Дали нам большую комнату в рабочем бараке, метров тридцать.
Но надо учиться дальше. Как-то окончил 6-ой класс, весной 45-го 7-ой, с одной тройкой – по русскому языку.
Мама продолжила работу в своей бухгалтерии. Розу директор взял в секретари (еще в Ново-Сергеевке она научилась здорово печатать на машинке). Одновременно, до конца войны, она заведовала 1-ым (секретным) отделом завода, Но все равно было голодно. Я получал детскую карточку ‑ 400г хлеба и мало всего остального. У Розы и мамы были карточки служащих – по 600г хлеба. У рабочих были карточки на 800г.
На лето 44-го второй муж тети Пиры ‑ Андрей Дмитриевич (он был военным, и работал на химскладе, командовал транспортным цехом), устроил меня на лето работать в группу автоэлектриков. Трамблеры, стартеры, свечи, генераторы, бобины и т.д. Всё я быстро освоил, и это мне в дальнейшем очень пригодилось. В конце смены каждому выдавали полбуханки черного хлеба, а утром, перед сменой, кормили в столовой супом из крапивы с кусочком хлеба. (Вот тогда я понял, как полезен суп из крапивы, и больше никогда, даже в самый голодный 47-ой, не мог его есть). Большую часть этой полбуханки по дороге домой я съедал.
День победы 9-го мая мне запомнился из-за массовой, (человек 50), драки взрослых возле столовой. Почему дрались, я не знаю. Наверное, от радости! Утро было слякотным ‑ ночью прошел дождь, но к началу драки выглянуло солнце. Было много пьяных!
Отец в июле 45-го был переброшен на Восток, воевать с японцами. (На фото – он справа). С продуктами становилось все труднее, карточки отоваривались плохо, сидели, в основном, на хлебе. Думаю, что это было главной причиной, почему меня мама взяла за руку и привезла в приемную комиссию Электромеханического техникума имени Л. Б. Красина, что на Большой Грузинской улице в Москве. Учащимся техникумов была положена карточка на 600г. хлеба, а не как иждивенцу‑ 400.
Вспомнил, что когда я учился в 6-ом классе, это был 44-й год, отец приезжал с фронта после госпиталя на пару недель. Он меня тогда здорово понатаскал по алгебре, а физика у меня шла отлично и в 7-ом – не зря я увлекался радио. Тогда я уже собрал супергетеродинный приемник и на коротких волнах слушал радиостанцию «Голос Америки»‑ тогда ее еще не глушили (На фото слева – настройка
«супергетеродина»). И еще один эпизод в 7-м классе…… Урок зоологии. Ее преподавала директорша – Зинаида Ивановна. На одном из уроков она сказала, что человек произошел от обезьяны. Из простого любопытства, я спросил, продолжается ли в наше время этот процесс и, если нет, то почему? Вопрос очень смутил ее, и она меня высмеяла перед всем классом. (Тогда я не понял, за что пострадал ‑ в четверти она мне вывела четверку, хотя в табеле больше было пятерок). Чтобы не задавал глупых вопросов!
Приемные экзамены в техникум я сдал с тройкой по русскому, но меня почему-то приняли, и с 1-го сентября 1945-годя я стал учащимся техникума.
1.5 Учеба в Электромеханическом техникуме имени Л. Б. Красина,
назначение в НИИ-627
Конечно, для меня это был прорыв к увлекшей меня с раннего детства технике.
Заявление я подавал на радиоотделение, но меня определили на электромеханическое – электрические машины, трансформаторы, коммутационные аппараты. Может быть, из-за тройки по русскому на вступительных, а может быть потому, что в анкете я указал, что мама у меня еврейка ‑ не знаю.
