Время вновь зажигать звезды

Хроники Хлои

Инес сказала, что на днях встретила маму, выходившую из кабинета директора. Она была вся в слезах. Сегодня я запретила маме входить на кухню и приготовила курицу с оливками. Мы поели втроем: мама, Лили и я без всякого телевизора и телефонов. Большая часть ужина, как всегда, прошла в молчании, и все же мы немного поговорили. Речь шла о маминых поисках работы, о новой короткой стрижке Лили, о северном сиянии, о краже велосипеда из подвала, об оливковом соусе, больше похожем на пюре. За десертом – я сочла это время наиболее подходящим – я решила объявить новость.

– Я бросаю лицей.

Лили перестала дуть на йогурт, чтобы согреть его, а мама положила на стол наполненную ложку.

– Как это ты бросаешь лицей? – еле выговорила она. – Ты что, уже не собираешься поступать на филологический факультет?

– Нет, я хочу уйти из лицея сейчас. В столовой детского сада требуются сотрудники, мать Инес может замолвить за меня словечко.

– А как же экзамены на аттестат зрелости?

Я пожала плечами, уставившись на скатерть.

– Аттестат ничего не даст. Все равно мне придется работать, я должна зарабатывать.

Мама больше не произнесла ни слова. Она ушла с кухни, не доев свой десерт. Я заранее знала, что это сильно ее огорчит, но в один прекрасный день она меня поймет. Если я это и сделаю, то только ради нее. Вообще-то у меня есть мечта – жить в Австралии. Как папа во времена молодости. Я уже провела несколько часов за оформлением документов, даже начала заполнять анкету, чтобы получить Working Holiday Visa^[16] и улететь сразу, как только достигну совершеннолетия. Я могла бы найти работу официантки в ресторане, они обожают Frenchies^[17], и потом, это же потрясающе здорово – зарабатывать на жизнь, изучая английский! Возможно, мне удалось бы сделать там карьеру и оплатить билеты на самолет для всей семьи, которая приехала бы туда меня навестить.

Но я не могла оставить маму.

Кто-то же должен помочь ей рассчитаться с долгами? Она все от нас скрывала, но я прекрасно видела, что ей не удавалось справиться со всем, что на нее навалилось. А теперь, когда она осталась без работы, больше ждать нельзя. Уж лучше пускай один пожертвует своим будущим, чем погибнут трое.

Вскоре мама вернулась на кухню. Мы как сидели, не двинувшись с места, так и продолжали сидеть. Она встала, скрестив руки на груди, прямо под лампу, так что на нее падал свет, и я увидела, как сильно стали заметны темные круги у нее под глазами.

Она подождала, пока мы поднимем на нее глаза, а потом тоном – «все-таки здесь мать – я» – проговорила:

– А ну собирайте чемоданы, мы уезжаем!

Анна

Господину Ренару совсем не понравилось, что я отменила нашу встречу. Сослалась я на неожиданно возникшие семейные обстоятельства, что отчасти было правдой, и пообещала, что увижусь с ним в самом скором времени.

Старший советник по вопросам образования коллежа Лили отнеслась к моим словам с пониманием. Она признала естественным, что я не могла оставить дочь в подобном положении, и без лишних слов выдала нам все необходимые документы.

А вот директор лицея Хлои подверг меня настоящему допросу. Пришлось немного присочинить по ходу дела, он отнесся к услышанному довольно скептически, но сказал, что не видит для себя никакой возможности помешать осуществлению моих планов.

Зато бабушка была за мой проект обеими руками. Давно уже не видела я в ее глазах веселых искорок, особенно когда она в деталях описывала, в чем состояло ее поручение.

А вот отец и Жанетта, которых, как мне казалось, уговорить было легче всего, стоили мне больше часа ожесточенных споров. Но и они в конце концов сдались под весомостью аргумента, который подвигнул на поездку и меня самое.

– Папа, возможно, это тот самый, единственный случай в моей жизни, когда у меня есть выбор. С помощью этих денег я могу расплатиться с долгами либо прийти на помощь моим дочерям.

Лили

3 апреля

Дорогой Марсель!

Мне кажется, на этот раз у нашей мамы, бесспорно, поехала крыша. Пишу тебе с банкетки трейлера моего дедушки, и представь, из Германии.

