоснулся к цветущей ветке, над которой трудились несколько пчел. Невольно возникло желание сорвать несколько унизанных розовым бисером веточек для букета, но вспомнил, что на Синайском полуострове и в странах Средней Азии это растение справедливо называют священным, и отвел руку. Под налетевшим порывом ветра гибкие ветви, словно в знак благодарности, склонили свои цветущие метелки. Свернув на узенькую тропу, я оглянулся – розовые гривы тамарикса стелились над зеленью уютной поляны, окаймленной белоснежно цветущим боярышником, листвой серебристого лоха и желтыми гроздьями акации.
СИРЕНЕВАЯ ПОГОДА
Каждому цвету – свое время, каждой ягоде – свой срок. Отпылали ярко красные тюльпаны и угасли, рассыпавшись на почве густо-алыми лепестками в накрапах желтой пыльцы. Будто замер костер, тлеющий последними угольками.
Печально склонив стебли, завяли желтые лепестки нарциссов. В палисаднике раскидистая ива сменила светло-зеленую прозрачную вуаль на густой, стекающий к земле, словно струи водопада, наряд…
Настал черед сирени. Заждавшись тепла, зрели под солнцем гроздья с фиолетовым отливом, вбирая в себя его энергию. И вот однажды под блеском утренней звезды распустились сиреневые хрупкие звездочки. В каждой из них еще до прилета первых пчел застыла сверкающая капля росы. И без усилий рождались строки, будто дарованные природой:
Размыты очертания и тени,
Дрожит, мерцая в утреннем саду,
Зеленый куст нечаянной сирени
В отчаянно сиреневом цвету…
Словно маленькое облачко заночевало в зарослях, первый луч солнца застал его врасплох… Иду по усыпанной желтым влажным песком тропинке, подмечая то один, то другой куст сирени. Согревают взор белопенные соцветия, распушившиеся на ветках кружевами. В свежее дыхание близкого моря пробивается тонкий аромат.
Она выстояла в студеную пору, выдержала обжигающие норд-осты и вот нежно полыхнула соцветьями.«Сиреневая погода сиренью обрызгала тишь», – строка из есенинской «Анны Снегиной», как в далекой юности, волнует сердце, навевает воспоминания о первой любви, о свиданиях. И каждая встреча с ней рождает теплое солнечное чувство.
Ветка сирени на согретом лучами граните обелиска, ветка сирени в тонких девичьих руках – символ торжества жизни, дань памяти воинам, знак величия и нетленной красоты.
«Имеющий в руках цветы плохого совершить не может», – в этом был убежден замечательный русский писатель Владимир Солоухин, автор лирических и эпических произведений «Владимировские проселки», «Созерцание чуда», «Время собирать камни», «Камешки на ладони», сонетов и других творений. И надо не только согласиться с этим философским и этическим высказыванием, но и постоянно следовать ему.
ГРОЗДЬЯ СИРЕНИ
В мае, когда отцвели абрикосы, миндаль, алыча, а за ними персик, вишня, черешня и яблоня, наступает пора цветения сирени. Растущая во дворах и палисадниках, она особенно на утренней зорьке или после дождя, блестя капельками росы и воды, сверкая звездочками соцветий, одаривая взоры людей, благоухает тонким ароматом.
Селекционеры позаботились о разновидностях и цветовой гамме этого удивительного растения, восхищавшего ни одно поколение поэтов, художников, музыкантов, создавших лирические строки, живописные полотна и рисунки, прекрасные мелодии
Проходя по одной из улиц на окраине города с одно и двухэтажными домами, с палисадниками под окнами, блистающими в лучах солнца. Среди цветущих кустарников смородины, жасмина увидел гроздья сирени белого, пурпурного и фиолетового цветов. Если бы они были в отдалении друг от друга, то это не заставило бы остановиться. Но разноцветные гроздья соприкасались.
