Через 1,5 суток мы пересекли меридиан Каниного мыса, а это значит, что экипажу корабля пошел шестерной оклад. Обратно мы пересекли этот замечательный меридиан через 10 суток. Подзаработали прилично. На эти деньги я купил новейшие часы «Победа» с самозаводом (привезли из Москвы отпускники), и осталось немного на отпуск. (В 53-ем году эту льготу заменили на полуторный оклад).
Первая стоянка была на о. «Колгуев».
Здесь я увидел, как ненцы живут и как питаются. Я зашел в домик, и мне предложили поесть строганину, обмакивая ее в миску с кровью только что зарезанного оленя. Я отказался. У ненца я купил 6 невыделанных оленьих шкур. В октябре я должен был ехать в отпуск, запланировал взять их в Москву.
И впервые близко пообщался с белым медведем, вернее с крупным медвежонком. Он был на цепи. У меня было фото, как я что-то с опаской ему протягиваю с руки, а он натянул цепь и пытается достать. На острове в то время стояло несколько юрт, два деревянных домика и магазин, в котором я впервые увидел в продаже пол-литровую бутылку с этикеткой «СПИРТ» и чуть пониже мелкими буквами «питьевой». Стоила она 6 рублей! (А водка в Москве тогда стоила 2,87р за бутылку) Здесь меня поразили ездовые собаки – огромные добродушные псы с мощными лапами.
Вторым островом была «Новая Земля». Облазили мы ее западное побережье очень тщательно от южной оконечности до мыса Желания – самой северной ее точки. Зашли даже в пролив Маточкин шар, разделяющий обе половины этой практически безжизненной земли. (В то время там обитало 250 местных жителей, и большая экспедиция геологов. Значительно позже я догадался, что мы искали на «Новой Земле» и что там делали геологи).
На «Новой Земле» земли-то в общепринятом понятии нет. Сплошные огромные «снежники» с ледниками. За сотню миль, когда подплываешь, их белые шапки встают постепенно из-за горизонта. И никаких возможностей пришвартоваться, где бы то ни было, кроме как в губе Белушья, к затопленной у самого берега барже. Губа эта милях в 120-ти на Север от самого южного мыса. Здесь во время войны была постоянная база немецких подводных лодок, подстерегающих караваны судов, идущих в Баренцевом и Белом морях в наши порты с военной техникой для нужд фронта. (В 1977г, один сотрудник, бывший военный, рассказал мне, что в середине 60-х годов в губе Белушья уже был отстроен небольшой городок для атомщиков и военных).
За баржей была небольшая площадка, где мы даже погоняли в футбол. Потом я уговорил двух друзей – сигнальщиков сходить на ближайший «снежник», на котором был ледник. Казалось, что он совсем рядом. Но это был обман зрения. Шли часа 1,5, все время вверх, а он не приблизился ни на шаг. Пришлось отказаться от этой затеи и вернуться на корабль.
От «Новой земли» был большой переход с краткими стоянками к о. Надежды. На одной из стоянок я оказался свидетелем охоты на касаток. Погода была хорошая, теплая, градусов 10, полный штиль, слабый туман, небольшая мертвая зыбь. Я был на ночной (условно ночной, т.к. солнце было высоко над горизонтом) вахте. Вдруг слышу один выстрел, другой! Выбегаю на мостик и наблюдаю такую картину: на баке с винтовкой стоит командир корабля, а вокруг корабля играет стадо касаток, иногда выпрыгивающих из воды метра на 3, подныривающих под корабль и выныривающих с другого борта.
Касатка – это небольшой кит, больше похожий на огромную рыбину, длиной метров 7, в диаметре до метра. Хвостовой плавник у них вертикальный, не как у кита. Посреди туловища торчит вверх огромный, до метра, черный плавник, очень похож на кинжал. Дышат они воздухом, периодически всплывая на поверхность на несколько секунд, издавая мощный звук при выдохе, (а может быть и при вдохе?).
