Наследники Мишки Квакина. Том I

Жареной свинье в зубы не глядят…

В те полузабытые времена, когда таджики и цыгане еще не были дворниками, жил в нашей деревне дед Феогнид Краморев. Вопреки непривычно звучащему для русского уха имени, дед был вовсе не плохой. Ростом под два метра и худой аки жердина осиновая. Еще в финскую, называемую Зимней, войну начинал воевать. Старшим лейтенантом был, политруком. Умнейший был дед, скажу я вам. И в целом не вредный, хотя и хитрый. Научил меня косу точить и отбивать, в круг настраивать и многим полезным вещам.

У нас там липки росли на конце сада и под ними всегда боровики водились. Я в детстве всегда рано вставал, но дед Феогнид вставал даже раньше меня. Встанешь, бывало, полпятого утра, глядь, а он под липки шасть и уже режет боровики. Но не гнать же заслуженного деда? Да к тому же таскающего на поясе острый штык от мосинской трехлинейки с армированным резиновым шлангом от системы гидравлики трактора в роли импровизированных ножен. Еще он немцев не очень любил – как встретит пацанят немецких Шеппе и Никелей, так заставлял отжиматься, в зависимости от настроения от двадцати до пятидесяти раз.

Парясь в бане, на животе на полке лежа, он случайно загнал в пролом в лавке свой уд. Да так загнал, что потом пришлось выпиливать его оттуда. А так как на всю деревню лобзик был лишь у меня (я его у учителя труда в карты выиграл), то выпиливать жертву коварной скамьи пришлось мне. Правда, после этого случая все полки в бане он переделал.

Жил Феогнид вдовцом, а в соседнем домике жила сестра его, за давностью лет уже не упомню имени старушки, тоже овдовевшая. Так они друг за другом приглядывали. Она ему стирала, он ей грибы жарил. А готовил он на керогазе. Теперь мало кто помнит такой агрегат, но в поисковиках можете поискать для понимания картины произошедшего.

Однажды зимой загорелся домик Феогнида от искры керогаза. Мы как раз, с моим детским другом и соучастником большинства шалостей Андрюхой – Пончиком, ныне покойным, находились неподалеку. Смотрим, дым идет из окна. Подошли, стали стучать в дверь ногами. Слышим кашель надсадный, и дед Феогнид открывает. У него лежанка низкая была, поэтому и не задохнулся в дыму. А так он спал, пока мы не разбудили. Выволокли деда, стали пожар тушить – там угол кухни с керогазом горел.

Тут как раз заметившая опасность бабка Феогнидиха (наименование условное, ибо имени как писал, не помню) ведра с водой подавать стала, а я заливал. Андрюха побежал домой – пожарных из райцентра по телефону вызывать. А я вроде все уже залил, смотрю, только струйка дыма сочится из угла. Дай, – думаю, – добью, что бы уж наверняка. А тут ведро какое-то под ногами, фанеркой накрытое болтается. Я бух из ведра на дымок. «Контрольный» так сказать… А в ведре-то керосин оказался! Бывает же такое!

Пока приехали пожарные машины, пока заправились по обычаю из деревенского озера – дом деда Феогнида догорал уже. Схватился и домик бабки Феогнидихи.

– Там, в столе, документы! – бабка выбила стекло и полезла в окно с надрывным криком. – Сгорят же!

Насилу с прибежавшим Андрюхой оттащили старушку от окна. А там уже дым густой, не видно ничего.

– Держи меня за ноги и, если что, вытаскивай оттуда, – сказал я Андрюхе и залез в окно.

На стол лег, еле вытащил ящик с документами. Отдал убивающейся Феогнидихе. Пожарные, наконец, прикатили, лениво полили угли, оставшиеся от домиков. Два поросенка еще сгорели в сараюхе при бабкином доме. Бабка нам одного зажарившегося поросенка с Андрюхой отдала. Мы его долго ели. Дымком припахивало, но кому не нравится – пущай турниду лопает, а нам и жареная свинина сгодится.

– Дареной свинине в зубы не глядят, – как в народе говорится.

Бабку через некоторое время после пожара дочка забрала к себе, в Нижний Новгород, а деда Феогнида сын – куда-то в Подмосковье. На этом следы его теряются. Может, и в живых уже нет его ныне. Только лапти, им сделанные, потом несколько лет при мачехе служили мне верой и правдой, напоминая о добром и мудром деде.

