Золото Ригаса

Руслан поставил в уголок прихожей ведро и удочку и поспешил к бабушке. Побледневшая, в халате, чего никогда не было, она лежала на прибранной кровати. Ее глаза были прикрыты. На маленьком носике и верхней губе выступили капельки пота. Русые с проседью волосы разметались по подушке. Пожелтевшей рукой, на которой отчетливо виднелись прожилки, она держалась за сердце.

– Опять был в бухте Драгид Раиса? – спросила она и вздохнула. – Я прошу тебя, внучек, не ходи туда. Далеко опасное то место от города. Чувствует мое сердце, что, может, не кончится это добром для тебя.

Руслан положил лекарства на тумбочку.

– Прими, бабушка, лекарство, а я водички подам. Я и рыбки принес, сейчас поджарю. Тетя одна добрая попалась, спасибо ей. Как начну работать, сразу долг ей отдам.

– Там есть что покушать, – слабым голосом произнесла бабушка. – Немного полежу и покормлю тебя, соколик ты мой ненаглядный. Что так долго задержался? Небось, случилось что?

– Лежи, бабушка, не вставай, я сам все сделаю, – поспешил успокоить ее Руслан. Подумал: «Врать бабушке не могу, а правду расскажу – еще больше расстроится».

– Холодильник поломался, – сообщила бабушка. – Пенсию пятый месяц не несут, не за что и отремонтировать его. Оставь одну рыбку, а остальные отнеси Алеше и Лене. Лена хоть и из богатой семьи, но и они наверняка свеженькой рыбки отведать не откажутся. Наведывались сегодня Алеша с Леной, но так и не дождались тебя.

Алексей Жилавин был другом и одноклассником Руслана. Родители Руслана и Алеши дружили семьями. Сегодня они втроем собирались пойти в Морской клуб, где Руслан третий год занимался в секции юных капитанов, чтобы покататься на катере. Алеша Жилавин жил рядом, в соседнем доме, Лена Холодова – чуть дальше.

– Хорошая она девушка, вежливая, – с усилием превозмогая боль, говорила бабушка. – Называет меня бабушка Мария.

Принимая стакан с водой, бабушка Мария попыталась подняться, но, видно, силы оставили ее. Не желая расстраивать внука своей слабостью, поставила дрожащей рукой стакан на грудь и сказала:

– Сходи-ка ты к Алеше и Лене. Видать, ты им нужен был. Только переоденься, причешись. Вишь, какой лохматый, да и шорты порваны.

Руслан посмотрел на шорты: возле кармана зияла дыра. Подумал: «Видимо, порвал о камни».

Решил, что встретится сначала с Леною, а потом вместе пойдут к Алеше.

Лена жила в двухэтажном особняке по улице Героев Октября. От улицы дом был отгорожен высоким забором из белого кирпича. Рядом с зеленой калиткой была кнопка электрического звонка. Перехватив в другую руку сверток с рыбою, не без волнения позвонил.

В глубине двора залаяла собака.

Руслан видел в щелку между стеной и калиткой, как дверь дома отворилась и на крыльцо вышел сам Эдуард Дмитриевич. Это был в меру полный, среднего роста мужчина с холеным лицом. Его волосы были гладко зачесаны назад и схвачены сеточкой. Руки он держал в карманах полосатой пижамы. Мужчина не спеша ступил с крыльца.

За его спиной Руслан увидел Лену. В коротком белом платьице она была похожа на Мальвину. Отец повернулся к ней и что-то резко сказал. Лена остановилась.

Эдуард Дмитриевич направился было к калитке, но догнала его и схватила за руку. Эдуард Дмитриевич вырвал руку и с потемневшим от гнева лицом решительно двинулся к калитке.

– Папа! Не смей! – крикнула Лена.

Эдуард Дмитриевич открыл калитку. Его брови были насуплены, губы плотно сжаты. Он ступил вперед, преграждая проход в калитку и закрывая собою Лену, посмотрел по сторонам, словно опасаясь, не наблюдает ли кто за ним, потом взглянул на Руслана и его сверток с рыбой и с недовольством произнес:

– О Лене забудь. Не пара ты ей. Мало чего девчонке в голову взбредет! На то мы и родители, чтобы детей на путь истинный наставлять. Понял? – Эдуард Дмитриевич повернулся и раздраженно хлопнул калиткой.

