Неживая земля. Воитель

«Куда он направится после сражения?» – подумал Энэй.

Он представил на мгновение, что сквозь порывистый ветер и багровый дождь отправляется в долгое путешествие на плечах защитника Пограничья. Интересно, где бы оно закончилось? Если ничего не предпринять, путешествие Энэя закончится в сырой, перемешанной с трупами земле. Он надеялся незаметно, как и поднялся, спуститься вниз, но страж почувствовал его, замычал, тряхнул головой и попытался выцарапать из укрытия. Слизь из раны на затылке выплеснулась на воителя и вымазала с головы до ног. Энэй увернулся от щелкающих, точно огромные щипцы, пальцев, пополз по плечу, увидел свой меч. Подобрав его, деактивировал и закрепил на броне. Еще прячась у стража на руке, воитель заметил в орудии на плече устройства, похожие на большие иглы. Вероятно, они формировали необходимый для взрыва заряд, когда в пушке скапливалось нужное количество плазмы. От начала каждой иглы по плечу и далее вниз по спине уходило нечто напоминающее кабели. Они вросли в кожу, с телом их соединяли бугристые, покрытые венами наросты.

Энэй добрался до орудия, ухватился за одну из игл, потянул на себя и выломал. Страж развернул в его сторону голову. Неистовая, злобная ненависть в его затуманенных болью глазах была почти что осязаемой. Энэй торопился, с трудом потянул иглу за собой, вырывая из кожи тянувшийся за ней кабель. Страж попытался схватить его. Энэй упал, перекатился под сжавшейся в кулак ладонью. Поднялся, изо всех сил дернул иглу, и мясистый нарост, крепивший ее кабель к телу, лопнул, как подгнивающий плод. Страж разъяренно взвыл. Ладонь его левой руки резко упала за шею. Четыре огромных пальца сошлись на доспехе воителя мертвой хваткой и подняли вверх. Доспех не смог бы спасти Энэя, но отсрочил момент мучительной смерти. Этого времени хватило, чтобы воитель метнул иглу в разодранную рану на затылке стража. Прямо в студенистое, обволоченное венозными сетками и толстыми венами месиво, напоминающее гору гниющих, слипшихся трупов червей Злаасши. Страж пошатнулся, будто споткнулся обо что-то. Из его намордника вырвался последний сдавленный вопль. Защитник Пограничья поднял голову к седым небесам, тело его судорожно вздрогнуло, пальцы разжались. Энэй упал ему на плечо, понял, что сейчас произойдет, и оглянулся в поисках укрытия. Страж рухнул на колени. Его глаза продолжали смотреть в дождливое небо, будто ждали какого-то знака. Тело защитника Пограничья качнулось, медленно и тяжело обрушилось грудью на землю, подняв вокруг многометровые волны из размокшей грязи и крови павших сыновей Тьмы.

Глава 18. Андрей

Из-за циклона, пришедшего с бескрайних, штормовых просторов Атлантического океана, в июле на Петербург обрушились проливные дожди и холодные ветра. С северо-запада могучие свинцовые тучи, каких горожане еще никогда не видели, неудержимым, зловеще мерцающим грозами фронтом надвигались на город, погружая в промозглый мрак. Всю прошедшую неделю дожди и вовсе не прекращались, а лишь ненадолго стихали, чтобы с новой силой обрушиться вновь. Только за последние три дня уровень скованной гранитными набережными Невы дважды достигал нового исторического максимума. Минувшей ночью вновь закрывали дамбу, чтобы спасти многомиллионный город от затопления. Несмотря на это, некоторые пригороды Петербурга все же остались беззащитны и попали под удар стихии. В Сестрорецке затопило целые районы. В одном из скверов жители заметили застрявший между деревьев полуразложившийся труп лося, на который после схода воды сбегалась посмотреть вся местная детвора. Пострадали и другие населенные пункты, особенно те, что были вблизи от Финского залива. В поселке Александровское вода вынесла на берег вздутое тело пропавшей позапрошлой ночью в Петербурге восьмилетней девочки. У несчастного ребенка оказалась откушена голова и по колено оторвана левая ножка. Порывистые ветра, порой достигая скорости сорок метров в секунду, безжалостно терзали окутанный серыми, холодными дождями Петербург, ломали деревья, обрывали провода линий электропередач, опрокидывали фургоны и срывали крыши с угрюмых, утопающих в штормовом ненастье домов.

