Пасется часто на крестьянских грядках.
– Не потерплю овцы паршивой,
Прикрою ваш базар блошиный.
Того, кто на меня начнет стучать,
Могу калекой сделать сгоряча.
Быка одним ударом убиваю,
Поэтому шутить я не желаю,
– предупредил майор строптивых. —
Не допущу торговли я без ксивы
Сбор рыночный лишь мне платите,
А, если нет, то к всем чертям валите!
Нет у него с поборами проколов,
Не ведает он совести укоров.
Вздыхают продавцы: «Ведь это рэкет.
Когда майор за произвол ответит?
В прокуратуру сообщить, аль в суд?
За клевету, пожалуй, загребут.
Майор, ведь не сержант, а шишка.
По всем местам наставят шишки.
С быком бодаться, лишь себе дороже.
Авось свинья не съест и Бог поможет».
С тугою холкой, сытый, гладкий.
Он пожинает бабушкины грядки.
И бизнесом, как оком, дорожит,
Под "мухой" пребывая он кричит:
– Я научу вас Родину любить!
ФЕДОТ И МАРЬЯ
Живет на хуторе аборигенов пара:
Дед Федот, да баба Марья.
Он – мастер золотые руки!
Изготовляет стулья, прялки, втулки,
Столы, шкафы, серванты и комоды
Из дерева любой породы.
Ведь инструментом, отродясь владеет,
Заказ клиентов выполнить умеет.
Всегда оригинален эксклюзив,
Удобен, прочен и красив.
Но этот бизнес вшивый, блоший,
Лишь жалкие приносит гроши.
Он часто для души творит
И щедростью своею знаменит.
А на досуге пару коз пасет
И молочко целебное он пьет.
Девятый у десяток разменял,
А смерть его боится, как огня.
Супруга лет на пять моложе,
Ведется себя Федота строже.
Исправная хозяйка Марья,
Два сапога, считай, что пара,
Ест хлеб и молоко она недаром.
Не без привычного зазнайства
Хлопочет баба по хозяйству.
От голода, как хомяки, опухли.
Лишь остается брагу бухать.
Зажиточных в селе нет стариков.
Перевелись давно стада коров.
Уныло, одиноко бродят куры
И без работы каждый злой и хмурый..
Задумался Федот о смысле жизни:
Года летят и на исходе тризна.
«Коль обращаться в скорбные конторы,
То раньше срока в гроб загонят.
Коммерция для них, всего превыше.
На джипах и каретах рыщут.
Покойников повсюду ищут,
Того гляди, что вломятся в жилище.
Чтобы срубить побольше денег,
Клиенты им нужны для погребения.
Тому радеют, кто на издыхании,
Вперед готовы вынести ногами.
Эх, в старости удел простой:
Сиди и жди, когда придет косая
Косою острой злобно сотрясая..
Не убежать, костлявая догонит.
Душа трепещет, сердце ноет.
В глуши, когда случаются несчастья,
То «Скорая» опаздывает часто.
У медицины – вечный дефицит.
Не белый ангел, черный прилетит.
И то, сказать, пожил и хватит, будя,
Пусть дальше лямку тянут люди, —
Давили думы тяжкие Федота
И принялся с азартом за работу.
Рубанком доски он стругал:
«Я сам себе клиент и ритуал.
Негоже, что сапожник без сапог.
Добротный изготовлю гроб».
Чтоб лишних не было хлопот,
Через неделю изготовил гроб.
С узорною резьбой и фурнитурой,
Себя считая важною фигурой.
Чтоб в час последний и печальный
Не били, как кувалдой в наковальню,
Не загоняли гвозди молотком,
Гроб превратил он в мини-дом.
Пристроил крышку на навесы
И плавно закрывается, прелестно.
Покойника ничто не потревожит,
А бережно и очень осторожно
Его от света белого закроют,
Чтобы не услышал музыки и воя.
Когда душа из тела – вон,
То будет он в гробу, как фараон.
