Рерик

Глава 2. Праздник Купалы

В это утро Соколу хотелось поспать подольше, да разве непоседа Бажен позволит? Тот заскочил в жилище друга и начал теребить его за сорочку.

– Вставай, лежебока! – Бажен был сильно возбужден.

А как не быть возбужденным, если на дворе началась четвертая неделя месяца червня, когда происходит летний солнцеворот и все добрые люди отмечают праздник бога Купалы! Тем не менее Сокол недовольно отбрыкнулся от друга – вот настырный! – и пробурчал, как старый дед, не открывая все еще сонных глаз.

– Отстань! Не то по уху съезжу.

– И получишь сдачи! Может, хоть тогда проснешься.

Конечно же, сон пропал мигом. Впрочем, Сокол и так хорошо выспался, так как лег рано. Ведь впереди его ждала купальская ночь с плясками, хороводами и другими забавами, когда нельзя было спать, так как именно в это время вся нечисть – лешие, русалки, оборотни, кикиморы, домовые, водяные – выходила из своих потаенных мест. Особенно опасными становились ведьмы, которые могли и молоко у коровы украсть, и порчу навести на людей, и урожай на полях испортить. Только купальские костры в эту ночь могли охранить людей от всяких напастей.

Сокол зацепил Бажена ногой и повалил на свою постель, где они устроили настоящее сражение. Спустя какое-то время, запыхавшиеся, но веселые и довольные, они уже подъедали запасы старого кобника, предусмотрительно заготовленные с вечера для внука.

В честь большого праздника Чтибор расщедрился и выделил Соколу вяленую лосятину, которую он готовил по-особому, – с разными пахучими травками и ароматной солью; ее изредка привозили купцы с низовья Днепра. Длинные полоски вяленого лосиного мяса были толще обычного и долго не высыхали до каменной твердости. Их можно было есть без опасения сломать зубы.

Чтибор ушел ранним утром в лес. Для него праздник Купалы сулил не отдых и веселье, а много разных забот. Дедко отправился на поиски целебных растений, так как лишь собранные до рассвета в праздник Купалы травы и цветы имели большую магическую силу. Он клал их под купальскую росу, а затем высушивал и бережно хранил до особых случаев.

Собранные лекарственные растения Чтибор использовал для окуривания своего жилища и больных людей, которые приходили к нему не только погадать, но нередко и за помощью. Купальские травы и цветы помогали бороться с нечистой силой, их бросали в затопленную печь во время грозы, чтобы охранить дом от удара молнии, а колдуньи применяли их для приворота или для того, чтобы разбить пару. Кроме того, купальские цветочные и растительные сборы использовались в различных магических обрядах, которые для Сокола оставались большой тайной. Дедко не позволял ему даже приблизиться к древней магии. В этом он был категоричен.

«У тебя другой путь, – строго говорил старик. – Нечего тебе лезть не в свои (тем более – опасные) дела».

«Откуда знаешь?» – вопрошал Сокол.

«Сорока на хвосте принесла!» – сердился дедко, который не хотел вдаваться в подробности.

Но внук был настырным, и старому кобнику пришлось поведать ему кое-что.

«Я спрашивал у Макоши^[13], какую путеводную нить она сплела для тебя, – мрачно молвил старик. – Придет время, и ты покинешь родное селение. Вот что она ответила. По добру ли аль по худу – неизвестно. Макошь не шибко разговорчива».

«И когда наступит это время?» – не отставал чрезмерно любопытный мальчик.

«И мне бы хотелось это знать…» – буркнул старик и отправился по своим делам, оставив Сокола в глубокой задумчивости.

Ответ Чтибора затронул в душе мальчика потаенную струну, которая неожиданно зазвучала громко, как било. Мысль повидать свет зародилась у него давно; может, потому, что отец немало попутешествовал, охраняя купеческие караваны, и много чего рассказывал матери. А рядом всегда вертелся Сокол, который жадно ловил все то, о чем говорил отец.

