Пошел я в 36 отдел, меня вписали в Сов. Секр. эскизный проект на силовой антенный гиростабилизатор ракеты системы ХХХХ. Одна из глав там была посвящена теории гиростабилизации. Через месяц я во всём, что там было написано досконально разобрался. Отправная точка у меня появилась, и я в течение нескольких месяцев расписал все дифуравнения для случая стабилизации антенны на ДУС-ах и гидромоторах.
(Сегодня 30 апреля 2008г. Завтра уезжаем с Юлей на дачу в Холщевики. Компьютер оставляю в Москве, т.к. времени там писать не будет, а главное, без блока бесперебойного питания работать там на РС опасно – часто внезапно могут отключить питание.
Перерыв! Скорее всего, до осени, если всё будет хорошо!)
До этого Лев попросил меня сделать расчеты САР на мощных гидродвигателях для ОПУ имитатора радиоизлучателя. Излучатель должен был стоять во втором фокусе стенда, имитирующего небосвод. (Специально был построен огромный зал, куда и поместили эллипсоидный имитатор небосвода). В первом фокусе ставилась ГСН ракеты. Мечтали проверить динамику слежения ракеты за целью.
Тогда мне пришлось быстро освоить азы, (именно азы, как я убедился очень скоро) САР и, в частности, с гидравлическими двигателями, как исполнительным элементом. За полгода (много времени ушло на освоение «азов») я нарисовал подробную структурную схему, провел все расчеты на устойчивость и точность, система была изготовлена и испытана. На первых пусках внешнее кольцо ОПУ закачалось, пришлось немного порезать коэффициент усиления, т.к. конструкторы дали мне заниженную цифру её веса и момента инерции. Здорово мне тогда помог в проектировании и на испытаниях полковник Петр Петрович Гараев, он вел работы на первом фокусе. Светлая голова, умное, всегда спокойное лицо. Как тактично он обращался со мной, хотя и видел мою «сырость» вначале работы – осваивать-то азы пришлось по книжкам, а там не все сразу схватишь. (Здесь мне здорово пригодился опыт работы с книгами, приобретенный за время учебы в институте). Светлый его образ сейчас еще стоит у меня перед глазами. (Восторженные отзывы о нём я слышал неоднократно и от А.А. Ипатьева ‑ «Сашечки», как зовет его Юля с первых шагов знакомства в 1975 г.)
За эту работу вся лаборатория Поздняка получила огромную премию и мы дружно на неё отпраздновали успех. Я тогда получил двойной оклад(!) и купил Зине шубу из искусственного меха, они тогда только появились. Праздновали принципиально только с армянским коньяком 5*, а закусывали жареным сайгаком с Балхашского полигона – Лев организовал привозку. Коньяк пили фужерами! Я – первый раз! (За год до этого в лабораторию зачем-то прислали на должность ст. инженера армянина, звали его Асатур Саркисович, очень симпатичный внешне человек лет 50-ти, густая шапка полуседых волос, говорил всегда спокойно, с небольшим акцентом, от разработки чего-либо по тематике лаборатории он был страшно далёк, но сайгака он приготовил блестяще. Праздновали у него в квартире, где-то вблизи метро «Аэропорт»). Что он у нас делал, я не знал, но на работу он приходил регулярно).
С проектированием гиростабилизатора мне пришлось здорово повозиться. Это оказалось на порядок сложнее САР для ОПУ. Пришлось глубоко «погрузиться» в теорию! Создать структурные схемы гидротракта, гиротракта, состыковать их с учетом возмущающих воздействий, просчитать динамические ошибки стабилизации за счет динамических ошибок ДУС-ов. Кошмар! Просчитав всю систему, я всю её промоделировал на малой аналоговой ЭВМ, поставил весовой имитатор антенны на прокачной стенд на гидравлике и замкнул систему! Много возился, чтобы добиться динамических ошибок, похожих на ошибки, близкие к ошибкам силовой стабилизации, но так и не получилось! ДУС-ы имели маловатую частоту среза, а другие 36-ой отдел не делал. (ДУС-ы я взял у них от автопилота ракеты система ХХХХ).