Неловкость и стыд охватили Руслана. «Не пара ты ей!» – звенел в ушах презрительный голос. Стал понятным крик Лены. Она не хотела, чтобы отец говорил ему эти слова. Лена очень нравилась ему, и это он со всей отчетливостью осознал сейчас. Они тянулись друг к другу, обменивались впечатлениями по поводу прочитанных книг, разговаривали, наполнялись новым, непонятным чудесным чувством, которое окрыляло, волновало и влекло их друг к другу. Рядом с Леной он чувствовал себя сильным и уверенным. На выпускном вечере, куда он пригласил ее, она спросила его: «Любишь меня?». В ответ он впервые поцеловал ее. После они долго целовались, пьянея от чувств и поцелуев. «Мы будем всегда вместе?», – заглядывала она ему в глаза. Он прижимал ее к себе, испытывая блаженство и счастье.

Сегодня в один миг все оборвалось. Понурив голову, Руслан брел домой. Невеселые мысли охватили его, и более всего удручало то, что он никогда уже не сможет навещать Лену. «Сколько же сегодня случилось, – обреченно думал он, – и все не в мою пользу». Так хотелось рассказать Лене о том, что видел в бухте Драгид Раиса, но все получилось не так, как предполагал.

Желание поделиться с кем-то увиденным не покидало его, заглушало неприятное чувство от встречи с отцом Лены. «Пойду к Алеше, – решил он. – Рыбу Алеше отдам. Он рисует хорошо, а рыбу ловить не умеет».

Алеша Жилавин жил в пятиэтажном доме на четвертом этаже с матерью, Валентиной Ивановной. Отец его погиб в тот же день, что и отец Руслана, от взрыва на шахте в забое.

В квартире Алеша был один. Его руки и нос были испачканы краской. Это был юркий, небольшого роста черноволосый юноша с серьезными карими глазами. По всей комнате, куда они вошли, были разбросаны листы бумаги с рисунками. На самодельном мольберте стоял холст, рядом на стуле лежали палитра и кисти. На холсте была изображена масляными красками красивая черноволосая кареглазая женщина. Сходство с сыном было несомненное.

– Мама? – сразу узнал Руслан.

– Да. Три сеанса уже провел, – немного заикаясь, сказал Алексей. – Думал, сегодня закончу, но пришла Лена и, как договаривались, направились к тебе. Маме все равно позировать некогда. Говорит, жить не на что. На заводе уже восьмой месяц зарплату не получают. Отправили их всех за свой счет в отпуска. С утра мама поехала на дачу – огород полоть какому-то бизнесмену, – пояснил он Руслану.

Руслан положил сверток на стол.

– Рыбу принес, – пояснил он. – Слушай, я такое сегодня видел, – поседеть можно!

– Где? Что? – встрепенулся Алексей.

– В бухте Драгид Раиса.

– Из всего города один ты там рыбу удишь. Другие боятся того места, – с гордостью за друга произнес Алеша.

Они уселись. Руслан как можно подробнее рассказал другу об утренних событиях у бухты Драгид Раиса. Вскользь упомянуть о стычке на рынке с Конем и Жабой, а также о своем приводе в милицию. Слушая рассказ друга, Алексей от удивления даже приоткрыл рот.

Потом он вскочил с кровати, подбежал к Руслану, схватил за плечи и, заикаясь от волнения еще сильнее, проговорил:

– Мо-о-жет, схо-о-дим еще раз туда? По-о-смотрим, что это за штука в воде.

– Нет, – остановил его Руслан, – бабушка плохо себя чувствует. Послала меня к Холодовым, рыбой угостить, но Эдуард Дмитриевич прогнал меня. Сказал, чтобы впредь я к ним не являлся.

– Ну и че-е-рт с ним. Бу-у-дете с Лен-ной в дру-у-гом месте встреч-чаться! – горячился Алексей. – Сейчас гла-а-в-ное – тот ша-а-р. Нам следует тща-а-тельно обследовать берег. М-может, что-то от тех ин-нопланетян и осталось что-то.

– Завтра сходим, – пообещал Руслан. – А сейчас мне нужно домой. С бабушкой очень плохо.

– Я с тобой, – заявил Алеша. – Конь может опять появиться на твоем пути.