Подвластные хазарам поляне обязаны были пускать в свои владения чужеземных купцов, приходивших из Хазарии. Но и они имели возможность ездить со своей лесной добычей и прочими товарами в хазарские города. Главными торговыми местами были Булгары, расположенные неподалеку от слияния Итиля^[14] с Камой, а также хазарская крепость Саркел между Итилем и Доном, и столица хазар Итиль, где шла оживленная меновая торговля.

По Хвалынскому морю^[15] арабские купцы приходили на своих кораблях в Итиль. Отсюда вверх по Итилю плыли они в страну булгар. Здесь в Великом Городе находился большой Торг. Сюда приходили со своими товарами славяне и воинственные русы, а с Варяжского моря^[16] на своих хищных и быстрых кораблях-драккарах добирались до Торга северные купцы-урмане^[17], которые разбойничали по дороге.

В страну булгар, в Великий Город, поляне шли по Днепру, Десне и Сейму, затем перетаскивали суда в Угру, приток Оки, и Окой попадали в Итиль. Варяги шли из Финского залива в Неву, потом Ладогой и Свирью плыли в Онежское озеро, а оттуда реками Вытегрой и Ковжей попадали в Белоозеро, и Шексной направлялись в Итиль.

Поляне не только торговали с пришлыми иноземцами, но и сами ездили в отдаленные страны. Они возили свои товары к Черному морю, в греческие города, где греки брали с их товаров десятину. Кроме того, купцы полян ходили на лодках по Итилю, спускались до хазарской столицы (владетелю которой тоже приходилось выплачивать десятину), затем плыли в Хвалынское море, проникая на его юго-восточные берега, а иногда даже привозили свои товары на верблюдах в столицу арабского царства – Багдад.

Особенно удачно торговали русы. Они отправляли свои купеческие караваны в сопровождении сильной охраны, и редко кто отваживался напасть на них. Поэтому и поляне пользовались услугами русов, так как были преимущественно мирными людьми, в отличие от своих воинственных соседей.

Русы вели торговлю с хазарами и Румом – Византией – постоянно. В страну булгар купцы русов приходили на лодках целыми дружинами; здесь они строили свои балаганы и раскладывали там товары, ожидая покупателей. В числе их товаров главное место занимали меха, которые ценились очень дорого у арабов и считались царским украшением.

Торг арабов со славянами шел на меха; со стороны славян они шли вместо монет. Обычно две куньи шкурки равнялись двум с половиной арабским диргемам^[18]. Особенно ценили арабы мех черно-бурых лисиц. Кроме того, славяне продавали кожи, мед, смолу, а русы еще и плоды своих воинских удач – «челядь», то есть рабов.

Славянские купцы покупали у греков шелковые ткани, золото, кружева, всякие лакомства, вина, мыло, губки; у хазар и арабов они приобретали бисер, драгоценные камни, сафьян, сабли, ковры, пряности. С Варяжского моря урмане привозили на Торг янтарь, бронзовые и железные изделия, олово, свинец, а также особенно славившееся северное оружие – мечи и топоры.

Подкрепившись, друзья отправились на поиски острых ощущений. А их в праздник Купалы было предостаточно.

День выдался – загляденье. На небе ни единой тучки, солнце светило ярко, но жары, обычной в это время года, не было, к тому же дул легкий прохладный ветерок, который теребил русые кудри Сокола и ласково оглаживал оголенные части тела – лицо, руки и босые ноги. Навстречу мальчикам шли нарядно одетые юноши и девушки, их веселый смех мог разбудить даже покойника. А ведь было всего лишь раннее утро.