В работе мне всегда помогали три техника. Один (Вадим), был умный, но лентяй, все, что я ему говорил, делал не сразу – ходил, думал, а потом делал очень хорошо, но по-своему. Другой, Олег Журавлев, был беспрекословный трудяга, а третий, Юра Прядкин, был мастер спорта по боксу, красавец, вылитый Ив Монтан, выше меня на голову, 1925 г/рожд. Во время войны был авиационным механиком, мáстерски владел слесарным делом и гидравлической системой самолёта. Когда я занимался защитой контактов реле, он припаивал контакты из любого драгметалла к ламелям реле, а когда я начал заниматься гидравлическими делами, Юра смонтировал и обслуживал гидрокомпрессор высокого давления. Олег и Юра были мои первые студенты вечерних институтов, защитившие дипломы под моим руководством, и оба на отлично. Юра тогда мне подарил большую логарифмическую линейку в знак благодарности. Это он приобщил меня к байдарочному спорту. Запомнилась его аббракодабра: «Бойз, бойз оф Эмерика, бибиси энд корпорейшн, кэпэсити, эбилити!». Это он собрал услышанные от меня английские слова, которые я иногда произносил вслух, в одну изящную фразу – мне иногда приходилось делать переводы с английского статей по тематике работы. Утром, когда он приходил на работу, зачастую хватал меня в охапку, поднимал, прижимал к себе и спрашивал: «Ну, как дела, Шэф, какие будут приказы?».
2.3.3 Аспирантура. Переход в теоретический отдел. Первые шаги в новом коллективе.
Весной 60-го года Лев предложил мне подать заявление на прием в аспиранту. «С темой определимся ближе к осени», сказал он. Григорий Григорьевич Григорьев, начальник аспирантуры тогда был, заявление принял, и в июле начались лекции: ТАР (Атом Аваев), философия (Бурхард), английский (Елена Ивановна Травинская). На ТАР я понимал почти всё, но видел, что контингент слушателей, в основном мне незнакомый, теоретики из 41-го, 30 и 31 отделов, стоят на голову выше меня в этих вопросах. Я даже не знал, что существуют какие-то теоретики – система секретности на предприятии п/я 1323 работала без сбоев. И мне стало как-то не по себе – я себя считал уже крупным специалистом в области теории автоматического регулирования. Вскоре я понял, что сильно заблуждался.
Лев, видя моё замешательство, сказал, что мне надо переходить в теоретический отдел, и он это может устроить, начальник теоретической лаборатории ОКБ-31 к. т. н. Владимир Григорьевич Цепилов, его друг, и он уже с ним переговорил. Я согласился.
Цепилов меня пригласил, расспросил, чем я занимался у Поздняка, сказал прямо мне в глаза, что я очень, очень «сырой», но он меня берёт, чувствуя во мне большой потенциал и огромное желание освоить вопросы проектирования ракетных комплексов, в частности, формирования систем наведения, чем и занимается его лаборатория в теоретическом СБ-311, которое возглавлял тогда полковник, к.т.н. Виктор Константинович Крапивин. После разговора с Цепиловым, я понял, что делаю очень рискованный шаг, но решил не отступать!
И в конце августа 60г, после отпуска, я приступил к работе в лаборатории Цепилова в той же должности ст. инженера, что и была у Поздняка.
В середине августа 60-го года я предложил одному своему товарища из соседнего отдела, звали его Володя, съездить на а/м вывести из деревни под Вереёй моего друга с семьёй ( Зининого знакомого по техникуму), Жору Гаврилюка. Там он снимал у пасечника комнату на все лето. Володя с удовольствием согласился – он только получил права и желал куда-нибудь подальше съездить. Тогда только-только начали давать на прокат машины. Подсчитали расходы, получалось экономически выгодно. Он взял на прокат «Победу» и в ближайшую субботу, рано утром мы выехали. По Минскому шоссе.