Именно таким следователь Андрей Кравцов увидел Петербург ранним утром во вторник. Он открыл дверь машины и посмотрел в объятое свинцово-черными тучами небо. Высокие, грозные, как любая стихия в минуты безумства, они угрожающе застыли над городом и, казалось, следили за ним. В их темных, содрогаемых громом недрах гневно мерцали молнии. Если бы Андрей был суеверен и знал, что ожидает сотни тысяч жителей Петербурга, какие чудовищные беды и ужас скрывал непроглядный туман будущего, то счел бы поведение погоды знаком и предвестником надвигавшейся катастрофы. Он бы сейчас же помчался среди охваченного ливнем города на машине, проскакивая на мигающий желтый и красный свет. Бросил бы ее открытой во дворе у дома, где жила женщина, с которой осталась лучшая часть его взрослой жизни, воспоминания о которой Андрей хранил как самое дорогое сокровище. На восьмом этаже после нескольких звонков Вероника откроет ему дверь, и при встрече ее голубые, такие родные глаза наполнятся болью и тихой печалью, понятной лишь им двоим. Андрей заметит новые морщинки на ее лице и поймет, что ни дня не переставал все так же сильно любить. Он вспомнит о старости, которую они собирались встретить вместе, вспомнит о счастье и жизни, которая у него когда-то была. Вероника поправит густые, светлые волосы, не прогонит Андрея, но и не пригласит войти.

– Что для тебя значит любовь? – однажды ночью спросила она его после близости.

– Это ты и наш сын, – сразу ответил Андрей. – Это твоя рука в моей руке, – он повернулся к ней, обнял и уткнулся лицом в щеку. – Это твой запах. Это когда я прихожу домой, беру свою рубашку из шкафа, а она пахнет тобой, потому что ты в ней ходила.

Когда Андрей расскажет о приближении катастрофы и о том, что хочет спасти ее, Вероника молча выслушает, как и он выслушивал ее, когда она говорила, что не может больше так жить, постоянно за него переживая; что он нужен ей и сыну, а из-за его работы они сутками не видятся; что он не уделяет им внимания, она больше не чувствует себя любимой, и брак их рассыпается. Она выслушает, устало улыбнется и скажет, что он окончательно выжил из ума на своей проклятой работе. Скажет это с тем же небрежным равнодушием, с которым в прошлом он ей бесконечно обещал, что вскоре все изменится, что она просто устала из-за трудной беременности и постоянной домашней рутины. После смерти единственного сына жизнь семьи Кравцовых действительно изменилась. Вероника бы напомнила Андрею об этом и добавила, что ему лучше раз и навсегда убраться из ее жизни, потому как он не оставил ей ничего, кроме боли и никогда не заживающей раны. Андрей постарается уговорить ее пойти с ним, а когда доводы закончатся, попробует забрать силой, только бы увезти из города, под которым набирается сил древний космический ужас. Вероника закричит, и тогда Кравцову придется выяснять отношения с ее новым мужем. Скорее всего, они даже подерутся. Да, ему хотелось этого! Хотелось разбить в кровавое месиво физиономию ублюдка, который по ночам до изнеможения трахает его любимую женщину, а днем с умным видом просиживает штаны в офисе Лахта-центра.