Первый курс. Все ребята в группе были москвичи, нормально упитанные, хорошо одетые, хорошо подготовленные в московских школах. А я был худ, одет плохо и ростом меньше всех. Да и подготовка была хуже ‑ сказались голодные годы. Первый курс я окончил с тройками. Физически тяжело было на месячных сборах по военной подготовке летом 46-го, сразу после экзаменов. Они происходили в районе станции Челюскинская Ярославской ж/д. Строевая с настоящей тяжелейшей винтовкой, марш-броски с полной выкладкой! Утром ‑ физзарядка, турник. Но кормили хорошо, а это для меня было самым главным. К концу сборов я почувствовал себя веселее, сильнее. А впереди еще было два летних месяца каникул. К началу учебы на втором курсе я здорово подрос, и еще более окреп, приучив себя по утрам делать физзарядку с постепенным увеличением нагрузки. И в дополнение ко всему, я попросился принять меня в кружок духовых инструментов при клубе Очаковского кирпичного завода.
Весной 46-го вернулся отец и начал с обустройства комнаты. Сделал фанерные перегородки и образовались две комнаты, прихожая и кухня. И у меня появился уголок, где я паял свои радиоприемники. Мое поступление в кружок духовой музыки он одобрил.
Мне дали в личное пользование трубу ‑ корнет-а-пистон и простенький мундштук. Показали, как извлекается каждая нота, дали альбом нотной грамоты и альбом с гаммами. Руководитель кружка, он же дирижер оркестра, сказал, чтобы через месяц я освоил помеченные им упражнения и смог сыграть на репетиции в составе оркестра самый простой танец «Краковяк».
Было лето, тепло, и я засел в сарае, чтобы никому не мешать осваивать трубу.
В общем, через несколько месяцев, на репетициях, уже в составе оркестра, я играл первую партию трубы вполне прилично. А к весне 47-го меня выпустили в составе оркестра на сцену клуба. И с той поры, каждый понедельник, как тогда было принято, по вечерам я исполнял партию первой трубы на танцах в клубе завода с большим удовольствием и к радости руководителя оркестра и знакомых девчонок. (На этих танцах я влюбился второй раз. Звали ее Валя Саякина – дочь одного из рабочих завода. Блондинка с огромными глазами.) За каждое выступление мне и всем оркестрантам немного приплачивали. Я получал почти столько же, сколько дирижер. Сам он играл на баритоне классно! А звали его Петр Михайлович Безногов. Он тоже, как и отец, воевал. Жил он в одном из бараков. ……Мы его очень уважали и слушались беспрекословно. Его светлый образ и сейчас стоит в моей памяти. За пять лет игры в оркестре он вывел меня на уровень солиста оркестра. Я здорово обогнал старичков в технике владения инструментом. Кроме танцев, мы играли гимн на торжественных собраниях, легкую музыку в перерывах. Обслуживали похороны. Однажды, довелось играть даже в Колонном зале Дома Советов на каком-то важном собрании строителей. После выступления нас здорово накормили в ресторане (В оркестре я играл до октября 50-го года, ‑ до призыва служить в Военно-Морской Флот).
В начале 47-го мама родила нам брата Виктора. Ей было 42 года.
Второй курс техникума.
Учиться стало полегче. Вспоминается один неприятный эпизод. По комсомольской линии, куда меня приняли еще в 7-ом классе, мне объявили выговор за неявку на собрание, которое назначено было на выходной день. Было начало ноября, и отец попросил меня помочь убрать с огорода капусту на этот день. Конечно, для меня важнее была капуста, чем собрание. Почему-то бюро комсомола мой довод посчитал неуважительным. В наказание мне дали задание подготовиться и провести занятия с группой по истории комсомола, что я и сделал, искупив вину перед «родным» комсомолом ‑ верным помощником партии.
Но учеба продолжалась успешно. Особенно стало интересно, когда пошли интегралы, дифференциалы, теоретическая механика, технология металлов, сопромат, теоретическая электротехника, электроизмерения. Все мне было страшно интересно! Очень хорошую подготовку нам дали в механических мастерских техникума – научили свободно владеть слесарным инструментом, вытачивать простейшие детали на токарном станке, читали теорию резания металла. (До сих пор помню, что оптимальный угол заточки ножа – 4 градуса).
