В дань старине, преданий полной… Часть 2. Мистические поэмы

(

использованная информация о криксах – Толстая С. М. Полесские поверья о ходячих покойниках //

Восточнославянский этнолингвистический сборник. Исследования и материалы. – М.: «Индрик», 2001. )

Игоша.

Тот дом был срубленным богато, В наличниках и изразцах,

С трубой кирпичной, конопатой И с мезонином. У крыльца -

Висели детские качели.

В вечернем воздухе вдали Протяжно пели свиристели. На землю мягко сны легли.

В вишнёвых сумерках заката Мерцал огней домашних свет. Зажглись окошки. Ночь крылата – Рассыплет сны. Далёк рассвет.

* * *

Семья заехала недавно

В посёлок новый, новый дом. Казалось, в месте новом славно, Всё полюбилось равно в нём

Хозяйке молодой с супругом И их сынишке, и коту.

Лишь только неким странным «другом» Малыш их кликал темноту,

Что надвигалась вечерами,

Когда густой седой туман Скрывал окошки с огоньками, Брал лес и пруд в живой капкан…

И матери казалась странной Ребёнка тихая игра

И разговоры с «другом». Анна, Забрав Витюшу со двора,

Спросить решила осторожно -

С кем он играет в темноте, зовут как друга, маме можно Хоть повидаться с гостем тем?

Зачем пришёл и просто… кто он, Откуда в доме взялся вдруг? Витюша молвил только слово – В глазах повис немой испуг:

Мелькнула юрко за окошком Младенца, будто, голова.

И створки скрипнули немножко. Хватилась мать – ночи дыра

Зияла мглой в окне открытом. Двором пронёсся глухо вой. Затих под стареньким корытом, Что у колодца за стеной.

Мороз по коже. Быстро мама

Метнулась к чёрному окну -

Закрыла ставни. Плен тумана,

Во двор прокравшись, полз во тьму.

Что это было, сын, Витюша? Ужели «друг» тот странный твой Сей страшный, холодящий душу, Издал в ночи протяжный вой?

Скажи мне, милый? В одеяло Мальчонку тёпло обернув, Мать сына крепко обнимала. Малыш молчал. Потом уснул.

Зажгла свечу пред образами, Молилась Анна, страшно лечь. Супруг на службе. В доме странно. Себя и сына бы сберечь.

Пока молилась – кто-то страшно Корябал доски под полом, Взвывал и плакал непрестанно Злым детским тонким голоском.

Крестилась Анна, да читала Псалтырь священный до зари. Проснулся Витя. Вместе с мамой С лучами солнца лишь легли.

Но ненадолго. Встав, хозяйка

К соседям быстро собралась. Старушка Нина есть, знахарка, Подскажет, вдруг, что за напасть.

Она ведь старше всех, быть может, Расскажет чьим был раньше дом.

Спастись от ужаса поможет, Что скрылся в доме под полом.

* * *

Старушка Нина, всё послушав,

Кивнула. Знала всё и ране -

Что в доме том – от страха душно,

что в доме том – живёт «хозяин».

Один остался. Мальчик-крошка, Со свету сжитый своей мамой.

И кличут дух его «игошкой» – Вот, это он играет с вами.

Так много лет уж нет покоя Душе потерянной, заблудшей. Ведь смерть его – не стала горем. Хотел он быть любимым, лучшим,

Обычным ласковым ребёнком, Расти в семье, играть с друзьями, Смеяться беззаботно, звонко, Расти на радость папе, маме…

Но – не судьба ходить по свету:

Ребёнка мать не ожидала.

Не рад был слышать новость эту Отец его, уездный барин.

В те годы жизнь была иною. И в барском доме приказали Прислуге здесь с «бедой» такою -

Не появляться. Впредь пусть знает

И своё место, и устои. Носила мать дитя уж долго.

Но – видеть свет ему не стоит – Решила всё ж. Не знала только

Как ей избавиться от «ноши». По-всякому она «стремилась». Печальной участи «игоши» Мертворождённому добилась…

Похоронив за поворотом,

За барским домом сына тельце, Была допущена к работам, Вновь, дворовым. Худое дельце

Забылось ею бы. А барин -

Тот вообще – ни сном, ни духом. Но по ночам – стал бить по ставням И кто-то глухо выть над ухом,

Бродить иль ползать между окон. Порою видела прислуга: Как-будто, тряпками замотан, Пелёнкой, будто, стянут туго, -

Лежит, глядит в стекло младенец, Со страшным личиком уродца. Глаза – как дыры. Подселенец – Скрывался от людей в колодце.

