Мой друг и коллега Сергей Щеглов и сигнальщик, тоже друг, Власов, которым я рассказал, что у моей «невесты» есть еще две подружки, упросили меня взять их с собой. Я согласился, и мы поехали в гости втроем.
До Мурманска добрались примерно в 14 часов, закупили водки, закуски, девчатам вина, конфет. Стучимся. Долго не открывают, за дверью слышим шум, хохот. Наконец дверь открылась……и я вижу нечто для меня невообразимое: в задымленной атмосфере вокруг полного яств стола сидят веселые Валя и её подружки в компании уже хороших четырех матросов. По их неприветливым лицам и молчанию (немая сцена!), я понял, что мы незваные гости, и мешаем им отдыхать. Из–за стола выскочила Валя, начала что-то говорить, но я её уже не слышал, т.к. это был удар под дых, после которого следовало скорее уходить. Втроем мы с ними не справились бы. А помощи, или каких-либо действий на пресечение этой пьяной вакханалии, она не попросила. Я был морально угнетен.
Ребята меня чуть не загрызли! И пошли мы на квартиру одного моего знакомого еще по Полярному офицера. Не пропадать же добру, которого мы накупили. Встретили нас хорошо. Было весело, пришли соседи, принесли еще водки, и не простой, а «Старки». Пил я много, очень много, думаю, не менее двух бутылок, из них одна была «Старка». Но соображал, что перебираю. И в 22 часа мы распрощались с хозяевами, чтобы не опоздать на корабль, до которого около 7-ми км. Транспорт уже не ходил, и надо было торопиться идти пешком.
Хорошо помню, как мы вышли на улицу. Далее, по рассказам моих попутчиков, я вырубился совсем и не мог даже идти. Некоторое время они меня тащили, а когда поняли, что опаздывают, и не смогут дотащить, (70кг), оставили меня сидеть на первой попавшейся лавочке – они знали, что я уволен на сутки и до утра я просплюсь – простудиться в таком виде невозможно. Они, спьяну, забыли, что у меня завтра на корабле должен быть концерт, и если меня не будет, он не состоится. А это скандал и позор и, вообще, конец света для меня, секретаря бюро ВЛКСМ корабля! Повисало и увольнение в запас!
Уже на корабле, реконструируя по отдельным кадрам-вспышкам памяти события, я восстановил весь процесс. Главное было то, что отключилось сознание! И в отключении сознания виновата была «Старка». Я тихо и мирно сидел, а может быть лежал. (Наверно, спал). Подошли патрули, попытались меня арестовать. Я начал с ними драться и отбиваться, сняв ремень и намотав его на правый кулак. Вырвался, прыгнул в середину глубокой лужи, («Кадр!»), чтобы они не смогли ко мне подойти. Но они меня все же достали из лужи и скрутили веревками за запястья, («Кадр!»). (Следы от веревок зажили только через пару недель). Связанного, меня бросили в кузов грузовика. И я шмякнулся на что-то мягкое. («Кадр!»). Наверно, я был там не первый. Дальше уже не кадры, а почти ясное сознание.
Открываю глаза. Лежу на спине, на полу и не могу понять, где я. Большое, теплое помещение, На потолке горит тусклая лампочка без абажура. Слева и справа от меня лежат в черных шинелях какие-то незнакомые люди. На мне очень грязная мокрая шинель, правый рукав почти оторван, ремень и мокрая грязная шапка лежат у меня рядом. Карманы пусты – ни документов, ни часов, ни денег. Я понял, что я на гауптвахте! И первая страшная мысль – я сорвал концерт на корабле!
Часов в 10 всех построили в одну шеренгу в коридоре. Всего было человек 40. Приходит майор, начальник Гауптвахты, с помощником-лейтенантом. Прошелся молча вдоль всей шеренги, скомандовал «РРРавняйсь!», потом «Смиииррно!», «По номерам рррассчитайсь»! и начал с первого номера объявлять меру и степень наказания каждому. Я понял, что он судит, главным образом, по внешнему виду и званиям. (По этому параметру я был не самый худший). Диапазон наказаний был от 5-ти суток строгача, за самоволку, до 15 – простых. Остановился около меня, взял у помощника мои документы, где было написано, что я, старшина 2-ой статьи, стажер-штурмана, и уволен на сутки. Спросил, с какого я корабля, где стоит корабль, подумал, и объявил: «10 суток простого»!