Второй курс я заканчивал в условиях наступающего голода! Как мы выжили ‑ не помню точно. Скорее всего, помогла Роза (Фото1945г). Она в 46-ом вышла замуж. Ее муж, Федя Булычев демобилизовался из армии лейтенантом в 46-ом. Всю войну его часть в составе резервной армии простояла в Монголии. С детства у него был природный талант художника. Он состоял членом художественного объединения Москвы.
Он хорошо стал зарабатывать на массовом изготовлении на ватмане больших (нулевой формат!) портретов вождей и членов ЦК ‑ на демонстрациях их носили на шестах. Он их клепал при помощи трафаретов ‑ штук 10 на каждый портрет. И получалось у него здорово и быстро! В 47-ом у них родилась дочка Юля, а в марте 50-го – сын Валерочка (На фото 51г). Тогда они обзавелись мебелью, приоделись. Да и сама Роза круто пошла вверх ‑ в дополнение к секретарским обязанностям, заведовала бухгалтерией завкома завода.
Третий курс техникума. Пошли спецпредметы, лабораторные работы с реальной техникой. Стало еще интереснее.
В ноябре, в возрасте 9 месяцев умирает Витя из-за нехватки пищи ‑ мама все это время кормила его только грудью. Молочных кухонь тогда не было. А молоко у нее пропало. Он умер на моих руках.
47-ой год запомнился мне как самый голодный год за всю мою жизнь ‑ такого не было даже во время войны!
Но упорно продолжаю учиться. В сентябре-ноябре уже появились овощи с огорода. Карточки стали отоваривать по полным нормам. Прошла денежная реформа. Цены на продукты силовым порядком были снижены. Стало полегче.
В мае 48-го заканчиваю третий курс. Зимой в военкомате прошел приписку. «Здоровье в порядке, спасибо зарядке!» И определили меня на флот. Северный, т.к. в те годы Московская область шефствовала над ним. Сказали только, чтобы я поднабрал вес. А рост у меня уже был нормальный ‑ почти 170 см. Худющий был.
Летом 47-го года при клубе завода была организована юношеская футбольная команда. Приписаны мы были к ДСО «Спартак».
Выдали нам в клубе завода форму, бутсы и мы включились в игры на первенство Московской области. Какие-то навыки у нас были конечно – гоняли мяч много, поставив вместо ворот кирпичи на ближайшей поляне. Меня назначили капитаном, т.к. я бегал быстрее всех.
Первую игру мы проиграли с разгромным счетом – 0:12. Я играл под № 3 ‑ центральный защитник. Мне было очень стыдно! Догадались, что играть надо посмелее, даже понахальнее. Футбол помог приобрести мне эти качества на всю жизнь – в дополнение к упорству и любопытству, которые у меня были с детства. В дальнейшем игра наладилась.
(Бить пенальти поручали мне. Я изобрел одну хитрость. Подбегая к мячу, я смотрел в глаза вратарю, а он, на меня. Перед самым ударом я переводил глаза вправо (или влево), а бил мяч в другую сторону. Вратарь бросался обычно в сторону, куда я переводил взгляд. Бил я пенальти только левой! Успех был 100-процентный. Призыв на службу прервал мою футбольную эпопею на 4 долгих года).
Четвертый курс. Сплошные лабораторки. Класс был разбит на группы по 3, 4 человека. Выполнив одну работу, делали перерыв и переходили на другую. Многие из ребят курили в перерывах. Выходили из лабораторного зала, а меня оставляли обрабатывать результаты опытов. И однажды мне это надоело ‑ я пошел в коридор вместе с ними. И закурил. Вскоре почувствовал пагубность этой дури ‑ стало труднее играть и на трубе и в футбол. И я прекратил эти эксперименты со своим здоровьем. (В дальнейшем, в сложные периоды жизни, закуривал, но ненадолго).
С февраля 49-го года – преддипломная практика. Распределили меня и еще человек пять в научно исследовательский институт НИИ-627, выполняющий, в основном, работы по военно-морской тематике. Велись разработки коммутационной аппаратуры, электродвигателей для приводов корабельных артиллерийских башен и торпед, стабилизаторов напряжения и много другого электрооборудования, в том числе и для быта. Я попал в лабораторию коммутационной аппаратуры.