«Наверное, какой-нибудь цветовод-мичуринец постарался и на одном подвое создал букет?» – предположил я. Но когда внимательно пригляделся, то увидел, что из почвы поднимаются три ствола, а вверху переплетаются ветвями, превратившись в единое творение человеческих рук и природы. Хотя версия об умельце-селекционере отпала, однако очарование от увиденной композиции не угасло. Наверняка, садовод поставил эксперимент, посадив рядом черенки разноцветной сирени, и эта задумка ему удалась. Я подметил, что при виде такой необычной композиции, словно букет в огромной вазе, прохожие замедляли шаг и их лица озарялись улыбками.
Мне припомнились строки из юности, когда под окном родного дома в одном из степных крымских сел в мае зацветала сирень:
Зацвела под окошком сирень
Распустила душистые гроздья.
И скользнула лиловая тень
По дымящимся звездам.
И припомнилось сердцу в тот час,
Что давно не могло позабыться,
Сквозь цветенье сияние глаз
Снова в душу сумело пробиться.
ЗА ОКОЛИЦЕЙ – МАКИ
Ранним утром, только первый луч солнца разбудил землю, я вышел за околицу села. Еще вчера, проходя по узенькой тропинке среди голубого овса, даже не подозревал, что поле преподнесет сюрприз. В дымящемся разливе овса кое-где густо вспыхнули угольками красные маки. В одном месте их было больше, в другом – поменьше. Словно еще осенью или ранней весной кто-то невидимый вытряхнул из сухих маковок черные семена. Это, наверняка, был ветер. Но даже в беспорядочном их цветении чувствовалась гармония красоты. Над полем пылало лилово-сиреневое зарево рассвета. Поле подступало к домам крайней улицы.
Из калитки одного из дворов выбежала девочка. Она остановилась, взмахнула ручонками. На светлой с льняными волосами ее голове трепетал розовый бант. Она, сама похожая на цветок, побежала к макам, расцветшим у края поля. В ее руке цветок к цветку увеличивался букет. Затем смело вошла в голубой разлив и метелки овса, касались ее плеч, а над поверхностью плыл ее бант. Понимая, что со всеми маками ей не управиться, девочка, держа букет головой словно факел, вышла на тропинку В ее руке полыхало, переливалось от легкого дуновения ветерка, пламя. И нежный, розоватый отсвет ложился на милое детское лицо.
– Смотри, пальчики обожжешь, – предостерег я, но девочка озорно рассмеялась:
– Они не горячие…
В ее глазах отразилась синь неба, восторг, присущий только детям, впервые открывающим для себя прекрасный и удивительный мир в гамме красок и звуков. Она побежала домой, чтобы поделиться своей радостью с матерью и подарить ей букет. На тропинку опустились несколько красных лепестков с черными пятнышками.
Из рассказов старожилов я знаю, что на этом поле более полувека назад шли ожесточенные бои наших воинов с захватчиками и земля была изрыта окопами, воронками от снарядов и мин. Мне на миг представилось, что капли пролитой крови проросли маками в память о тех, кто не вернулся с горячих полей сражений, кто отстоял родную землю. Благодаря им, мы живем, любим, радуемся солнцу, созерцаем красоту, трудимся и творим. А солнце своими лучами– спицами вышивало на голубом холсте овса яркие маков.
РОМАШКИ
В лазоревом небе, причудливыми грудами мрамора, остановились белые облака. В знойной высоте над зеленым колосящемся полем пшеницы заливались звонкоголосые жаворонки. По проселочной дороге, мимо поля шла девушка. Она беспечно глядела вдаль веселыми глазами, держа в руке букет васильков. Вдруг остановилась и, мимолетная тень грусти отразилась на ее лице. Она о чем-то размышляла, советуясь с сердцем. Потом сошла на обочину дороги, где среди зеленых стеблей травы росли белые ромашки. Осторожно сорвала цветок. Загадочно улыбаясь, тонкими пальцами принялась обрывать лепестки.
– Любит, не любит? – шептали ее капризные губы.
– Любит не любит?– слетали на ее светлое платье и загорелые колени невесомые лепестки. Она огорченно вздохнула и сорвала очередной цветок. Снова, затаив дыхание, продолжила гадать. Не обмани ее нежные чувства, подскажи ее сердцу, полевой цветок.
