Винтаж и рисунки на тему любви. «Ты так хотел, как я боялась. Интим. Безвиз. Ревю», «Сварщик и сольфеджио. Эротическая драма с элементами продакт-плейсмента»

Глава 6. Середина 90-х. «Мы создадим свой мир. Только ты и я»

Виктор стоял на выходе из метро и, сжимая в руках стебелек темно-пурпурной розы, ждал Анжелу. Место, безусловно, было опасным с точки зрения «видимости и узнавания». Но в данную минуту Виктора это волновало меньше всего.

Анжела заметила его издалека и ускорила шаг. Почти побежала. Виктор тоже торопливо пошел ей навстречу, и они, глядя друг на друга через головы прохожих, прорывались сквозь толпу.

Встретились.

Виктор протянул ей обе руки, и когда Анжела посмотрела ему в глаза, он понял, что все муки и переживания последних дней, не стоят одной такой минуты.

– Почему ты так долго не звонил? – спросила Анжела, жалобно глядя на него и, в то же время, обволакивая, поглощая его своим взглядом.

Виктор тоже смотрел на нее. Он не мог вслух сказать, что за несколько последних дней, он много раз бросал ее, расставался навсегда, что сегодня он позвонил ей, скорее, из интереса – проверить себя.

И вот – проверил.

Оказывается, ничего не забыто и не изжито. Ему все также мучительно хочется быть с ней. Все также хочется сжимать ее в объятиях, обладать ею, слушать ее – одним словом, жить…

– Посидим где-нибудь? – спросил он, увлекая Анжелу за собой, подальше от толпы.

– Да, конечно, – кивнула она, опять заглядывая ему в лицо.

Они сидели за белым столиком в летнем кафе и смотрели друг на друга. Виктор понимал, что любит ее по-прежнему. Даже сильнее. Но если раньше, общаясь с любовницей, он не думал о будущем, рассчитывая, что, так или иначе, все как-то утрясется и будет хорошо, то теперь он мучительно-остро видел, что впереди ничего нет. Не будет даже постельных встреч у нее дома. Из-за скандала с отцом, из-за Лены, из-за Леночки и Жени, из-за всех этих нитей, которые накрепко связывают их с миром, к которому они не хотели принадлежать. «Мы создадим свой мир. Только ты и я», – сказала когда-то Анжела. Как оказалось, те, старые миры, не хотели их отпускать. Виктор отчетливо понимал, что у него уже есть свой мир, но Анжела ему не принадлежит, этому миру.

– Как у тебя дома дела? – тихо спросил он.

– Плохо, – прошептала она.

– Отец?

– Да.

– Кто ему сказал?

– Вроде бы соседи.

– Так что ему сказали? В чем дело?

– Ему сказали, что, когда я одна дома, ко мне постоянно приходит мужчина и остается допоздна.

– Что ты ему ответила?

– Лучше бы я ничего не отвечала. Молчала бы – было бы лучше, – Анжела посмотрела куда-то в сторону.

– Эй, послушай, не вздумай плакать, – Виктор повернул к себе ее лицо, – Я никому не дам тебя обижать.

Анжела вздохнула.

– Если бы я промолчала, он, наверное, поворчал бы и успокоился. А я, конечно, не сдержалась, начала доказывать, что у меня могут быть свои дела. А у него – сердце. Он выпил какие-то капли и стал кричать на меня. Ты бы слышал, как он меня называл!

Виктор взял руками ее лицо, поцеловал.

– Бедная моя, девочка.

– Но это было самое лучшее, что могло случиться. Я повернулась, ушла в свою комнату и закрылась. На ключ… Я люблю тебя…

О, эти грустные импульсы счастья, которые переполнили его сердце… Ее глаза говорили без слов.

Виктор сильно сжал ее руки. С языка готовы были слететь какие-то обнадеживающие слова, но говорить вслух какие-то банальные фразы ему не хотелось А утешить ее было нечем. Что он мог ей пообещать? Номер в гостинице? Уикенд за городом? Новую сумочку?

– Витя, послушай, – Анжела вытерла слезы, я, когда шла к тебе сегодня, хотела, чтобы мы перестали мучать друг друга. А увидела тебя – и все… Лучше уж мучиться, чем совсем не видеть.