И командир решил поохотиться на этих громадин. В одну касатку, метров с 10-ти, он наверно попал, т.к. она как-то неестественно дернулась и в вертикальном положении хвостом вниз ушла под воду. Скорее всего, он попал ей в глаз – попадание в любое другое место винтовочной пули вряд ли ее смутит.
Далее был переход к о. Медвежий. Запомнился он тем, что мы попали в поле айсбергов – ледовых громадин. На одном я разглядел в бинокль огромного белого медведя, он смотрел в нашу сторону и даже не пошевелился. Корабль замедлил ход и, лавируя, благополучно миновал эту опасную зону.
. На Медвежьем всю войну, так же, как и на «Новой земле»», была база немецких субмарин. Это значит, что вся северная зона до Карского моря была заблокирована немцами и пробиться через них караванам было не легко, хотя их сопровождали эсминцы и авиация. (Значительно позже я смотрел фильм про поход и гибель большей части английского каравана («IQ», кажется) в этой зоне и понимал, в чем дело – там все было заблокировано немецкими подводными лодками).
В начале июля мы вернулись в Кольский залив и пришвартовались к причалу Росты для пополнения запасов и приведения в порядок экипажа. Через пару дней нас попросили освободить причал, мы отошли и бросили оба якоря на рейде Росты.
Стоянка на рейде в Кольском ‑ опасное мероприятие. Ширина его в этом месте небольшая ‑ около 2-х миль. Мимо нас довольно часто и близко проплывали сейнеры, идущие в рыбный порт Мурманска сдавать улов, и уходящие на лов рыбы. Так что вахтенному офицеру надо было держать «ухо востро» ‑ рыбаки мореходы не очень искусные, особенно уходящие на лов. После сдачи рыбы отдохнуть им особо не давали, и через 2…3 дня беспробудного «отдыха» после разгрузки их прогоняли обратно в море. Тем не менее, исполнять роль вахтенного офицера на рейде доверялось старшинскому составу, чтобы дать офицерам передых. Большая часть их увольнялось на берег.
Стоянка на рейде запомнилась мне потому, что ночью (светло, как днём!) у нас украли огромный ковер из адмиральского салона, который вестовой вывесил для просушки на леерах на корме. В это время исполнял роль вахтенного офицера на мостике мой коллега Сергей Щеглов. Я его сменял в 4 утра и обратил внимание, что ковер был, а теперь его нет. Наверно он заснул, а воры подплыли на малом катере и стянули его с лееров кормы (там высота борта метра 3). Какие были санкции я не знаю, по-моему, это дело замяли. Как потом Сергей мне признался, он заснул стоя, облокотившись на штурманский стол, и поэтому не услышал подход и отход катера воров.
На рейде мы не задержались и вскоре нам дали постоянную стоянку на причале мыса Мишуков, прямо напротив Росты на другом берегу залива. Там я впервые и единственный раз за службу искупался – на воздухе было около 20, а вода ‑ 16 градусов.
И вот, в эту «жаркую» погоду к нам на корабль прибывают большие начальники и запираются в кабинете-каюте командира корабля. Через некоторое время начали вызывать кое-кого к себе. Вызывают меня и начинают драить, за то, что я, как секретарь, плохо воспитываю молодежь, что на корабле слабая дисциплина и т. д.
Я кое-как отбиваюсь, аргументируя тем, что на корабль служить приходят не дети, а вполне сформировавшиеся люди, (на флот тогда призывали с 20-ти лет) и перевоспитать их уже невозможно. В конце разговора спрашивают, известен ли мне факт коллективного распития в каюте штурманом Пономаревым спиртного? Предупредили, что я, как секретарь должен говорить правду.
С учетом того, что я секретарь, и того, что он перестал давать положенный мне для регламентных работ спирт, я ответил, что подтверждаю! Кроме того, как честный человек, по-другому ответить я не мог! Про спирт я, конечно, ничего не сказал.
В середине августа 52-го года мы ушли в поход, цель и маршрут, которого я так и не понял. С штурманом у меня ни каких контактов, кроме официальных, не было. Спирт он по прежнему мне не выдавал, сукин сын.