Рассортировали всех по званиям и степени наказания. Я был в старшинской группе. Отличалась она от матросской тем, что нам не положено было, в отличие от рядовых, выходить на работы. Режим и питание были флотские. Спали на полу на матрасах, которые на день убирались. В камерах были узкие лавки, на которых можно было только сидеть. В камере было человек 7.
Было, конечно, не весело. Компания подобралась дружная. К счастью, был один старшина, который развлекал нас различными фокусами на картах и монетах. Несколько фокусов я долго помнил, а на всю жизнь запомнил только один – исчезновение из руки монеты.
На 7-ые сутки меня вызывают в кабинет начальника гауптвахты. За мной приехал Старпом! Мне было стыдно смотреть ему в глаза, я знал, что он меня уважал. Я ему задал единственный вопрос, был ли концерт? Он ответил, что сейчас мне будет «концерт». Выдали мне мои документы и все до копеечки деньги.
Корабль стоял бортом к ледоколу «Ермак», ветерану ледокольного флота Заполярья. Через него прошли на корабль. (Потом я побывал в его внутренностях и сильное впечатление осталось от его машинного отделения – это огромный зал с мощнейшими, в два этажа машинами).
Старпом привел меня к Командиру и ушел.
«Ну что, стажер, пропил свои офицерские погоны и увольнение в запас?», ‑ сказал Командир и далее сообщил, что он послал радиограмму на отзыв моих документов из Москвы. Приказал мне освободить каюту и переселиться на старое место в кубрик, поменять мичманку на бескозырку и приступить опять к обязанностям штурманского электрика. Я понял по его тону, что просить о снисхождении бесполезно. Это было крушение всех моих жизненных планов! Еще служить 2 года??? Это катастрофа! Когда я был уже в дверях, он сказал, что поход в Италию отменен, чтобы я готовил технику к трудному походу в конце декабря и зашел к Замполиту. Замполиту я рассказал, как и почему всё это произошло. Он приказал, чтобы я готовил комсомольское собрание на конец декабря с повесткой дня снятия меня с должности секретаря бюро комитета ВЛКСМ. Докладчик будет он. Собрание провести я не успел.
Приближался день моего рождения. Корабль стоит на причале мыса Мишуков. На душе тяжесть. Написал родителям, что передумал увольняться. Вечером 20-го декабря, после вечернего чая, лежу на койке, задремал до вечерней проверки.
И вдруг меня кто-то трясет за плечо. Открываю глаза и вижу улыбающегося радиста, который в день смерти Сталина разбудил меня в 6-15 утра. Он протягивает мне радиограмму для командира корабля из управления Гидрографии СФ с резолюцией «Ознакомить младшего лейтенанта ВМФ, штурмана Украинцева Владимира Александровича». Обалдевший, читаю текст:
«Успешно сдавшему экзамены по специальности «штурман ВМФ», старшине 2-ой статьи Украинцеву Владимиру Александровичу, специалисту 1-го класса, в соответствии с приказом главкома ВМФ № (не помню) присвоить воинское звание младший лейтенант ВМФ и уволить в запас с 22 декабря 1953-го года». Т.е. со дня моего рождения! «Пляши, лейтенант», ‑ сказал радист, ‑ «И распишись»! Вот тут мне, почему-то, очень захотелось выпить, но ничего не было, и я сдержался. (Фото – без комментариев!).
Командир корабля оказался человек высшей пробы, как я его и представлял себе все годы совместной службы! Я считаю, что много полезного сделал для корабля, т.е. для него лично, и он это учел, не отозвав мои документы после всего произошедшего. Немножко поиздевался, конечно, наказав тем самым в назидание. Да и в Москве, офицеры, оформлявшие приказ, оказались порядочные парни ‑ сделали дорогой подарок ко дню рождения! Прошел я по всем кубрикам, попрощался со всеми матросами и старшинами. С мичманами и старшим коком, прощался в их каютах. Только флегматичный шифровальщик не пустил меня к себе в кубрик за железную дверь, а вышел прощаться в коридор.