Отъехали от Москвы около 30км, начал накрапывать дождичек. Едем неспеша и видим, что нас обогнала на 21-ой «Волге» женщина. Мой водитель не смог простить эту обиду, нажал на газ и быстро её оставил позади. Дождь усиливался. Но «Волга», обладая 100-сильным мотором, оскорбилась, наверно, и, сделав нам ручкой, обогнала нас второй раз. Мой друг совсем потерял голову и помчался за ней. Спидометр показывал уже около сотни, когда правое переднее колесо машины чуть съехало с асфальта на песок обочины. Мгновенно машину развернуло, поставило на ходу поперёк дороги. Судорожные вращения рулём привело к тому, что машину вынесло задом на встречную полосу, некоторое время нас несло по ней и мы задом на большой скорости делаем кувырок через голову по траектории с промежуточным ударом об землю. Перелетаем левый кювет и становимся опять на колёса. В полете мотор заглох почему-то. По времени этот кульбит занял не более 3-х секунд, я даже не успел испугаться. Мы были практически невредимы – у меня был чуть травмирован правый локоть, а у Володи – небольшая ссадина на лбу.
Вышли из машины легко, двери не деформировались. Немного помятыми оказались переднее правое и заднее левое крылья. Крыша была невредима. Я предложил Володе завести машину. И она завелась! Примчались инспектора ГАИ, поздравили нас с удачным полетом, составили протокол, дали нам какую-то справку, что мы уже в протоколе, и мы самостоятельно на малой скорости выехали дорогу. Решили продолжить путь к намеченной цели, до которой осталось около 40км. Больше 30км/час машина не развивала, но ехала устойчиво, не глохла.
Приехали, Жора очень обрадовался – он нас не ждал. Хозяин угостил нас свежим медом, загрузились по самое некуда, и поехали потихонечку обратно. По дороге нас пару раз останавливали на постах ГАИ, но тут же отпускали. Без приключений вернулись в Москву. Машину Володе починил его родственник за несколько дней, и он без замечаний сдал её на базу. (Уже в 80-ых годах, когда у меня появилась своя «копейка», я понял, какой прочной была конструкция «Победы» по сравнению с «Жигулями!).
А лекции по английскому я посещал с большим удовольствием. Здесь я был на голову выше всех. Заметил там
ну очень красивую женщину!
(Фото. Снимок 1961г).
А фигура – 90х60х112!
(цифры получены в 71 году).
Сердце у меня почему-то ёкнуло, но я себя сдержал, т.к. любил Зиночку, несмотря на произошедшее в 57 году. ( Слово-то Зина держала!). Иногда, на лекциях Травинской, она подхихикивала надо мной, видя, как с большим интересом, «самозабвенно, я старался повторить произношение английских слов за Е.И.».
(
C
лова Юли, подсказанные мне, когда я писал это место).
И когда я перебрался на 7-ой этаж 16-го корпуса, к теоретикам Цепилова, я её там встретил! А фамилия её ‑
Морозова Юлия Александровна. (В 1973г она стала моей законной женой!
–
Подробности в своё время!).
В сентябре начались экзамены в аспирантуре. Философию и английский я сдал на отлично, каждый экзамен мы отмечали обязательно в каком-нибудь ресторане вместе с преподавателем и некоторыми членами экзаменационных комиссий.
А на последнем экзамене, по специальности, произошло нечто мне до сих пор непонятное! Я попал к д. т. н. Илье Григорьевичу Раппопорту, ведущему теоретику 41 отдела. По билету я все ответил вроде бы хорошо, на вопрос «охарактеризовать систему второго порядка астатизма, я ответил тоже правильно («основной признак – двойной интеграл в передаточной функции в знаменателе»). После того как все проэкзаменовались, объявляют результат – у меня тройка!
А это отвал от аспирантуры! Я был ошарашен, но спорить не стал. Чуть позже я понял, что Раппопорт шестым чувством учуял мою «сырость» и сделал верный шаг.
Больше попыток поступить в аспирантуру я решил не делать до тех пор, пока не почувствую себя уверенно во все вопросах ТАР. (Позже подтвердилось, что я овладел тогда только сотой частью этой науки).