До квартиры Русланы дошли без приключений.

Руслан, стараясь как можно тише, повернул ключ в замке. Пропустил вперед Алексея и только закрыл дверь, как услышал сдавленный стон бабушки. Кинулся в ее комнату.

Бабушка лежала на постели в неудобной позе: одна нога свисала с кровати. Видимо, бабушка пыталась встать. Ее лицо было искажено болью. На полу валялись «Нитроглицерин» и флакон «Корвалола».

– «Скорую, скорую»… – шептали ее посиневшие и обескровленные губы.

Вдвоем кинулись к ближайшему телефону-автомату. Он, как назло, оказался сломанным. Изо всех сил побежали к другому телефону, что был через квартал: на его месте был только пустой ящик. На бегу вспоминали, где еще поблизости есть телефонные автоматы. Но везде они были сломаны.

– Айда в «Скорую»! Она здесь неподалеку, – сообразил Алеша.

На площадке перед городской станцией «Скорой помощи» стояло несколько санитарных машин. Водителей не было видно.

– Зайдем в средину, – предложил Алеша.

Маленький тамбур отделял основное помещение от улицы. За столом, накрытым простыней, сидели две женщины в белых халатах. Одна была молодая, остроносенькая, другая – пенсионного возраста, с глубокими морщинами на лбу и вокруг глаз. Они вопросительно смотрели на ребят.

– Бабушке очень плохо! – выпалил с ходу Руслан.

– Что с ней? – спросила старшая медсестра.

– Сердце.

– Сколько лет?

– Пятьдесят девять, – поспешно отвечал Руслан.

Женщина вздохнула.

– Ничем помочь не сможем. Бензина нет. Обещают только назавтра. Сходи в регистратуру и запиши вызов на дом участкового врача, – советовала она.

Когда юноши были уже у дверей, работница скорой окликнула их:

– Постойте! Я сама позвоню. Назовите адрес и фамилию.

– Только срочно, прошу вас, бабушке очень плохо! – умоляюще просил Руслан.

Женщина понимающе кивнула.

– Да, – говорила она кому-то в телефонную трубку, глядя на Руслана и Алексея, – ребята здесь. Один светленький, высокий, другой – поменьше, темноволосый, – уточняла женщина. – Хорошо, – сказала она и положила трубку. – Идите к главному входу в поликлинику и там ожидайте. Врач с приема пойдет вместе с вами.

– Спасибо! – с чувством выпалил Руслан, и кинулся к главному входу. Следом за ним, что было духу, бежал Алеша.

* * *

Врач, невысокая средних лет женщина с волосами, собранными за макушкой в пучок, зайдя в комнату, где лежала бабушка, поставила на тумбочку свой чемоданчик и взяла больную за руку.

Бабушка лежала в той же позе, в какой они оставили ее. Глаза были открыты, на лице застыло выражение боли.

– Она уже умерла, – тихо произнесла врач, а Руслану показалось, что взорвался весь мир. От страшного известия он пошатнулся.

– Нет! Не может быть! Вы ошиблись! Мы ее только что оставили! Она была жива! – Он с надеждой заглянул в глаза доктору. – Может, она спит?

– Нет… Бабушка твоя умерла, – тихо произнесла врач. – Родители есть? – как в черном тумане донеслось до Руслана.

Он качал головой, а по лицу сбегали жгучие слезы.

Женщина обняла Руслана за плечи.

– Держись. В этой жизни все проходят через это. – Она зачем-то провела рукой по бледному лицу бабушки. Когда врач отняла руку, Руслан увидел, что глаза бабушки были уже закрытые.

– Паспорт знаешь, где лежит? – спросила врач. – Я его возьму, выпишу справку о смерти, а ты потом заберешь в поликлинике, в первом кабинете. Понял? – она сочувствующе коснулась рукой его головы. – Подумай, к кому можешь обратиться, чтобы помогли с похоронами. Сам ты ничего не сделаешь. Ночью в квартире одному оставаться не советую. – Она посмотрела на Алешу.

– Мы маму мою дождемся, – рыдая, проговорил Алеша, – она подскажет, что делать.

Врач ушла.

Руслан и Алексей с нетерпением ожидали Валентину Ивановну в квартире Жилавиных.