Двое суток ушло на оформление выездных документов и передачу дел Сергею. Вечером приглашает меня штурман к себе в каюту, наливает мне и себе по рюмке коньяка, благодарит меня от себя лично и от имени(!) Командира за отличную работу на корабле, благодарит за то, что я выручал его в трудные минуты и сообщает, что завтра, 22 декабря, корабль уходит на три недели в Западный район Баренцева моря. Просит последний раз запустить и ввести в меридиан гирокомпас. А в заключение сказал: «Не мог бы я остаться на корабле вторым штурманом, заодно приглядывая за работой штурманских электриков?».
Я хорошо знал, что такое Баренцево море в декабре – в основном сильные шторма с обледенением верхней палубы. Приятного мало! Тем более, если бы предложил сам Командир остаться, я бы тогда, может быть, согласился. А если он поручил это штурману, значит, он посчитал неудобным самому делать это предложение, и был уверен, что я откажусь. И я отказался. На прощание, выпили ещё по одной. Потом я пошел по офицерским каютам и попрощался с Замполитом и всеми офицерами, и каждый наливал мне по маленькой рюмке коньяку. А Краузе рассказал мне по секрету, как Замполит и он советовали Командиру не отзывать мои документы. С ним я выпил две рюмки, и мы с ним крепко обнялись на прощание. К Командиру я не пошел – было очевидно, что он не хочет со мной видеться. Я запустил гирокомпас, ввел его в меридиан, поставил на вахту с 00ч Козлова. И завалился спать. В эту ночь я впервые за много месяцев спал, как убитый.
Опоздал даже к завтраку. Наутро я сошел на причал, а корабль, подав длинный прощальный гудок сиреной, ушел. На правом крыле мостика стоял Командир и молча махал мне рукой. Сейчас, в апреле 2009 года, когда я пишу эти строки, так же, как и тогда, когда я махал в ответ Командиру рукой, у меня сжимает горло и наворачиваются слезы. 55 лет прошло, а эта картина стоит перед глазами, как будто это было вчера. Командир подарил мне два года жизни, которые определили всё моё дальнейшее существование. Спасибо тебе, дорогой человек!
Офицерский коллектив и большинство экипажа Флагмана Гидрографии Северного флота «Экватор» были вторым коллективом, в котором я имел счастье работать. Я благодарю судьбу, которая так причудливо вывела меня и ввела в этот коллектив тружеников Военно-Морского Флота СССР, беззаветно отдающих себя служению Родине в очень непростых условиях Заполярья, и остающихся людьми с высокими моральными принципами и качествами.
Только через двое суток я смог перебраться через Кольский залив ‑ из-за сильного тумана он был закрыт. С первым катером я перебрался в Росту, в Мурманск и через двое суток был в родном Очакове. Счастью не было предела! Мама и отец меня не ждали – телеграммы я не давал! Были слезы радости у всех, только маленький Валерочка Булычев (ему тогда было 3,5 года) не понимал, чему все так рады и загадочно улыбался.
Я честно прослужил Родине 1200 дней и горжусь этим!
(Конец 1-й части)
Часть 2
2.1.Возвращение в НИИ-627, институт, женитьба
Съездил в Кунцево в военкомат, выдали мне офицерский военный билет, в милиции получил паспорт и до нового года три дня решил отдыхать. Пока я служил, родители поменялись с Розой комнатами – ей отдали большую комнату в трехэтажном доме, откуда я ушел служить, а сами переехали в её 15-ти метровую в одноэтажном кирпичном бараке.
Сразу после встречи нового 1954г без проблем оформил продолжение учебы в институте и работы в НИИ-627.
