Так в тот день, точнее в тот раз, когда забежал под крышу, этого всего не было. От стен сочился холод, вместо лучей солнца с окон вовнутрь помещения тянулись глубокие черные тени из каждого угла. Что еще хуже, так это негромкий треск, нет, не пола, не стен из досок, а просто треск, треск пространства что ли! Слышали, как трещит зажигалка для газовой плиты? Вот такой же треск, но только он исходил от темноты. Я помниться еще смахнул это на панику, правда, аж через день объяснялся с собой, но все-таки…
Забившись в угол, на скрипучую в теории, но абсолютно бесшумную лавочку я вжался спиной в дерево. Руки едва не до судороги в мышцах прижимали к себе книгу в черной обложке с камня. Мне казалось, что это самое верное и правильное, что есть в мире. Каждый раз, когда моргал, перед глазами появлялось обезображенное плоское лицо. Поступала тошнота, но сцепив зубы, и иногда покусывая губы, я старался игнорировать, не видеть, спастись от пережитого. Не помню, сколько так прошло, может час или два, я на часы даже внимания не обращал, хоть и были часы и в телефоне и на запястье, но что поделать, не хотелось видеть время и все! (Спокойные мысли, к которым я уже привык, стали паническими, громкими, сумбурными. Ужасно неприятное ощущение, когда покой и тишина к которым привык, прервалась и буквально разбилась на части от громкого взрыва. Ужасно! Но отдам должное, он быстро вернулся в спокойствие.) Меня со временем отпустило. Голова прояснилось, даже соображать немного начал. По крайней мере, для того, чтоб вызвать милицию, а нет, уже полицию. Заставить себя выйти на улицу я не сумел. Меня хватило только на то, чтоб вспомнить название этого покинутого поселка, и назвать улицу, на которой перевернулась машина. Я сидел в том доме после звонка. Меня не просили задержаться, чтоб встретить полицейских, не просили помощи, просто спросили, есть ли умершие. После того как беседа окончилась я глянул на часы. Было четыре часа дня. Как раз солнце начинает постепенно садиться. Мысль о том, что зайдет солнце отозвалась радостью, что спадет жара, и страхом. Я почему-то сильно испугался того, что уйдет свет. Эти эмоции были не больше тридцати секунд. После мой разум полностью заняла другая мысль. Я хотел спать, очень сильно, вот прямо сейчас уснуть. Прижатая книга к моей груди отдавала теплом. Сонливость сморила меня сразу же. Я так и уснул на той лавке, вжавшись в угол стен. (Опять почувствовалась тревога. Собеседник прервал свой рассказ. Он кажется, ушел в себя, хоть если честно так и не выходил из подобного состояния.)
– Вам что-то приснилось?
Да, мне приснилось. Мне приснилось! Я уснул сразу же, и ощутил, как перешел в глубокий сон. Во сне я стоял в центре прямоугольного помещения. Стены были с черного мрамора, невысокий потолок, и огромное пустое пространство. Если я макушкой почти цеплял потолок, то стены были на достаточно большем расстоянии. Я бы сравнил это с футбольным полем, если его закрыть стенами и поставить потолок метр девяносто. Окна, двери, да хоть какая-то щель, просто не существовали. Стоять на полу было больно ступням. Когда прикоснулся к одной из стен рукой, стало больнее. Неприятное до жути чувство. До сих пор не хочу вспоминать, хоть и не отказался бы, чтоб сейчас, мне хоть это приснилось. Я отвлекся. Во сне никакого смысла не было. Только эта комната, я ходил от края до края. Иногда слышался смех. Знаете, как смеются дети лет пяти, когда играя в прятки, их долго не могут обнаружить? Вот такой же радостный, наивный смех иногда сотрясал воздух, но голос был совсем не детский. Напоминал больше пожилого мужчину. Мне сон показался ужасно длинным, боль все время пульсировала в ступнях, а когда споткнулся, и упал на пол всем телом, я невольно взвыл! Это было ужасно! Но к счастью после этого я сразу проснулся. Был закат. Домик заливал алый свет уходящего солнца, который сочился через единственное окно, и то без стекла. Я был мокрый, насквозь пропитанный своим потом. От меня ужасно воняло, руки зудели, ступни иногда била легкая судорога. Вытерев ладонью свое лицо, я издал невольный, но очень сладостный стон. Мне не понравился сон. Не знаю, сколько бы так сидел, но солнце уходило быстро. Мысль о том, что скоро наступит тьма, вызвала суеверный ужас, я даже перекрестился, хоть и не помню в какую сторону это правильно делать. Единственный способ вернуться в город, это успеть на остановку, и поймать последний на тот день автобус. Пришлось для этого снова бежать, но я успел. Рассказывать, как доехал до дома, нет смысла. Просто упомяну, что книга, которую вытянул из машины, всю дорогу согревала мое тело. Вечер летний был на удивление холодный. Дома я просто выпил чашек двадцать чая. Искупался, положив книгу среди своих любимых на рабочем столе, и вырубился, как только щека прикоснулась к подушке. Усталость все еще была при мне.
– Как поспали? – Спросил я спокойно.
О, это было ужасно! Я не помню, что именно снилось, но совершенно точно знаю, что проснулся от дикого ужаса. Дыхание прерывалось, все тело дрожало. Сильная боль во сне оставила неприятные ощущения в мышцах после пробуждения. Но от пробуждения мои проблемы не кончились. Когда глаза открылись, я увидел, что вся комната была во тьме. Даже с окон не шел ночной свет. Не было ни голосов людей, ни звуков машин. У нас маленький город, да и роен спокойный, от чего тишина – это норма. Ну а свет не поступал в помещение из-за задвинутых жалюзи на двух окнах. Но в пробуждении я не думал. Я просто содрогнулся. Дыхание перехватило. Темнота меня пугала воистину! Что намного хуже, мне показалось, что с темного угла на меня смотрит человек. Почти нормальный. Вот если взять лысого худого мужчину и вытянуть его фотографию в фотошопе раза в два, как раз и выйдет то, что я увидел. Все тело смазанное, длинное, тонкое. В обезображенной ладони лежали глаза. О, эти глаза! Они смотрели на меня. Не просто лежали, а именно осмотрели! Ощущалась тяжесть их взгляда. Я ощутил, что кровать мокрая. Опустив взгляд, увидел, что постельное залито кровью. Я тогда закричал очень громко, от испуга вырубился. Я точно знал, что мне, что-то снилось. Такое же страшное, но на утро, когда мозг проснулся, но тело еще спало, от чего ты будто парализованный, в голове была лишь одна фраза: «Ой-ой! Мамин тюльпан испугался и намочил штаны!» (Почувствовал гнев, волнение, стыдливость. Все снова успокоилось…)