Дом с привидениями

Когда мы с Пашкой были маленькими, стоял в нашей деревне недостроенный дом с номером 52. Бесхозный дом стоял в запустении, а хозяйственные местные потихоньку начали растаскивать его на стройматериалы, да и от воздействия погоды он стал приходить в негодность. Вообще, я заметил, что даже жилые дома, после того как люди там перестают жить, очень быстро приходят в негодность. То ли микроклимат внутри меняется, то ли и правда душа дома начинает тосковать.

Был у меня тогда друг Орест Пищук. Учился в школе на класс старше меня и тоже любил читать книги и увлекался радиоэлектроникой. На этой почве мы с ним и сошлись. С младшей же его сестрой – Иркой, я учился в одном классе. Они приехали к нам откуда-то с севера и жили в доме, расположенном в начале улицы, возле края нашего обширного фруктового сада. Метров сто пятьдесят – двести было между домами, что для детей вовсе не расстояние. Мы с Орестом протянули самодельный телефон и часто общались в обход деревенской телефонной линии.

Орест встречался со старшей двоюродной сестрой лучшего друга моего брата Пашки Моргуненка – Ленкой¹³. Но активные малолетние пакостники Пашка и Моргуненок своими коварными кознями рассорили Ореста и Ленку. После этого гнусного поступка бестактные мелкие надоеды часто доводили кареглазого юношу, бегая вокруг его дома и крича: «Соплежуй! Соплежуй!». Понятное дело, что Оресту было обидно и неприятно. Он даже пару раз крепко драл малолетним негодникам уши, но вернуть рано созревшую девушку Елену это уже не помогло.

А тут как раз, как нарочно, приехала из Клиновска наша двоюродная сестра Лариска. Она была дочкой старшей сестры нашего отца, Нины, с виду доброй, но жадной как черт. Будучи на полгода старше меня, истинное «дитя асфальта», Лариска имела привычку проводить лето у нас в деревне, крутя бурные, но краткосрочные романы с местными «парубками» и ходить дискотеку в клубе. Сушеная выдра, как за глаза называла ее наша мать. Расстроенный разрывом отношений Орест увидел высокую белокурую бестию с наливающейся грудью и влюбился в нее. После, имея на ее счет нескромные планы, начал подкатывать к приглянувшейся Лариске, с предложением встречаться. Лариске стройный и начитанный кареглазый красавец нравился, но по городской кокетливой привычке с ответом не торопилась.

Однажды решили мы с Орестом, который видел в этом шанс привлечь внимание объекта воздыхания, напугать Лариску и Ирку. Заранее предупредили их, что вечером напугаем в том доме, иначе бы с чего им туда идти? Лучше бы на дискотеку потопали, а так заинтересовались. Сам процесс психологической атаки был доверен за небольшую оплату, выделенную пылающим страстью Орестом, Пашке и его товарищам. Накануне вечером была проведена генеральная репетиция. Моргуненку, одетому в старую выцветшую штормовку, украденную нашим отцом у преподавателя института, где он имел честь обучаться, было поручено, по получении звукового сигнала, выражающегося в моем ударе ногой по валяющейся в кухне железяке, медленно вылезать из отверстия пола в кухне. А Пашка, сын подруги нашей матери Зиночки – Башкиренок и еще кто-то из этой пакостной мелочи, равномерно рассредоточенные под полом дома, громко завывая, должны были послужить саундтреком к сему устрашающему действию.

За час до назначенного срока, в дом привалили мелкие представители обширного семейства таджикского патриарха Кима Абдуллаевича и начали там беситься. Даже начали раскладывать там костер эти дети великой степи. Пришлось изгнать их оттуда пинками, дабы не превратить задуманное действо в фарс и не способствовать возникновению еще одного очага возгорания. И так пожаров полно было в деревне. Они пообещали вернуться с одним из старших сыновей почтенного «саксаула» Кима – Данисляном, который был мастером спорта по дзюдо и любил в свободное от торговли наркотиками время мучить несчастную козу Феньки и ее законного мужа – козла Мальчика. Гордый представитель семейства полорогих не вынес такого позора и удавился на заборе. Осталась несчастная Фенька вдовой парнокопытной. Печальная история, право слово. Данислян, правда, так и не пришел. Видать, предчувствовал, что в ближайшее время диаспоре станет в буквальном смысле слова жарко.