Сегодня у молодежи было много приятных и весьма серьезных дел. Девушки плели из полевых цветов и трав венки для парней, которые вызывали в них наибольшую симпатию, и опускали их в днепровские волны. Если венок тонул сразу, значит, суженый разлюбил и замуж за него не выйти. А у кого из девиц венок дальше всех проплывал, то по древнему поверью девушка будет счастливее всех своих подруг. Кроме того, запускали еще и огневицы – маленькие лодочки, изготовленные чаще всего из дощечек. В центр такой лодочки ставилась свеча или зажженная лучина, а вокруг из травы и листьев делалась оградка, чтобы ветер случайно не погасил пламя. У кого огонь продержится как можно дольше, тот проживет долгую-предолгую жизнь. Если девушка или парень не имели пары, они могли отправить огневицу в плавание самостоятельно, но в основном ее запускала пара – жених и невеста или муж с женой. Когда парень и девушка клали огневицу на воду, они загадывали желания – обычно перечисляли нехорошие черты своего характера, от которых хотели избавиться.

Праздник бога Купалы вообще был волшебным. В купальскую ночь деревья переходили с места на место и разговаривали друг с другом, шелестя листьями. Беседовали между собой животные и даже травы, которые этой ночью наполнялись особой, чудодейственной силой.

Однако главным героем этой ночи, несомненно, был папоротник. С цветком папоротника, раскрывающимся всего на несколько мгновений в купальскую полночь, можно было увидеть все клады, как бы глубоко в земле они ни находились.

Но прежде чем пускать на воду венки и огневицы, нужно было провести священный обряд жертвоприношения – бросить свои требы (пироги, блины, крашеные яйца, плоды садов и огородов, зерно, квас, вино, мед, канун^[19]) в огонь Священного Жертвенника, чтобы все принесенное в жертву появилось на праздничных столах богов и предков. Лишь после этого обряда от живого огня зажигали свечи и лучины для огневиц, которые освещали просьбы людей, а вода реки запоминала их и, испаряясь, поднималась к небесам, донося до богов все то, что желали для себя люди.

Церемония спуска венков и огневиц на воду интересовала Сокола и Бажена меньше всего. Для них главным были события возле большого костра на лугу у берега Днепра, где находилась пристань. Когда мальчики спустились с круч к месту действа, там уже начал собираться первый хоровод. Людей было много, и друзья еле протиснулись в свой круг.

Кругов было три. Взявшись за руки, люди должны были двигаться в разных направлениях: первый и третий – посолонь^[20], средний – противосолонь. При этом в процессе движения по знаку главного волхва рода хороводы трижды меняли направление. В первом кругу находились люди зрелого и преклонного возраста, в среднем – молодые и полные сил парни и девушки, а самый маленький круг, – тот, что был ближе всего к огню, – составляли дети.

Но и хоровод для Сокола и Бажена был достаточно скучным и утомительным занятием. Они горели желанием приступить к главному действу праздника – прыжкам через костер и погружением в реку, которая должна была смыть все плохое, что произошло в их жизни за прошлый год.

Конечно, кое-какие грешки за мальчиками водились, однако своим житьем-бытьем они были довольны, и их больше занимал сам обряд в исполнении всех жителей поселения (за исключением стариков, которые и ходили-то с трудом, опираясь на клюку; где уж им совершать молодецкие прыжки через высокие языки пламени).

Наконец ритуальные пляски закончились, и люди весело загомонили в предвкушении долгожданного развлечения. В костер, который уже начал затухать, подбросили дров, и огненные языки поднялись высоко. Огонь должен был очистить души людей от скверны. Все знали, что тот, кто удачнее и выше всех прыгнет и не заденет пламя, целый год будет счастливым и довольным жизнью.

Бажен пролетел над костром, как птица.

– Ух ты! – восхитился Сокол. – Здорово!

– Я готовился к празднику Купалы, – ответил сияющий Бажен. – Уходил в лес и прыгал через кусты.

– А я-то думаю, чего это ты с начала весны ходишь весь оцарапанный? Грешил на кошек.

– Ага, кошки, как же… Однажды влетел в терновник, так едва выбрался. Два дня мать лечила меня мазями, чтобы хоть немного поджили царапины. Глубокие! Сам знаешь, каково продираться сквозь заросли терновника. Зато потом я стал прыгать через любые кусты, как олень. Стоило мне лишь вообразить, что это терновник.

