Czytaj książkę: «Испытание меня жизнью», strona 3
Не дождавшись моего прихода в дом, прабабушка вышла во двор и, увидев меня и моё одухотворенное лицо, уже не спешила забирать меня в комнату. Она тихонечко присела рядом и тихо сказала:
– Давай пройдёмся к Ворскле. Я тебе покажу "Лунную дорожку".
– Это что?! Где луна гуляет?! – спросила я.
– Можно сказать и так, но эту дорожку, во всей красе, можно увидеть только на реке.
И мы пошли, даже не закрывая двери. Наш дом стоял в ста метрах от реки. Мы дошли очень быстро. Но то, что я увидела там, было куда удивительнее всего происходящего в этот вечер – это было Чудо! Такое великолепие!
Река отражала небо, и казалось, что звёзды кто-то рассыпал в воду, а от своей тяжести они упали на песок и ярко светили снизу, из-под воды, подмигивая звёздам на небе! Я стояла, как завороженная. Прабабушка тихо перевела мой взгляд на яркий свет, который шлейфом ложился от Луны в небе и спускался к воде. Таким образом, казалось, что это была единственно-сказочная тропа между Луной и берегами, между небом и землёй, между Тем, кто там и нами, кто здесь.
– По ней гуляет Луна?! – спросила я тихо, чтобы кого-то не спугнуть.
– Это Божьи чудеса, – сказала она и добавила, – всё и вся красота сотворена только для нас и лично для тебя!
“Опять Он! – подумала я, – где же Ты прячешься?! Я всё равно Тебя найду! – это было уже моё первое серьёзное решение.
В эту чудо-ночь я спала крепко – крепко и мне снилось небо, звёзды, Луна. Я парила между ними, а потом я видела глаза… огромные глаза, которые смотрели на меня со всего неба, с глубины небес и с такой искренней нежностью, заботой и любовью, как только может смотреть мама на своего излюбленного ребёнка. Но только это были глаза не мамы и я это точно знала.
Вопросы, на которые необходимо нам с тобой найти ответы:
Как ты думаешь, друг мой, менялось ли моё детское восприятие мира от простых, элементарных действий и разговоров моей прабабушки?! Не показалось ли тебе, что меня "обманывали" с самого детства, рассказывая небылицы?! Не подумал ли ты о том, что в таком раннем возрасте не стоит говорить и упоминать Бога, Творца, Вселенную и прочее Высшее начало, ведь ребёнок не понимает ещё?! Не огорчился ли ты тем, что мир, в котором мы живём, навязывает нам свои идеалы и свои нормы жизни?! Не стало ли для тебя удивлением, что мы не знаем, о чём думает ребёнок, что он чувствует, и как размышляет сам на сам?!
Стоит ли говорить о том, что то, что прививается с детства ребёнку – остаётся с ним до конца?! Путешествуя моей прожитой жизнью, ты найдёшь все ответы для себя и расставишь точки над "i". Ты поймёшь, что с момента рождения и до перехода, ты проносишь то, с чем ты пришёл в этот мир, то, что глубоко в тебе и то, что тебе привили на первых этапах земного пути, в момент твоего ещё не осмысленного познания мира. А потом суета… Ну что, пошли дальше!
Жизни путь
О, одинокая, пустынная дорога…
За горизонт бежит – петляет путь.
Передо мной лежит то гладкая и ровная,
от самого порога – в жизни глубь.
То в ямах, то в ухабах, как придётся,
то как тропа в лесу средь гущи вековой.
Неоднородная, то стелется, то вьётся -
не видно край… Ведь путь такой большой.
Увидеть не положено, а жалко!
Куда ведёт и где её конец?
Лишь для меня проложена дорога
и я иду, неся с собой венец.
День ото дня ни легче, ни сложнее.
Всё, как всегда, то шагом, то бегом,
То просто весело, то плача и стеная,
то просто очень смело, иль тайком.
У каждого из нас своя дорога
и мы проходим, не меняя Путь.
И может быть, со мною растворится,
иль возродится для кого-нибудь.
И пройденный мной путь другим родится,
тропинкою невзрачною такой…
Но, каждому из нас своя дорога
и каждый заберёт её с собой.
И этот путь, проделанный однажды,
кому-то станет в море маяком.
Как хочется, пройдя и испытавши,
помочь другим пройти свой путь пешком.
О, одинокая, пустынная дорога.
За горизонт бежит – петляет путь.
Передо мной лежит то гладкая и ровная,
от самого порога – в жизни глубь.