И вот приводим мы жертв в дом. Уже достаточно темно. В доме было два входа. Один со стороны улицы, через который мы вошли, и второй – черный, через кухню. Я, в порядке создания атмосферы саспенса, начинаю рассказывать какую-то страшную историю, благо фактического материала из мрачной жизни нашей местности вполне хватало.

– Дух этого дома, слышишь ли ты меня? – страшным голосом воскликнул я.

Между делом, согласно плану мероприятия, стукнул ногой по железке. Там защитный кожух приводных ремней из тонколистового металла от зерноуборочного комбайна «нива» на полу валялся. В ответ тишина, тревожимая лишь жизнерадостным смехом Ирки и Лариски.

Так как по летнему времени, сберегая лапти, ходил я босиком, а реакции на сигнал не последовало, то был вынужден долбить до тех пор, пока ногу не отбил. Стоят эти две расфуфыренные фифы, ржут как кобылы над нами с Орестом.

– Дух этого дом приди к нам, – безуспешно продолжаю взывать я.

– Что Данила, не выходит каменный цветок? – ехидно поинтересовалась Лариска. – Никогда вам, деревенским недотепам, нас не напугать!

На словах про «деревенских недотеп» физиономия Ореста вытянулась как у Дон-Кихотовского Россинанта и приняла обиженно-мрачное выражение. Вдруг вижу, что девчонки замолкли, остолбенело уставились мне за спину и их лица начали меняться. Побледнели они так, что даже в темноте сквозь обильную косметику было видно. Потом с визгом развернулись и бросились убегать из дома. Орест, с трудом сдерживая разрывавший его гомерический хохот, кинулся мимо меня через дверь на кухне из дому. Выскочил во двор и там со смехом начал кататься по траве. Тут еще зловещие завывания под полом начались.

В дверном проеме входной двери Ирка и Лариска столкнулись, и, спеша выскочить друг перед другом, прочно застряли. Потом с трудом, как-то на четвереньках, выпали из дома (там крыльца к тому времени уже не было) и в страхе кинулись бежать. Бежали с криками ужаса, постоянно оглядываясь, по дороге мимо нашего дома на другой конец деревни, до самого клуба. В клубе они всем рассказали о происшедшем. Там находилась наша мать, которая услышав эту душераздирающую историю, немедленно побежала к месту события.

– Совсем с ума посходили, падлы безмозглые! – бушевала она, в неуклюжем, но стремительном беге к дому. – Я вам устрою сейчас!

Вслед за ней кинулась толпа подогретых алкоголем праздных зевак, боящихся пропустить редкое зрелище. Мать нашла нас с Орестом в кухне, со смехом вспоминающих подробности. Это разъярило ее необычайно.

– Поубиваю!!!Ехидны, змеи!!! – завопила она, схватив злосчастную железяку и завывая как смертельно раненая волчица, принялась гоняться за нами. – Кровопийцы!!! Кровососы!!! Конец вам пришел, горбатые! Убью, чтобы не позорили больше меня перед людьми!

Как на зло, под полом вновь начали выть малолетние раздолбаи, подумавшие, что наступил второй акт розыгрыша.

– Ах вы протухлики! —, мать от завывания рассвирепела еще больше. – Ну, теперь держитесь!

Пару раз под хохот бессердечных зрителей, заполнивших дом, мы с Орестом огребли железкой по спинам, пока не выскочили на улицу.

– Домой можешь не возвращаться, – вслед мне несся крик матери и громкий хохот зевак. – Удавлю вырожденца! Дегенерат!!! Что б ты околел там за околицей!!! Попадешься – сверну шею как куренку!!!

Под полом заткнулись, сообразив, что наверху происходит что-то не то.

– А ну немедленно вылезайте оттуда! – потребовала мать, подойдя к темному провалу люка. – А то сейчас дом подожгу, если не выйдите! Сгорел сарай – гори и хата!

Из люка испуганно один за другим стала выбираться аудио-массовка.