Цепилов определил меня в группу Радика Ханнанова, задача которой в то время была разработать оптимальный алгоритм фильтрации информации радиолокатора канала цели системы поражения баллистических целей ХХХХХ, которую начала разрабатывать лаборатория недавно.
Радик – гениальный татарин, физтеховец, на полголовы выше меня, блондин плотного телосложения, поговорил со мной, понял, что я не знаю даже что означает это мудреное слово «фильтрация», дал мне тонкую желтую книжечку, автор американец Калмэн, и сказал, чтобы я её изучил.
И начал я её изучать! Ну ничего не ясно было, т. к. она была написана не для инженеров, а для людей, владеющих мало знакомыми для большинства инженеров такими разделами математики, как теория матриц, теории вероятностей, теория случайных процессов и еще не менее десятка других теорий, включая теорию управления ракетами, о которых я не имел ни малейшего понятия. (Где-то позже я прочитал: «желтый Калмэн – это смерть для инженеров!»).
Я Радику сказал, что мне надо время, чтобы хотя бы вчерне познакомиться со всеми этими теориями не менее года. Он ответил: «Бери столько, сколько тебе надо и расти «над собой»». Заодно изучи АЛГОЛ и ФОРТРАН, скоро пригодятся. Цепилов мне о тебе сказал много хороших слов, ты справишься, хоть тебе будет очень, очень трудно. Поможем, обращайся». Мы с ним быстро подружились.
Здесь надо сказать, что 90% состава лаборатории были выпускники физтеха, мехмата и физфака МГУ и ЛГУ! Большинство было моложе меня лет на шесть…..десять. Это они были непосредственными создателями контуров управления и стабилизации ракет, стоящих уже на вооружение систем ПВО страны (25, 75, 125), прошли полигонные испытания и модернизацию этих систем. Некоторые повоевали в Египте в качестве консультантов-специалистов в войне против Израиля, получили ордена из рук самого Насера! А сейчас трудятся над созданием контура управления ПРО-системы С-225 и созданием её цифровой матмодели на БЭСМ-6 в вычислительном центре отд. 42 и КИМС на полигоне Балхаша на ЭВМ 5Э92Б совместно с боевыми программистами Князатова-Савельева. Вскоре мне стало известно, что
ракетой комплекса С-75, контур наведения которого разработала лаборатория Цепилова, был сбит в районе Свердловска (сейчас Екатеринбург) высотный самолёт-шпион американцев У-2, пилотируемый Пауэрсом 1-го мая 60-го года. Летел он на высоте 20 км!
Кошмар в кубе! Куда я попал со своей «морской физиономией» после окончания электромеханического факультета Заочного Энергетического института по кафедре электрические машины и аппараты? Хоть и учился я на отлично и на совесть. (На кафедре мне предлагали даже пересдать единственную тройку по начерталке и получить красный диплом). Да и поработал я очень плодотворно у Поздняка.
И я прочно засел. Не на того напали! Моряки, также как и русские, не сдаются и не пасуют ни перед какими трудностями! Даже когда тонут.
Отношение ко мне в коллективе сложилось очень тёплое, т. к. все видели моё нечеловеческое упорство освоения абсолютно незнакомого материала. А кличку мне дали «моряк».
Юля Морозова
иногда подойдёт ко мне сзади, вздыбит мне волосы на макушке, загадочно улыбнётся, и спросит: «Ну, как дела, морячёк?», ухмыльнётся и уйдёт в соседнюю комнату к себе на рабочее место. Она была одним из сильнейших теоретиков не только в лаборатории, но и на предприятии! И я чувствовал, что она меня тоже уважает. По её иногда печальному взгляду я предположил, что у неё какие-то житейские проблемы, но на контакты по этим вопросам я не позволял себе выходить – у меня были Зина и сын Сергей! (Фото). «
Ша»,
как говорила моя мама, «
Запрет!»