Было уже позднее время, когда, наконец-то, входная дверь квартиры Жилавиных открылась и на пороге появилась мама Алексея с сапкой и сеткой-авоськой в руке. Она, предчувствуя беду, внимательно посмотрела на притихших ребят и озабоченно спросила:

– Что случилось?

– У Руслана бабушка умерла, – сказал Алеша и, заплакав, обхватил мать руками, прислоняя голову к ее груди.

– О Господи! – простонала женщина. Она осторожно отняла от себя руки сына. Поставила в угол сапку.

– У вас кто-то из родственников где-то есть? – спросила она у Руслана.

Руслан покачал головой, давая понять, что нет.

– Тогда вот что, – сказала Валентина Ивановна, – я вас сейчас покормлю и пойду по соседям. Останешься на ночь у нас. До утра обсудим, что и как предпринимать назавтра.

* * *

Одной минутой показался Руслану ночной сон. Поднялся, не соображая, где находится. Чужие белые стены, темный полированный шкаф, однотумбовый стол, мольберт с картоном, а рядом, на кровати, – мирно посапывающий Алеша.

«Что я здесь делаю?» – задал себе вопрос. И тут дошло то страшное, что заставило облиться его сердце горечью: бабушка умерла! Слезы побежали по его щекам.

– Проснулся? – вошла в комнату Валентина Ивановна. Она села на край кровати и вытерла ладонью ему слезы. Вздохнула.

– Мы все сделаем как надо. – Помолчала… – Деньги есть на похороны?

– Нет, – давясь слезами, сказал Руслан, – пенсию не несут уже полгода.

– А на что же вы жили?

– Рыбу ловил, продавал.

– Придется нам с тобой съездить на шахту, где работал отец, и просить помощи. Я разговаривала с соседями. Денег ни у кого нет. На поминки кое-что из еды соберем, а вот на сами похороны будем просить. Жизнь настала такая, собачья, – расстроено произнесла она. – Никому мы в этом государстве не нужны.

До шахтоуправления добирались на автобусе. Он был заполнен меньше чем наполовину. Вдвоем сели на заднее сиденье.

В открытое окно врывался утренний ветерок.

Руслан, находясь в полузабытьи, прислонил голову к стеклу. Все, что было вокруг, казалось тяжелым сном. Хотелось, чтобы скорее страшный сон закончился. Он проснется – и не будет ни шара, ни убийства на берегу моря, ни толстого начальника милиции, ни смерти бабушки. Все, что произошло с ним, не укладывалось в голове. Словно птичка, пойманная в силки, билась мысль: «Такого не может быть, чтобы он остался один-одинешенек на всем белом свете. Как самому жить дальше!?». Его разум отказывался осознавать происшедшее. Он вновь и вновь возвращался мысленно к бабушке. «Милая, родная, как я тебя любил… Как же ты могла оставить меня одного… Я всегда помогал тебе: полы мыл, рыбу ловил, на рынок ходил и радовал своими оценками. Господи, верни мне бабушку! Сделай так, чтобы это был всего лишь сон!»

Его рука оказалась в мягкой руке Валентины Ивановны. Она крепко сжала ее.

– Не думай ни о чем, – тихо проговорила она. – Ничего уже не вернешь. Отвлекись. Нам многое предстоит сделать за полдня.

Только теперь Руслан услышал, как в автобусе говорили люди.

– Ну, а толку с того, что мы акционеры шахты? – громко говорил впереди седой мужчина. – Крепежа нет, запчастей тоже. И уголь некому покупать. Денег ни у кого нет. Раньше село дралось за хороший уголь, а теперь там давно на солому, подсолнух и дрова перешли. Благо, кому газ в застойные времена провели. Вот и сидим, какой месяц без зарплаты, хотя угля под землей навалом!

– Мукой и сахаром обещают зарплату выдать, – вставил широколицый парень.

– Хотя бы и так, – соглашался седой. – Переходим, так сказать, на товарный обмен: я тебе топор, а ты мне – овцу, как в средние века. Только, сдается мне, не получат ни топора, ни овцы те, кто по году в неоплачиваемом отпуске. Раньше, помните, сколько нас этим автобусом ездило? А теперь, – мужчина окинул взглядом полупустой салон, – раз, два и обчелся. Да и те, что едут сейчас, послоняются по двору, как голодное воронье по кладбищу, и назад, несолоно хлебавши, вернутся. Вот и получается – реформам крах, а помощь Запада, как и ваучеры, которые выдали нам одна фикция.