Конечно, пирамиду не построят,
Ведь он мужик– создание простое.
Чтоб не попасть с изделием впросак,
Он гроб лебедкой поднял на чердак,
От глаз чужих подальше спрятал,
А то решат, что от маразма спятил.
– Скажи-ка, Марья, почему Степан
Вокруг тебя танцует, как баран.
Подмять и насладиться хочет,
Отлично вижу, не ослепли очи?
– Да, кофе и бананом угостил,
Признался, что страдал, любил,
Когда была я юной девой.
Эх, сколько зим и весен пролетело.
Стихи читал, конфетой угощал,
Любить меня до смерти обещал.
И в этом нет нисколечко греха,
Ведь много кур у Пети-петуха.
Степан на пять годков тебя моложе
Ишо стоит и хочется, и может.
– Бесстыжие набью вам рожи.
Тебе по тыкве глупой врежу,
А Степке-хахалю прибор отрежу.
Кастрирую блудливого кота,
Мне надоела ваша срамота.
И не позволю наставлять рога,
Держись подальше от греха.
Коль для тебя он шибко сладкий,
То к черту, забирай свои монатки! —
В сердцах Федот воскликнул
И головой седой поникнул.
– Я пошутила, Федя не серчай,
Дров сгоряча, гляди, не наломай.
Степан, как мячик, скачет,
Хотел бы, да женилка не маячит…
– Огорчена, откель ты знаешь,
Наверно в баньке с ним гуляешь,
Когда козу Анфису я пасу?
Я ваш роман на щепки разнесу.
В глаза мои, лукавая, гляди,
По сторонам зрачки не отводи.
– Угомонись же, наконец, Федот,
Мне не грозят зачатие и аборт.
Ты ревностью меня давно извел,
Как тот бодливый с бородой козел.
Не забывай, что Степка офицер,
Тебя возьмет он на прицел.
– Я постою за честь, в отместку
Возьму топор или стамеску.
– Хочу, чтоб ты не тосковал,
Как в юности страдал и ревновал,
Люблю я маскарад и карнавал.
Ведь молодые годы погубил.
С азартом мял, а если и любил,
То, словно серый волк кобылу,
Оставив рыжий хвост и гриву.
А сам ходил под мухою «налево»
К Марине, что внезапно овдовела.
– Кто всуе старое помянет,
Того придавит камень, —
Сказал Федот сурово. —
Не начинай чесать по новой.
Притихла, оробела Марья,
Ей подсказала старческая память,
Что будет шибко бита,
Когда Федот сердитый.
Она убеждена: кто не грешил,
Тот, как затворник, скучно жил
Без радости, без пылкой страсти,
Не ведая блаженства счастья.
Ее супруг такого мнения,
Кутил, гулял без сожаления
Где бабы, самогон, гитара.
Как говорят, два сапога, что пара.
Глазами часто хлопая, как жаба,
Приревновала деда к гробу баба.
– И для меня ты смастери такой же,
Не тесный, а просторный и хороший, —
Велела Марья твердо, властно, —
Ведь неизбежны впереди несчастья.
А может, изготовишь гроб двухместный,
Когда умрем, лишь Господу известно.
Вдруг ненароком в день один
Мы Богу наши души отдадим?
Пока еще шевелимся, здоровы,
Но надо быть и к трауру готовым.
– Зачем нам кликать горе?
Тебе он тоже будет впору.
Гроб, почитай, что общий наш.
Коль первой, Марья, дуба дашь,
То место уступлю тебе охотно, —
Федот ответил с нежною заботой. —
Пока есть силы и еще здоровый,
Себе «тулуп» я изготовлю новый.
Однажды ловко в домовину,
Она легла, расправив спину.
Удобно в нем без дум лежать.
Трепещет в теле кроткая душа.
Закрыла очи: «Как в раю,
Там не подачку, пенсию дают
И соловьи в кущах поют…»
Федот приблизился неслышно,
Накрыл старуху крышкой.