Но Андрей не был суеверным и ничего не знал о потусторонней природе зверских убийств, которые расследовал. Как и сотни тысяч жителей, вышедших на улицу в этот ветреный вторник – для многих последний вторник в жизни, – он просто смотрел на черные, застывшие над Петербургом тучи. Где-то на подсознательном уровне он все же ощутил тревожные перемены в ткани мироздания, частью которого являлся и сам, но нагруженный более материальными проблемами разум отвергал окончательно не сформированные сигналы о надвигающейся опасности. Ведь это всего лишь тучи и промозглый ветер. Петербург привык к дождливой погоде. А чтобы избавиться от внутренних тревог, часто бывает достаточно просто побыть рядом с родным человеком, посидеть с играющим ребенком, обнять его и почитать вместе книжку. Рядом с любимыми тревожные мысли отступают, на душе становится спокойнее. Но в холодном, сером городе у Андрея не было родных людей. Единственного ребенка он не уберег, а любимую женщину не удержал. В его мире осталась только работа, наполненная смертью, кровью и монстрами в человеческих обличьях.

Сердитый гром раздался в небе, и черные тучи, похожие на темные замки демонов, обрушили на Петербург ливень, каких не было уже давно. Дворники лобового стекла совершенно не справлялись со своей задачей. Поток машин, в котором двигался Андрей, начал ползти со скоростью менее пятнадцати километров в час, а на съезде с Володарского моста на проспект Обуховской обороны и вовсе остановился. Из-за неправильно спроектированных ливневых отводов на участке дороги вновь скопилась вода. Машины медленно ползли друг за другом по подтопленному участку, но несколько автомобилей уже стояли с включенными аварийками. Дождь не собирался успокаиваться и сердито стучался внутрь. Весь мир за окнами, ветреный и холодный, скрылся за серой водяной завесой.

Стук дождя вновь вернул Андрея в прошлое. Возвращаясь с семьей из отпуска на машине, они остановились на ночлег в гостинице, состоящей из нескольких деревянных коттеджей, уютно расположенных полукругом на небольшой поляне у соснового леса. Свободного домика не оказалось, но зато был трейлер. Его освобождали в первом часу ночи. Андрей с Евой согласились подождать. Укутанный в одеяло ребенок сладко спал на заднем сидении. Андрей оставил приоткрытым окно, вместе с супругой вышел из машины. Взявшись за руки, они прошлись вдоль кромки леса. Безоблачное, усеянное звездами южное небо возвышалось над устланными лунным светом верхушками деревьев. Легкий, теплый ветер покачивал их, наполняя ночь шепотом листьев. Вероника прижалась к Андрею, он нежно ее обнял. В воздухе пахло грозой и ожидающим прихода осени лесом.

Еще никогда Кравцовым не доводилось ночевать в трейлере. Когда он был готов, Андрей на руках перенес сына из машины вовнутрь и уложил на отдельной кроватке. Вскоре из-за леса донеслись раскаты грома. На их уютное ночное убежище обрушился дождь. Малыш продолжал крепко спать. В постели Вероника прильнула к мужу, ее нога легла ему на бедро, ладонь скользнула по груди и, пощекотав упругие кубики на животе, опустилась ниже. Губы коснулись его губ, Андрей ответил ей и притянул к себе. Оказавшись сверху, она отвела одну руку за спину и, направив его в себя, с тихим стоном опустилась вниз. Вероника совсем не изменилась после родов, сохранив прежнюю стройность, и даже наоборот, стала еще более женственна и желанна. Пока супруга жадно наслаждалась им, Андрей гладил ее бедра. Сквозь опущенные шторы в трейлер проникал лунный свет, и в нем Андрей видел соблазнительные линии женского тела и сохранившую упругость, пышную грудь. Она покачивалась в ритме ее частых, требовательных движений. Веронике нравилось, как Андрей смотрит на нее, и она выгнула спину так, чтобы он мог прикоснуться к груди губами. Едва сдерживаясь, чтобы громко не застонать от наслаждения, она тихо прошептала ему, чтобы он делал с ней все, что мужчина только может делать с женщиной в постели. Глубокой ночью, когда с неба обрушился настоящий ливень, немножко уставшая и счастливая Вероника прижалась к супругу. Ощущая приятную слабость, ее тело еще успокаивалось после его пылкой любви. Андрей крепко обнял любимую и уткнулся лицом в ее щеку, в сладкий аромат распущенных серебряных волос. Вероника нежно обняла руку мужа и поцеловала ее.