«Надолго ли нас хватит, – подумал Виктор, но ради какого долга, ради каких обязанностей можно оттолкнуть от себя человека, любящее тебя существо, которое ты приручил, воспитал по своему вкусу, которое дорого тебе так же, как дороги дети и жена?»

– Как твоя дочка себя чувствует? – спросила Анжела.

– Спасибо. Уже хорошо.

– Ты устал?

– Немного.

– Ты проводишь меня?

– Конечно!

– Только не до подъезда, хорошо?

– Как скажешь.

– Ты не обиделся?

– Ну что ты? Я хочу, чтобы тебе было легче. Как ты скажешь, так и сделаю.

Анжела покачала головой.

Она принадлежала к числу женщин, которым нужно было говорить: «Сделай так и так, и не спорь». А Виктор всегда давал ей право иметь свое мнение, когда она его не имела, право решать, – когда решение было за ним. Хотел разделить ответственность?

Он давал ей право поступать по своему усмотрению, когда решения не было. Но он ей нужен был именно таким – все его слабости и недостатки были ей тем ближе, чем глубже она их понимала.

– Ты позвонишь мне завтра? – спросил Виктор, когда они прощались на трамвайной остановке.

– Хорошо. Да. Обязательно.

– Я буду ждать.

«А что, собственно говоря, ждать? Встретиться и ходить по улицам? Надо срочно что-то придумывать. Мы же не школьники, – думал Виктор, шагая домой по темным улицам. Неутоленное желание отзывалось в нем мучительной тупой болью. К физическому дискомфорту прибавлялась боль моральная. Все было плохо.

Лена обняла его на пороге, ища губы.

– Извини, мне что-то плохо, – Виктор разжал ее руки и прошел в ванную. Лена спокойно пожала плечами. Нечасто Виктор отвергал ее заигрывания, но она знала, что, со временем, острота чувств проходит. Наверное, пришло и их время. Грустно…

Лена прошла на кухню разогреть ужин, а Виктор в это время смотрел на льющуюся воду и, в очередной раз, принимал решение. «Я сам выпутаюсь из этого клубка».

В это время на другом конце города удивительно красивая женщина сидела за столом на кухне и смотрела в одну точку. Одна за другой сигареты сминались в пепельнице, и дым от них рассеивался вокруг, образуя стойкий душный запах. Ира хотела забыться. Рядом на столе стояла откупоренная бутылка вина и бокал. С одной мыслью «куда я качусь», она наливала вино и пила маленькими глотками, с каждым глотком надеясь, что вот сейчас, сейчас, стресс, наконец, отпустит, напряжение улетучится и какая-нибудь спасительная мысль придет в голову.

Она хотела напиться до беспамятства, но сладковатое вино, только туманило взгляд, заставляло дрожать руки, а мозг работал ясно и четко. Ни одного желания или намерения, которые помогли бы ей встряхнуться и сбросить с себя окутавшее ее оцепенение, не приходило.

Ира курила, втягивая в себя едкий дым, и с каждой затяжкой надеялась, что вот сейчас, после этого вздоха, наконец, придет расслабление – ноги станут ватными, голова поплывет куда-то, и все мучительные мысли, стучащие в висках, улетучатся, и, наконец, придет одно спасительное решение, которое поможет не вслух, напоказ, а внутри себя, сказать: «А пошли вы все подальше… Все еще будет нормально…»

Но напряжение не спадало. То одна, то другая обида или унижение последних дней всплывали в голове и снова тупой болью долбили мозг, который, если давление ослабевало на мгновение, услужливо-предательски подсказывал: «А еще вот это… Ты забыла?». И снова все обрушивалось не нее и некуда было деться от себя.

Она никогда никому не жаловалась и ненавидела, когда ее жалели или даже сочувствовали. Потребность делиться с кем-то своими волнениями или неприятностями, давно уже покинула ее, оставив после себя осознание одного: чужим нет дела до твоей боли, а родным она болит вдвойне. А это значит, что никому нельзя говорить о своей боли. Первым – потому что, в лучшем случае, услышишь в ответ равнодушное «да, понимаю тебя». А вторым – потому что самой потом станет еще хуже от осознания того, что близкий человек думает о тебе и мучается вместе с тобой.