– Ты где это взял? – схватила она за штормовку Моргуненка, пытающегося проскользнуть мимо. – Украл?

– Мне Влад с Орестом дали!

– А одел зачем?

– Они мне сказали.

– А своих мозгов у тебя нет? А если они тебе скажут с карьера прыгнуть, что, прыгнешь?

Моргуненок скромно потупился, надеясь отмолчаться, но не на ту напал.

– Будешь знать, как пакостить, капустная душонка! – мамаша крепко приложила его тяжелой ладонью по затылку. – Это тебе надолго запомнится! Батя у тебя сумасшедший и ты такой же! Бедная мать твоя! Как она с вами извергами живет только?

Несчастный ребенок с громким ревом кинулся бежать.

– Остальные где? Я же слышала, вас там много. Вылезайте, подлецы малолетние! Подожгу дом и сгорите!

Каждый вылезающий получал от матери свою долю ругательств и оплеух. Последним выбрался Пашка, которого она оглушила ударом этой железки и погнала пинками домой. Злопамятная Лариска помогала ей в экзекуции. Сама Лариска, сильно обидевшись на невинный розыгрыш, сделавший ее посмешищем всей деревни, хотела на следующий же день уехать назад в город, но потом осталась.

Но недели три они с нами не разговаривали. А Ирка несколько дней после и вовсе заикалась. Так что романтическим планам Ореста насчет Лариски, к счастью для него, не суждено было сбыться. Судя по ее дальнейшей личной жизни, Орест тогда еще легко отделался.

Собачья смерть

Много лет назад жил у нас питбультерьер по кличке Рекс. Привез его из города крестный моего младшего брата Пашки – Леонид Филиппович. Питбультерьеры тогда были в России немалой редкостью, и папаша с радостью взял его. Даже украл в городе книгу о дрессировке собак. По вечерам, когда приезжали из Добровки желающие половить рыбку, отец брал Рекса на патрулирование озера. Картина была не для слабонервных, скажу я вам. Сначала на огонек костра из темноты выходил страшный черный питбультерьер, а затем с похожей рожей выползал, подобно древнему хтоническому чудовищу – Ящеру, потряхивая объемистым брюхом, полупьяный отец в старой бурке, полковничьей папахе и с ружьем за спиной. Потом бурку сменил покрытый толстым слоем гудрона плащ ОЗК. Как говаривали классики: «Беременные женщины и дети были очень недовольны».

– Вы что творите, питоны траншейные? Рыбки захотелось? А разрешения вы спросили?

– У кого?

– Что значит «у кого»? У меня конечно! Я же озеро сделал! Тут кругом все мое!

– А ты кто?

– Кто я? Я? Я кто? Я вам не какой-то хрен с бугра! Я сам бугор! Директор я местный – Костромин. Слыхали про такого?

– Да, – понуро подтверждали приезжие, – слыхали.

– Тогда не буду, как говорится, ходить вокруг да около а сразу возьму козла за рога. Озеро это мое и рыба, которую вы в нем ловите, тоже моя. Понятно?

– Да.

– Значит так, часть пойманной рыбы, надо будет отдать мне.

Посовещавшись, приезжие были вынуждены принять выдвигаемые им требования. Обычно, радея о пользе общественного озера и своего бездонного частного желудка, самоназначенный озерный куратор Виктор Владимирович изымал электроудочки и сети, при их наличии, а бреднем разрешал ловить только по предварительной договоренности. Ни о каком неводе, забрасываемом в воду озерную, речи даже и не велось.

– И рыбы принести не забудьте, шакалы озерные! Иначе можете больше сюда не соваться – тут и похороню!

– А куда нести?

– Вон дорогу между лесом и садом видите?

– Да.

– Пойдете по ней, справа будет дом, с двумя фонарями. Возле калитки будет стоять таз с водой… Поняли?

– Поняли мы.

– Смотрите, не будет рыбы – можете больше сюда не приезжать.