–
сказал я себе. И до 71 года ни с Морозовой, ни с какой-либо другой женщиной контактов, кроме как общечеловеческих и по совместной работе, я не имел. А про то, что было в 57 году и про наш договор с Зиной, я забыл. Замечу, что кроме Морозовой в СБ было еще несколько ну очень видных красавиц-теоретиков, таких ,как Пичугина, Лавровская, Кочурова, Виноградова, Генерозова. Но Юля была красивее всех.
Хорошо помогал мне в освоении практически всех теоретических вопросов высочайшего уровня профи, физтеховец, самородок из деревни Белоомут (на Оке) Людвиг Васильевич Колесников, (я ему присвоил подпольную кличку «Репа»).
Простой русский парень-блондин с красивой русской круглой с конопушками физиономией. Чувствовал, что уважал он меня. Наверно за упорство, оригинальность мышления и иногда неординарные высказывания и оценки. ( Вспомнил, что особенно ему понравилась моя математическая оценка одной очень некрасивой сотрудницы какого-то отраслевого отдела: «женщина нулевого приближения»). А недавно совершенно случайно он говорил со мной по телефону, сказал, что помнит меня и сказал, что завидует моей боевой(?) биографии и хочет меня повидать и продолжить дружбу – расстались мы в 75 году, когда мы с Юлей ушли в «Луч» по приглашению генерала Н.Н. Шахонского для разработки системы самонаведения ПРО с лазерной ГСН. Подробности об этом несколько позже. Правда, были две мимолетные встречи – в самолёте, году в 78, и второй раз в метро.
За время работы у Цепилова мы с ним написали и опубликовали ряд статей, в основном по «оптимальной фильтрации». Несколько раз я был у него в гостях на московской квартире и в деревне, где удачно поохотились на зайцев).
В теоретической лаборатории я проработал 15 трудных лет!
2.3.4 Трудные шестидесятые, смерть любимой тёщи, развод с Зиночкой. Начало дачной эпопеи
2.3.4.1 Подготовка к работе на полигоне и спортивные «успехи»
Осенью 62 года Цепилов сказал, что мне пора приступать к конкретной задаче – подготовке к работе на полигоне, а именно, к отладке там боевой программы блока наведения противоракеты на баллистическую цель – блок БН, написанную программистами отдела боевых программ. Алгоритм этого блока, написанный теоретиками еще до моего прихода в лабораторию, был очень сырой и программисты требовали постоянного присутствия при них как в Москве, так и на полигоне, теоретика для оперативной корректировки алгоритма.
На полигоне, помимо работ на технологических площадках отраслевиков и тематиков, шла комплексная отладка на ЭВМ 5Э92-Б КИМС-а (комплексного имитационно– моделирующего стенда – основного инструмента для априорной оценки точности наведения противоракеты на цель). И там тоже нужен был постоянно теоретик. И желательно мужик, и желательно с хорошим здоровьем – полигонные условия слабые долго не выдерживали. Летом – жара за 40 в тени, зимой – тоже за 40, но уже мороза. В общем, Казахстан, дикий край! (Там я впервые увидел на воле верблюда и на нём – казаха).
И Цепилов выбрал меня. Думаю, что в разговоре с Позняком о моей кандидатуре, он именно эту работу для меня имел в виду, т.к. большинство теоретиков в лаборатории были красивые и очень красивые лица женского пола, априорно не приспособленные к суровым полигонным условиям. И не жаждущие покидать Москву. За исключением Ю. А. Морозовой! Крепкое здоровье отражало её лицо. (Когда отмечали в лаборатории её сорокапятилетие, Марат Аваев написал в её поздравительной открытке: Пусть вечно будут щечки розовы у нашей Юлички Морозовой!).
И я приступил к проработке этого сырого (очень сырого!) алгоритма.
Форменным образом вгрызался в эти сырые, наполовину готовые частные алгоритмы и в их теоретические основы. Подходил к исполнителю-создателю частного алгоритма и беседовал с ним. До тех пор, пока мне (и ему!) не становилось ясно до предела суть задачи. И это всё сопровождалось беспрерывным изучением и освоением новых для меня теорий. Напряжение было примерно такое же, как в годы учебы в институте или даже больше!