В путь мы отправились с самого утра и только раз остановились у обочины, чтобы перекусить бутербродами. Там стояли полицейские в униформе, и я едва не выскочила из машины, чтобы попросить у них помощи, но, поскольку я не знала, как будет SOS по-немецки, то я просто съела свой сэндвич по-французски.

Вчера вечером, когда она велела нам собирать чемоданы, я решила, что она собирается отправить нас к отцу, и я пришла в негодование. Мне не о чем говорить с этим марсельцем, хватит и того, что приходится общаться с ним по скайпу. Но когда она сказала захватить с собой теплые вещи, я испытала облегчение. Я между тем настояла, чтобы она сообщила нам, куда все-таки мы собираемся ехать (я, конечно, хочу быть хорошей девочкой, но не собираюсь становиться главным посмешищем какого-нибудь дурацкого розыгрыша), и тогда она объявила, что мы едем наблюдать северное сияние в Скандинавию. Нет, она сошла с ума, точно тебе говорю. Я почти уверена, что это все из-за моего дурацкого сообщения. Хорошо хоть, оно не было на тему черных дыр.

Сегодня утром мы пошли попрощаться с моей прабабушкой. Она отдала маме коробку, очевидно, там находилась урна с прахом ее мужа, который она когда-то ему пообещала развеять с высоты какого-то мыса в Норвегии, уж не помню, какого, куда они вместе с ним ездили. Но потом она так и не набралась мужества туда съездить, а теперь это и вовсе невозможно из-за ее ног. Вот она и поручила маме сделать это вместо нее. Я не знала прадедушку, но каким же он должен был быть маленьким, чтобы поместиться в небольшую коробочку?

Потом мы отправились к дедушке, и он объяснял нам, что да как в его фургоне. Не могу сказать, что я внимательно за всем следила, но особенно меня заинтересовал туалет. Он напоминает обычный ящик, который необходимо опорожнять, когда он наполняется. Скажу тебе, что лучше уж я буду справлять нужду в окно, прямо на ходу при любой скорости, чем опорожнять потом эту штуку.

Поскольку я совсем не уверена, что вернусь живой и невредимой, пользуюсь свободной минуткой, чтобы составить завещание, которое ты передашь похоронным агентам в случае необходимости.

Я, нижеподписавшаяся Лили, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю:

мою коллекцию камней и минералов – Клелии; я знаю, она позаботится о ней должным образом;

фиолетовый бразильский браслетик – Царапке, а вторую, зеленую, фенечку – Зубастику;

словарь я завещаю Манон, а лосьон от прыщей – Жюльетте; комиксы о Дядюшке Скрудже – моей матери, если она будет к тому времени живой;

мои молочные зубы – моей сестре, если она все еще будет жива.

Желаю, чтобы на моих похоронах не присутствовал отец. На мою могилу пусть поместят фотографию, на которой я снята вместе с моей собачкой Шоколадкой, когда я была маленькой. И уж только, пожалуйста, не эту недавнюю, потому что, хотя мне и плевать, что у меня стрижка, как у фигурок из «Плеймобила»^[18], но все же с длинными волосами я не такая страшная.

Вот, Марсель, надеюсь, что пишу тебе не в последний раз, но если что, знай, я была очень рада с тобой познакомиться, ты был очень милым моим дневником. О, не может быть! Кажется, мама идет поставить компакт-диск с Селин Дион!^[19]

Тысяча поцелуев, Марсель.

Прощай, может быть. Сердечко тебе с пальчиками.

Лили

P.S.: Я действительно должна научиться говорить SOS на всех языках.

Хроники Хлои

Я думала, что мы просто прокатимся, уедем на два-три дня, а потом вернемся к прежней жизни. Но когда мама объявила, что мы отправляемся в Скандинавию, я поняла, что она оставила свой разум дома.

Подтверждение тому было получено при пересечении немецкой границы, когда мне пришло сообщение, что у меня не подключен международный роуминг. Мама меня утешила: у нее он подключен. Пока я устанавливала Фейсбук, Инстаграм, Твиттер, Снапчат и приложения, чтобы управлять моим блогом с ее телефона, она одной фразой разрушила все мои мечты.

– Десять минут в день, не больше.

– Что это значит?

– А то и значит: цель нашего путешествия – провести время вместе, открывать для себя новые пейзажи, другую культуру, а не сидеть, уткнувши нос в телефон.

Около часа мы ехали след в след за одним грузовиком. Справа деревья, слева деревья, вот тебе и все открытие «новых пейзажей».