Одним твои неприятности покажутся мелкими и незначительными, другие сразу же попытаются найти виноватого, третьи будут причитать «ах, акая же ты несчастная», и это было еще хуже, чем осознание чьей-то вины или равнодушие.

Когда Ира выходила замуж, кто-то из родственниц сказал, глядя на жениха, который часназад стал ее мужем: «Не знаю, будешь ли ты с ним счастлива, но несчастна ты с ним не будешь!»

Так и получилось. А кто сказал «ты не несчастная, ты – несчастливая»?. Хотя… Что такое счастье для женщины? Семья? Дети? Работа? Муж? И как может быть счастливой женщина, если самой природой в ней заложено быть не всегда счастливой и вечно стоять перед выбором? Ведь возраст от 20 до 30 лет, самый плодотворный для карьеры, когда она уже и умна достаточно и не совсем неопытна, этот же возраст является лучшим для деторождения – сам Бог сотворил ее такой – мятущейся, терзающей себя.

Домашние хозяйки, сотворившие себе кумира из мужа, только потому, что он кормит ее и детей, или деловые женщины, презирающие борщи и пропускающие первый зуб своего ребенка… Кто из них может быть счастлив?

Но мысль о том, что у всех жизнь не лучше, а у некоторых даже хуже, – не утешала.

«Я должна взять себя в руки, – говорила Ира себе, чувствуя, что слезы катятся по щекам, – Я переборю себя. Я стану на ноги. Я докажу себе, что у меня все будет хорошо. Господи, я все перенесу! Помоги мне сделать счастливыми людей, которых я люблю. Господи, дай мне мужчину, который любил бы нас и мог хорошо обеспечить! Прости меня, Господи!»

Слезы текли у нее по щекам, а сигаретный дым се гуще и гуще наполнял маленькую кухню, все меньше и меньше оставалось вина, на которое она возлагала такие надежды, все тяжелее и тяжелее становились руки, сжимающие сигарету… А облегчение все не приходило.

«Слишком легко тебе живется, милая, – подумала она о себе. Ты стремилась к свободе – вот она, держи, ты ее получила. Никто не виноват, что ты теперь не знаешь, что с ней делать. Пожалуйста, иди на все четыре стороны, ты не связана, никому не надо отчитываться – делай, что хочешь. Никто не стоит над тобой и не связывает, если уж не чувствами, от которых не избавиться, то долгами…

Ты победила. Собственно говоря, это и не было борьбой: мужу с первого дня нужно было одно – чтобы его оставили в покое, и он не понимал, когда от него что-то требовали или просто ждали.

Ты всем доказала, что можешь быть самостоятельной и тебе не нужны советы. Ты можешь себе позволить жить по принципу, который объясняет все твои поступки: «Умные и так поймут, а перед дураками, тем более, не имеет смысла раскланиваться…»

Ты боролась за право никому ничего не объяснять и принимать решения – вот оно, твое право, как флаг у тебя в руках. Только вырвавшись вперед с этим флагом, ты и не заметила, что уже давно тебя никто ни о чем не спрашивает и ничего тебе не запрещает.

Кухня погрузилась в сумерки. Дождь кончился, и небо, очищаясь от облаков, темнело спокойно и мирно.

Женщина хотела, чтобы весь мир – и за окном в том числе – соответствовал ее настроению. Еще одно женское заблуждение – пусть будет дождь и град, и снег, и слякоть. Но сумерки опускались на омытую дождем землю и предвещали, что завтрашний день будет погожим.

Восемь лет было вычеркнуто из жизни. Восемь лет она пыталась объяснить этому безразличному человеку, этому самовлюбленному меланхолику, этому бессовестному… она уже даже не знала – кому… Посмотри, у тебя есть семья, у тебя есть сын. Поверни голову, посмотри – мы рядом. Опомнись, мы рядом с тобой!

Потом скандалы и слезы закончились, и на смену им пришло безразличие. Хочешь после работы встречаться с друзьями? Встречайся. Хочешь проводить время на даче без нас? Проводи. Хочешь принести домой работу и сидеть за столом всю ночь? Пожалуйста! Это нормально, когда наш сын живет у моих родителей, а я мотаюсь туда-сюда? Нормально?