Первая недолгая стоянка была у о. Моржовец. Далее мы вошли в Северную Двину и пришвартовались к причалу Соломбалы (район Архангельска) рядом с несколькими тральщиками. В Соломбале был крупный целлюлозно-бумажный комбинат, и тем, кто знаком с этим производством, не надо объяснять, какой запах от него исходит. Запахом сероводорода был пропитан весь этот район Архангельска. Усугубило ситуацию то, что практически весь экипаж на третий день после прихода в Архангельск заболел дизентерией. Только я, и еще 5 человек, не заболели. В общем, это обстоятельство задержало выход в поход на две недели. Нанюхался я этого «водорода» на всю жизнь! Зато побывал в Архангельском Большом театре на каком-то вечернем спектакле, поход в который я, как секретарь, организовал. Правда, большую часть спектакля мы просидели в буфете и, будучи слегка веселые(?), чуть не опоздали на корабль, т.к. заблудились. Что смотрели, не помню. Но все обошлось.
Запомнилась эта стоянка еще и тем, что некоторые члены экипажа завели себе постоянных обожательниц, которые как-то проникали на верхнюю палубу корабля и уединялись в укромных местах. Любили тогда архангельские девчата военных моряков! Особенно отличались в этом благородном деле боцмана – все верхняя палуба была полем их деятельности. Я в этом мероприятии не участвовал. В Москве у меня была любимая Валя, я с ней довольно часто переписывался, и, естественно, для меня было находиться в стороне от этих плотских утех. Наверно, тогда я был генетически однолюб и вообще не понимал, как можно с первого знакомства лезть с определенной целью к девушке. Впоследствии это неоднократно подтверждалось. И с возрастом корректировалось. (Подробности ниже.)
В начале сентября мы ушли из Архангельска и взяли курс на Шпицберген. Зачем – не знаю. Человеческого контакта у меня с штурманом Пономаревым не было, в рубку я к нему в походе не заходил. Но как-то он поймал меня у репитера на крыле мостика во время моей вахты и прошипел, что в отпуск он меня отпустит только с 31 декабря! Это был удар под дых! Так оно и было.
За несколько суток до Шпицбергена мы попали в сильный шторм, и самое неприятное в том, что во время шторма вышел из строя гирокомпас! 77-ой градус широты, магнитный компас в штурманской рубке показывает невесть что. Штурман совсем взбесился. Вызывает меня командир и вежливо спрашивает, в чем дело? К этому моменту я уже понял, что вышла из строя гироматка и надо ее менять. А это непросто и в спокойную -то погоду, надо не менее суток, а тут сильная бортовая качка. Командир спросил, что мне надо, чтобы я быстрее починил гирокомпас? Я попросил уменьшить скорость корабля и изменить курс так, чтобы была только килевая качка, тогда мне будет легче работать. Хорошо, что у меня в ЗИП,е была запасая гироматка! Надо было размонтировать весь центральный блок, чтобы ее достать из следящей системы, висящей на кордановом подвесе.
Сергей, как обычно это было в критические моменты, сослался, что неважно себя чувствует, и ушел спать. Поднял я свою молодежь, и мы приступили к ремонту, как только корабль стало меньше качать. За сутки беспрерывной работы (еду нам приносили прямо в гиропост) мы заменили гиромату и собрали центральный блок. Еще мне потребовалось 4 часа, чтобы ввести в условиях качки гирокомпас в меридиан. Дело было сделано на отлично. Мы все получили по 5 суток к отпуску.
К Шпицбергену мы подошли в середине сентября. Здесь меня поразило то, что берег до горизонта был весь покрыт снегом. К берегу корабль не подходил.
В конце сентября мы вернулись в Росту.
В это время я узнал, что на корабли пришел приказ: все матросы и старшины, имеющие среднее или среднетехническое образование, на четвертом году службы, пройдя полугодовую учебу, после успешной сдачи экзаменов и, получив офицерское звание, могут уйти в запас и досрочно демобилизоваться. Этот приказ, как я узнал позже, пришел на корабль к нам еще в конце мая и от меня его просто скрывали. Что делать? Идти на поклон к Пономареву я не хотел. Таких, как я, на корабле было 5 человек. Поговорил я со всеми, но никто, кроме меня, почему-то раньше демобилизовываться не хотел!!!? Я решил пробиваться один.