Начальником был к. т. н. Ростислав Сергеевич Кузнецов. Крупного телосложения, круглолицый, блондин, высокого роста. Говорил всегда громко и четко. Русский интеллигент старой закваски. Ко мне он относился по отечески, много уделял внимания, видя мою сырость, любознательность и горячее желание освоить вопросы проектирования реле ‑ предмет моего диплома. Начальником отдела был д. т. н. Меерович Евгений Абрамович, ветеран войны, тоже известный в научных кругах специалист. А директором института был академик Иосифьян. (Позже, когда я немного пообтерся, я понял, какую мощную научную силу он собрал в институте в примерно равных пропорциях из русских, еврейских и армянских высококлассных специалистов ‑ разработчиков электромеханической аппаратуры и систем).
. Помню один случай. (Это было, когда я вернулся после службы и учился уже в институте). Сижу за рабочим столом. Запустил схему, а сам решил взять какой-то интеграл. Ничего не получалось. Открывается дверь лаборатории, входит директор. Высокий, сухопарый, с орлиным крючковатым носом, острым, пронзительным взглядом, смуглый, армянин, говорил без акцента. Волосы прямые, растрепаны. Походил по лаборатории, поговорил с кем-то, и подошел ко мне. Я рассказал, что жду окончания опыта, и пока есть свободное время, пытаюсь взять интеграл, но пока не получается. Он сел рядом и почти не задумываясь, показал, как его надо брать).
В июне 49-го года я защитился на отлично, и меня оставили работать в институте на должности техника с окладом 800р. (Дипломированный инженер после института тогда получал 1100р). На работу я вышел 1-го августа. Работал и готовился к экзаменам в Энергетический институт на заочное отделение. В августе 50-го меня перевели на должность старшего техника с окладом 900р. Сдал экзамены. Только приступил к учебе в институте ‑ пришла повестка из военкомата ‑ вызывают пройти комиссию на предмет годности для службы в ВМФ. Прошел по всем статьям. Вес‑ 60кг, рост‑171.5см. И в октябре 50-го года я прибыл в военкомат для отправки на действительную военную службу. Из института открепление не взял, сказал, что буду продолжать учиться на службе. Из НИИ уволился с правом приема по возвращению.
Прощание было трогательным, меня любили и ценили, Я думаю, было за что. Я не отказывался ни от какой работы, меня рвали на части ‑ до обеда я работал с одним инженером, после обеда с другим, помогал собирать сложнейшие электросхемы, проводя записи параметров в экспериментах на шлейфовых осциллографах. Многому меня научили мои руководители, высококлассные инженеры отдела Е. А. Мееровича.
Хотя подготовка у меня в техникуме была очень хорошая, я все время чувствовал, что для творческой работы надо получать высшее образование. Я твердо решил учиться дальше! А на флоте матросы и старшины тогда служили 5 лет!
Перед самым увольнением, как-то я зашел в зал к конструкторам и обратил внимание, что двоих нет. Спросил где люди, но никто не мог объяснить, куда они делись. Одного звали Лев Александрович Поздняк. (Позже он сыграл большую роль в моей жизни). Это был один из выдающихся конструкторов отдела. Из других подразделений НИИ тоже исчезло несколько человек – лучших специалистов!
(Через много, много лет, я пришел к выводу, что лучшего коллектива отдела, чем в НИИ-627 со всех точек зрения в моей жизни не было. Но самые эрудированные и самые лучшие ученые и инженеры-разработчики, самые порядочные и скромные люди были евреи НИИ-627. Вспоминаю их с большой теплотой. Хотите, верьте, хотите, нет, но этот прискорбный для антисемитов факт ‑ неоспорим).
1.6.Служба в Военно-Морском Флоте
1.6.1.Учебный отряд
Провожали меня все мои лучшие друзья и, конечно, Валя.
Сажают в теплушку, дают сухой паек, и через полтора суток прибываем в г. Выборг.