Сначала она делала над собой усилие, чтобы не замечать всего этого. Муж воспринял это как неудачный воспитательный маневр, и не пришел со словами «я все понял, давай начнем с начала…» Не пришел.

Потом делать над собой усилие вошло в привычку, и уже не воспринималось как насилие над собой – ей действительно стало все равно.

Это принесло облегчение, но ненадолго.

Ты освободилась от своих чувств: и любви, и ненависти, и жалости, и презрения, и связана ты с ним только записью в паспорте, да и та никому не мешает. Ты свободна!

Но почему же тебе так плохо, если ты получила то, к чему стремилась? И когда же придет настоящее освобождение?

Ира вылила в бокал остатки вина и посмотрела на две оставшиеся сигареты. Еще несколько глотков, еще несколько затяжек, и останется надеяться только на себя.

Ира зашла в комнату и начала стелить постель. Она знала, что не уснет, и делала все машинально, думая при этом: «А зачем вообще ее стелить? Можно лечь прямо на покрывало, накрыться пледом… Все равно не уснешь…»

Потом она вернулась на кухню, поморщилась от запаха сигарет, который, казалось пропитал собой, казалось, даже посуду и мебель, и стала варить кофе. В голове пронеслась слабоутешительная мыслишка: «А как живут те, у кого те же мысли и чувства, что и у меня, да еще, например, двое или трое детей, которых сейчас еще нужно было бы накормить, искупать, уложить спать, вымыть посуду, постирать, прибрать квартиру, валясь с ног от всего этого, лечь в постель и отдаться мужу?»

Ира окинула взглядом запущенную кухню, грязную посуду, покрытую пеплом от сигарет, пыльный подоконник. Она взялась за тряпку, но тут же отложила ее – сил прибираться все равно не было.

«Ничего, ничего, – уговаривала она себя, – скоро все станет на свои места. Так не может продолжаться вечно. Что-то изменится. Появится что-то или кто-то, и мои мозги повернутся в другую сторону. И уже не так страшно будет идти домой после работы в пустую квартиру, чтобы в очередной раз включить телевизор и тупо подряд смотреть все программы, и ждать неизвестно чьего звонка или неизвестно чьего прихода, пока не закончатся все программы и не нужно будет, делая над собой усилие, идти спать одной, зная, что час или два будешь ворочаться с боку на бок в ожидании, когда же придет спасительный сон… Так где же все-таки Марина?»

Глава 7. Середина 90-х. «Нужно немного отпустить поводок»

Если бы лет пять назад кто-то сказал Лене, что через несколько дней после того, как муж, практически, признался ей в измене, она спокойно будет не только ложиться с ним в постель, но и получать от этого удовольствие, она рассмеялась бы и не поверила.

Но время шло, и обида утихала, тем более, Лена ничего не знала наверняка. Кто-то говорил, что видел его с молодой девушкой в кафе совсем недавно, другие знакомые видели его спешащего куда-то с цветами. Сам Виктор стал немного прохладнее и рассеяннее, чем обычно – и по всему этому она догадалась, что она у Виктора не одна. Но их разговор у постели больной Женьки многое изменил.

Лена сказала себе, что нужно быть умной женщиной и трезво смотреть на вещи. Он любит детей и заботится о них. Он любит ее, Лену, иначе… кто бы заставил мужчину, увлеченного другой, каждый вечер демонстрировать жене не только добрые чувства за ужином, но и истинную страсть в постели.

«Ничего, погулял, выпустил из себя всю дурь – и успокоился, – думала Лена, – нужно мириться с тем, что есть. Да, он влюбчивый и сентиментальный. Да, он скорее ласковый, чем страстный. Да, он изменял мне, и, наверное, не один раз… Но вернулся он не только к Леночке и Жене, но и ко мне, к своей семье, к своему дому, где ему, наверное, было хорошо».

Если послушать, что говорят другие женщины о своих мужьях – об их пьянстве, безденежье, скандалах – то Виктор с его мимолетными увлечениями, не так уж и плох. А кроме того, чего греха таить, он обеспечивает семью и «кормит» их всех. Лена, конечно, тоже зарабатывала, но одной без Виктора, ей пришлось бы еле-еле сводить концы с концами.