В столовой НИИ обратил внимание на спортивного вида девушку. Она была одинакового со мной роста с красивыми, не типичными для русской чертами лица, каштановыми, с крупными локонами, волосами и довольно покатыми плечами. Очень понравился здоровый цвет её лица с коричневатым оттенком на щеках и красивым изгибом вздёрнутых губ. Познакомился. Зовут её Зина Крупская. Работала она в другом отделе и оканчивала мой техникум, но на 2 года позже. Когда пожимали руки, я почувствовал необычно сильное для девушки сжатие моей ладони. Навел справки. Она не замужем, но за ней в институте ухлестывают уже три пижона. В тире она занимается стрельбой из пистолета и имеет 2-ой разряд.
Вскоре образовалось взаимное влечение, и к весне мы не могли долго быть друг без друга. Пижоны отвалили, а один затаился (Боря Парфенов, очень порядочный и скромный парень, они вместе учились в одной группе в техникуме. (Через 2 (или 3?) года после нашего развода в 73 году, они поженились, другой повесился, а третий я не знаю куда делся).
Жила она в Тушино на ул. Циолковского д. 8 с мамой в комнате ~20м2 в 5-ти комнатной квартире. Её мама, Зинаида Владимировна Крупская, украинка, 1912г. рожд. Отец у неё умер в 47 году. Я Зину никогда о нём не расспрашивал. Зачем? Мне это было не надо. (Потом я пришел к выводу, что скорее всего он стал жертвой Сталинских репрессий, но для меня, в то время, да и сейчас, была не интересна причина смерти – ну умер и умер, бывает всякое. У меня вон сколько близких родственников погибло, брат погиб, да и сам я случайно остался жив). Главное было то, что у меня была она – моя любовь и, значит, жизнь!
Зина родилась 28 мая 1933г в Жмеринке. (С днем рождения я поздравляю её каждый год, хотя мы развелись по её инициативе уже 35 лет тому назад по неясным до сих пор для меня причинам).
Летом я побывал у неё в Тушино, а потом она у меня в Очакове.
Я чувствовал, что без неё уже жить не смогу, и предложил ей пожениться. В ответ, на полном серьёзе, с дрожью в голосе, она спросила: «Володя, ты меня не бросишь?». Когда я поклялся, что никогда не брошу, т.к. люблю её, и не мыслю дальнейшую жизнь без неё, предложила решить этот вопрос с её мамой! Без неё!!!(?).
Это показалось мне странным, но что можно было сделать, когда «процесс уже пошел», и остановиться я уже не мог? С мамой она расстаться не могла после трагедии с её отцом, и они очень любили и доверяли друг другу. На мой вопрос, любит ли она меня, ответила: «Не знаю». Еще глупое, но честное создание природы! Меня этот ответ не смутил, т.к. по её поведению с начала знакомства видел, что я ей нравлюсь. И только робость перед неизведанным будущим её останавливает признаться. У меня никакой робости не было!
Купил бутылку шампанского, приехал к её маме и сказал, что без Зиночки жить не могу, я её полюбил серьёзно и навсегда, что по натуре я однолюб, кроме неё у меня никого нет и, по серьезному, никогда не было. Хочу создать свою семью! Она поняла, что я говорю правду, и согласилась, не раздумывая. Сказал, что собираюсь построить трудовую семью и жить на трудовые доходы. На глазах у неё были не ясные для меня слёзы. В этот момент вошла Зина, и мы втроём выпили за счастливое будущее нашей с Зиночкой семьи. Договорились, что жить пока будем в этой большой комнате, отделив маму перегородкой.
Мы оба были одинаково бедны. Мой гардероб, практически, был на мне, но были ещё одна запасная тельняшка, бушлат и бескозырка с ленточками.
На праздник 7-го ноября была свадьба! Устроили мы её в большой, Розиной, комнате. Было человек 35, родственники с обеих сторон, друзья, и среди них был мой однокашник по техникуму и флоту Федя Кравченко. Пили все много, я тоже был хорош, но собой владел. Помню, что ближе к ночи образовалась массовая драка, в которой я не участвовал. Федя, мой друг, разнимал драчунов и ему самому досталось. Из-за чего дрались, я не понял. В общем, было весело всем.