Огромный ангар и в нем собрали человек 500. Сгруппировали по 25 человек и всех пропустили через медкомиссию. Запомнилось вращающееся кресло ‑ пристегнули и закрутили. В какой-то момент мгновенно остановили, и приказали быстро идти по узкому длинному ковру. Я его прошел бодро, хотя сначала немного повело.
Проверку слуха, зрения, объем легких, качели ‑ все прошел на отлично. Объявляют – в плавсостав! Группа сократилась на несколько человек, не прошедших эту жесткую комиссию ‑ их отправили служить в береговую оборону. И последнее испытание – на общеобразовательную подготовку. Посадили в класс и предложили написать диктант – две странички тетради. Результат я узнал потом, когда группы переформировали для отправки в отряды на учебу по специальностям в зависимости от степени подготовки: боцманы, коки, трюмные, мотористы, артиллеристы, сигнальщики, штурманские электрики – гироскописты! Я попал в группу штурманских электриков – элиту плавсостава (как потом я узнал)!
Наутро просыпаюсь от громкого вопроса: «Кто может играть на музыкальных инструментах ‑ на испытания!». Я пошел. Дают трубу – играй, что можешь. «Ноты нужны?» ‑ «Нет». Не помню, что я играл. Меня быстро остановили и сказали, чтобы завтра с утра с вещами пришел в штаб для оформления и отправки в муз. команду Северного флота!
Не пошел я в муз. команду! Плавсостав ведь! Уговаривали, но я уперся, а приказать не могли – присягу я еще не принимал.
Таких, как я отобрали человек 25 из 500 испытуемых. Выдали военно-морскую форму, посадили в пассажирский вагон и ночью привезли в небольшой городишко Сортавала, на северном берегу Ладожского озера. Это Карелия. Поместили в каком-то буржуйском особняке на краю города, где мы приняли присягу, и я поклялся честно служить Родине. На следующий день пеший марш около 5км и мы пришли в Учебный отряд на самом берегу небольшого залива Ладоги.
(Первое фото в форме матроса СФ, Учебный отряд, ноябрь1950г).
Учебный отряд – это казармы, столовая, котельная, огромный плац и ангар с учебными классами, штаб, домики для офицеров и их семей. Удобства – на улице, баня – в городе. В отряде – человек 200. Там были еще сигнальщики, мотористы и коки. Коков было очень много, жили они в отдельной казарме далеко от нас. И начался очередной трудный период в моей жизни, хотя кормили как на убой, по нормативам плавсостава!
Трудный физически. И не только для меня. Снежная морозная зима! Два месяца были сплошные строевые на плацу, сначала без оружия, потом с оружием. Командовал строевыми здоровенный с бандитской рожей киллера мичман – настоящий морской волк! До сих пор в ушах стоит его громоподобная команда «А рррраз, два, три!!!». Ноги сами поднимаются! «Зззапевай!». На ногах тяжелые флотские ботинки.
К вечеру все мокрое, а сушилки в казарме нет! На ночь носки и брюки клали под простынь – к утру немного просыхало. В кубрике на 25 человек одна печка-голландка, особенно на ней не посушишь! Потом режим сменили: до обеда – строевая, после обеда – занятия в классах. Уставали все здорово! Это было видно по тому, что через 5 минут занятий половина класса уже спало! Я не спал, т.к. мне все, что преподавали, было очень интересно! Преподаватели – офицеры, мичманы и старшины. Они все это видели, но особо не ругались – наверное, понимали, что трудно салагам. Да и режим был суровым: подъем в 6-30, (по выходным на час позже), бегом в одних тельняшках вместе со старшиной на улицу ‑ пробежка вокруг казарм, потом комплекс упражнений на улице, умывание по пояс холодной водой! Кошмар, но я быстро привык и стал еще здоровее. На соревнованиях на лыжах я занял второе место, первым был перворазрядник из штата учебки ‑ приземистый холеный крепыш с откормленной физиономией. Отстал я на финишной прямой – ослабло мое полужесткое крепление лыжи на моих флотских ботинках, и он меня обогнал! На лыжах у него было жесткое крепление и настоящие лыжные ботинки. До сих пор не могу ему простить этого!