Но прежде, долгими ночами

Стучал в окно. След тени длинной

Скользил вдоль стен. Сквозь плач печальный, Чуть слышно было: «Моё имя?!..»

Лишь только сумеркам спуститься – Уж слышны шорохи и скрипы. Под домом в ветхих половицах – Стенанья, вой и вздох прикрытый.

Протяжный, сдавленный, – нет мочи

И скорбь берёт, и страх животный, А плачь утихнет – смотрят очи – Провалы чёрных дыр сквозь окна.

Так он бродил в ночи, нетленный, Всё мать искал, сердясь, пугая.

А та – зачахла постепенно, Всё чаще сына вспоминая.

Глядела, будто. В одну точку.

Иль дико по двору носилась.

Вначале, обезумев точно,

А вскоре…просто удавилась.

В саду на липе здоровенной -

В петле висела одиноко.

Не выдержав ночных «явлений», Ушла из жизни раньше срока.

С тех пор, навроде, стало тихо. Исчез куда-то дух ребёнка.

Но после – мать в саду бродила В ночи. И кто-то плакал звонко.

* * *

Такую страшную былину Про сей красивый ладный дом Открыла Анне баба Нина, И наказала ей потом:

Что неприкаянный ребёнок – И не отпет, и не крещён.

Не нужен сразу был с пелёнок И мёртвым мамой был рождён,

Но приходя играть с другими,

Пугая их, стуча в окно -

Он знать лишь хочет своё имя,

Что было бы ему дано,

Коль он родился бы на свете, Коль был любим бы, защищён, -

И счастлив просто, как все дети, Ведь он невинным в мир пришёл.

Скажи же, Анна, коль услышишь, – Вопрос душа его возложит, – Скажи в ответ ребёнку имя, Так ты уйти ему поможешь.

Ушла домой в раздумье Анна.

Событья вверила супругу.

Закат с волненьем ожидала.

Сегодня ждать Витюши «друга»…

* * *

Лениво солнце красным боком На ёлок иглы накололось, Залив закат багряным соком, На кучу облак распоролось.

Летели облачка по ветру, Свекольным светом покрывая,

И небосвод, и речки ленту, Кометы снов к земле сбивая.

Опять спустился бледноокий Густой и вкрадчивый туман.

В нём огоньки домов далёких

В сплыли, как глянцевый обман.

Чуть слышный скрип по половицам. Легко и тихо, будто кошка, Изнемождённый, бледнолицый – Крадётся в дом в ночи игошка.

Втащил он по ступеням тельце, Всполз по перилам мезонина, Застыв, в оконце стал смотреться. Ветра вечерние завыли.

Корявой веткою берёза,

В окно ударив над крыльцом, Вспугнула Анну. Обернулась -

В окне – пустых глазниц лицо.

Завыл протяжно, зацарапал

Стекло. И начал в дом проситься.

То будто плачет, подвывает.

То, вдруг. Рычит, как-будто злится.

Как страшно Анне. Сильный ветер Гудит и клонит в пол деревья. Беззвёздна ночь. Луна лишь светит. Ожило старое поверье.

Сквозь вой грудной, вопрос старинный Расслышала, в испуге, Анна: «Скажи, скажи мне моё имя?!

Скажи, как имя моё, мама?!»

Собрав в кулак всю силу воли, Поднялась женщина к окну: «Егор! Егор! Отныне волен!» – Сквозь слёзы крикнула во мглу.

И страшный силуэт уродца,

С дырой глазниц – отринул прочь. Растаял будто. У колодца, Как белый ангел в злую ночь,

Под угасающий стон леса, Под нарастающую тишь, Испуганно ручонки свесив – Стоял один босой малыш.

И свет мерцал над головою В белёсых детских волосах…

Душа прощается с тобою…

«Теперь мой дом – на небесах…» -

Нежнейшим голосом как-будто, Сквозь даль, малыш поведал Анне, Что скоро будет светлым утро, Что приходить он впредь не станет,