Автобус, поднимая тучи угольной пыли, подрулил к шахтоуправлению. У больших стеклянных дверей четырехэтажного здания лежала перевернутая урна. Рядом валялся мусор. Ветер гонял по бетонным плитам обрывки бумаги.

Вместе с Валентиной Ивановной Руслан поднялся на второй этаж. Возле высокой белой двери с табличкой «Приемная» остановились. Валентина Ивановна одернула юбку, поправила кофту. Открыла дверь, пропуская вперед Руслана.

Комната, куда они вошли, была светлая и просторная. Возле одной из стен на стульях, выставленных в ряд, сидели двое мужчин – один в шахтерской робе, другой в костюме. Через стул от них восседала женщина броской красоты с накрашенными красным губами. Она была в светлом костюме с коричневой папкой на коленях.

У другой стены, за столом, находилась пожилая женщина. Она поверх очков взглянула на вошедших.

Валентина Ивановна остановилась у двери. Осмотрелась. Подошла к столу и наклонилась к женщине.

– Совещание закончится, и зайдете, – услышал Руслан слова женщины в очках.

– Как это «зайдете»! – возмутилась дама в светлом костюме. – Я битый час ожидаю здесь.

– Дело связано с похоронами, – пояснила женщина-секретарь.

– У меня, может, тоже важное дело, – капризно поджала губы женщина.

Сидящий через стул от нее мужчина в темном костюме и галстуке глубокомысленно произнес:

– Важнее смерти в жизни ничего нет. Она всему голова. Пусть идут, Галина Александровна.

В это время дверь приемной открылась, и вошел элегантно одетый, стройный, с очень смуглым лицом то ли от загара, то ли от природы, молодой мужчина с тонкими черными усиками. Еще с порога он улыбнулся женщине в очках.

– Мария Ивановна, могу попасть? – он показал пальцем на дверь, рядом с которой сидели мужчины и женщина.

– Совещание, Андрей Николаевич, – улыбнувшись, ответила ему Мария Ивановна.

– Что за вопрос на повестке? – деловито справился Андрей Николаевич.

– Профсоюз решает с администрацией, где изыскать средства на благотворительный обед для ветеранов-шахтеров к восьмидесятилетию шахты.

– Вот и дожились, Мария Ивановна, – свободно, как свой, заговорил мужчина. – Раньше к юбилеям ордена давали, премии большие, а теперь, – его тонкие губы вытянулись в презрении, – на благотворительный обед ветеранам шахты изволим средства выискивать. Ну, да ладно, – произнес он и пригладил рукой вьющиеся волосы, – зайду попозже, мне не к спеху. – Мужчина направился к двери.

– Андрей Николаевич, – остановила его Валентина Ивановна, – у меня к вам просьба.

– Слушаю вас, – губы мужчины тронула улыбка.

Валентина Ивановна прошла к двери, толкнула ее, и они вышли. Руслан остался стоять возле самой двери. Она оставалась приоткрытой.

– Андрей Николаевич, – слышал он голос Валентины Ивановны, – вы не можете выдать мне деньги наперед? Огород я дополю. Мне они сейчас нужны.

– Валентина Ивановна, голубушка, о чем речь, конечно, – послышался голос Андрея Николаевича. – Сколько хотите, но при условии, что вы будете моей.

– Нет, – решительно отвечала Валентина Ивановна, – мы с вами уже говорили об этом. Не будем возвращаться.

– Воля ваша, Валентина Ивановна, – обиженно произнес Андрей Николаевич. – Тогда нам и говорить-то не о чем.

Дверь открылась, вошла покрасневшая Валентина Ивановна. Маленькие красивые губы ее нервно подрагивали.

Из кабинета директора послышался шум сдвигаемых стульев. Через минуту стали выходить люди. На их лицах тенью лежала обреченность.

Директор шахты, коренастый мужчина, средних лет, в белой рубашке и галстуке, стоя у тумбочки, наливал в стакан воду из графина. Он даже не взглянул в сторону вошедших в кабинет. Отхлебнул воды и показал рукой на стулья.

– Присаживайтесь.