В середине апреля 51-го лед на Ладоге растаяла. До этого нам прочитали азы морского дела: шлюпки, тросы, морские узлы (некоторые помню и сейчас), флажковый семафор, судовые огни (топовый, гаковый, бортовые и пр.), паруса и т. д. И до самых выпускных экзаменов около месяца почти каждый день походы и соревнования на шестивесельных шлюпках.
По специальности нам дали азы теории гироскопии, эхолокации, лагов, радиопеленгаторов, а в лабораториях был хороший практикум по каждому устройству.
Особенно меня поразил свободный гироскоп! И его совершенно необъяснимое для неподготовленного человека свойство держать ось вращения в инерциальном, (галактическом) пространстве неподвижно, отвязанной от вращения Земли! (Примитивный аналог свободного гироскопа – детский волчок. Раскрученный, он стоит вертикально, пока не перестанет быстро вращаться). Т. е. Земля уходит из-под оси! На этом свойстве и построен гирокомпас (ударение на последнем слоге) – очень сложное устройство. Его ось с секундной точностью держит направление на географический полюс Земли. Не на магнитный, куда показывает магнитный компас. (Оба полюса не совпадают примерно на 40 миль).
В группе мало кто, кроме меня хорошо знали всю электрическую схему гирокомпаса. Главстаршина Якубович(!), который вел занятия по схеме, был очень рад – хоть несколько человек из всего класса поняли всю схему. (Доскональное знание схемы мне здорово пригодилось. В одном из дальних походов гирокомпас вышел из строя! Ниже я расскажу об этом эпизоде подробно).
В общем, экзамены по всем предметам я сдал на отлично и получил свидетельство об окончании по высшему разряду! И, как отличника, а таких было еще 4 парня, назначают в Вайенгу (потом переименовали в г. Североморск) – на базу эскадренных миноносцев (Кольский залив).
Перед отправкой всех пропустили через зубной кабинет. Не лечили! У меня был один чуть потемневший зуб, не болел. Вырвали и еще пошутили – «до конца жизни буду благодарить». Так оно и было – до 75-ти лет я не пользовался услугами стоматолога.
1.6.2. Эскадренный миноносец
Начало июня 51-го года….. . Погода прекрасная! Карелия – благодатный край! Жалко было уезжать. Неделю дали отдохнуть. Играли в волейбол, футбол. И вот команда по вагонам!
Пассажирский вагон до Мурманска, далее военным катером до базы дислокации
эскадренных миноносцев серии БИС. В штабе получаю назначение – на эсминец!
Коротко расскажу, что это за махина. Водоизмещение около 2000 тонн, длина 120м Экипаж – около 300 (?) человек. Вооружение для тех лет современнейшее. Скорость – невиданная по тем временам – до 30 узлов. (Новые торпедные катера тогда давали максимум 45 узлов). Дисциплина – суровая. Подъем – в 6-00, свертывание подвесных коек. Зарядка, умывание, завтрак, бегом на верхнюю палубу в строй на подъем флага. Никаких отклонений от Корабельного устава – «шаг влево, шаг вправо – гауптвахта!». (В учебном отряде, особенно к концу учебы, все расслабились, поэтому здесь все казалось очень жестоким.)
Человеческих взаимоотношений как внутри команды штурманских электриков (7 человек), так и с командиром БЧ-1 и двумя его замами, молодыми лейтенантами, никаких. Процветало доносительство и наряды вне очереди – драить верхнюю палубу шваброй, смоченной соляркой. Одним из замов был лейтенант Абель(!). (Потом я узнал, что он полгода как прибыл на корабль после окончания Высшего военно-морского училища). К гирокомпасам меня подпустили только один раз – старшине на учебном занятии долго не удавалось ввести запасной гирокомпас в меридиан. Я ему помог. В моем ведении были эхолоты.