В НИИ меня встретили хорошо, положили максимальный оклад для старшего техника 1000р и я продолжил работу в том же коллективе, из которого ушел в октябре 50г.
В институте учебу я начал в хорошем темпе. Вспоминаю характерный пример.
Пришел я к «англичанке» и сказал, что хочу сдать экзамен по языку сразу за весь 2-х годичный курс. До сих пор вижу её изумленные глаза и вопрос по английски: «Why, who are you?». Я ответил: «I been the sailor of North Navy U.S.S.R, only lately been demobilized». Она дала мне прочитать вслух абзац в газете «Moscow news». Когда прочитал, и без ошибок перевел, спросила, откуда у меня Лондонское произношение? Когда я ей всё подробно рассказал (правда по-русски), она подписала зачет за 1-ый курс. Сказала, чтобы я пришел осенью и она мне подпишет зачет за 2-ой курс. Так оно и было.
Я решил досрочно закончить институт и принял тактику беспрерывной учебы, без перерывов на каникулы, и отпуска. Я знал, что мне надо ускоренно изучить и сдать без халтуры(!) 40 предметов. На каждый предмет я отпустил себе 40 дней. При этом я должен был закончить институт за 4 года, вместо положенных в заочном обучении 6-ти лет. Работа в НИИ позволяла осуществить этот план, т.к. в отделе были отличные консультанты. (Выше я писал, что мне как-то сам директор НИИ помог взять интеграл).
Я установил для себя жесткий распорядок дня и ночи. Подъём в 06-30, зарядка, легкий завтрак, как на корабле, отъезд на работу в 07-30, возвращение с работы в 19-00. Легкий ужин, сон 1 час, и занятия. До нуля! И дело пошло.
8-го октября 1955 года у нас родился сын!
По моему предложению в честь моего друга-сослуживца Сергея Щеглова, его назвали Сергей. Параметры: вес 4050г, рост 51см, все на месте, как у настоящего мужчины. Беленький, весь в Зину, такой же красивый, но не молчаливый!
2.2 Семья. Проблемы.
Вскоре после рождения сына начались неясные для меня необоснованные нападки и придирки. Главное, будто я плохо отношусь к сыну и мало уделяю ему внимания. Это было неверно. Да, внимание уделял ребенку мало, но, когда я мог оторвать от учебы минуту, я был с ним. (Вспоминаю, что у нас выработался ритуал: я должен был сына покатать на четвереньках вокруг стола, только тогда он соглашался лечь в кроватку).
Я любил его больше, чем она вместе со своей мамулей, как Зина звала свою маму, т.к. у меня в генах от обеих моих родителей заложена любовь к своим детям и трепетное отношение к женщине, ‑ матери ребенка, какой бы она ни была. Иногда Зина, в перепалке, позволяла даже своей сильной рукой меня стукнуть. Но я только посмеивался, и, естественно, не отвечал. Иногда, обидевшись на меня по мелочи, по неделе не разговаривала и не подпускала к себе. Для меня всё это было дико, но, независимо ни от чего, продолжал её любить, обожать и….. жалеть, относя эти эпизоды на счет неустановившегося характера и травм психики из-за трагедии с её отцом.
В мае 57-ого года, вообще произошел дикий случай. Кто-то из моих друзей решил пошутить, и подложил мне в карман рабочего халата записку, в которой мне объяснялась в любви какая-то дама. Тёща записку обнаружила, когда взяла халат стирать. И разразился невероятный скандал и обвинения в измене. Все мои объяснения, что это дурацкая шутка моих друзей, отвергались. Жить мне совсем стало худо! Последней каплей было то, что однажды Зина не приехала на ночь домой. Я понял, что надо завязывать.
Но я не представлял себе жизни без сына! Я не мог его оставить! И я ушел, забрав его с собой. (Фото 1957г).
Как в деталях я это сделал, не помню. Отец мне помог распланировать акцию. Мама и Роза мои действия одобрили. В это время мои родители жили вместе с Розой в огромном директорском доме, (я об этом писал выше) и с размещением меня с сыном проблем не было.