Поставил стакан рядом с графином и сел в кресло. Широкое лицо его было уставшим.

– Слушаю, – сказал он и протер рукой глаза.

– У вас на шахте десять лет назад шахтер Михаил Миров работал. Он погиб в завале. Кстати, вместе с моим мужем, Иваном Жилавиным. Это, – Валентина Ивановна показала на Руслана, – сын Мирова. У него вчера умерла бабушка. Матери у мальчика нет. Была врач. Умерла после того как была в Чернобыле. Теперь, – Валентина Ивановна повернула голову в сторону Руслана, – круглый сирота. Помогите с похоронами, пожалуйста.

Директор провел ладонью по лицу.

– Видите ли, – начал он, не поднимая глаз, – шахта пять месяцев стоит. Не успеваем воду откачивать – то и знай электричество за долги отключают. Картотека в банке огромная. Сегодня вместе с профсоюзом на благотворительный обед ветеранам шахты не смогли нужной суммы наскрести. Раньше говорили, каждая копейка на счету, теперь и копейки нет. – Он развел руками.

– Так как же быть? – с болью произнесла Валентина Ивановна.

Директор пожал плечами:

– Ничем не могу помочь…

– Ну, а гроб сделаете? – с надеждой спросила Валентина Ивановна.

– Как ни странно, на шахте нет ни одной доски.

– Горе лыковое ты, а не директор! – возмутилась Валентина Ивановна. – Вот потому страна и гибнет, что вы, так называемые руководители, такие беспомощные.

Она поднялась и пошла к выходу. Возле двери обернулась и в сердцах сказала:

– Если бы меньше было таких бессердечных руководителей у власти, ничего бы подобного у нас в стране не было. О себе, небось, уже позаботились: и дача, и машина – все сделали. С утра и до вечера о себе печетесь, да о чужих женщинах помышляете. – В гневе, она с силой хлопнула дверью.

* * *

Вернувшись с Валентиной Ивановной из шахтоуправления, Руслан увидел в квартире нескольких женщин. Большинство из них он знал. Две сидели у раздвинутого стола, на котором лежала бабушка. Остальные находились в его комнате. Руслан вместе с Валентиной Ивановной подошел к столу, посмотрел на восковое лицо бабушки, узнавая и не узнавая родные черты. Горечь подкатила к горлу и слезы жалости, безысходности и отчаяния покатились из затуманенных глаз.

Валентина Ивановна взяла его за руку, вывела в его комнату, где слышался негромкий разговор.

– Ну что? – спросила у Валентины Ивановны одна из женщин, повязанная черным платком.

– Шахта не может оказать помощи, – устало произнесла Валентина Ивановна и присела на краешек Руслановой кровати. – Придется самим что-то делать. Думала обратиться в больницу, где работала Светлана, но, насколько мне известно, там тоже несколько месяцев зарплату не выплачивают. Говорят, им даже бинты не за что купить.

– А, может, в горсовет обратиться? – подсказала женщина в черном платке, и добавила, – мы же за них голосуем.

Валентина Ивановна посмотрела на стоявшего у двери Руслана.

– Придется, Русланчик, ехать в горсовет. Другого выхода нет.

В приемной заместителя председателя горсовета, кроме секретарши, изящной белокурой блондинки, никого не было. Она вскинула подсиненные веки на посетителей.

– Нам к заместителю председателя горсовета Накопляеву по вопросу похорон, – сообщила Валентина Ивановна.

– Сейчас там начальник милиции, подождите, – ответила секретарь и жестом указала на ряд стульев.

Ожидали долго. Валентина Ивановна не раз посматривала на руку, где были часы.

– Нам же сегодня хоронить! – не выдержала она. – Жара такая стоит.

Секретарь исподлобья взглянула на нее, пожала плечами. Опустила глаза к столу.

Руслану показалось, будто время вообще остановилось. Появилась неприязнь к расфуфыренной секретарше.

– Девушка, – просяще сказала Валентина Ивановна, – не я прошу, сирота, – она показала на Руслана, – бабушка у него умерла. Ни родителей, и ни никого у него не осталось. Сейчас же лето, жара, поймите. Больше суток тело не…

Секретарь взялась указательными пальцами с ухоженными перламутровыми ногтями за виски, потерла их, будто снимала напряжение от долгого умственного труда. Взглянула на опухшее от слез лицо Руслана.