Раньше, когда Кравцовы всей семьей двигались по дороге в автомобильной пробке, Вероника всегда старалась взять мужа за руку, гладила ладонь. Он ругался на нее, потому что это мешало переключать передачи. Андрей посмотрел на пустое сидение справа и будто случайно поправил зеркало заднего вида, словно надеясь увидеть в нем на заднем сиденье болтливого мальчишку в автокресле. Сердце его сжалось от боли. Он бы все отдал за то, чтобы вернуться в прошлое и изменить его.

Машины двигались медленно. Андрей стал переключаться между радиостанциями и остановился на выпуске новостей. После информации о вспышке в Петербурге нового, смертельно опасного вируса, вызванного загрязнением канализационных вод, сообщили о сильном пожаре, бушевавшем позапрошлую ночь и весь прошлый день на складском помещении в центре города. Пожару был присвоен четвертый ранг сложности. Не в последнюю очередь благодаря дождливой погоде, все же к семнадцати часам вечера его удалось ликвидировать, и подразделения МЧС в полном объеме были отозваны. Число пострадавших до сих пор оставалось неизвестным, на месте завалов продолжали работать силы внутренних войск, оцепившие район происшествия дополнительным периметром.

Кравцов переключился на радио «Для двоих», где играла одна из любимых песен его молодости. Она же играла в машине, когда он впервые подвозил Веронику домой в самом начале их отношений.

«Сегодня все вокруг напоминает о вас…» – подумал он.

Поток автомобилей сдвинулся, но справа вперед дернулась машина и прямо перед Кравцовым вклинилась в левый ряд. Андрей притормозил и несколько раз сердито просигналил.

– В ухо себе посигналь, придурок! – крикнула женщина из приоткрытого окна и все-таки пролезла вперед.

Андрею захотелось взять пистолет, открыть окно и разрядить магазин в надраенный до блеска ягуар хамоватой автоледи. Сзади тоже начали сигналить. Успокоившись, Кравцов бросил взгляд в зеркало заднего вида, ничего не разглядел за пеленой дождя, но увидел себя. Прошедшие двое суток добавили ему несколько лет, он будто постарел. Темно-карие глаза поблекли, под ними на бледном лице появились синеватые мешки. Андрей отвернулся от зеркала и наконец-то доехал до светофора. Оставалось проехать подтопленный участок дороги и не заглохнуть.

В прошедший понедельник – на следующий день после смерти Телефониста – Андрей вошел в рабочий кабинет уже к вечеру. Закрыв дверь, он кинул на стол портфель, снял пиджак, повесил его на вешалку и, совершенно опустошенный, рухнул в кресло. В ночь с воскресенья на понедельник, едва он успел вернуться из квартиры зверски убитого маньяка домой и заснуть, поздней ночью следователя разбудил телефонный звонок. Еще одно убийство, не менее жестокое, чем в квартире Телефониста. Жалобно скулящие овчарки кинологов на месте происшествия до сих пор не выходили у Андрея из головы. Явно взяв чей-то след, собаки поджали хвосты, рычали, лаяли, трусливо жались к людям и совершенно отказывались идти в сырой мрак, где покоилось обезображенное тело.

Его обнаружили курсанты-макаровцы, когда проходили мимо и услышали с улицы крики о помощи. Вбежав во двор, они увидели взволнованных людей. Пожилая женщина сказала, что кричала соседская девочка; вместе с младшей сестрой она побежали в подъезд напротив, а за ними кто-то гнался. Вышедший из толпы вперед дед видел, как эти двое, что гнались за девчонками, спустились в подвал у дома. Кто-то вызывал полицейских. Поснимав ремни с тяжелыми бляхами, курсанты понадежнее обмотали их вокруг ладоней, включили фонарики на смартфонах. Их было пятеро: трое парней с чудаковатыми прозвищами Животное, Клецка и Сарафан открыли подвал и пошли вниз, оставшиеся двое вошли в подъезд проверить лестничные площадки на этажах. Дед и еще один мужчина вызвались пойти с ними. Минут через двадцать трое макаровцев появились на улице. Бледные, напуганные. Рыжеватого, плотного парня, которого звали Животным, вырвало Клецке на отпаренные до стрелок брюки.