Лили постучала указательным пальцем себе по голове. Если даже она решила, что мама сбрендила, это серьезно.

Я попыталась торговаться.

– Может, час?

– Десять минут.

– А два часа?

– Хлоя, прекрати.

– Мама, ты не можешь жить без кислорода? Так вот – я тоже.

Она что-то закудахтала, Лили тоже. После долгой борьбы мне удалось заполучить полчаса. Может, я еще выживу.

В конце дня мы приехали в Кёльн, где по решению мамы нам предстояло провести ночь. Мы остановились в кемпинге на берегу Рейна, и она непременно настаивала, чтобы мы пошли осмотреть город. Я с удовольствием согласилась: нет ничего проще, чем найти в Кёльне интернет-кафе.

Одна дама из кемпинга одолжила нам велосипеды и показала дорогу, уверяя нас, что это недалеко. Между тем мы ехали вдоль реки больше часа, время от времени останавливаясь по требованию мамы, чтобы любоваться живописными берегами. А то не видно было, как мама устала: она стала красной, как ее футболка, и дышала как пылесос. Мы же с Лили нарочно старались крутить педалями как можно быстрей, это нас забавляло.

На стоянке мы пристегнули велосипеды и бродили без всякого плана, пока не стемнело. В городе зажглась иллюминация, и это выглядело очень красиво. До ужина было еще далеко, и мы купили себе по кренделю, чтобы кое-как продержаться. Лили настояла, чтобы ей купили бутылку воды, но как только получила, отказалась наотрез ее открывать, сообщив, что сохранит на память. Мама очень удивилась, а Лили подняла плечи, будто логика для нас была делом неведомым, и выдала реплику:

– Да ведь это же одеколон!^[20]

По крайней мере, хоть моя сестра не изменилась.

Перед собором, который мама непременно собиралась посетить, чтобы узнать количество ступенек его лестницы, находился мост причудливой формы: мост Гогенцоллернов. Казалось, сверху на него опустили три громадные арки. Люди шли по нему пешком, так что и мы поступили так же и вдруг увидели, что он сплошь покрыт тысячью висячих замочков, якобы подвешенных влюбленными. Мама предложила прибавить к ним еще один, с инициалами всех троих, чтобы и от нас осталась частичка на этом мосту в память о нашем путешествии.

Лили вытаращила на нас глаза:

– Ну и молодцы! Хотите, чтобы вся рыба в реке передохла? Не забывайте, что ключ от замка принято выбрасывать в воду. Или что, думаете, желудок рыбы способен переварить металл?

Я одобрила ее соображение. Но мы ведь можем просто оставить ключ у себя, избавив рыб от гибели, а Лили от ее терзаний.

Торговец продавал замки только парами, по две штуки сразу. Маркером, позаимствованным у одной пары англичан, на первом мы написали наши инициалы, а на втором я сделала надпись «Ты + я». Это должно было сработать с кем угодно.

Возвращение на велосипедах стало худшей частью нашей прогулки. Уж не знаю, кто изобрел сиденья, но он явно тогда пребывал в плохом настроении. Мы в полуживом состоянии наконец добрались до трейлера. Быстро перекусив макаронами, мы с Лили завалились в кровать, а мама улеглась на запасное спальное место – банкетку. Мне пришлось долго ждать, пока мама начала дышать ровно. Она уснула. Медленно, стараясь не издавать ни малейшего шума, я выбралась из постели.

Анна

Уснула я далеко не сразу. Матрас банкетки оказался тонким и жестким, а мое тело отнюдь не обладает этими качествами, следовательно, кто-то из нас двоих должен был страдать. И вдруг чье-то горячее дыхание на моей щеке вырвало меня из полусна. Я открыла глаза, но лицо находилось слишком близко к моему, чтобы я могла его разглядеть.

Тогда я закричала. Лицо тоже закричало. Потом и Лили закричала.

Лицо мгновенно отскочило назад, и тут, в тусклом свете, я узнала свою дочь.

– Хлоя, что ты делаешь?

– Ничего, я пришла тебя обнять перед сном, – пробормотала она, пряча руку за спину.

– Что у тебя в руке?

– Ничего.

Я заглянула под подушку: там ничего не было.

– Дай-ка мне телефон!

– Но, мама…

– Немедленно отдай мой телефон, Хлоя! И если ты снова попытаешься забрать его у меня, ты его уже никогда не получишь.