Лена отмела от себя все переживания. А, может быть, ей казалось, что отмела… Но она ни словом, ни жестом не показывала Виктору, что что-то затаила. Если каждый день упрекать его в чем-то, то он поневоле, в конце концов, не захочет идти домой. Если каждый день вспоминать об этой девушке, то можно сойти с ума, можно изгрызть себя и его… Тем более, что, судя по всему, там все закончено.

«Это бывает в жизни почти каждой женщины, – успокаивала себя Лена, – это нужно пережить и все забудется. Девчонки не должны ничего знать. Особенно Леночка… Ему тоже трудно: две дочки, жена – всех надо красиво одеть, вкусно накормить, развлечь… Нет ничего страшного в том, что на какое-то время ему захотелось оторваться от всего этого. Передохнуть.»

«Нужно вести себя по-другому, – думала Лена, – не давать ему повода думать, что я считаю его своей собственностью, что мир для него заканчивается нашей квартирой. Нужно немного отпустить поводок, которым он привязан… И… Никуда ты, Витюша, от нас не денешься».

Виктор тоже ничем не показывал, что что-то изменилось. Он вовремя приходил домой, возился с девчонками, помогал жене, «висел» на телефоне, разговаривал с друзьями, шутил, дурачился —словом, вел себя так, как будто ничего не произошло.

«Если бы он по-настоящему был ею увлечен, если бы разрыв с ней мучал его, – думала Лена, – он никогда не смог бы так притворяться. Я же его знаю. Он не смог бы улыбаться мне каждый вечер, спать со мной, он должен был бы чувствовать свою вину перед девчонками… Конечно, там не было ничего серьезного.»

Лена успокаивала себя, и Виктор своим обычным ласковым поведением помогал ей в этом. Он приходил с работы и, если Лена еще не привела Женю из садика, кормил Леночку, проверял уроки и они вместе шли встречать маму с сестрой. После спокойного и уютного семейного вечера, когда девчонок, наконец, удавалось уложить, они раскладывали свой диван и ложились спать. И, по-прежнему, Лена не ждала, пока он первым начнет ласкать ее. Пусть он знает, что я его люблю даже после всего, что произошло. Главное – не показывать, что я его за что-то прощала. Он не виноват. Я тоже, наверное, могла бы увлечься кем-то на месяц-другой, и, возможно, когда-нибудь это случится. А с ним – вот – уже случилось. Но все уже прошло.

Вероятно, именно эта потенциальная возможность поступить так же, как он, в основном, и помогали Лене пережить эту ситуацию. Причем, это не были мысли о мести. Так сложилось… Волшебная фраза, на самом деле.

«Я не делаю так, потому что не хочу. Могу теоретически, но просто не хочу». Мысль о такого рода мести мелькнула у нее и прошла. Зачем заставлять себя делать то, что тебе не нужно? «Бабы – как кошки: ко всему приспособятся», – думала Лена, смеясь, про себя.

Она стала особенно тщательно следить за собой. Она и раньше прикладывала достаточно усилий для того, чтобы всегда хорошо выглядеть. Это позволял и их семейный бюджет, и ее природная «симпатичность». Сейчас, глядя на себя в зеркало, она с грустью думала, что уже вот-вот появятся морщинки. Да это и не удивительно. Кожа стала чуть менее упругой, и уже не хочется покупать туфли на шпильках, потому что знаешь точно, что они будут стоять в шкафу, а носиться только по праздникам…

Хорошо, что в ее светлых волосах нет ни одного седого волоска, а фигура – как у девушки. Если немного поправиться, чего, конечно, не хотелось бы, то будешь выглядеть еще моложе. Но и так хорошо.

Лена сделала новую, почти мальчишескую стрижку и каждое утро почти полчаса (вместо обычных десяти минут) отдавала себе… Сидела перед зеркалом, тщательно подводила глаза, укладывала волосы – все это под восторженные взгляды дочек.