Рекс был собакой мрачной и временами даже злобной. У него была привычка, при прогулках с кинологом-самоучкой нападать на всех собак, бывших по размеру крупнее его (Рекса, разумеется). Что забавно, собак мельче не трогал принципиально, зато собаколюбивый ирод Виктор Владимирович не упускал случая подло пнуть такую собачонку ногой в брюхо. Рекс же со временем до того дошел, что стал бросаться на лошадей. «Маниа грандиоза» в действии. Еще была у него интересная привычка, которую неплохо бы и людям многим перенять. Совершив плановую дефекацию, Рекс ерзал задницей по траве, довершая туалет¹⁴. У меня даже была, одно время, мысль научить его пользоваться для данной гигиенической цели газетами, но не получилось. Опять же, дефицит газет в те годы был немалый. Людям и то еле хватало. Говорят, что по характеру собаки можно судить о характере ее хозяина. Глядя на Рекса можно было в это поверить.

Этот образец безумия человеческого, выразившегося в выведении сей породы, имел прескверную (на наш взгляд) привычку – охотиться на домашнюю птицу. Делал он это довольно хитро – высыпал свои харчи из миски, а сам прятался в будке. Когда какая-нибудь из глупых птиц, гонимая алчностью, подходила дабы склевать эти объедки, то он выскакивал из будки и при счастливом (для Рекса) и несчастном (для птицы) исходе душил ее. Потом закапывал в землю и устраивал засаду на следующую глумную птицу. Особенно куры на это «клевали» – значительно проредил он тогда их поголовье. Остановить эту кровавую оргию можно было, лишь вылив на питбультерьера ведро холодной воды. Воду он почему-то недолюбливал, и только она заставляла его разжимать челюсти, сомкнувшиеся на добыче.

Однажды его жертвой стал селезень. Но, не клюнув аки курица на объедки, а будучи вынужден защищать уток от питбультерьер, сорвавшегося с цепи, и принявши, прикрывая их отход, неравный бой. Хоть из клыков и лап и вырвался, благодаря моей помощи (Рекс, подлюга, и меня тогда тяпнул за ногу), но был с напрочь разорванным животом и волочащимися по земле кишками. Душераздирающее зрелище, надо вам сказать, когда птица шествует по залитой кровью земле, наступая на собственные кишки. Положил я его в отдельный хлев, на чистую солому. Даже живот зашивать не стал ему. Думал, что умрет. Но выжил сей гордый селезень, в отличие от утки, которую защищал. Правда, осталась у него привычка чесать клювом живот заросший. После этого начал селезень взлетать на березу и гадить с нее, норовя попасть в беснующегося на цепи Рекса. Точнее, сначала он взлетал на забор, а с забора на березу.

Так как куры продолжали «клевать» на хитрую тактику Рекса с подманиванием на еду, то пришлось делать вольер для него и обтягивать весь его ареал сеткой – только это спасло птиц от его назойливого внимания. Когда сделали вольер, селезень стал не только гадить, но и рьяно «бомбардировать» Рекса с березы различными предметами, которые зажимал в клюве, типа камешков, кусков плоского шифера и бутылочных осколков. К осени Рекс начал чахнуть буквально на глазах. Из будки выходил редко, опасаясь селезня, похудел как скелет, время от времени кашлял кровью и ел крайне мало. Приехавший Леонид Филиппович, видя плачевное состояние питбультерьера, забрал его в город, чтобы показать ветеринарам. В городе Рекс и подох. Оказалось, что в желудке его торчал крючок-тройник с обрывком лески. Как раз незадолго до этого крючок пропал с удочки, которая сушилась во дворе. И леска была на конце словно перетерта чем-то. Получается, селезень отомстил за смерть подруги и нанесенные увечья?

Собачья смерть – 2

Рассказ попал в альманах «Милый друг – 2»

Когда я был молод, почти здоров и относительно красив, то был у нас охотничий кобель по кличке Байкал. Умнейший был пёс – поумнее многих нынешних людей. С самого щенячьего возраста у нас жил и стал едва ли не полноценным членом семьи. Отец, ездя на казенном УАЗ-ике, сажал Байкала на пассажирское сиденье. А для большей комичности ситуации одевал ему одну из своих кепок. В кепках они вообще очень похожи были, отец и Байкал. У обоих одинаково важные рожи с рыжим отливом. Однажды на японской машине с правым рулем приехал Сергей – дядька мачехи. Такие машины тогда были еще невиданными в наших диких местах. Отец, находясь в значительном подпитии, взял машину родственника покататься и, по привычке, посадил Байкала на пассажирское сиденье. А в это время на берегу озера сидели мужики, чинно и степенно выпивали, скудно закусывая. Смотрят, а по плотине едет машина, за рулем которой сидит важный кобель в кепке и презрительно на них смотрит… Двое после этого «чудного мгновенья», выражаясь языком великого русского поэта, пить бросили совершенно. Третий участник озерных посиделок пару месяцев после заикался.