С глазу на глаз со смертью (вторая встреча с Богом)
А теперь давай пойдём, мой друг, от простого к сложному.
Второе знакомство с Богом у меня произошло, когда мне было девять лет. Меня уже приняли в пионеры. Я гордилась своим красным галстуком, завязывая его каждый день так, чтобы было видно ровненькую подушечку из-под шубы или курточки. Я с большой любовью гладила этот алый треугольник ткани и усиленно готовилась стать ответственным комсомольцем, а потом, как папа, стать коммунистом. Я себе не раз представляла, как я буду бороться с лентяями, воришками и плохими людьми, а главное, мне так хотелось помогать нуждающимся и быть опорой слабым:
– Я должна быть сильной, крепкой и честной! – говорила я себе.
Мои родители ждали первенца – сына, даже имя ему было готово, Роман. Раньше УЗИ не было – просто ждали, кого хотели. Никто и не рассчитывал на то, что может родиться девочка, тем более, что папа, буквально, бредил сыном. Растерявшись в женских именах, – меня назвал Викторией брат моей мамы, Евгений. Поняв, что я могу остаться без имени, он сказал:
– Раз победила, – значит Виктория!
Так и назвали. Когда я родилась, стоял февраль месяц и в момент моего рождения пошёл сильный снег. Снежинки плавно опускались на землю, пролетая мимо светящихся уличных фонарей, переливались и искрились, подмигивая друг другу. Потом они тихо укладывались одна на другую, образуя белое пушистое покрывало на сером асфальте.
– Ты знаешь, дочка, в момент твоего рождения, начался такой снегопад сильный… Но такой тихий… огромные, пушистые хлопья, каких я ещё не видела в жизни. Я подумала, наверное, будет тихая, спокойная девочка. Ах, какие огромные были снежинки! – рассказывала мне мама.
Погода обещала мне быть, наверное, лучше. Я не могу сказать, что была бурной и неспокойной, но я успевала всё и везде, а иногда даже больше. Я появлялась и проявляла себя там, где меня не ожидали увидеть и услышать.
– Вот уже круть-верть! – часто приговаривала мама.
Первые творческие способности пришли ко мне ещё в три года. Однажды, прогуливаясь с мамой в Киеве, пошел небольшой дождь, как называют его в народе "грибной" и я запрыгала от радости и предвкушения промокнуть, проговорила:
– Дождик, дождик, кап-кап-кап, мокрые железки…
Семейные обстоятельства в детстве и всё, что происходило со мной и вокруг меня допускали то, что я сразу же начала реагировать на ложь, боль и предательства. Я рано научилась скрывать правду, чтобы не привносить боль близким, я научилась молчать, когда мне было больно, меня жизнь уже к трём моим годам готовила к большой и серьёзной судьбе, к поиску Истины, к сочувствию, пониманию обстоятельств и бережному отношению к родным мне людям.
Я плакала, расставаясь с прабабушкой на зимний период. Я страдала, когда мне приходилось уезжать, будучи взрослой – отпечаток детских впечатлений сопутствовал мне везде и всегда. Я боялась больше не увидеть любимых мне людей. Это страшно и больно! Я страдала и была одинока, внутри себя. Мне не с кем было делиться этими чувствами, особенно потом, когда взрослая жизнь набрала свои обороты.
Иногда мне приходилось быть безмолвным свидетелем лукавой лжи… и это всё у нас, в нашей маленькой семье, среди излюбленных мною людей. Папа был молод и красив, эмоционален и очень привлекателен. Греческая кровь играла "в жилах". Темный цвет кожи, черные кучерявые волосы, добрая улыбка и юмор всегда привлекали женщин. Кто не был молод, тот не был глуп.
Когда мы приехали в Киев, меня определили в детский сад. Но и здесь человеческий фактор сработал не в лучшую сторону, относительно взрослых наставников. Я не любила манную кашу. Будучи младенцем, получила отравление, и молочные продукты не ела от слова "вообще". Мама плакала и не знала, что со мной делать и чем меня кормить. Я могла целый день пить воду, чай, сок. Только когда засыпала, мне вставляли в рот бутылочку, наполненную манной кашей, и я её, в сонном состоянии, съедала. Вот так я поменяла дневные трапезы на ночные, что и дало свои плоды в будущем.