– Ладно, теперь моя очередь…

Сокол сосредоточился, собрал силы и рванул вперед. И надо же было такому случиться, чтобы в этот момент на луговину обрушился сильный порыв низового ветра, хотя до этого стояла благодатная тишь. Ветер вмиг раздул пламя, огненные языки взметнулись ввысь, и Сокол уже в прыжке ощутил, как они лизнули его босые ноги.

Он возвратился к Бажену сильно расстроенным. Сокол всегда прыгал лучше своего друга, с большим запасом, но сегодня из-за коварного ветра не рассчитал высоту прыжка. Бажен принялся его утешать, но Сокол горевал недолго, и они помчались к реке, где с разбегу бросились в воду. Она должна была очистить их тела.

Но оставалось еще третье, главное очищение, – очищение Духа. Мальчиков никогда прежде не допускали до этого ритуала. Он был очень опасным и мог повредить здоровью. Но Соколу и Бажену уже исполнилось по двенадцать лет, и они получили право пройти это серьезное испытание.

Когда все желающие очистились пламенем, из горящих углей костра создали огромный огненный круг, по которому все желающие должны были пройти босиком. Немногие решались ходить по пылающим угольям. Лишь для воинов этот ритуал был обязательным.

– Не-а! – стушевался Бажен при виде огненного кольца, которое показалось ему чересчур обширным. – Не смогу. Что-то мне не по себе.

– Вольному воля… – ответил Сокол, хищно сощурившись. – А я попробую.

Тех желающих, кто впервые решился пройти по углям, вел через огненный круг за руку волхв, ответственный за это ритуальное очищение. И конечно же, он был босым. Казалось, что горящие уголья для него не более чем разогревшийся под солнцем песок на речной отмели.

Сокол не признался даже Бажену, что дедко давно готовил его к хождению по горящим угольям. В этом деле главным был соответствующий настрой, который приходил к человеку после молитвы, укрепляющей дух. Ни в коем случае нельзя было проявлять колебание, а тем более – боязнь. А еще старый кобник наказал внуку перед первым испытанием огненным кольцом смазать подошвы босых ног настоем из заговоренных трав. Похоже, и волхв, который водил первопроходцев по горящим угольям, тоже пользовался этим секретным снадобьем.

Собравшись, Сокол подошел к волхву и сказал:

– Я готов!

– Крепок ли ты в вере, отрок? – спросил тот, пристально глядя в глаза мальчика.

– Да!

– Не думай о том, что у тебя под ногами. Смотри на небо и твори молитву.

Отрешившись от всего земного, Сокол взял волхва за руку и без колебаний ступил на уголья. Поначалу ему показалось, что в подошвы впились мириады мелких иголочек, но затем он как бы воспарил под небеса и прошел круг на одном дыхании. Когда Сокол оказался вне огненного кольца, волхв наконец узнал, кого он вел, и одобрительно сказал:

– Узнаю выучку Чтибора… Теперь все зависит только от тебя, так как боги к тебе благосклонны.

Бажен лишь печально вздохнул, когда сияющий Сокол подбежал к нему поделиться новыми ощущениями…

Купальская ночь, как обычно, была бессонной. Мальчики присоединились к гурту сверстников и до самого утра предавались различным игрищам и увеселениям с неутомимостью и азартом, присущим их возрасту.

Многие, в том числе и Сокол с Баженом, приняли участие в купании коней. Купала был богом-покровителем Небесного Чертога Коня, поэтому лошадям в купальскую ночь уделялось особое внимание. Их тщательно чистили скребками, заплетали в гривы разноцветные ленты и украшали полевыми цветами. А как здорово было плыть по реке рядом с конем, держась за его пышную гриву!