У нас как раз заменили замполита. И я пошел к нему. Рассказал о моих взаимоотношениях с Пономаревым, ‑ моим командиром БЧ-1. Он сказал, что не знает об этом приказе, но обещал разобраться. Через 1,5 месяца Пономарева с корабля убрали, и командир сообщил мне, что я зачислен в учебную группу при Управлении Гидрографии СФ для подготовки офицеров запаса. Офицерскому составу корабля поручалось в течение полугода подготовить меня к экзаменам по имеющейся в Управлении программе по специальности «штурман ВМФ» без отрыва от плаваний.
Это была победа! И началась «учеба». Вместо Пономарева пришел новый штурман, старший лейтенант Шемякин, с которым у меня сразу сложились хорошие отношения. Приятное, умное круглое лицо интеллигента, живые горящие глаза, ростом чуть пониже меня, пропорциональная фигура, умница, с отличием закончил училище ВМФ в 47-ом году. (Но…, как показали дальнейшие события, свою норму он не знал. Дважды за время совместной службы мне пришлось его выручать. Подробности ниже.
Учеба, конечно, носила условный характер и проходила в его каюте. Много интересного он мне рассказал по вопросу счисления положения корабля по звездам, солнцу и луне, маякам, бортовому радиопеленгатору. За три месяца бесед и практики в походе я овладел азами штурманского дела. (И вскоре мне пришлось на практике в сильнейший шторм показать командиру корабля, что я не зря учился у нового штурмана). Он имел смутное представление об устройстве гирокомпаса, и других электронавигационных приборов и мне пришлось провести несколько бесед с ним на эту тему. В общем, мы понравились друг другу и стали друзьями. С июля 53-го года я был переведен в должность стажера штурмана и сменил бескозырку на мичманку с крабом, вместо звездочки. И мог увольняться с ночевкой. Из кубрика меня переместили в свободную кормовую офицерскую каюту. Что из этого вышло, ясно будет ниже.
1.7 Отпуск
(Середина Декабря 52г…..конец января 53г)
Домой привез оленьи шкуры, приобретенные на Колгуеве и подарок племяннице Юле ‑ большую куклу, ей как раз исполнилось 5 лет. Она была так рада, что до сих пор, (ей сейчас 60), помнит. Недавно были с Юлей (женой) в гостях у нее на Костонаевской, она напомнила мне про эту куклу. Отпуск по вечерам был заполнен Валей, танцами в клубе по понедельникам с Валей и с красавицей Любой из Солнцева – подругой, (одной на двоих!), Сашки и Сергея Шульгиных. Их не было, они тоже служили в каких-то инженерно-строительных войсках. (Характерно, что она их не различала, и они иногда подменяли друг друга). Погода была слякотная, так что пришлось ограничиться гулянием с целованием, в засос. В оркестре я не играл, т.к. за два года потерял форму. Валя мне сообщила, что в июне заканчивает свой торговый техникум и, скорее всего, ее распределят в Мурманск. Обещала сообщить мне подробности, когда получит назначение. На этом и расстались. Но она мне так и ни разу не написала!
Перед окончанием отпуска приехала повидаться моя двоюрная сестра Мила, дочь дяди Пети. Очень симпатичная девушка-блондинка. Тогда она училась в Менделеевском на втором курсе. (После окончания института, она была распределена в Воронеж и там осела фундаментально. В апреле 2008г она мне оттуда звонила).
1.8 События и походы 53 года
Прибыл на корабль, который стол у причала мыса Мишуков, и узнал, что без меня плавали к Шпицбергену и попали в шторм 10 баллов. Кошмар, но все живы и моя аппаратура и молодежь с Щегловым работали прекрасно.