Вскоре я понял, что скоро могу сойти с ума, если не приму экстраординарных мер для снятия напряжения с мозгов и восстановления стремительно убывающей моей спортивной формы. Для меня это мог быть только спорт! Ни дня, ни вечера без спорта!!! А это означало: утром – на канале зарядка до пота и в воду (летом!), по выходным – байдарка (летом), зимой – лыжи, в майские праздники – поход на байдарке по какой-нибудь подмосковной реке, в отпуске – летом дальний поход на байдарке, зимой – дальние походы (по путевке или без неё) на лыжах. И я начал жить по этой программе, сочетая напряженную работу по доводке алгоритма блока БН (с 08-30 по17-30 по будням) и спорт в остальное время. Не упускал возможность приобщить к этому режиму Зину и Сергея. Как летом, так и зимой.
Так продолжалось целых 4 года до начала работ на полигоне. В конце 66г алгоритм был почти готов, группа Люды Кочуровой включила его в свою упрощенную матмодель в вычислительном центре предприятия и начала получать на БЭСМ-6 обнадёживающие результаты по точности наведения ПР на неподвижную точку. Цепилов сказал «Пора!».
А весной 61г я купил самую дешевую байдарку, она называлась «Прима» (Латвия делала), и на майские праздники первый раз спустил на воду, кажется на Пахре. Летом, в выходные с Зиной прошли на байдарке по Москве-реке. Выяснилось, что для успешного плавания на этом плавсредстве нужны сильные руки. В отделе была гиря на 16кг. А в соседнем отделе – на 32 кг. Во время обязательной зарядки на работе в 11 и 15 часов (по15 минут) я к ним прикладывался. Через полгода довел двухпудовку до110 жимов правой и 100-левой рукой – приблизился к рекорду самого сильного человека среди теоретиков, Володи Добряева – 120 жимов.
В СБ была футбольная команда. Ребята меня приняли и после первой же игры зауважали. По-прежнему я встал на тройку – центральный защитник. Во время одной игры (62г) я подпрыгнул за мячом, а опустился на какую– то неровность. Голеностоп подвернулся и….растяжение связок! Было больно, конечно. Пробюллетенил 2 недели, а чувствовал эту травму еще несколько месяцев. Конечно, в это лето в футбол я не играл. Но один забавный эпизод произошел, когда я ещё был на бюллетене и нога еще болела. Примерно в 22-30 я, хромая, пошел встречать с трамвая Зину. Она тогда ещё училась на вечернем отделении Энергетического института. Было темно, фонарей на улице Циолковского, где мы тогда жили в д. №8, тогда не было. Идём «под ручку» домой по тротуару. Навстречу шагают три парня, и когда мы расходились, они грубо толкнули Зину. Я среагировал мгновенно! Нагнулся, нашел на земле на ощупь какую-то палочку и с воем бросился на них. Догнал, одному расквасил морду, и они бросились убегать. Я бежал за ними еще метров 20, забыв про ногу, и только когда остановился, вспомнив, что у меня болит нога. С трудом дошел до дома после этого спринта.
Припомнился ещё один эпизод. «Раз ты здорово играешь в футбол, должен хорошо играть в хоккей»! Действительно, до ухода на флот я здорово играл в хоккей. Как только залили лёд на нашем стадионе, мне дали коньки и клюшку и выпустили в составе команды на лёд. С первых же секунд я кого-то обыграл, подхватил мячик клюшкой и помчался к воротам противника. Пробежал я метров 10 и вдруг, внезапно, мои коньки мгновенно остановились на что-то наткнувшись. Я со всего маху стремительно падаю лицом (лбом!) на лёд! Удар был такой силы, что я до сих пор помню сполох молний, высыпавшийся из моих глаз. Я приложил ладонь ко лбу и чувствую, как её поднимает ото лба какая-то неведомая сила, и я не могу почему-то дотронуться до лба. Меня подняли и отвели в медпункт, где мой лоб начали поливать холодной струёй из баллончика. Оказалось, что на лбу очень быстро выросла огромная шишка высотой примерно 3см и диаметром 4см. (Ни до, ни после я такой огромной шишки никогда ни у кого не видел). Был большой хохот, очень смешно было и мне. К утру, шишка стала коричневой. На работу я ушел с трудом завязанным лбом. Больше в хоккей я никогда не играл! В дальнейшем зимой были только лыжи.