И в мозгах обеих Зин, наверно, наступило просветление! На следующий же день они примчались за ребенком, когда я был на работе. Но им дали «от ворот поворот». Вечером я приехал в Тушино. Зины не было, и я разговаривал с тёщей. Пояснил, что ребенка я бросить не могу, т. к. не мыслю свою жизнь без него, а его жизнь ‑ без отца. Считаю, что обвинения против меня вздорны и не справедливы, семью я создавал не временную, а на всю жизнь одну. И даже сейчас, в сложившихся условиях, когда любовь к Зине поостыла, но не прошла, я готов все Зинины фокусы простить, если она даст мне слово, что до совершеннолетия сына, т.е. до 16-ти лет будет себя вести как нормальная советская жена моряка-офицера ВМФ. Размолвки в семье возможны, но они должны обоюдно гаситься! И уехал. Нервы – на пределе. Стал курить.
Через пару дней мы встретились с Зиной и она дала слово, что до исполнения Сергею 16-ти лет будет верной мне женой. Договорились, что на последующий период будет особый разговор ближе к концу этого срока, может всё и наладиться! (И она слово держала, как мне тогда казалось, честно все годы. А я думал, что всё забудется с годами. Но я ошибался!).
И я обратно переехал с сыном в Тушино, т.к. действительно, несмотря ни на что, продолжал её любить! Зримое доказательства этому явлению появились в Доме отдыха в Одессе, путёвку куда достала мне Роза на август 57-го года для поправки здоровья Я был атакован одной «ну очень красивой» женщиной из Ужгорода. Там было много вакансий, но она почему-то выбрала меня. В интимной ситуации, на море, в шлюпке я оказался бессилен – Зина владела всем моим существом! Пришлось извиниться, но изменить моей любимой, неуравновешенной, недозрелой, взбалмошной ….и еще десяток таких же эпитетов, жене я не смог.
В этой сложной ситуации я потерял весь 56-ой год и половину 57-го года в институте. Затормозилась учеба, когда формально я уже закончил 4-ый курс. После отпуска я включил форсаж. До окончания института и защиты диплома оставалось сдать 10 не очень трудных предметов, т.е. 400 дней!
А Зина стала неузнаваема! Как будто её подменили! Матерью она была всегда хорошей, ‑ женой хорошей стала только теперь. Изменилась и тёща! Наверно поняла, что со мной такие «шутки» не проходят. Все последующие годы мы с ней жили «душа в душу». Иногда случалось, когда Зина с Сергеем уезжали на море или по праздникам, мы с ней усваивали по бутылочке. (А однажды, за беседой с ней, я впервые выпил 8 бутылок Жигулевского – на удивление был здорово пьян до самого утра почему-то). И я её зауважал! Моя жизнь в моральном, да и в материальном, плане резко улучшилась.
Все последующие годы до самого последнего дня жизни, она хлопотала о получении от завода, где она работала начальником БТЗ, для нашей общей семьи трёхкомнатной квартиры. Добилась решения завкома и заболела. Рак сигма-кишки! Умерла она в ноябре(?) 69г в возрасте 57 лет дома на руках у Зины. Сгорела ровно за полгода после операции. А решение завкома было аннулировано в день её смерти.
2.3 Уход из НИИ-627 в п/я 1323. Новая жизнь и работа.
2.3.1 Первые серьёзные успехи в работе
В середине 56г, после ХХ съезда партии, вышло историческое постановление о свободном переходе тружненников промышленного сектора на другое место работы. Т.е. было отменено крепостное право! Ездить в НИИ на метро до «Красных ворот», где располагался НИИ-627 из Тушино мне было далековато, да и зарплата меня уже не устраивала. Я знал, что на развилке Ленинградского проспекта с Волоколамским шоссе стоит какое-то очень серьезное секретное предприятие, в котором хорошо платят и туда можно попасть только по протекции знакомых. Не помню детали, но к этому моменту я знал, что все исчезнувшие внезапно из НИИ-627 в начале 50 года лучшие кадры были переведены силовым порядком на это секретное предприятие.