Много и отец, и я с Байкалом дней на охоте провели. Очень толковый был гончак. Однажды зимой нарвался я на кабана матерого. Картечь из одного ствола ушла неудачно, а дробь из другого, попавшая в рыло, кабана только раззадорила. Бросился он на нас с Байкалом, желая предать скорой и мучительной смерти. Насилу, и только благодаря Байкалу, отвлекшему внимание клыкастой машины смерти, вскормленной на желудях и совхозных зерновых, я увернулся. Самоотверженный Байкал оказался менее удачливым. Кабан распластал ему брюхо и задев меня по ноге, ломанулся в засыпанный снегом кустарник.

Снял я варежки, свитер, рубаху и шарф и замотал этим тряпьем кобелю пузо. Бросил рюкзак и патронташ, чтобы не замедляли скорость. Взял только пару пулевых патронов, зарядив ружейные стволы, и нож с патронташа. Перетянул ремнем от патронташа свою поврежденную ногу, дабы прекратить ток крови и довольно бодро поковылял вслед за кабаном. Подранка отпускать никак нельзя было, ибо есть у раненых диких свиней такая дурная привычка – заляжет где-нибудь в зарослях и будет ждать, пока в пределах досягаемости какой-нибудь человек не появится, чтобы кинуться на него. А для непривычного человека, особенно если нападение внезапно, то и домашняя свинья смертельно опасна. Помнится, встречался мне случай, когда пьяный хозяин заснул в свинарнике, а любимая свинья ему лицо обглодала. Да и за порванное брюхо Байкала посчитаться все-таки стоило. Догнал я, несмотря на сильную боль в ноге, и завалил наглую скотину. По-быстрому вырезал ему яйца, чтобы избавить мясо от вони¹⁵. Закопал оскопленную тушу в снег и бросил сверху пару стрелянных гильз. Отличное средство от крупных и мелких лесных хищников, которых запах сгоревшего пороха весьма хорошо отпугивает. Потом пока вернулся назад, пока кобеля донес до нашей деревни на руках, а там километров девять было от места этой кровавой трагедии, то обморозил себе руки.

За тушей поверженного кабана вернулся вместе с соседом Колькой. Еле дотащили на санках вдвоем до деревни. Матерый был веприна. Я долго потом его здоровенный клык на стальной цепочке на шее носил, пока не украли. Байкал, которому я зашил живот, вложив вовнутрь вываливающиеся кишки, тогда выжил, а вот мне врачи чуть кисти не ампутировали. Правда, я послал этих самонадеянных гиппократов и поехал к матери отца – бабушке Дуне в деревню Толма, где два месяца лечился. Она лечила травами, наговорами и прочими народными средствами и руки, вопреки прогнозу официальной медицины, мне спасла. Хотя в сырую и холодную погоду, не смотря на то, что так много лет прошло, они по-прежнему болят.

А выжившего Байкала через два года отравили подло и глупо. Тогда какие-то собаки порвали овец, а хозяйка отары со злости и глупости посыпала растерзанные туши ядом. А Байкал как раз три ночи накануне выл, как будто предчувствуя гибель¹⁶, и я, по указанию мачехи, которой надоел шум, отпустил его, ночью, с цепи, побегать. Вот и побегал на свою голову. Пострадал совершенно безвинно, как часто случается – сожрал отравленного овечьего мяса и через трое суток в жутких мучениях околел. Помню, пытался я отпаивать его парным молоком, чтобы нейтрализовать действие яда, желудок ему промывал, кормил собственноручно изготовленным активированным углем, но все оказалось бесполезным. С вепрем он сумел справиться, а с человеческой глупостью и подлостью нет. Впрочем, такое свойственно не только собакам… Сколько лет прошло, а как вспомню так все равно Байкала жалко. А еще жалко детства, которого больше уже не будет.