Они выходили из дома всей семьей, вместе доходили до угла дома и расходились в разные стороны – молодой красивый папа вел в школу старшую дочь, а тоненькая симпатичная мама вела в детский сад младшую. И со стороны казалось, что эта семья – просто идеальная, как будто она появилась из мира, где нет проблем, где все друг друга любят и ни о чем не беспокоятся. Никому и в голову не приходило, что Виктор, рассеянно слушая по дороге Леночку, думал о своем, совершенно не связанном с семьей, и в очередной раз пытался убедить себя, что сделал окончательный выбор. А Лена тащила за руку Женьку и думала иногда: «На этот раз я его простила. Но я не становлюсь моложе и интереснее. Что будет через год, два, пять? Что будет, если он встретит еще одну молодую и беззаботную барышню? Что будет, если он опять встретится с той, с которой был роман? Что будет, если он заметит мои появляющиеся морщины, незаметные чужому глазу? Ведь он смотрит на меня с очень близкого расстояния? Что делать тогда?»

Но «день нанизывался на день», время шло, и Лена немного успокоилась. В конце концов… то, чему суждено случиться, случится независимо от того, грызешь себя или нет.

Чтобы как-то встряхнуться (и – по мнению Лены – отметить тот факт, что все в их семье стало на свои места), они решили устроить вечеринку для друзей.

Гости к ним приходили часто и большими компаниями. Лена никогда не пыталась накрыть такой стол, чтобы кого-то удивить. «В гости ходят не поесть, а пообщаться», – смеялась она, и они с Виктором «в четыре руки» делали бутерброды, легкие салаты, иногда что-нибудь горячее – и побольше выпивки.

К приходу гостей готовили не только еду. Виктор записывал новую музыку, настраивал фотоаппарат, готовил какие-нибудь сюрпризы для детей. И застолье превращалось в веселый «капустник».

Друзья были старые и новые, веселые и унылые, богатые и не очень – и всем у них было хорошо. Лена охотно позволяла помогать себе на кухне, и все подруги знали, где у нее соль, горчица, перец – и хозяйничали как у себя дома. Если кто-то из друзей приходил прямо после работы, он мог сделать себе яичницу, если кто-то приносил с собой какие-то угощения, Лена говорила: «Вали все на стол – съедим!» И друзья, уставшие от семейных конфликтов и неприятностей на работе, от интриг начальства и вообще – от давления жизни – оживали, веселились, пели, танцевали, вели пустые разговоры, а уходя, с завистью говорили: «Счастливые вы, Ленка…»

Когда Лена решила пригласить друзей на ближайшую субботу, Виктор с радостью согласился – это должно было положить конец всем переживаниям, вернуть жизнь в прежнее русло и все расставить по своим местам.

– Давай посчитаем, сколько человек придет, – сказала Лена, озабоченная тем, хватит ли мест за обеденным столом или нужно тащить еще один стол из кухни.

– Ты же знаешь, это бесполезно, – засмеялся Виктор, – кто-то придет без приглашения, кто-то вообще не придет, а кто-то притащит с собой друга или подругу. Ты же знаешь! Ты уже всем позвонила?

– Да. Я еще и Ирке позвонила. У нее с мужем полный разлад.

– Ее можно понять, – улыбнулся Виктор, вспоминая заумного, исполненного собственного созерцания, мужа Иры.

– Она сейчас одна. Он нянчится со своей бабушкой. Малой – на даче с родителями. Позовем ее?

– Конечно, если ты хочешь, – сразу же согласился Виктор, считая, что это ничего не изменитв их вечеринке. Ира… Женщина, красивая красотой статуи, картины, иконы. Она внимательно слушала, что ей говорили и отвечала одной фразой – до того глубокой, что… женщины переглядывались, а мужчины пытались заговорить о другом.

Лена с Ирой дружили давно. Точнее, они знали друг друга давно, еще со студенческих лет, перезванивались время от времени, говорили о детях, о мужьях, о работах, при этом, Лена чувствовала, что Ире всегда не хватает чего-то возвышенного, неземного и она делает над собой усилие, чтобы говорить на бытовые темы.