– Ладно, потревожу шефа, – вздохнула она и, решившись, подняла трубку. – Владимир Федотович, – елейным голоском произнесла она, – вас ожидает женщина с мальчиком по вопросу похорон… пусть зайдут?…

Она положила трубку.

– Заходите, – показала на обитую черным дерматином дверь, на которой, в соответствии с модой, была голубая табличка с золотым тиснением: «Накопляєв Володимир Федотович, заступник голови міської Ради».

Большой кабинет был, словно спортзал. В дальнем углу за респектабельным столом сидел лысый мужчина. Глаза его были выпучены. «Отец Жабы…» – определил Руслан. Рядом за приставным столиком развалился в кресле жирный полковник Глотайло. Руслан узнал его.

– А, старый знакомец, – глядя на юношу, неприязненно протянул Глотайло. – Опять что-то натворил?

– Да нет, – произнес Накопляев, – с похоронами связано. Садитесь. – Он смотрел на Валентину Ивановну и Руслана, а сам думал: «Принесла вас нелегкая! Вечно побираются. Не страна, а скопище нищих. Всем помоги. Вроде горсовет «Армия спасения».

Валентина Ивановна, не обращая внимания на недовольство, сквозившее в голосе Накопляева, сбиваясь, рассказала о причине, приведшей их в горсовет. Поведала и о посещении ею и Русланом директора шахтоуправления.

– Пенсию за отца получает? – поинтересовался Накопляев, кивая в сторону Руслана.

– Пенсия-то есть, да не несут ее, – с огорчением произнесла Валентина Ивановна.

– Не только вам, всем не несут, – повысил голос Накопляев. – Ситуацию в стране понимать надо.

Руслан смотрел на холеное и самодовольное лицо начальника, и негодование поднималось в нем.

Накопляев, обращаясь к Глотайло, изрек:

– Чуть что сразу в горсовет бегут, будто мы похоронная команда. У нас тоже средств нет. Можете вы понять: ни одно предприятие в городе не работает… другие люди как-то хоронят?

Лицо Валентины Ивановны взялось пятнами. Она подалась вперед.

– Я куда пришла? – резко и недовольно спросила она у Накопляева. – На партхозактив или в орган советской власти? Что вы мне, бессердечный чиновник, нотации читаете? Я пришла к вам просить за сироту. Вы хотите, чтобы покойница десять дней в комнате лежала по такой жаре? Во всем доме ни у кого денег давно нет. Довели страну до нищенского состояния, демагоги чертовы! Я бы к вам никогда не пришла… слуги народа. Запомните, – категорически заявила она, – не уйду из кабинета, пока не решится наш вопрос. Мне терять нечего, что было, уже все потеряла.

– Не забывайтесь! У меня в кабинете начальник милиции, – пригрозил Накопляев.

– Вы хотите сказать, что выведете нас силой? – Валентина Ивановна окинула хозяев кабинета презрительным взглядом.

Лицо Накопляева потемнело, затем стало отходить от внутреннего недовольства. До него дошло, что он перегнул палку. Следовало исправлять положение.

– Ну ладно, пошумели, и хватит, – нашел он в себе силы миролюбиво произнести. – Будем предпринимать что, разумеется, в наших силах. С кем же теперь жить будешь? – спросил он у Руслана.

– С кем? – все еще взволнованно, произнесла Валентина Ивановна. – Один-одинешенек. И за квартиру бедолаге платить нечем.

– Сколько комнат в квартире? – оживился Накопляев.

– Две, – отвечала за Руслана Валентина Ивановна.

– На каком этаже?

– На третьем.

– Да, – как бы посочувствовал Накопляев, – ситуация не из лучших. Но за квартиру платить придется или пусть отказывается.

– Тут уж как получится, – твердо сказала Валентина Ивановна, – но в любом случае квартира останется за мальчиком. Большая часть горожан за коммунальные услуги давно не платит. Так как нечем платить, а вы с ребенка шкуру готовы содрать!

– А вы за всех не отчитывайтесь! – повысил голос Накопляев. – Оставьте адрес. Будем хоронить за казенный счет как безродную. Но предупреждаю, досок на гроб нет, хоронить будем в целлофановом пакете!