Зимой на выходные я организовывал небольшую группу и выезжали с детьми, с рюкзаками, заполненными тёплой одеждой, термосами с кофе и бутербродами. В основном, это была Опалиха. Почти всегда в группу входила Ю. Морозова. А мне тогда было всё равно, лишь бы было весело! Почти всегда со мной были Зина и, иногда, Сергей.
С появлением байдарки появились и новые возможности активного отдыха. Трижды я сколачивал группу на Селигер, где впервые ловил крупную рыбу, в основном, щуку и судака на спиннинг прямо с байдарки. Это впечатляет! А до появления у меня байдарки, мы с Зиной ездили туда по турпутевке и обошли всё озеро на весельной лодке и яхте. Грандиозно! В то время туристы только начали осваивать Селигер, так что дров на берегах и рыбы в воде было очень много. Запомнился байдарочный поход на 4-х байдарках на майские праздники по реке Протва (64год). Неширокая летом речка, весной превратилась в бурлящий мутный поток шириной метров 100 и глубиной метров 5. Самый пик половодья, иногда проплывают небольшие льдины.
Стартовали мы от Боровска. У меня на борту Зина и Сергей. Плывём. Начало смеркаться и надо искать место на ночевку. Берег слева высокий, сухой, лесистый. Но все приличные места заняты, люди ставят палатки, разводят костры. Видим, что впереди голые поля, и я решил присоседиться к последней группе. Понимал, что это не прилично, но другого выхода не было – в группе было трое детей. Я приказал трём лодкам остановиться и начать разбивать лагерь рядом с соседями. А сам, вместе с В. Добряевым, решил проплыть немного вперёд, может чего и попадётся. Проплыли метров 500, ничего подходящего не увидели и решили возвращаться. Делаем разворот «оверштаг»(180 градусов) и мгновенно оказываемся в положении «оверкиль» – Добряев своей мощной правой сделал гребок, и лодка мгновенно опрокинулась!
Володя всплыл сразу и ухватился за байдарку, а я всплыть не могу – ноги у меня были просунуты в петли на тягах руля. (Эту модернизацию рулевого привода я придумал сам, мне казалось, что так удобнее. По штату, да и по разуму, петель там не должно быть, т.к. это опасно в случае переворота байдарки). Я был в резиновых сапогах и выдернуть сапоги из петель в подводном положении и ещё головой вниз у меня не получается! Что делать? Надо освобождаться от сапог, но тогда я стану босой – запасной обуви у меня не было. Эту шараду надо было решить, пока есть воздух в лёгких.
И я решил сбросить сапоги! Хорошо, что они были мне свободны. В течении нескольких секунд я их сбросил вместе с шерстяными носками и оказался босой.
Всплываю на поверхность, хватаюсь за опрокинутую байдарку. Увидел торчащую из воды голову живого Добряева. В одной руке он держал своё и моё весла, другой – держался за байдарку, чтоб не уплыла. Обрадовались, конечно!
Плывём, вернее, дрейфуем стремительно посреди этого мутного, холодного потока, держась за байдарку, и соображаем, как выйти из этого дурацкого положения. Стало почти темно. Ситуация критическая! На наше счастье впереди показался островок, частично покрытый льдом. И мы решили к нему выгребать, хотя поток нас от него отбивал. Но прибились!
Вытянули из воды наполовину байдарку, на большее сил не хватило – корма была заполнена водой. Ситуация не из простых, а я ещё и босой. Добряев в кедах. Было холодновато и тоскливо. Сообразили, что единственный выход – кричать, может быть услышат. И начали мы орать изо всех сил!