– Она давно не была у нас, – проговорил Виктор, просто чтобы что-то сказать. Он стал замечать в общении с Леной – иногда, чтобы пауза не затягивалась, нужно было сказать хоть что-нибудь…

«У нас давно никого не было», – хотела произнести Лена, но промолчала. Потом добавила вслух:

– Она до сих пор себя ищет. Ей другой мужчина нужен. Точнее, ей просто нужен мужик, я считаю. Чтобы пил, лапал, дурой называл. А она – вся такая оранжерейная, да еще мужа себе нашла – такого же зануду – все к маме с папой бегает, советуется, денег не зарабатывает ни гроша…

– Да, конечно, – поддакнул Виктор, боясь, что разговор на семейные темы перекинется на их с Леной отношения. Но он боялся напрасно – Лена говорила только об Ире и Эдике, не намекая ни на что.

– При теперешней жизни, – болтала Лена, нарезая колбасу, – по-моему, если уж ты женился и родил ребенка, и не можешь заработать денег своим умом – будь ты хоть семи пядей во лбу – иди в коммерцию. Профессора и академики на базарах сидят, тапочками торгуют – и ничего, ни с одного еще корона не упала. Кушать всем нужно… А он, видите ли, слишком умный, чтобы сигаретами торговать. Он, видите ли, не может…

– Ну… Человек предан своему делу. Науке, – отчасти из мужской солидарности, отчасти – для того, чтобы поддержать разговор, проговорил Виктор.

– Это слишком большая роскошь для нашего времени – любить свою работу, быть преданным науке, да еще получать за это деньги, – возразила Лена, – Дай мне, пожалуйста, масло, и пора уже выключать духовку. А если ты хочешь творить – твори, конечно… Но при чем тут тогда жена и ребенок?

– У них так все плохо?

– Им просто лень разводиться. Они живут, как соседи. Переспят вместе иногда, потому что Ира слишком чистоплотная для того, чтобы по мужикам бегать, а Эдик… слишком ленивый, чтобы искать кого-то, когда рядом есть женщина. Да и денег у него нет на других…

– Да, конечно, – опять торопливо согласился Виктор, начиная волноваться, – А откуда ты все так хорошо знаешь о них? Ира сама тебе все это рассказывала?

– Да, кое-что…

– Не могу себе представить, чтобы Ира с кем-то обсуждала свои дела. Она ведь вся в себе. С ней трудно.

– Это только внешне так. Она очень ранимая. Она мне как-то говорила, что ей травятся мужчины умные… Умнее ее… Да только таких очень мало…

– Ну уж…

– Да-да, это только вам кажется, что вы все – гении… Выключай духовку, но не открывай. Пусть дойдет.

Гости были приглашены на шесть часов, но сходиться, как обычно, все начали раньше. Лена знала, что это будет длиться почти до семи, и поэтому приглашала всех в комнату девочек, которых на выходные забрала бабушка, и из маленькой детской слышался смех и громкие голоса.

Ира пришла ровно в шесть. Как всегда, бледная, красивая и загадочная. Она распустила тяжелые волосы, надела темно-оранжевое платье, которое ей шло необыкновенно. Платье было облегающее, зауженное к низу, очень простого покроя, где ни одна складочка не была лишней. Оно подчеркивало тонкую талию, тяжелую грудь, аккуратные бедра.

Как обычно, все мужчины обратили на нее внимание, но в их взглядах не было обычного мужского интереса, который, как ни странно в этом признаваться, радует женщину. Особенно на вечеринке.

В мужских взглядах было уважение, восхищение, любование ее картинной красотой, удивление от того, что она пришла одна, без спутника, без друга. И хотя среди гостей было несколько мужчин разведенных, холостых или просто без жен – одним словом, – свободных, они охотнее ухаживали за чужими женами, чем за этой холодной одинокой красавицей.

За столом Ира пыталась поддерживать разговор и казаться проще, чем она есть на самом деле, но ей это плохо удавалось. «Странная женщина», – подумал Виктор, подсаживаясь к ней. «Что-то ее гложет», – подумала Лена, надеясь, что Виктор как-то развлечет подругу, которая в шумной свободной компании чувствовала себя не в своей тарелке.

– Вы сегодня особенно очаровательны, – шутливо заметил Виктор, – но очень печальны, мадам.

– Есть причина, – улыбнулась Ира.