За два с половиной месяца (до моего неожиданного выдворения с эсминца!) в море выходили только два раза по неделе. И не далеко. Корабль отрабатывал стрельбы из пушек, поражение подводной лодки глубинными бомбами, торпедную атаку, в том числе в условиях дымовой завесы. Все это производило на меня очень сильное впечатление – мой боевой пост был у эхолота, на командирском мостике, и я наблюдал эти процессы с большим интересом. Кошмар, особенно торпедная атака и охота за подводной лодкой. От взрывов глубинных бомб эсминец аж подпрыгивал! Страшно представить, что бывает с подводной лодкой при этом.
Во время перерывов между плаваниями каждый день, после подъема флага в 8-15, учеба по специальности. Учил нас лейтенант Абель(!). Досконально зная предмет, я видел, что он зачастую откровенно врет. И вот однажды я не сдержался – он начал нести какую-то несуразицу про устройство магнитного усилителя, одного из элементов схемы гирокомпаса. Все почему-то молчали. Тогда я встал и очень корректно его поправил, рассказал, как в действительности все устроено. Мне показалось, что это ему не понравилось – на глазах нижних чинов, какой-то салага, показал его, офицера, несостоятельность! Но вида он не подал.
И вдруг, в конце августа 51г. меня списывают с корабля на берег! В Североморский экипаж. Таких списанных с эсминцев было человек пять.
Экипаж – это то место, куда собирают списанных по разным причинам с кораблей матросов и старшин, а оттуда их забирают, по мере накопления, на другие корабли. Более трех дней люди там не задерживаются ‑ приезжают с кораблей офицеры, изучают личные дела и берут того, кто подходит. Бытовые условия там самые примитивные, для сна ‑ голые нары ‑ двое-трое суток можно поспать и без матраса, накрывшись шинелью, а кормежка – флотская.
Проходит три, четыре дня. Всех моих знакомых разобрали… Неделя прошла – не вызывают. Спать на голых нарах я уже не мог – бока стали болеть. Пока я там загорал, познакомился с писарями, в ведении которых были личные дела поступающих в экипаж. И один писарь мне по секрету сказал, что у меня, в личном деле, плохая характеристика с эсминца, и все боятся меня брать. Характеристику он мне не показал. Но я сразу догадался, в чем дело ‑ лейтенант Абель мне отомстил!
Меня перевели в служебный кубрик, дали нормальную кровать с матрасом, подушкой и простынями, и я прожил там еще трое суток. На десятые сутки, с утра, меня вызывают в кабинет командира экипажа. Со стула поднимается офицер. Погоны капитан-лейтенанта. Подходит, здоровается за руку (!!!). Представляется. Он штурман с флагмана гидрографии Северного флота капитан-лейтенант Сошальский, командир БЧ-1. Корабль называется «Экватор». Сказал, что он внимательно изучил мое личное дело, и я ему подхожу. Если я согласен(!), он немедленно меня забирает, т.к. через двое суток корабль должен уйти в большое плавание, а у него недоукомплектована команда штурманских электриков. Из-за этого корабль в дальнее плавание не выпускают.
По внешнему виду (высокий, худощавый около 35 лет, смуглое с тонкими чертами лицо, умные глаза) по обращению, разговору, поведению (офицер представился матросу, не по уставу поздоровался, спросил согласия ‑ грубое нарушение Корабельного устава), я понял, что мне крупно подвезло. Передо мной стоял умный интеллигентный воспитанный человек, не дурной служака-офицер типа лейтенанта Абеля, каких я насмотрелся и нахлебался на эсминце.
(После я убедился, что весь офицерский состав «Экватора» был укомплектован именно такими людьми, как капитан-лейтенант Сошальский, в том числе и Командир корабля, в чине капитана третьего ранга).
И я, не раздумывая, согласился. Я до сих пор помню номер в/ч корабля – 95421, хотя прошло почти 60 лет, как я ступил на деревянную (!!!) верхнюю палубу этого замечательного корабля. А фамилию командира я забыл. Но образ его и сейчас стоит у меня перед глазами – образ немолодого, спокойного, умного, честного труженика Военно-морского флота, озабоченного ответственностью за судьбы и жизнь корабля, экипажа и порученное Родиной дело. (В ответственные моменты в походах он подменял вахтенного офицера и брал управление кораблем в свои руки).