– Спасите! – завопила баба,
И .резво выпрыгнула жабой. —
Ах, старый пень, поди, рехнулся,
Али не с той ноги проснулся?!
Гроб нравится, но уходить не хочет,
Лишь суетится и хлопочет.
Без дела не пустует тара,
Став филиалом частного амбара.
Хранят в нем просо и пшеницу,
Что недоступны ни мышам, ни крысам.
Не саксаул, а аксакал Федот,
Ведь смерть его боится, не берет.
И Марью ловко избегает тоже,
И лишь тоска и старость гложут.
Поныне гроб на чердаке стоит
Как талисман, он стариков хранит.
И часто, зорко глядя в оба,
Они взирают в чрево гроба,
Гадают, будоража нервы,
Кто в ложе заберется первым?
ЗЛОБНЫЕ СОСЕДИ
Соседи жили, как собака с кошкой.
Чтоб в дом к врагу беда пришла.
Показывали кукиши в окошки.
Слепили, выставляя зеркала,
Возненавидели друг друга
И бушевала над домами вьюга.
Тому причиной старая межа,
Она мешала новым рубежам.
Чиновник над землею властен
И «нахимичил» он с кадастром.
Не получил на лапу он «капусту»,
И отомстил коварно, гнусно.
По геосъемке наложение участков
И отвернулось от соседей счастье.
В суд обратились для порядка,
Судья, с ответчика взяв взятку,
В глухой тупик загнал задачу,
Поэтому грызутся по-собачьи
Петр со Степаном, Клара с Дуней,
Держа в карманах постоянно дули.
Чтобы заслон поставить злу,
С печей ссыпали на межу золу.
А в церкви зажигали свечи,
Суля болезни, порчу и увечья.
Проклятия насылали, кары,
И каждый уверял, что правый.
Да, острая коса нашла на камень,
И дружбу не приемлет память.
«Чем насолить? – томилась Клара.
Припоминая тайной мести кары. —
Какую Дуньке подложить свинью,
Чтоб землю возвратить свою?»
Вдруг осенила, завлекла идея,
Она воспрянула душой радея.
Во двор чужой летней ночью
Украдкой пробралась, на ощупь.
Сортир не заперт, вот удача
И бросила в «очко» три пачки
Дрожжей, чтоб забродили
Не в бочке с суслом, а в сортире.
А в полдень солнышко пригрело,
В сортире взбухло, закипело
И поползли фекалии наружу.
По запаху Степан их обнаружил.
И прибежала Дунька: Караул!
А ветер «ароматом» в ноздри дул…
Жильцы села сбежались на потеху
И было много прибауток, смеха
На Клару сразу пало подозрение,
Степан и Дуня думали о мщении.
Приехал, кстати, взрослый внук,
Их гордость – кандидат хим-наук.
Зловонный он учуял быстро запах,
Услышав жалобу, заохал и заахал.
И заявил решительно и метко:
– За эту пакость им ответим.
И будет адекватным наказание,
Недаром в вузе получил я знания.
Коль грубо наша честь задета,
То применю я радикальный метод.
Для замысла необходим карбид,
Конечно, он слабей, чем динамит,
Но не простим позора и обид.
Соседи – ненасытные утробы,
За землю будут воевать до гроба.
В народе накопились гнев и злоба.
Как истуканы, веруют в ТВ
И возникают вавки в голове.
Кликуши, гопники, невежи
Не правду-матку, ересь режут,
Народ давно за стадо держат.
Когда успехов и прогресса нет,
Сознание отравляют ложь и бред.
– В полицию нам лучше обратиться?
– Нет, это предложение не годится, —
Внук твердо возразил Дуняше. —
Полиция теперь уже не наша.
Режимное оберегает зорко зло
И рыщет, чтоб срубить себе бабло.
Нам не поможет, для себя дороже.
За хлопоты с вас взыщут мзду.
Чтоб на погоны получить звезду,
Готовы фараоны на подлог.
Не нужен нам ни царь, ни Бог.
Вас на допросы затаскают лихо,