И я нашел Льва Александровича Поздняка. Созвонились. Он меня помнит и готов взять меня к себе в лабораторию элементов систем автоматического управления спец техники на очень актуальное направление. Я прошел спецмедкомиссию, завели личное дело и отправили его в КГБ. Два месяца я ждал результата. Как сейчас помню, 6 сентября 1956 года пришел вызов на работу в п/я ХХХХ в отдел полковника В. А. Савельева, лабораторию Л. А. Поздняка! 7-ого я вышел на работу. Транспортное сообщение было очень удобным: садился у Тушинского канала на трамвай Ν6 и через 15 минут я был на работе. Ранее на эту операцию я тратил около часа. А пропуск на территорию, который мне выдали, имел шифр «Я-654» ‑ врезалось в память на всю жизнь.
С первой же минуты Поздняк поставил мне задачу: срочно найти способ защиты контактов силовых реле (разработки лаборатории Позняка), управляющих электродвигателями рулей ракет «Земля-Воздух». Было установлено, что в отдельных экпериментальных пусках ракеты сходили с траектории из-за залипания контактов этих реле. Он сказал, что несколько человек до меня пытались решить этот вопрос, но не смогли. Скандал!
Контингент лаборатории, в основном, был молодой, но были и зубры. Я быстро вошел в коллектив и принялся за дело, предупредив Льва, что впопыхах работать не могу – флотская привычка.
Во-первых, познакомился с протоколами моих предшественников. Ничего путного. В библиотеке взял литературу по вопросу защиты контактов. Несколько авторов и у всех разные формулы и схемы защиты. Ровно два месяца я потратил, чтобы изучить этот винегрет. Для работы по этому направлению до моего прихода было построено отдельное изолированное небольшое помещение, в котором работали мои предшественники, пробуя помещать реле в различную газовую среду, в том числе и в водород, который, как известно, может образовывать гремучую взрывоопасную смесь.
Я решил начать всё заново! Собрал имитационную схему с реальным реле, понатыкал везде, где можно и не можно(!) шлейфов осциллографа и включил схему на прогон с частотой 50гц. Защитную цепочку поставил в соответствии с рекомендациями авторов умных книг. Результат оказался плачевный и соответствовал тому, что получили мои предшественники. Единственное отличие моей схемы от их схем было то, что я врезал шлейф в защитную цепочку. Лев сказал, что шлейф сгорит, т.к. через него пойдёт большой разрядный ток конденсатора. «Ну и …***с ним», сказал я, – ремонт шлейфа тогда стоил 3р.
Просмотрел все осциллограммы и обратил внимание на запись амплитуд токов заряда и разряда в защитной цепочке. Почему-то они здорово отличались, хотя гипотетически они должны быть равны! Варьируя параметрами конденсатора и активного сопротивления, материалами контактов (золото, серебро, платина, иридий, платино-иридий, титан, вольфрам, медь, молибден) и газовой среды (водород, аргон, азот, гелий), на что ушло около 2-х месяцев, я выровнял эти амплитуды и включил схему на прогон. Через 1 час контакты вышли из строя! Вспоминаю эпизод. В стеклянную камеру, наполненную водородом, где было реле, за ночь насосало воздух. Когда я включил схему, раздался взрыв. В момент взрыва я был от камеры ~ в 3-х метрах и стоял спиной к ней. Меня обдало стеклянными осколками вакуумного колпака. В камере, наверно, образовалась гремучая смесь.
Пару дней раздумий, и я понял, что надо поиграть резонансной частотой шлейфа, т.к. от неё, безусловно, зависит амплитуда тока, который пишет шлейф. Т. е. я не учел влияние на результат самого измерительного инструмента. В течение месяца я перепробовал все шлейфы, а их в наборе осциллографа штук 10 (переносной осциллограф МПО-2). И, наконец, случилось чудо: на каком-то шлейфе с выровненными амплитудами контакты остались чистые, как стеклышко.
Результат оказался феноменальным!!!