Сколько раз тебя брали ласковые девичьи руки, загадывая свое счастье, прося ответить на вечный вопрос: любит или не любит? Падали снежинками на траву лепестки, жёлтыми монетками светились головки смятых цветов, заронивших сомнения.
Девушка подняла сиротливый букет васильков, которые оробели перед трепетной красотою ромашек. Пройдя несколько шагов обернулась, глядя на разбежавшиеся в траве ромашки. Они показались ей маленькими балеринами из «Лебединого озера» Чайковского.
Вот, взявшись за руки, они плывут под звуки чарующей музыки. Она посмотрела на чистую, словно озерная гладь, синеву неба с изваяниями белых облаков и ей захотелось, чтобы эти облака, словно большие лебеди поплыли в дальние страны.
Вновь возвратилась к ромашкам. Бережно провела пальцами по лепесткам, но срывать не стала. Ей не хотелось нарушать картину, нарисованную воображением: белые лебеди и вечная музыка. Лицо озарила улыбка и она подумала: какое это великое счастье жить на земле, дышать прозрачным воздухом, настоянном на аромате цветов и трав, трогать руками ромашки. А любовь? Она придет как праздник, как награда за чистоту и красоту нерастраченных чувств.
Шла по дороге, неся букет васильков, девушка. Кто теперь скажет, что ромашка – цветок сомнения.
ТРОПИНКА
За околицей села, где вечером догорают алые закаты, вьется узенькая тропинка. Зимой она прячется под снегом, но люди все равно торят по ней цепочку следов. И весной, в пору таяния снегов, тропинка еще не приметна. А когда после оттепели пробьется к солнцу первая шелковистая трава, тропинка, как ручеек, входит, в свое привычное русло и бежит, маня в прозрачную даль. Неподалеку легла проселочная дорога, широкая и прямая, но сельчане чаще всего ходят по тропинке.
И она, благодарная за их признательность, зацветает по краям синеголовыми васильками и белопенными ромашками, а то вдруг нежданно-негаданно восхитит розовыми соцветиями дикого горошка.
Я и сам предпочитаю ходить по тропинке. Годы текут, а она остается неизменной. Каждое свидание с ней, как память о детстве, то светлой радостью, то щемящей грустью отзывается в сердце.
Чем притягивает к себе тропинка? Может, неброской красотой, что с давних времен придает очарование русским пейзажам, а может, желанием человека уйти от асфальта шумных городов поближе к природе.
Для многих сельских ребятишек тропинка, манящая за порог родного дома, стала первым притоком в полноводную реку, имя которой – Жизнь. Она уводила от дома и вновь через долгие годы разлуки возвращала к нему. Сколько она помнит встреч и расставаний!
Недавно я снова, после долгой разлуки, побывал на тропинке. Вечерело. После теплого летнего дождя капли поблескивали на стеблях поникшей и тронутой желтизной травы.
В каждой росинке пылало и тут же угасало пламя заката. Я искал следы той, чей ласковый облик и нежное имя не смогли стереть ни время, ни пространство. И это трепетное воспоминание согревало сердце.
Вдруг на фоне небосклона увидел двоих. Это были Он и Она. Сейчас и тропинка, и мерцающие в небе крупные звезды принадлежали им. Все повторяется в подлунном мире: и любовь, и счастье, и разлука…
СЛАДКА ЯГОДА
Середина звонкого быстротечного лета. Не за горами тот день, когда наступит осень – золотоволосая девочка с плетеным лукошком в руке. А пока лето еще напоминает о себе терпким привкусом смородины на губах, воскрешая картины детства.
Ранним утром, когда солнце медленно поднималось в золотистой дымке над горизонтом, я с друзьями отправлялся за смородиной . Малиновый свет струился на черепичных крышах села. Над ним огромной чашей было опрокинуто бирюзовое небо. В нем, радуясь простору, парили, щебетали и пели птицы.