Продолжилась «учеба» с штурманом и другими офицерами. Вызывает меня Замполит и мне, как секретарю, предлагает к празднику 1-ое Мая, а впоследствии, и к 7 ноября, организовать что-нибудь музыкальное на корабле. К этому времени я довольно здорово играл на гитаре по нотам, знал, что один из боцманят (беларус с добродушной физиономией, он мне нравился) играл на домре. В общем, я согласился и начал подготовку.
2-го марта 1953г в 19-00 я заступил на сутки дежурным по низам. Как и положено, при мне был вестовой-матрос. В 23ч дал по ГГС сигнал полного отбоя, погасил централизованно свет в кубриках, включил в них фонари синего света и ушел спать, оставив дежурить до 3-00 вестового, как положено по штату. Вестовой меня разбудил в 3-00 и ушел спать. Я продолжил дежурство. Спать хотелось невероятно! В 5-30 я разбудил кока, в 5-45 радиста, чтобы он включил легкую музыку по ГГС, после того, как я дам команду побудки в 6-00 всему экипажу, в том числе и офицерам. И, стоя, прислонился к дверному косяку дежурной рубки, чтобы не заснуть. И….. заснул! Стоя!! Очнулся от легкого удара рукой по плечу. Оборачиваюсь – радист. Смотрю на часы – 06-15! Кошмар, стоя, я проспал 30 минут и проспал побудку!! И слышу очень громко по трансляции, которое вовремя включил радист самостоятельно без моей команды:
«Сегодня ночью умер дорогой наш вождь Иосиф Виссарионович Сталин!»
Конечно, в первые мгновенья вид у меня был дурацкий. Радист (я его уважал, простой добродушный парень, помор из Архангельска), спрашивает меня, может быть включить веселенькую музыку к сигналу подъема? Чуть я ему не влепил по уху за издевательство и принял решение: не давать сигнал побудки по ГГС, а обежать все кубрики и с воплем «Полундра, подъем! Сталин умер!!» поднять людей. Так я и сделал. Потом я обежал каюты офицеров, замполита, поднимал, правда, их уже без полундры. Без стука забежал в кабинет-каюту командира, потряс за руку и сообщил спокойно, что Сталин умер. Как он вскочил, я до сих пор помню. И всё! Дело было сделано на отлично! Никто даже и не заметил, что поспали лишние 15 минут в день смерти отца народов СССР.
5-го марта в день похорон весь экипаж был выстроен на верхней палубе и в течение нескольких часов молча, стоял и слушал, как что-то мололи еще живые члены его зондеркоманды и подельщики из ЦК по трансляции из Москвы. Пофамильно помню только, что выступал Л. П. Берия. Погода была пасмурная, но без дождя – померзли немного.
Период с начала марта до конца мая 53-го года мне почему-то не запомнился событиями, связанными с плаванием корабля. Помню только, что я удачно выступил с гитарой, а белорус со своей мандолиной в честь праздника 1-ого мая по трансляции из радио рубки. А в начале июня я удачно закончил «учебу» на штурмана, «сдал экзамены» по всем предметам и документы на присвоения мне офицерского звания и на уход в запас ушли в Москву на утверждение. Ответ должен был прийти не раньше, чем через полгода. И он пришел! Подробности ниже.
В середине июня берем на борт человек 70 гражданских строителей и отплываем на Новую Землю. Запомнился мне этот двухсуточный переход тем, что один из членов боцманской команды ночью в курилке на второй палубе, где размещалось человек 20 строителей, играл в карты с ними и здорово их «почистил». Потом я узнал, что он на гражданке этим занимался на профессиональном уровне и от тюрьмы его спас военкомат. Кто-то донес об этом инциденте Замполиту, деньги он вернул и получил 5 суток гауптвахты с отсидкой после похода.
(Через некоторое время, когда я услышал, что на Новой Земле проведены испытания водородной бомбы, я понял что там делали геологи и строители, которых мы привозили).
С Новой Земли мы ушли не сразу. Замполит уговорил Командира сходить на птичий базар, который был в несколько десятков миль от губы Белушья. Выгрузили строителей, и пошли на птичий базар. Впечатление потрясающее! Практически отвесные скалы высотой метров 150 и в расщелинах, выступах, ямочках и выемках сидят на яйцах миллионы птиц. Это кайры. Чуть крупнее вороны, а яйца – голубые, с черными крапинками, крупнее куриных раза в три.