Когда дверь за Валентиной Ивановной и Русланом закрылась, Накопляев отдал по телефону необходимые распоряжения в управление коммунального хозяйства. Прочитал в трубку оставленный посетительницей адрес. После чего отодвинул от себя телефон и посмотрел на молчавшего Глотайло.

– Ну вот, ты квартиру выбиваешь для сына, а она сама к тебе в руки плывет. Пацан остался один. Чего ему маяться среди людей? Сделай так, чтобы попал в колонию, а его квартиру сделаю твоему сыну. Мы же кумовья.

Толстые губы Накопляева расплылись в самодовольной улыбке. Но неожиданно его лысина стала краснеть, и улыбка исчезла с лица, на котором появилась хитроватая задумчивость. «Моему шалопаю квартира, пожалуй, будет нужнее, – думал он. – Школу закончил, а там – глядишь и женится. Не покупать же мне ему жилье за свои деньги! Строительство в городе никакое не ведется. Здесь же такая прекрасная возможность – двухкомнатная и третий этаж».

– Черт возьми, – раздумывая, тихо произнес он, – в колонию можешь упечь его, но эта квартира останется за мной. – Ты получишь следующую, – заверил он начальника милиции. – Обещаю как куму. Как думаешь, найдется, за что привлечь этого сироту к уголовной ответственности?

– Он на учете в школе и давно состоит в службе по делам несовершеннолетних, – не моргнув глазом, лгал Глотайло.

– Ну, вот, – довольно потер руки Накопляев, – и договорились. Информируй меня по этому делу.

– Лады, – без большого удовольствия протянул руку Глотайло. – Должок, Володя, остается за тобой.

* * *

После похорон бабушки Руслан уже несколько дней жил у Жилавиных. Боялся один заходить в свою опустевшую квартиру. Все здесь напоминало о бабушке. Он не знал, что к двери его квартиры с особо важным и ответственным поручением полковника Глотайло повадился сержант Кузьмич, успешное выполнение которого сулило ему звездочки прапорщика. Но каждый раз сержант натыкался на запертую дверь. На его вопросы соседям по площадке о местонахождении квартиросъемщика Руслана Мирова они ничего сказать не могли, а, может, сознательно оберегали юношу от нежелательного мента.

Состояние Руслана было тревожным. Алеша не напоминал ему ни о шаре, что упал в море, ни о смерти бабушки. Часто усаживал на стул и делал наброски для будущего портрета друга.

Валентина Ивановна с утра готовила им обед и на целый день уходила на заработки. Память о Светлане и Михаиле Мировых заставила ее проникнуться чувством материнства к осиротевшему Руслану. Она помнила, как раньше семьями встречали праздники, отмечали дни рождений, ездили за город. Трагедия на шахте, унесшая жизни Ивана и Михаила, еще больше сблизила ее со Светланой. Вдовами воспитывали они своих ребятишек, чем могли, помогая одна другой.

После смерти тети Марии Валентина Ивановна твердо решила усыновить Руслана и помогать ему в его дальнейшей жизни. Об этом просил и Алеша.

Руслан все эти дни был в забытьи: кричал во сне, просыпался в холодном поту. Каждую ночь ему снилась бабушка. Она звала его к себе. Когда же он из последних сил добегал до нее, она почему-то укоризненно глядела на него, отдалялась и исчезала. Он не переставал винить себя в смерти бабушки, потому что не вовремя принес лекарства и с опозданием привел врача.

Алеша писал его портрет красками, когда в прихожей зазвонил звонок. Алексей вытер кисть о салфетку и, поставив ее в стакан, пошел к двери.

– Русик, – раздался его радостный голос из прихожей, – посмотри, кто к нам пришел!

В комнату зашла Лена. Она улыбалась Ригасу.

– Вот вы, оказывается, где спрятались! – в ее голосе слышалась радость. – Сколько дней вас ищу, и никак не могла найти. Что ни приду к квартире, звоню, стучу – никто не отзывается. Думала, уехал куда-то с бабушкой. Пару раз столкнулась у дверей с неприятным типом в милицейской форме, все допытывался, где ты. Я сказала, что не знаю. Не встреть я сегодня тетю Валю, тебя не нашла бы. – Лена подошла к мольберту. Оценивающе посмотрела на полотно, потом на Руслана.