Собак так и не удалось взять с собой. Когда прибывшие на место оперативники начали спускаться в подвал, одна из овчарок пронзительно завыла. У впереди идущего мужчины из рук выпал фонарь, ударился о лестницу и погас в темноте. Мрак сразу же поглотил людей, все в нерешительности замерли.

«Слышишь, как в дождливой ночи воют псы? Значит, сквозь ночь что-то идет… этой ночью кто-то умрет…» – неожиданно вспомнил Андрей страшилку из детства.

В этот миг он явственно ощутил страх окружающих людей. Ими овладело необъяснимое, нарастающее чувство тревоги и приближения кого-то или… чего-то большого. Когда завыл пес, Андрей как-то особенно остро почувствовал это. Казалось, мрак перед ними целиком заполнило чье-то присутствие, что там, впереди, кто-то есть и наблюдает за ними. Чтобы встретиться с хозяином темноты, достаточно спуститься на несколько ступеней вниз, сделать лишь пару шагов вперед, где тьма окончательно пожирала тусклый свет, проникающий с дождливой улицы.

Кто-то включил переносную ксеноновую лампу, мрак расступился, и оперативники продолжили спуск. Шли молча, Кравцов замыкал группу. После очередного поворота в коридоре подвала Андрей услышал за спиной шорох. Он и еще несколько мужчин обернулись, но кроме труб с изодранной изоляцией и уродливой, явно чем-то больной крысы на трассе с электрическими кабелями ничего не увидели. Стоило отвернуться и убрать фонари, через какое-то время Андрей начинал чувствовать, как кто-то смотрит ему в спину. На протяжении всего пути по тоннелю он никак не мог отделаться от ощущения, что оттуда, куда не достает свет лампы и фонарей, некто пристально за ними наблюдает. А потом среди забрызганных кровью и кусками внутренностей стен оперативники нашли его. Изуродованное, словно взорвавшееся изнутри тело с оторванными руками и вырванной из головы нижней челюстью. Но самое скверное – тот же процесс ускоренного гниения, но более активный. Мертвец гнил прямо на глазах, превращаясь в безобразное месиво, совершенно не похожее на человеческие останки. Никто из мужчин не сказал об этом вслух, но это было страшно. Страшно реальностью живого существа, сотворившего подобное, и его сверхчеловеческой жестокостью.

Воскресная ночь прошла, наступал понедельник. Вернулся домой Андрей лишь под утро и остатки сна провел в тревожных, кошмарных сновидениях. Ему являлись гниющие мертвецы, плавающие в кровянисто-черной, кишащей червями жиже. Они смотрели на него пустыми, темными дырами и будто пытались что-то сказать, предупредить о приближении древнего ужаса. Мертвые разодранными глотками и ртами с выдранными челюстями и языками кричали о том, что убил их тот, кто не смеет являться в мир людей, потому как это нарушает законы Равновесия, задуманные созданиями, природу которых человек познать не в силах. Мертвецы вопили об этом и гниющими пальцами указывали на черные, сгустившиеся над Петербургом тучи. Андрей не слышал их крик. «Вы получили по заслугам, – отвечал он им голосом мертвого сына. – Каждый из вас получил по заслугам…»

После двух бессонных ночей Кравцов позволил себе проснуться немного позже обычного, открыл глаза и какое-то время смотрел, как за окном под хмурым небом плывут рваные, седые облака. Новый день встретил его пасмурной серостью и привычной тишиной в пустой квартире. Даже не верится, что когда-то здесь звучал детский смех, по телевизору шли мультфильмы, на полу лежали разбросанные игрушки. Андрей поднялся, прошел в ванную и долго стоял под душем, сменяя теплый напор воды на холодный. В кухне он сварил крепкий кофе, взял мобильный, хотел позвонить маме, но понял, что на выслушивание новостей про всех родственников и подруг просто нет сил. Он положил телефон, а потом увидел на столе стикер с записанным номером матери убитого кондуктора. Допил кофе, набрал номер, но абонент оказался вне зоны доступа.