Боевых коней в поселении насчитывалось около полусотни, и в обычные дни мальчишек к ним не допускали. Ведь лошади были верными друзьями дружинников, поэтому воины очень ревностно относились к уходу за ними. Ездовых лошадей поляне практически не держали, потому что мало занимались земледелием, а на рыбалке или на ловах в лесу животные только обуза. Боевые кони большей частью находились в стойле, так как на днепровских кручах особо не разгуляешься. Их в основном держали для выездки, ведь каждый дружинник обязан был крепко держаться в седле. Поэтому купание коня в праздничную ночь для мальчишек было чрезвычайно радостным и волнующим событием. Хвала богам, взрослым в купальскую ночь было чем заняться…

Когда Сокол возвратился домой, дедко уже стряпал завтрак. Перед входом в жилище старого кобника были разложены стебли злой крапивы – чтобы никакая нечисть, в особенности ведьмы, не могла проникнуть в полуземлянку. Чтибор явно был очень доволен своим походом в лес. Оказалось, ему здорово повезло – он наткнулся на старый муравейник и заготовил приличное количество муравьиного масла, которое в купальскую ночь приобретало бóльшие целительные свойства.

Конечно, и Сокол, и Бажен получили возле костра свою долю освященной пищи – немного каши, по одному яйцу, два блина и жбан кваса, – но что такое эта скудная еда для молодого организма, пребывавшего в постоянном движении? Поэтому мальчик с вожделением принюхивался к запахам жаркого, которое готовил дед. А старый Чтибор был весьма искусен в стряпне.

На сковороде скворчал большой кусок оленины, который принес кобнику один из молодых ловников рода третьего дня, чтобы кобник погадал ему в преддверии праздника Купалы на невесту. Так что мясо оказалось очень кстати, ведь в летний период поляне ели в основном пресные лепешки, кашу, рыбу, овощи и тюрю – квас, в который щедро крошили зеленый лук и хлеб…

Под конец сытной трапезы Сокол уже был совсем сонным. Он упал на свою постель и уснул сразу же – как убитый. Так может засыпать только молодость. Ему снились странные красочные сны, но они проносились мимо него так быстро, что он ничего из увиденного не запомнил.

Глава 3. Оборотень

В начале осени в селении поселилась тревога. В лесу и так хватало разной нечисти, а тут еще в нем объявился оборотень – волкодлак. Эту неприятную новость принесли не ловники, а, как ни странно, старый Чурило.

Он собирал на лесных полянах осенние ягоды да и придремал на пригорке, хорошо прогретом солнышком, которое все еще щедро сеяло на землю свои животворящие лучи. Проснулся Чурило – если верить его рассказу – когда начало темнеть, и поторопился в обратный путь. Тут-то все и случилось.

Едва Чурило добрался до небольшой лужайки, по которой протекал ручей (трава там всегда была сочной и зеленой, даже поздней осенью; от этого места до поселения рукой подать), как из зарослей выскочил огромный волчище и загрыз крупного еленя^[21], мигом разорвав его на куски. Самки, которые паслись на лужайке, едва не притоптали опешившего Чурилу, убегая от серого лохматого страшилища, убившего их господина и вожака стада.

Страж ворот был ни жив ни мертв. Он словно врос в землю, потому что ему не повиновались ни руки, ни ноги. Чуриле оставалось лишь в смертном ужасе наблюдать, как волчище жадно поглощает большие куски еленя, да так, что только хруст шел от разгрызаемых костей. Зубы у него были длиной в человеческий палец, поэтому кости он перемалывал, словно жернова ручной мельницы зерно.

Волчище уже съел половину еленьей туши, когда наконец заметил Чурилу. Обычно сытый зверь очень редко нападает на человека, только когда его потревожат, но этот волк явно был необычным. Видимо, он решил, что человек зарится на его добычу. Оставив недоеденную тушу, он начал медленно приближаться к старику. Как потом рассказывал Чурило, в глазах зверя полыхал красный огонь, шерсть на загривке встала торчком, а ощеренная пасть, из которой вытекала кровавая слюна, напоминала капкан, который мог раздробить ногу лесного тарпана. Эти небольшие лошадки были осторожны и пугливы, подобраться к ним на расстояние выстрела из лука не могли даже самые опытные ловники, поэтому на лесных тропах, протоптанных зверьем, приходилось ставить на них капканы. Мясо тарпанов было очень вкусным и питательным, чаще всего его вялили и брали в дальние походы.