И услышали ребята из соседней группы! Через15 минут, когда нам стало совсем тоскливо, примчались две байдарки, помогли осушить нашу байдарку. Мы были спасены! В лагере сообща нас переодели в сухое и выдали обоим по стакану водки. Совместно выпили, познакомились. Они, на наше счастье, оказались спортсменами – все с одной лодки-восьмерки с «женами». Сидели и сушились возле их большого костра допоздна, веселились и пели патриотические песни о Родине и партии.
За эти годы запомнились своей яркостью впечатлений два небольших зимних похода.
Конец января 1964 года. Погода – мороз и солнце!
В профкоме взяли путёвку в Звенигородскую турбазу. В плане базы по желанию стокилометровый групповой поход на четверо суток, с инструктором, по 25 км в сутки с ночёвками в организованных приютах. Со мной по путевке были Зина и Сергей, но в поход они не ходили – катались вблизи базы.
Через пру дней всех записавшихся в поход (человек 30, 65% девушки) инструктор повёл в однодневный тестовый поход. Отсеялось 5 человек, а меня он назначил старшим группы. Получили продукты сухим пайком, загрузили рюкзаки – девушкам по 5 кг остальное (по10 кг) – парням. И пошли! Первые 25 километров. Целина, снегу – по колено. Лыжню пробивали по очереди самые сильные 5 парней и я. Трасса в основном проходила по просекам глухого елового леса. На втором переходе в 20 метрах от головы колонны дорогу перебежало стадо диких кабанов, напугав впереди идущих. Когда пересекали их тропу, почувствовали неприятный запах, близкий к запаху в свинарнике.
А на третьем переходе случилось непредвиденное. Позавтракали (с селёдкой!) и только отошли 5 километров, одной девушке стало плохо – резкие боли в животе, ноги подкашиваются, идти не может. Инструктор принимает решение: мне с одним парнем транспортировать её до ближайшей дороги – это по карте 8 км по целине, а там ловить машину в Звенигород. Так и сделали.
Поставили её посередине между собой на лыжи, рюкзак разгрузили, руки она положила нам на плечи и пошли по компасу. Через 25 – 30 метров ноги у неё подкашивались, сажали её на рюкзак и она приходила в себя минут за 10. В общем, часа за 3 мы пробились к дороге, проголосовали, остановился небольшой, почти пустой автобусик и мы поехали. Я сказал шоферу, что девушке плохо и он погнал. И через пару километров автобус на приличной скорости на небольшом повороте соскочил в кювет и опрокинулся набок! Огромный снежный вал сдэмпфировал падение. Все были живы. Я во время полёта висел на поручнях. Девушка только свалилась с переднего сиденья.
Подъехавшие грузовики зацепили троса и стали вытаскивать автобус, перегородив дорогу. И опять нам здорово подвезло – сзади подъехала и вынуждена была остановиться санитарная Волга. Я объяснил ситуацию, нас посадили и, как только освободилась дорога, мы помчались в город. Через полчаса мы были в больнице. Что с ней делали врачи, я не знаю. Через час нам её выдали порозовевшую и повеселевшую. Нам сказали, что это был приступ колита после селёдки, которую ей нельзя было употреблять. На этой же Волге нас доставили на базу, как раз к ужину. А ужин нам не дают, т.к. мы числились в походе. Так и не уговорили. Пришлось Зине и Сергею делиться со мной.
Первая декада Марта 1965 года. С тремя товарищами из 41 СКБ решили организовать 100 километровый поход по местам ожесточенных боёв на границе Московской и Калининской областей продолжительностью 8 дней. Погода была хорошая, солнечная. Снег начал уже оседать. Переходы были между деревнями, ночевали в случайных избах, в основном у одиноких старушек. Расплачивались работами по хозяйству – в основном колкой дров. Впечатления: – бедность и недовольство установленными при Хрущеве налогами даже на мелкую живность и яблони! Поход получился трудный физически, поэтому и запомнился.
В начале 66 года у меня созрела мысль – пора совершить дальний поход на байдарках. Надоели подмосковные речки! Да и рассказы бывалых туристов из ОКБ 30 (у них там была мощная тур секция!) про богатства сибирских таёжных рек красной рыбой – таймень, сёмга, форель, нельма и др. и всяким зверьём, очень манили.