В пятнадцать часов у начальника Кравцова состоялось совещание. Из четырех человек оперативной группы во главе с Андреем присутствовал только он сам и Игорь. До судмедэксперта не удалось дозвониться уже в ночь пропажи сестер, и на адрес нового убийства сформированная группа выезжала без него, втроем. Но сегодня днем и телефон криминалиста оказался недоступен. Андрей с Игорем доложили о текущем состоянии расследования, обговорили основные прорабатываемые теории и условились встретиться полным составом завтра в это же время. К вечеру Кравцов закрыл часть накопившихся бумажных дел и раньше обычного ушел с работы. Так и не дозвонившись до матери убитого Алексеева, он решил навестить несчастную женщину и лично рассказать о произошедшем с ее сыном.

С опозданием, но первыми тревогу подняли соседи. Когда Андрей приехал, на месте уже находился участковый и наряд МЧС, вскрывавший дверь. В темной, пропахшей лекарствами и старостью квартире женщину нашли мертвой в грязной постели с окровавленной подушкой на лице. Пол комнаты, в которой, судя по всему, жил Алексеев, оказался забрызган плевками крови и завален пыльными, исписанными стихами и короткими поэмами тетрадями. Когда прибывшие на место оперативники начали осмотр, в свернувшихся лужах крови у стола насчитали семнадцать человеческих зубов. Возле совершенно устаревшего монитора и компьютера лежала клавиатура с почерневшими, вымазанными кровью кнопками, а на них омерзительные, засохшие субстанции, напоминавшие сплетения нервных окончаний, опутавших маленькие, гнилые яблоки. На краю стола остался раскрытый дневник, последние страницы которого слиплись от темно-бурых пятен и кусочков гниющей кожи. На первых страницах не оказалось ничего необычного: имена и телефоны, какие-то цифры, заметки и много стихов, судя по датам, написанных совсем недавно и гораздо более мрачных, чем найденные в тетрадях. Но внимание следователей привлекли записи, начатые три дня назад.

30 июля:

Меня разбудили. Я хотел закричать, но не смог. Он не хотел этого. Я ощущал, как он управляет моим телом. Но было не больно. Мы просто говорили, почти до самого утра. Это было странно, как будто говорил только он, но и я тоже. Голос его непрерывно звучал в моей голове. А я… я молчал, но внутри меня все кричало. Он просто читал мои мысли и с наслаждением садиста слушал этот крик о том, что накопилось внутри меня. Удивительно, но после этого странного сна мне стало легче. В конце разговора он просил меня сделать то, чего мне втайне иногда хотелось бы и самому. Наверное, я просто устал… или сошел с ума. Думаю, мне нужен хороший врач, но где его найдешь? Всем плевать. Нужно больше появляться среди людей и больше работать, но мама… Кто позаботится о ней? Тяжело справляться с этим одному.

P. S.: К вечеру у меня совсем не осталось сил, чтобы поработать над книгой. Просидел больше двух часов, но на дисплее всего восемьсот пятьдесят один знак с пробелами. Я снова объяснил маме, чем занимаюсь и как это важно для меня. Попросил дать мне пару часов, но она меня постоянно дергала. Я давно не сомневаюсь в том, что она делает это специально, назло мне. То ей не так, это не так… Если не откликнуться с первого раза и не подойти, она начинает противно орать, как умалишенная, и даже когда я уже захожу, она смотрит на меня сердитыми глазами и продолжает раскрывать свой рот. Ее истеричный крик похож на карканье. Иногда это выглядит откровенно жутко. Надоело… сил больше нет… Похоже, «Зверь во Тьме» родится еще не скоро, но, когда это произойдет… это будет суперкнига!