Видя неминуемую гибель, Чурило опомнился и с юношеской прытью (где и сила взялась!) вскарабкался на высокое дерево, почти до самой его верхушки. Только там он заметил, что задние ноги зверя согнуты в коленях, как у человека, – вперед. Это был волкодлак!

Ни живой ни мертвый, страж ворот мертвой хваткой вцепился в древесный ствол, с ужасом дожидаясь смерти. Ведь, по словам бывалых людей, оборотни могли лазать по деревьям. Но волкодлак поначалу издал свирепый рык, а затем завыл, да так страшно, что по лесу словно пронесся сильный порыв ветра. Какое-то время он кровожадно глядел на Чурилу, а затем вернулся к своей добыче, одним махом вскинул ее на спину и был таков.

Бедный старик просидел на дереве всю ночь. Он боялся, что оборотень не ушел далеко, а подстерегает его в зарослях. Сняли его с дерева ловники, которые отправились на промысел с утра пораньше. Чурило нес совершеннейшую чушь, все подумали, что он сошел с ума. Старик ни в какую не хотел продолжить путь в одиночестве, поэтому ловникам пришлось сопровождать его до самого поселения. А когда страж ворот оклемался, рассказ Чурилы потряс воображение всех, кто захотел послушать о его ночном приключении. Еще бы – в лесу появился волкодлак!

Однако ловники лишь посмеялись, услышав его бредни. Они не боялись волкодлаков. Им хорошо было известно, что оборотня можно убить хладным железом – стрелой или копьем. Так чего пугаться почем зря? К тому же словам Чурилы, прослывшего болтуном, веры не было. Тем более что волчьих следов на лужайке они не обнаружили. А кровь из туши еленя (если она там была) смыло дождем.

Прошло несколько дней. Конечно же, никто всерьез не воспринял слова Чурилы, и походы в лес – за ягодами, грибами, за лекарственными травами и на ловы – продолжались. До той поры, пока в лесу не исчезла Матилада. Ее отсутствие в поселении заметили сразу же. А как не заметить, если ее скрипучий, склочный голос будоражил тишину поселения с раннего утра и до позднего вечера?

Первыми всполошились ее товарки – такие же любительницы почесать язык, как и Матилада. Они начали теребить кнеза – главу рода, чтобы тот выслал на ее поиски ловников. Поляне хорошо знали лес, могли превосходно в нем ориентироваться, но иногда случалось, что лесная нечисть путала тропы, заводила в такую глухомань, откуда было непросто выбраться, особенно вездесущим подросткам, которые совали свои любопытные носы куда не следует.

В лесу были запретные зоны, где творилась разная чертовщина; туда опасались заходить даже бывалые следопыты. Нечистая сила могла там принимать разные внешности. Она показывалась в обличье соседа или родственника, старика или невинного ребенка, женщины и даже двойника человека, которого угораздило зайти в местность, где довлело древнее заклятье, как утверждали волхвы. А еще нечисть иногда принимала образ целого войска, вихря, огненного столба или разных зверей. Во внешности нечистой силы всегда было что-нибудь необычное. Вроде бы человек, а на ногах копыта, зубы железные, на теле шерсть или волосы дыбом. Повернется задом, а спины нет, и все кишки наружу. Но чаще всего в местах неизвестной темной силы появлялся хромой заяц, с виду подранок, которого стрелы не брали. С каждым выстрелом он становился все больше и больше, мало того, зловредный оборотень хохотал и предлагал поцеловать себя в зад, грозил ловнику лапой, а иногда гнался за ним до самого поселения, где в конце концов с шумом исчезал в вихре, оставляя после себя зловоние или превращаясь в смолу.