Основным утренним блюдом в детском саду была манная каша. Я не могла заставить себя сделать хотя бы один глоток, хоть и очень старалась. Ко мне подошла воспитательница и начала кричать. Потом попыталась покормить. Но в своей "горячке" не рассчитала расстояние и вся каша с ложки плотно была утрамбована мне в нос. Я не могла вздохнуть. Начала задыхаться и кричать от испуга. В это время подскочила нянечка, которая, не поняв, что происходит, сделала иной ход, – взяв тарелку в одну руку, второй нагнула мою голову и затолкала в тарелку. Рот был полон и нос тоже, я давилась этой кашей, задыхалась и кричать уже не могла.
У нас в саду было предусмотрено наказание для непослушных детей, для тех, кто проявлял своё непослушание: во дворе стояла большая бочка, практически, каждый день один из детей попадал в эту бочку. Выбраться оттуда было невозможно, так как она была очень высокая, судя по нашему росту в четыре – пять лет.
У моего папы был друг африканец. Он был очень высокий, огромный и широкоплечий. У него были крепкие, сильные руки и ладошки розового цвета. У меня был, явно, дискомфорт, когда я на них смотрела, как-то непривычно. Всё время хотелось их потрогать, потому что они казались не настоящими. Он был добрым, весёлым и всегда играл со мной. Он брал меня на руки, как пушинку и мне было совсем не страшно. Потом поднимал высоко-высоко над головой, посадив на огромную ладонь, приучал к высоте. Улыбаясь массой белых красивых зубов, кричал:
– Нравицца, принцесска?! Не страшно?! Будишь летать, стюардесс-скай!
При этом он сильно хохотал, видя, как меняется у меня выражение лица. Я смеялась и пугалась одновременно, но мне этот экстрим очень нравился. Я уже тогда начала понимать, что в мире бывают разные люди на вид, но от этого не зависит их доброта, надёжность и любовь. Так вот, когда меня посадили в бочку, первое, о чём я подумала: “Вот если бы я была такой высокой и сильной, как мой приятель африканец”.
Мне было очень страшно и ужасно! Вверху я видела кусочек неба и всё. Я попыталась кричать, но испугалась собственного голоса – он был глухим и притуплённым, с каким-то странным отзвуком. Это было серьезное испытание, – я замолчала.
Потом меня забрали с детского садика, и больше, в Киеве, я не ходила никуда.
В первый класс я пошла уже в Николаеве. Приехав из столицы уже зрелым маленьким человечком, – я могла различать людей: добрых от злых, лукавых от искренних. Сначала мы жили в общежитии, и первые два класса я училась в одной школе, но уже в третий класс я перешла в другую школу, так как мы получили квартиру.
У меня была своя комната. Мечта! Я училась в музыкальной школе и продолжала заниматься тяжёлой атлетикой. С балетом у меня не сложилось из-за того, что в новой школе нас перевели во вторую смену, и я не могла попасть на занятия. Но по сей день восхищаюсь и люблю балет и классическую музыку.
Мы переехали в новый девятиэтажный дом. Наша квартира находилась на шестом этаже в третьем подъезде. Моя подруга, Таня, жила в первом подъезде и тоже на шестом этаже. Мы вместе ходили в школу, в один класс.
Зимы в Николаеве всегда отличалась мокрым снегом, гололедом и холодным порывистым ветром. Этот день был именно таким, жёстким. Не то мокрый снег, не то огромные капли дождя с градом сыпались лавиной с неба и, соприкасаясь с любой поверхностью, сразу же превращались в ледяное покрывало. Скользко, холодно, мокро и морозно, а ветер доходил до кульминации, в своём намерении, создать "Симфонию ветра".
Дорога с музыкальной школы мне показалась адом. Я еле-еле добралась домой, много раз падала и сильно замёрзла. Быстро переоделась, завязала свой любимый красный галстук, взяла портфель и побежала в школу, так как немного опаздывала. Но, проходя мимо первого подъезда, решила заскочить за Таней, а вдруг она ещё не ушла. Позвонить ей не успела.
Как только я зашла в подъезд, мной овладел какой-то ужас, и внутренний голос прямо принуждал меня быстро выйти на улицу. До боли знакомый уютный подъезд казался тёмным, сырым и очень похожим на склеп ( у меня уже были представления такого плана от посещения Свято-Успенской Киево-Печерской лавры). Я даже ощутила, какой-то невероятно противный запах… запах цвели и… смерти. Но от такого жуткого состояния я испугалась ещё больше и вместо того, чтобы выскочить на улицу и бежать в школу, как мне было подсказано, я решила ещё быстрее мчаться к лифту и не услышала, как сзади открылась входная дверь. Сердце почему-то колотилось, появилась дрожь в теле. Ноги стали ватными.