– Поведайте мне ее, и вам станет легче, – продолжал он, – Только не понимаю, какие проблемы могут быть у дамы с вашими данными.

– Ах, оставьте, я это слышала много раз, – откликнулась Ира, переходя на его шутливый тон.

– Простите, что говорю банальные вещи, но ваши печальные глаза не дают мне веселиться от души.

– Не обращай на меня внимание, Витя, – тихо сказала Ира, чувствуя тебя неловко.

– Не могу, – ответил Виктор, – Как можно на тебя не обращать внимание? Ты здесь – самая красивая и заметная.

– А Лена?

– Вы с Леной здесь самые красивые и заметные! Вот! Наконец-то мы улыбнулись! Сейчас я тебе налью водочки, и все проблемы рассеются, как дым.

– Лучше вина.

– Нет, – строго сказал Виктор, забирая ее бокал, – Я сам знаю, как лучше.

– Откуда?

– Я – семейный человек. И все женские проблемы изучил в деталях. Если мужчине плохо, он знаешь, что должен сделать?

– Что?

– Напиться!

– А если женщине плохо?

– О, женщины – они сложнее. Женщина в этом случае должна не только напиться, но и отдаться. Простите за грубость.

– Хорошо, я попробую, – насмешливо согласилась Ира.

– Что, никогда не пробовала?

– Ты имеешь в виду свой метод?

– Это не мой метод. Я не присваиваю себе чужих методов. Это научно доказанная теория. Алкоголь облегчает мозг, а секс облегчает тело. Я имею в виду качественный алкоголь и качественный секс. Только не рассказывай мне, что это для тебя новость.

– Теоретически, наверное, это так и есть.

– Я точно знаю. И, поскольку я здесь с женой, я могу тебе помочь с первым. А именно, – напиться.

– Видишь ли… Проблема как раз со вторым…, – Ира подыгрывала ему, но глаза оставались грустными.

– Ты свистеть умеешь?

– Не знаю, нет…

– Тебе нужно просто свистнуть, и желающих помочь со вторым будет более, чем достаточно. Иногда для этого годится и собственный муж.

– Мой не годится, – улыбнулась Ира.

– Ну конечно, – продолжал Виктор, – для любой женщины ее муж —самое страшное чудовище – ах, какой он выпивоха и бабник, транжира и болтун, грубиян и хам… А вы такие милые и красивые, и вас жизнь просто заставляет иметь дело с таким извергом… Как там дела у Эдика?

– Витя, – серьезно улыбнулась Ира, – если бы Эдик был бабником и пьяницей, я была бы рада. Хоть что-то живое. А у него на первом месте мировая архитектура, на втором – безригельные каркасы, на третьем – собственная персона, на четвертом – мамуля с папулей, а на пятом – я. А для женщины быть на пятом месте… Сам понимаешь…

– Может, тебе только так кажется? – спросил Виктор, не желая переходить на серьезный разговор. Он слегка захмелел, и ему хотелось шутить и дурачиться, развлекать гостей, болтать ни о чем… А Ира говорила о вещах, над которыми не хотелось подшучивать.

Она заметила его настроение, улыбнулась, дотронулась до руки.

– Мне кажется, ты мне очень помог. Я теперь знаю, что мне делать.

– Ну вот и славненько, – Виктор опрокинул в рот еще одну рюмку, – Пойду к Ленке на кухню. Помогу.

– Лучше я пойду, – предложила Ира, – А ты побудь с гостями.

– Нет-нет, сиди, сейчас танцевать будем.

– Вить, я с Ленкой поболтать хочу. Хорошо?

– Ну хорошо. Но если вы там не справитесь, то – зовите меня.

– Окей.

Ира осторожно вышла из-за стола.

– Потанцуем? – услышала Ира чей-то хмельной голос. Компания веселилась во всю – каждый делал что хотел, кто-то танцевал, кто-то дожевывал бутерброд, подпевая магнитофону, кто-то просто болтал.

– Я сейчас вернусь, – снисходительно ответила Ира на приглашение.

– Понимаю, – ответил хмельной голос и тут же обратился к другой женщине.

– Потанцуем?

– Лен, я к тебе, – проговорила Ира, заходя на кухню.