Нужно сказать, что особой охоты искать Матиладу ни глава рода, ни ловники не высказали. Мало того, многие вздохнули с облегчением. Сплетни, которые она разносила с таким усердием, немало испортили крови жителям поселения. Но и оставить заблудившуюся в лесу соплеменницу умирать нельзя было ни в коем случае.

Лучше бы ее не искали. Неведомый зверь затащил Матиладу в чащобу и разорвал ее на куски. Следопыты, которые нашли то, что осталось от скверной старухи, молились всем богам, потому что более страшного зрелища видеть им не доводилось, а по возращении в поселение они тут же принесли богатые жертвы богу Велесу. Судя по тому, что даже берцовые кости Матилады были разгрызены, у зверя были клыки побольше, чем у медведя. Все единогласно решили, что это мог сделать только волкодлак-оборотень.

С той поры жители поселения ходили в лес в сопровождении охраны – бывалых воинов. Но ведь вооруженного до зубов стража к каждому не приставишь. Чтибор лишь посмеялся над страхами соплеменников и по-прежнему бродил по лесу в одиночестве. Он надеялся на свое искусство опытного волхва, благодаря которому старый кобник мог справиться с любым зверем. Его примеру последовал и Сокол: еще чего, бояться оборотня, которого можно поразить стрелами. Ведь мальчик, несмотря на юные годы, был весьма искусным лучником.

Ранним утром к Соколу забежал его друг Бажен. Выражение его круглого, в россыпи веснушек лица было загадочным и таинственным.

– Чем занимаешься? – с порога спросил Бажен.

– Иду на ловы, – коротко бросил Сокол, набивая свою походную сумку всякой всячиной, необходимой лесному следопыту.

– С ума сошел! – воскликнул Бажен. – А ежели оборотень загрызет? Говорят, у него такие клыки, что тебя он враз перекусит пополам.

– Пущай попробует, – самоуверенно ответил Сокол.

Он как раз натягивал охотничьи лапти, сплетенные из заговоренного Чтибором лыка, наматывал конопляные онучи и крест-накрест оплетал ноги прочными оборами.

Лучше обуви для охоты, чем лапти, придумать было трудно. Даже князья, дружинники и богатые купцы не гнушались носить это изобретение простого народа. Зимой, в отличие от другой обуви, в лапти не набивался снег, в них легко было ходить по насту. Обычно к летним лаптям для прочности и против пыли пенькой или тонкими дубовыми волокнами, распаренными в кипятке, крепились кожаные подметки. В дождь и грязь на лапти надевались выдолбленные дощечки-колодки – на каждую ногу по две, чтобы благодаря зазору между ними сохранялась гибкость немудреной обувки. Дощечки пропитывали дегтем, чтобы они не гнили и не промокали.

Лапти Сокола, мало того, что были заговорены (дабы зверь не учуял запах юного ловника), имели еще и особенные подметки – из прочной заячьей шкурки густым зимним мехом наружу, вычиненной особым способом. Она была очень прочной, но главным достоинством таких подметок был чрезвычайно тихий ход, даже среди сухостоя. Со стороны казалось, что Сокол не шел, а плыл по воздуху между деревьев, настолько бесшумно он передвигался. Ведь главное в любой охоте – не вспугнуть зверя.

– Эх, какая досада! – разочарованно сказал Бажен и в сердцах стукнул рукоятью остроги о пол жилища; похоже, он собрался на рыбалку.

– Почему? – поинтересовался Сокол.

– Я нашел место, где лини, что ваша сковородка! – выпалил его друг, указывая на печь. – Вот такие! – Для большей убедительности он развел руками, дабы показать размер линя.

– И где это?

– У Черных скал.

– Погоди, погоди… Но ведь в том месте глубина – ого-го. Как ты достанешь линя острогой?