Я остановил схему, когда контакты реле сделали 1 миллион циклов коммутации! Это на порядок превысило заданную в ТЗ цифру. И тут я сделал досадную ошибку: шлейф, который стоял в защитной цепочке, я выключил на ночь из схемы, поставил в общую коробку и не записал его параметры. На следующее утро прихожу, лезу в коробку….и не знаю, какой брать шлейф. В общем, ушло ещё две недели, пока я его нашел методом проб и ошибок. Это был шлейф с 3-х килогерцовой резонансной частотой!
Полученному результату Поздняк сначала не поверил, но потом, когда на его глазах реле с разгерметизированным кожухом отработало без сбоев 3 часа (~ 0,5 млн операций) крепко меня обнял и поздравил с успехом. Мы с ним наметили направление дальнейших работ – найти наиболее дешевый материал для контактов при работе их в нормальной атмосфере. На изготовленных и стоящих в ракетах реле стояли серебряные контакты.
Мне тогда выписали премию в размере двух окладов, а сами оклады увеличили на 20%. Меня перевели на должность инженера, хотя до окончания института оставалось полгода – я уже писал диплом.
Немедленно в рабочую документацию рулевых машинок ракет были внесены изменения, и вопрос с повестки дня был снят – ракеты на полигонных пусках перестали невесть куда улетать.
А я приступил к реализации намеченных планов. К концу 57-года я написал огромный отчёт по результатам двухлетних исследованиям с фото (через микроскоп) чистых контактов всех разработанных в лаборатории реле после 107 циклов работы на реальную нагрузку и подал заявку на изобретение в Комитет по изобретениям при СМ СССР с формулой: «Метод защиты контактов электромагнитных реле от эрозии». Через 3 месяца пришел отрицательный ответ со странной формулировкой: «В заявке нет теоретического обоснования метода». Мы поняли, что эксперт, который писал отзыв, был или сильно пьян или свихнутый идиот. Кто-то сказал, что «это, наверно, был еврей!». Спорить с этим экспертом-вредителем мы не стали – не было времени. Лев оформил моё изобретение как «Методику……» в виде рацпредложения. И мне дали премию в размере 100р. (А я-то рассчитывал, как минимум, на Госпремию!). С тех пор я зарекся изобретать и оформлять свои изобретения.
Я долго думал над обоснованием открытого мной явления, и пришел к выводу, что: «Неразрушение контактов при равенстве амплитуд токов заряда и разряда конденсатора через защитную цепочку происходит потому, что в возникающей при работе дуге происходит сбалансированный перенос молекул материала контактов в обе стороны. И этот баланс каким-то образом коррелирует только с резонансной частотой шлейфа 3кГц. Почему так, я копать не стал. Меня Лев перебросил на другую, тоже актуальную и горящую работу. (У Льва, пока мы работали вместе, образовалась устойчивая привычка – бросать меня на самые сложные, непонятные и горящие вопросы).
2.3.2 Защита дипломного проекта. Дальнейшие успехи в работе.
Конец 57-го года и весь 58 год я писал и оформлял дипломный проект на тему: «Расчет и проектирование высоконадёжных силовых реле для устройств спец. техники». Большой раздел был посвящен теме выбора материалов и защиты контактов Э/М реле.
Защита в декабре прошла с блеском. Я получил 5+! Через две недели после защиты меня перевели в старшие инженеры и прибавили оклад по верхней планке.
В начале 60-го года Лев вызвал меня к себе в кабинет и поставил новую задачу – спроектировать ‑ сделать расчет замкнутого контура гиростабилизатора на ДУС-ах и миниатюрных гидродвигателях для бортовой антенны самонаводящейся ракеты! Сказал, что я единственный у него, кто может разобраться в этой новой для лаборатории задачке. Он конечно учитывал, что я профессионально владел вопросами эксплуатации и ремонта гирокомпасов. Но ведь не теорией же! Теорию в учебке нам не давали.
Ничего себе задачка! Никто до этого не делал такие стабилизаторы, все антенны сидели на силовых гироскопах разработки отдела 36 Кириллова. Я согласился, т.к. больше делать было некому в нашем дружном коллективе, да и работа была мне интересна.