Бросили якорь примерно в миле от скал, спустили на воду не шлюпку, а катер, т.к. жаждущих приключений оказалось много. (На борту у нас было два катера). Командовал катером офицер. Я не пошел, а наблюдал за происходящем в бинокль. А события развивались следующим образом.
С трудом отыскали место швартовки между береговых скал, и когда попытались протиснуться на мелководье, прибойная волна швырнула катер на береговые камни и катера, как плавсредства, не стало. Большая часть команды, мокрая, полезла на скалы собирать яйца, а несколько человек во главе с офицером, тоже мокрые, демонтировали двигатель из разбитого в щепки катера. Просемафорили, чтобы выслали второй катер. В общем, собрали шесть больших корзин яиц, погрузили двигатель на катер и вернулись в Белушку. К ужину кок сварил всем по яйцу. По вкусу оно не отличается от куриного, только белок не белый, а голубой. (Яйца потом ели еще несколько дней, но уже по утрам).
А после ужина один из членов трюмной команды БЧ-5 оказался каким-то образом сильно пьян и полез в каюту к командиру своего БЧ, капитану 3-го ранга Краузе, драться с ним. Здоровый неотесанный парень со смуглой физиономией уголовника и образованием 7 классов. Решил, что Краузе когда-то несправедливо его наказал. Еле его оттащили, а то бы он его покалечил. Тогда он вырвался, выскочил на верхнюю палубу и бросился в воду. Температура воды была близкой к 0. Хорошо, что за кормой был привязан тузик, на котором его и спасли. Плавал он минут 15, пытаясь залезть на крутой борт подводной лодки, с которой мы стояли рядом, но у него ничего не получалось. Посиневшего, его подняли кран– балкой на борт. (По приходу на базу в Росту его положили в госпиталь. Он застудил почки, и его комиссовали).
Перед уходом из Белушки начальник геологов упросил взять на борт члена его команды, у которого кончилась командировка. Смуглый, весь обросший, на вид лет 35. Наутро его донесли до трапа друзья, а на трап его не пустил вахтенный без личного разрешения Командира, хотя он пытался на четвереньках заползти. Пришел Командир и приказал убрать его с трапа. Парень начал рыдать навзрыд и умолять Командира сжалиться, т.к. рейсовый пароход будет только через 3 месяца и он здесь может спиться и погибнуть. В Ленинграде у него жена-красавица и двое детей. Сдался Командир. Обратно дошли без приключений.
Июль 53г. Стоим на рейде на траверсе Росты. Я поехал в Мурманск взять билеты в театр «для отличников боевой и политической подготовки». На дороге к причалу увидел нечто ужасное – лежит в бесчувственном состоянии мой штурман в полной парадной форме, но без кортика. Взвалил его на плечо и дотащил до причала. Просемафорил бескозыркой, чтобы прислали срочно шлюпку и не поднимали шума. Поднимали его в брезенте кран-балкой, отнесли в каюту и заперли. Хорошо, что ни Командира, ни большей части офицеров на корабле не было, и всё обошлось без последствий.
В конце июля по приказу Командира я начал исполнять роль стажера штурмана и был освобождён от вахты у гирокомпаса, хотя шт. эл-ки по прежнему подчинялись мне. До выхода в плавание делать особо мне было нечего, и я усиленно начал готовиться к предстоящему через 3 месяца концерту корабельной самодеятельности. Где-то я достал трубу, баян. Были и другие какие-то инструменты, не помню. Ноты я достал в доме офицеров в Мурманске. Обнаружилась на корабле пара чечеточников. Кто-то согласился спеть «Голубку», она только недавно прозвучала в эфире. Готовили и другие номера, какие – забыл.
Писем от Вали нет, на душе скребут кошки, на мои письма не отвечает. Телефона тогда еще не было.