С явной неохотой она все же выпустила свою добычу и вернулась к себе в кровать. Не успев опять закрыть глаза, я услышала, как Лили ей прошептала:

– Ты и правда считаешь, что она тупее паровоза?

Остаток ночи прошел без инцидентов.

В семь утра нас разбудил страшный холод. Вчера, после долгой езды на велосипеде, мы хорошенько разогрелись, и я не подумала, что стоило включить отопление. Сегодняшним утром собственное тело мне показалось чужим от неудобного сна и мурашек на коже.

Я установила прямо на солнце стол и стулья. Девочки вылезли из-под одеял, только когда я уже накрыла завтрак. Мы вместе поели, молча, любуясь Рейном. Солнце отражалось в воде и согревало наши продрогшие тела, и привычный вкус кофе меня успокоил. Впервые, с тех пор как мы отправились в незапланированное путешествие, я подумала, что, возможно, это правильное решение.

Как знать, если бы я над этим раздумывала, я наверняка изменила бы его. Я по природе не авантюрна, мне не нравятся экспромты, мне всегда нужно все предусмотреть, организовать. Неизвестность меня пугает, отсутствие контроля над чем-либо приводит в ужас. Самое лучшее для меня – заключить себя в капсулу привычной обстановки, знакомых мест, людей и дорог. Я постоянно отказываюсь от всего, что выходит за рамки этого периметра. Так, я отказалась от свадьбы двоюродного брата на другом конце Франции, вечеринки в незнакомом ресторане, встречи в отдаленном районе Тулузы, а уж о поездке за границу и говорить не стоит. И я всегда находила подходящие предлоги: я занята в этот день, я очень устала, дочери уже давно меня не видели, да и Франция так прекрасна, что нет нужды куда-либо ехать. Все в это верили: я домоседка, тяжелая на подъем, состарившаяся раньше времени. Я порой тоже стараюсь убедить себя, что это именно так, но в глубине души знаю, в чем заключена истинная причина.

Мне было восемнадцать, когда у меня случилась первая паническая атака. Я вела машину ночью, по кольцевой автодороге, возвращаясь после вечеринки с друзьями. Внезапно я стала ехать медленнее, а потом и вовсе остановилась. И тогда я почувствовала дрожь в пальцах. Меня словно обдало жаром изнутри. Я начала задыхаться. Открыв окно, я включила радио. Зубы мои оказались плотно стиснуты, а сердце принялось так сильно биться, что мне показалось, будто оно сейчас остановится. Мне стало трудно дышать, голова кружилась. Я кое-как выбралась на полосу аварийной остановки, не понимая, что со мной происходит, уверенная, что я сейчас здесь умру, вот так, в полном одиночестве. Я разложила сиденье и легла, закрыв глаза, надеясь, что мне не будет уж очень больно. Вокруг меня все словно покрылось пеленой, словно все происходило во сне. Я дрожала всем телом, я даже не замечала мчавшихся машин, а слышала только свое сердце. Длилось это несколько минут, показавшихся мне бесконечностью. Постепенно сердечный ритм стал замедляться, дыхание выровнялось, тело расслабилось. Меня сильно зазнобило. Я не стала ничего ждать, опять села за руль и продолжила путь. Когда я вернулась, отец с Жанеттой уже спали, я прошла в свою комнату и тоже легла.

Ночью все повторилось. В последующие дни тоже.

Врач отправил меня к психиатру, который диагностировал у меня панические атаки с элементами агорафобии. Он мне прописал лекарства, которые я принимала несколько месяцев, а также назначил сеансы поведенческой и когнитивной терапии. Я должна была научиться противостоять своим страхам, освоившись с ними и став менее чувствительной. Я выдержала лишь три сеанса. Когда я сказала психиатру, что отказываюсь от терапии, он признал, что действия, когда паническая атака провоцируется, часто бывают очень болезненными для пациентов. Так оно и оказалось в моем случае. Но еще бóльшую роль сыграла боязнь окончательно лишить себя надежды на излечение. Мне хотелось оставить «про запас» информацию о том, что действенная методика существует, на случай, если болезнь меня накроет уж совсем нестерпимо. А если я пройду все сеансы сейчас, и она не подействует, у меня не останется никакого спасательного круга.

Так что, оставаясь замкнутой в своей капсуле, я просто сводила к минимуму риски. Я вращалась исключительно среди знакомых людей, бывала только в привычных местах, ездила по определенным дорогам. Вплоть до последнего решения. Вот об этом-то я как раз и не подумала. Я вообще не подумала о себе. Дочерям требовался свежий воздух, и я прорвала свой кокон.