Мы шли по лесополосе. Буйно цвела желтая акация. Ее сладковатый запах плыл в воздухе. Травы и цветы купались в чистой росе. Резали воздух прозрачными крылышками стрекозы, кружились над поздними соцветьями пчелы. Дикая роза огненно-красными лепестками пила росу. По соседству с ней разрослась кудрявая смородина. Зеленые ветки усыпаны тысячами сочных красных и черных ягод. В каждой бусинке отражается солнце. С щебетом и чириканьем лакомятся ягодами птицы.
До самого знойного полудня бродим в зарослях смородины. Горсть в лукошко, две – в рот, пока не появится оскомина.
Сладка ягода. Ее привкус и сейчас напоминает о родном доме, о звенящей мелодии крымского лета.
КОЛОКОЛ НЕБА
Посветлели, отодвинулись ранее дымчато-туманные дали. На востоке занялся рассвет. Горизонт и небосклон озарились малиновым заревом. Потом краски слегка посветлели, словно разбавленные художником на палитре. Солнце, красное, как созревшая мякоть арбуза, медленно поднимаясь, оторвалось от земной тверди. Яркие лучи полоснули по крышам домов, отразились от стекол окон, засияли на глади тихого пруда, застывшего светлым оком на околице села.
В это ранее утро слышу, как со стороны кузницы доносятся гулкие удары молота о наковальню. Потом разливаются перезвоны молоточка. Звуки переплетаются, образуя музыку кузнечного дела. Кажется, что торжественный звон исходит от высокого и огромного колокола неба. Словно тысячи серебряных колокольчиков запели от прикосновения солнечных лучей. И в унисон этой мелодии запело сердце.
Вхожу в раскрытые настежь двери кузницы. Горн пышет жаром, пылают красновато-лиловые угли. Вижу сосредоточенные лица кузнецов. Они увлечены работой – отковывают красную полоску металла. Под их точными ударами она обретает форму детали. Прошу одного из кузнецов:
– Откуй мне подкову на счастье. Мастер кузнечного дела дружелюбно улыбается, и я слышу в ответ:
– Запомни, каждый человек – кузнец своего счастья. Я благодарно киваю и выхожу на простор. Запрокидываю голову вверх, где, разрезая лучи солнца, парят гордые и сильные птицы. Наверное, для счастья нужны доброе сердце и сильные крылья.
СЕРЕБРИТСЯ КОВЫЛЬ
Вдоль откосов железнодорожного полотна, натянуты, как струны стальных рельсов, столько долгих лет живет в полосе отчуждения не тронутая плугом земля. Ранней весной, едва сойдет снег, зарождаются, а летом благоухают, раскинувшись пестрым ковром, цветы и травы.
Осенью полыхают багряно-желтым костром, сгорая, чтобы со звоном капели возродиться вновь. Извечный круговорот жизни, подобный восходу и закату солнца. Но всегда неповторим, ярок, многолик и неожиданно радостен…
И снова ясноликий июнь бредет по проселкам и травам. В открытые окна вагона поезда-тихохода на участке от Семи Колодезей до Керчи ветер приносит пряные запахи степи. В пологие склоны косогора вросли, словно разбросанные рукой Геракла, мшисто-зеленоватые и серые камни. Они похожи на овечью отару, прилегшую отдохнуть. И вдруг впереди… Озеро? Нет, не озеро – засеребрилась поляна. Ковыль – верный спутник степи – низко стелется, блестящей ртутью растекается по земле. Ветер словно гребенкой приглаживает струящиеся нити. Все другие травы и цветы отступили перед ковылем, не дерзнув яркими красками нарушить его разлив. И поэтому поляна светится, как зеркало озера, окаймленного разнотравьем. Ветер ласкает седые пряди.
То там, то здесь, словно исполняя танец маленьких лебедей, рассыпались на лугу хрупкие ромашки – балерины. Плетется, цепляясь усиками за колючие ветки шиповника с лиловыми цветками, розовый душистый горошек. Вижу, как пчеловод обкашивает траву в зарослях дикой смородины и шиповника. Трава веером рассыпается под узким лезвием косы.