31 июля:

Снова тот же сон. Ночной гость появился в дальнем углу комнаты и позволил мне двигаться. Когда я привстал с кровати и увидел его, думал, умру от страха… Он не дал мне закричать. Это старик. Похож на лешего из старых сказок, только гораздо страшнее. Он огромный, а именно горб за его спиной. Он упирался прямо в потолок, а его голова была чуть ниже. Я не разглядел в темноте его лица, но глаза у него белые. Про себя я назвал его Белоглазый. Видимо, он услышал эту мысль, и на короткое мгновение я ощутил его гнев. Ровно так же я мог бы стоять у подножия пробудившегося вулкана, над которым сверкают грозовые тучи. Сегодня он снова говорил со мной, но не в моей голове, а по-настоящему. Голос его тихий и властный, будто наполнен металлом. Я чувствую силу этого старика, как тонущий в штормовом море ощущает губительную силу волн. Он снова просит сделать меня это, но мне удается сопротивляться. Учитывая могущество старика, это даже удивительно. Тогда он снова начинает разговаривать со мной. Это странный разговор, я только слушаю его речь, быструю и жестокую, похожую на журчанье холодного ручья. Его слова врываются в мое сознание, и я ощущаю, как он пытается в нем что-то отыскать.

P. S.: Днем мы выходили с мамой на улицу. Купили в кондитерской два пирожных, как она любит. Вечером я намыл ее, потом вместе пили чай. Почти как раньше. Было бы так всегда. Иногда у нее наступают просветления. За чаем она спросила: с кем я разговаривал ночью? Уж не привел ли я какую-то девицу без ее разрешения? Я сказал, что смотрел кино. Это не на шутку встревожило меня… Не мог же нам обоим сниться один и тот же сон? Странно…

Из приятного – у меня появились отличные идеи насчет продолжения «Зверя во Тьме»! Это будет очень круто! В его концепции я использую свои сны. Всем великим людям самые гениальные вещи приходили во снах. Так будет и со мной!

1 августа:

Я проснулся, сел за компьютер и начал печатать. Он снова здесь и настолько реален, что я чувствую его запах, очень неприятный. Не омерзительный, а именно неприятный, тревожный. Старик стоял за спиной, положив мне на плечи руки. Они огромные, с длинными, суставчатыми и очень холодными пальцами. Мою шею как будто сжимала когтями огромная, жуткая птица. Его зовут Иерион. Удивительное имя… Он позволил мне использовать его для книги и начал рассказывать. То, о чем он говорил, просто поразительно! Пожалуй, это не придет в голову ни одному нормальному человеку. Быть может, этот старик – награда за мои муки? Может, это ужасное существо – муза, наконец-то меня посетившая? Словно в каком-то сумасшедшем бреду я писал без остановки, жадно цепляясь за каждое слово. Иерион говорил страшные, чудовищные для восприятия вещи, но рассказ старика изобиловал удивительными, до ужаса правдоподобными идеями о том, кто мы такие и зачем здесь, о нашем месте в этом сложном мире и о нашем Отце. В его рассказе были имена, от которых внутри меня все переворачивалось. Когда я печатал их, то ощущал привкус крови во рту. Когда я увидел напечатанные имена на дисплее, кровь потекла из моих глаз. Она капала на пальцы и клавиатуру, а потом я проснулся от крика… Мама звала меня. Я очнулся за столом и несколько секунд молча смотрел в погасший монитор, не в силах отличить явь от сна. Глаза мои болели, а на пальцах и кнопках осталась липкая кровь.

Компьютер был выключен. От волнения меня бросило в жар. Мама кричала из комнаты, но я ее не замечал. Нужно было проверить, действительно ли я начал писать книгу, способную стать настоящим зверем во тьме, или это был лишь сон. Мама продолжала орать за соседней стеной, просилась в туалет, но я должен был удостовериться, что все написанное мной сохранилось. Увидев страницу с выстраданным прошлым вечером текстом, я закричал от злости, расшвырял все со стола и начал лихорадочно печатать, пока еще помнил, о чем мне поведал Иерион.