В начале августа выходим в море (куда и зачем ходили, не помню) и через две недели входим в Северную Двину. Швартуемся опять к причалу Соломбалы. Погода отличная, тепло, полный штиль. Если бы не запах сероводорода, можно было бы подумать, что мы на берегу Черного моря. Архангельск, в то время, был прекрасный зелёный город с малоэтажными, в основном, деревянными домами и деревянными же тротуарами. Даже Большой театр там был деревянный. Кругом города сплошные лесопилки. Берега Двины низкие, все в зелени, не то, что Кольский залив – безжизненные скальные сопки, кое-где с карликовыми березками. По-видимому, из-за этого на Кольском полуострове в воздухе не хватает ~15% кислорода.
Половина экипажа, в том числе и офицеров, получила увольнение в город с 12-00, как и положено, до нуля, и устремилась в близлежащие пивные и увеселительные заведения. А я с группой, неушедших в увольнение, устроили футбол на близлежащей поляне.
И вдруг, в районе 14ч вахтенный радист принимает радиограмму с пометкой «молния»: «ЭКСТРЕННО ВЫЙТИ БЕЛОЕ МОРЕ СПАСЕНИЯ ТОНУЩЕЙ ФИНСКОЙ ТРЁХМАЧТОВОЙ ШХУНЫ ГОРЛЕ БЕЛОГО МОРЯ РАЙОН ВЕРХНЕЙ ЗОЛОТИЦЫ тчк МОРЕ 8 БАЛЬНЫЙ ШТОРМ». А это 170 миль, нам 15 часов хода в хорошую погоду.
Хорошо, что я догадался спросить Командира о продолжительности стоянки. Он ответил, что сутки, и я дал команду не выключать гирокомпас. Двое молодых моих шт. эл-ов уволились, на корабле остался только Сергей.
Командир приказал всем свободным от вахты обследовать близ лежащие питейные и другие заведения и в любом виде доставить найденных на корабль. Нашли примерно половину уволенных, почти трезвого старпома, трезвых замполита, помощника командира и моего бедолагу-штурмана. Он уже успел набраться и ничего не соображал. Но рвался в штурманскую рубку, чтобы сделать прокладку курса. Командир приказал запереть его в каюте отсыпаться, а мне ‑ заступить на штурманскую вахту и сделать прокладку. Через 2 часа после получения молнии мы отдали швартовы. Вахтенным офицером стал сам Командир.
Пока шли по Двине (до выхода в море там около 35 миль) было тихо. А когда вышли из залива, началось. В такой шторм я попал первый раз! Ветер и 7-ми метровая волна били с левого борта и корабль кренило до 40 градусов!. В один из моментов корабль от удара волны так накренило, что распахнулась дверь штурманской рубки, и в неё полетели мои навигационные карты и приборы. Пришлось в прыжке ловить карты, чуть сам не вылетел за борт.
Около 23-х часов Старпом сменил Командира, а меня сменил проспавшийся штурман. Перед тем, как залечь, я зашел в гиропост. Сергей мирно дремал на ящике с ЗИП-ом под равномерное гудение аппаратуры гиропоста. Качку он, также как и я, переносил хорошо. Сменить его я не мог, т.к. еле стоял сам на ногах. А молодежь наша осталась гулять в Архангельске – их не нашла поисковая команда.
Проснулся я часов в 7. Корабль шел на максимальной скорости, ветер стих, но волнение небольшое еще было. В 8-00 мы с Командиром опять заступили на вахты.
До Верхней Золотицы оставалось еще часов 6 хода, и мы с ним довели корабль до места встречи с потерпевшей крушение шхуной.
Наблюдаю такую картину: шхуна (длиной около 50 метров) стоит на киле с небольшим креном на мели примерно в 100 метрах от невысокого зелёного берега. Вся команда, около 10-ти человек, сидят на берегу и смотрят в нашу сторону. Горит костер. До берега протянут трос. Мы поняли, что всё не так трагично, и радировали, чтобы выслали 2 буксира стаскивать шхуну с мели. Возможно, что она подвсплывет во время прилива. Перейти на корабль они отказались. Переговоры с ними на ломаном английском вел я. (К этому времени я выучил почти наизусть учебник английского языка для Вузов, который я купил еще в Полярном в 51-ом году, выучил около 5000 слов, фонетику, грамматику и даже все стихотворения, которые были в учебнике). Кто-то из финнов меня понял и отвечал тоже с акцентом). Финн сказал, что пробоин у них нет, у них заглох двигатель и их, как щепку, швырнуло на мелководье.