Лили

5 апреля

Дорогой Марсель!

Надеюсь, у тебя все хорошо, у меня тоже, только я очень хочу спать, но не могу – пришла моя смена. Сейчас четыре часа утра или около этого, хотелось бы писать в хороших условиях, но мама и сестра рычат, что свет мешает им спать. Тогда я прицепила к голове карманный фонарик, обмотав ее скотчем, и спряталась под одеяло рядом с Хлоей. Мне нельзя резко двигать головой, иначе я не вижу того, что пишу, но в целом все в норме.

Ты только представь, мы – в Гамбурге, а это в Германии. Мама отыскала стоянку трейлеров, как раз напротив порта, и мы прошлись по городу, на этот раз пешком. Ну и здорово же было! Мы увидели большое озеро с лебедями, пакгаузы возле самой воды, большие суда и дома, каких я нигде раньше не видела, я нашла прелестный камешек – он станет отличным сувениром, но затем начался дождь, и нам пришлось вернуться.

Мама решила опорожнить туалет, но это ей не удалось. Все смотрели на нее и Хлою через окна фургонов, затыкали носы, и некоторые даже отпускали в наш адрес грубости.

Какой-то мужчина из соседнего кемпинга пришел ей помочь, но она не согласилась, мне кажется, ей было стыдно, вот почему, ну ты меня просто удивляешь, Марсель! В конце концов, он все-таки ее уговорил, а после ей пришлось пойти выпить с ним аперитив в знак благодарности, потому что, честно говоря, он вытащил из ноги каждого из нас по огромной занозе.

В соседнем кемпинге обосновалась целая группа французов, путешествующих вместе, и он был их организатором. Как выяснилось, звали его Жюльен. У него, как оказалось, есть сын примерно моего возраста – Ной. Я попробовала поговорить с ним, но он мне не ответил, а продолжал раскачиваться во все стороны. Отец его сказал, что он не говорит, и ему нужно время, чтобы привыкнуть к незнакомым людям. Еще там был песик по имени Жан-Леон, милый-премилый, я с ним поиграла.

Ну а потом мы легли спать. Не знаю, сколько я проспала, только разбудил меня чей-то шепот. Он доносился снаружи, ведь через стены трейлеров слышно буквально все, словно и стен-то нет никаких. Потом послышался скрип, словно кто-то царапался, а затем будто легкий шлепок – «блюмс» – о дверь. Тут мне впервые стало страшно, но я вспомнила передачу, в которой психотерапевт рассказывал, что страх подобен животному, его надо приручить. Тогда я велела своему страху убраться восвояси, и он меня послушался. Я попробовала разбудить Хлою, но у нее всегда такой крепкий сон, как будто ее выключают из розетки. О маме и говорить нечего, у меня каждый раз впечатление, что она умирает по ночам, а утром воскресает из мертвых. Так что рассчитывать я могла только на себя, и вот я аккуратно перешагнула через Хлою, чтобы выбраться из постели, и в этот момент увидела, что дверь открыта и чей-то силуэт заходит внутрь. Я соскочила на пол, схватила первый предмет, попавшийся мне под руку, и бросилась на врага с громким криком «Банзай!», как в одном фильме, что я смотрела, изо всех сил ударяя по кастрюле этим предметом. Фигура неизвестного немедленно ретировалась, мама и Хлоя повскакали с постелей, как гренки из тостера, а через несколько минут к нам уже входил наш сосед Жюльен. Он объяснил, что трейлеры часто обкрадывали местные воришки, и для безопасности обязательно нужна сигнализация, именно поэтому они предпочитали путешествовать целой группой. Было решено, что остаток ночи мы станем дежурить по очереди, а завтра утром установим сигнализацию. Сейчас моя очередь, а я очень устала, и мне хочется спать, вот я и пишу, чтобы не уснуть (но только не думай, что я пишу тебе лишь по необходимости!).

Ну, пока, целую тебя, Марсель. Воспользуюсь-ка я моментом, пока все спят, чтобы позаботиться о моем секрете (не могу тебе открыть, в чем он состоит, потому что очень боюсь, как бы это не прочла мама). Спокойной ночи.

Лили

P.S.: Я попыталась снять скотч с головы, но волосы прилипли, и ужасно больно. Придется пока оставить как есть.