Мне пришлось сделать небольшой перерыв, но я набросал короткие заметки, чтобы ничего не забыть. Эта сумасшедшая надрывалась все утро и весь день… Приходили соседи. Мне хотелось убить их за то, что прервали мою работу. Пришлось сказать, что у мамы очередной приступ. Я дал ей успокоительное, но совсем скоро она проснулась и снова стала меня донимать. Я закрылся в комнате на щеколду, натолкал в уши вату, заложил щель под дверью одеялом и вернулся к книге. Я не должен пропустить ни единого слова, сказанного Иерионом: о Творце, пришедшем сюда из мира, название которого он мне не раскрыл; о жестоких воителях и могущественных заклинателях, странствующих вдоль Границы, оберегающей человеческий мир от порождений Тьмы; о первых разумных и сверхсильных существах на Земле – Первых Хранителях, окаменевших в пещерах Ордена Света…

P. S.: Меня вырвало на стол, голова чуть не взорвалась. Я упал на пол и съежился от боли… непроизвольно опустошил мочевой пузырь… несколько часов меня продолжает рвать, хотя уже нечем… понял… стало плохо в тот момент, когда я пробовал записать звуки, обозначавшие имена Хранителей… Господи Всемогущий, дай мне сил…

2 августа:

Я подавился и вместе с кровью выплюнул часть зубов. Одежда липнет ко мне, пахну я хуже гниющего трупа. Совершенно не помню, как удалось сесть за стол, но среди ночи Иерион вновь стоял за моей спиной и диктовал. В мельчайших подробностях я жадно записывал его рассказ, но понимал, что с каждым новым словом теряю рассудок, а тело мое сгорает. Владыка Света сказал: это влияние запретных имен созданий, существование которых находится далеко за гранью мыслительных способностей человеческого разума. Эти имена словно… словно оскверняют меня изнутри, насилуют мою душу, пожирают все, что делает меня человеком, оставляя внутри холод и пустоту. Иерион называет их Дети Тьмы. Они обитают в гробницах Мертвых Сыновей посреди безумных пучин темной материи Вселенной. Попасть в гробницы можно через врата в мире, именуемом Пограничье, или другие врата, расположенные вблизи умирающей звезды на проклятой планете Ксиштар за созвездием Скорпиона. Но никто живой не в состоянии добраться к гробницам, потому как темная материя пропитана Смертью. Похоже на теологический бред потерявшего рассудок еретика, но изменения в моем теле, которые вызывают открытые стариком знания, выглядят совершенно реально. Они не причиняют мне физической боли, и это дает надежду, что Иерион, его рассказ, мое прогрессирующее уродство, все происходящее со мной, все, что я вижу, – лишь продолжительная галлюцинация.

– Невежественный червь, – будто читая мои мысли, произнес тихий металлический голос. – Твое уродство – скромная плата за истины, которые тебе открылись. Истина – это знания о действительности, которая нас окружает. Чем ближе истина к секрету возникновения самой действительности и ее создателей, тем большей силой она обладает. Неподготовленный разум не способен справиться с запретными знаниями, они разрушают тебя. Чтобы ты не сгнил живьем и не распался на части, я контролирую плоть твоего тела в своих руках. Ведь ты хочешь завершить начатый труд и увидеть, как рождается зверь во тьме? Именно этого ты жаждешь более всего?

– Да… – прошептал я ослабшим голосом, представляя, как держу мою первую завершенную рукопись.

За несколько ночей, что Иерион возникает в моем разуме, я написал намного больше, чем за прошлые десять месяцев. И, конечно же, написанное мною под его зловещий шепот не могло сравниться не только с тем жалким словоблудием, над которым я страдал до изнеможения, но и ни с чем, что когда-либо писал человек, потому как было выполнено на совершенно запредельном, доступном разве что демонам или богам литературном уровне изложения.