Нам приказали ждать подхода буксиров, и проложить фарватер для подхода к шхуне. Мы спустили шлюпку, за штурмана сел я с веревочным лотом. С корабля шлюпку пеленговал мой бедолага-штурман. Я измерял глубину и находил ее наибольшие значения. Так мы сделали прокладку до глубины 5 метров и положили фарватер на карту. Ближе буксиры подойти бы не смогли. Утром пришел один буксир и два тральщика. Я перенёс на карту штурмана буксира фарватер для подхода к шхуне и нас отпустили, т.к. свою задачу гидрографов мы выполнили. Что было дальше, я не знаю.
Начало сентября. От Вали никаких известий. Стоим у причала мыса Мишукова. Был будний день. И вдруг, словно молния, пронзила голову мысль: Валя в Мурманске! Пришел к Командиру, сказал, что завтра в 12 часов мне надо встретить невесту в Мурманске. Он почему-то мне поверил, и без расспросов выдал увольнительную до 24-х часов. По прибытию доложиться ему лично.
На следующий день в районе 11ч я был уже в Мурманске. Бесцельно иду по центральной улице, тогда другой там не было, называлась она ул. Сталина, и лоб в лоб сталкиваюсь с Валей!!! Оба обомлели! Посыпались вопросы с обеих сторон. И первым был: «Как ты узнал, что я в Мурманске?» Что мне было ей ответить, когда я сам не знал, как я узнал? В шутку, я сказал, что обладаю телепатическими способностями и про неё все знаю. Ей оставалось только поверить мне. (В дальнейшем, я неоднократно убеждался, что я действительно обладал даром экстрасенса. Подробности по ходу повествования).
Посидели в кафе. Она рассказала, что её, как она и предполагала, распределили в Мурманск, дали им на троих одну комнату на сопке на краю города, в каком-то занюханном домике для семей офицеров и мичманов. Она приехала 3 дня назад, завтра должна выйти на работу. На вопрос, почему не писала, она ответила уклончиво. Зашли в её жилище. Комната метров 15, три кровати, тумбочки, посреди круглый стол. Удобства на дворе. Ещё две девушки. За знакомство выпили и распрощались. Приглашали заходить в гости. Я пообещал, когда вернусь из очередного плавания, к празднику от 4 до 7 ноября обязательно буду. Мне стало ясно, что она решила завязать наш роман, но боялась мне об этом объявить. На душе вроде как даже полегчало.
На корабль я вернулся вовремя. Доложил Командиру, что встретил невесту. Он посмотрел мне в глаза и понял, что я говорю правду. О деталях он не спросил.
До праздника 7-го ноября оставалось менее 2-х месяцев и я активизировал подготовку праздничного концерта моих «артистов» Выступление мы с Замполитом наметили прямо на 7-ое число. Никуда мы не плавали, т.к. пришел приказ готовиться к переходу в Италию для капитального ремонта корабля. В течение месяца весь экипаж переодевали в форму гражданских моряков и оформляли соответствующие документы. Мы с штурманом подбирали пакет навигационных карт, изучали лоцию маршрута. Самым сложным отрезком пути был район Бискайского залива с его штормовым характером. Я со своей командой к тому же составляли подробную схему соединений всей навигационной аппаратуры, расположенной в различных местах корабля – на время ремонта она должна быть демонтирована, а потом, когда надо будет собирать, без этой схемы концов не найдешь.
И вот, 4-го ноября прошла генеральная репетиция. Командир и Замполит одобрили, сделав некоторые замечания и советы. Я попросился на сутки в увольнение к своей «невесте». И меня отпустили. Корабль стоял у причала Росты.