1.6.3. Корабль ВМФ «Экватор» – флагман гидрографии Северного флота
Первое, что меня поразило, когда я вошел на палубу – это отсутствие какого – либо вооружения – орудийный лафет стоит, а пушки нет. К/л-т Сошальский мне объяснил, что корабль получен по репарации от немцев. Пушка была, но ее сняли, когда корабль передали в штат управления гидрографии Северного флота. В июне он пришел с Балтики. В заграничное плавание ходить спокойнее во всех отношениях без вооружения и под флагом гидрографии, хотя экипаж весь военный. Во внутренних водах корабль ходил под флагом ВМФ.
Корабль специальной океанской постройки с двойным дном, 5 килей, значительно снижающих бортовую качку во время шторма. Водоизмещение около 1000 тонн, длина – 75 метров ширина в миделе 8 метров, высота борта от ватерлинии 7 метров. Двигатели ‑ по бортам 2 дизеля по 1200л. сил. Крейсерская скорость – 12 узлов, максимальная – 15. На второй палубе – камбуз, каюта командира, в офицерском коридоре одиночные каюты офицеров со всеми удобствами, лазарет, посудомойка, душ, гальюн, несколько гостевых кают, кают-компания и адмиральский салон в корме, отделанный красным деревом, с шикарной обстановкой и хрусталем в буфете. На нижней, третьей палубе – кубрики для старшин и матросов, кают-компания и каюты в корме для глав-старшин и мичманов. Койки – у всех стационарные, со страхующей откидной решеткой, чтобы люди не выпадали во время шторма. В носовом отсеке огромная холодильная камера, забитая целыми тушами коров и свиней. (Видел, когда однажды был членом комиссии по учету остатков после какого-то похода). Снаружи корабль покрашен белой краской! Красавец!
Основная задача корабля – обеспечение работы экспедиций ученых, гидрологов, гидрографов и разработчиков новых видов навигационного оборудования в натурных условиях. О другой задаче, секретной, расскажу по ходу воспоминаний.
Бросил рюкзачок на указанную мне койку и спустился вместе с к/л-том Сошальским в главный гиропост – знакомиться с командой штурманских электриков. Стоят двое старослужащих, один маленький, старшина 1-ой статьи, худенький и бледный блондин, рядом – старшина 2-ой статьи, с круглым широкоскулым лицом крестьянина, ростом повыше и тоже бледный. Оба с 1927г. рожд., отслужили уже по 7 лет, призваны были в самом конце войны и вот уже два года ждут демобилизации. А рядом с ними, ба!!!, знакомая фигура моего сослуживца по учебному отряду Сергея Щеглова! Круглолицый, приземистый крепыш-меланхолик из г. Куйбышева (сейчас г. Самара, кажется). На уроках много спал, а экзамены по специальности сдал на тройку. Обрадовался я очень! Познакомились. Моим старшинам командование поставило условие демобилизации: подготовить замену в походе. (Что они успешно и выполнили ‑ по приходу корабля из похода их отпустили).
Меня они сразу предупредили, чтобы я их внутри команды называл по именам без отчества и званий. Вот тебе раз! А как же устав? Ухмыльнулись, узнав, что я с эсминца, и сказали, что на этом корабле главное не звание, а работа.
Через сутки корабль должен был выйти в море на месяц без захода в порты, поэтому они быстро ознакомили меня с особенностями данного гирокомпаса и всей навигационной электроаппаратуры. Убедились, что я со всем хорошо знаком и, когда по ГГС прозвучала команда готовности к выходу в море, они поручили мне запустить гирокомпас. «А почему не Сергею?», спрашиваю. «Потом поймешь, Володя» сказали в ответ. А Сергей, почему-то не обиделся. Я все понял сразу. К тому же, ему поручили предпоходное тестирование эхолотов и лагов.