– В том-то и дело, что никто не знает тайны Черных скал! А я все разведал третьего дня. Взял у отца малый челнок и сплавал к скалам. Едва не попал в водоворот! Нечистый знаешь, как там крутит? Страсть! Между скалами я нашел проход и попал в мелкий залив, поросший камышом. Вода в нем чистая, как слеза. Я глянул – и обомлел. Дно в заливе песчаное и отливает золотом, так много там линей. Лежат, бока греют на солнышке перед зимними холодами. И почему я, дурень, не взял острогу?!

К Черным скалам рыбаки полян старались не приближаться. О них шла дурная слава. То, что Бажен сумел избежать гибели в водовороте, было поистине чудом. Конечно, смелости его другу не занимать, да и реку он знал, как никто другой, ведь его отец промышлял в основном рыбалкой и часто брал Бажена с собой. Но водоворотов у Черных скал было несколько. Притом они неожиданно появлялись и также внезапно исчезали. Если лодка с рыбаками попадала в эту водяную ловушку, то обычно камнем шла на дно, утаскивая за собой и людей.

Как могли появиться у высокого глинистого берега черные глыбы, напоминающие издали огромные медвежьи клыки, трудно было даже представить. Таких камней в округе больше нигде не наблюдалось.

Волхвы утверждали, что их сбросил на головы своего врага Велеса буйный Перун-Громобой^[22], когда в незапамятные времена случилось сражение богов. Велес, конечно же, избежал гибели, но под камнями лежат схороненные мелкие бесы, его помощники. Некоторые из них до сих пор живы, только придавленные тяжелым грузом, и устраивают добрым людям разные пакости.

Сокол некоторое время размышлял, – уж больно соблазнительным выглядело предложение друга – но затем, решительно тряхнув золотистыми кудрями, сказал:

– В следующий раз. Уж коль наметил что-то, нельзя отказываться от задумки, иначе пропадет удача. А нам нужны звериные шкуры. Скоро будет полюдье, ведь дань никто не отменял. Дедко и в ус не дует, днями ищет травки-корешки целебные, но кто-то же должен озаботиться оплатой повинности? Иначе жди беды. Сборщики дани знаешь, как лютуют…

– Да знаю, знаю… – Бажен помрачнел. – Не дашь звериные шкуры, возьмут дань людьми…

Сокол проверял капканы на куницу. Куний мех ценился очень высоко, куницами платили дань и расплачивались за разные заморские товары. Несколько меховых шкурок, связанных вместе, назывались «кунами». Количество шкурок благородного зверька в связке было разным и со временем менялось в большую сторону. Но этот вопрос Сокола волновал меньше всего. Его дело – добыть куницу, а все остальное зависело от решения главы рода и купцов.

Установить капкан на куницу, с одной стороны, как бы и несложно, а с другой – было головной болью ловников. Куницы не устраивали себе домики, они свободно перемещались по лесу, задерживаясь на одном месте только при наличии обильной пищи и удобного места для дневного отдыха (дневными убежищами для них обычно служили дупла деревьев).

В начале осени Сокол немало побродил по лесу, выискивая места, удобные для проживания куниц. Он делал зарубки и прикармливал зверьков, периодически раскладывая приманки в одних и тех же местах.

Всем другим способам ловли ценного зверька Сокол предпочитал маленькие шалашики из веток и сухой травы, где устанавливал хитрые петли из конских волос. Просунет куница голову в петлю – и все, назад ей ходу нет. Он соорудил шалашики давно, едва начали желтеть листья. Когда пришла пора охоты, Сокол установил приманки – привязал сбоку от шалашиков пучки тетеревиных перьев. Покачиваясь на ветру, они привлекали обладающую острым зрением куницу.

В качестве приманки Сокол использовал отходы от добытых зайцев, тетеревов и рябчиков. У куницы был слабый нюх, поэтому Сокол сделал «накроху» – длинную дорожку, состоящую из мелко покрошенных кишок, заячьей шкуры и перьев рябчика. Чем длиннее «накроха», ведущая к шалашику, тем больше было шансов добыть ценного зверька. Капканы, установленные на куницу, Сокол особо не маскировал – зверек был отчаянно смелым и чрезвычайно любопытным.