Моя кровь – бензин. АВТОбиография менеджера Шумахера

Твердо стой на ковре

Ульм

Февраль 1962 года

Перед началом смены в Casino я пошел в отель Reblaus побаловать себя гуляшом из говядины с клецками.

За столиком напротив я увидел звезду немого кино Рудольфа Валентино. Ну, или его однояйцевого брата-близнеца. Строгий пробор, напомаженные волосы влажно блестят, двубортный пиджак, из кармашка выглядывает платочек, начищенные до блеска будапештеры с белыми задниками.

– С вашего позволения, барон Штефан фон Вайс! – представился он. Понятно, что он такой же барон, как я – императрица Сисси^[40]. Он венгр и торгует коврами. Он только что арендовал в Штутгарте помещение под магазин и теперь срочно ищет туда управляющего.

– Я могу платить 2000 марок, – сказал он. – В неделю.

Я чуть не уронил вилку в гуляш. Столько бабла, чтобы просто составить компанию его коврам? Я не поверил своему счастью.

– Тот, кто вам нужен, сидит перед вами, – сказал я, не моргнув глазом.

Пан или пропал. Все или ничего. Сейчас или никогда.

– Поехали со мной в Штутгарт, – умолял я по телефону Хайдемари.

На том конце молчание. А потом:

– Окей!

– Прямо из Тегерана! 500 000 узелков на квадратный метр! Лучший шелк! – включал я коврового гуру, лишь только клиент переступал порог магазина. Я на самом деле заранее немного ознакомился с темой. Знание, оно никогда лишним не бывает. Я даже выучил названия самых известных иранских провинций: Кум, Керман, Исфахан, Хамадан. Не путать с «Рамадан».

Да мне и не надо было много говорить. У клиентов – часто это были супружеские пары – глаза горели уже при входе в магазин. Персидский ковер в гостиной? Что может быть статуснее. Магазин процветал, в хорошие дни я продавал по 10 ковров. Кто бы мог подумать, что через 50 лет на них даже собака мочиться не станет: дворняги, и те предпочитают овечью шерсть.

В действительности это был тяжелый труд. Дорогие ковры, настоящие бриллианты за 150 000 марок, показывать легко: они на стене висят. Остальные, разложенные в стопки высотой до полуметра, приходилось по отдельности выуживать из общей кучи и затем складывать обратно.

Иногда я помогал барону таскать ковры в комиссионку. Старый лис пронюхал, что там он выручит за ковер больше, чем потратил на его покупку. Ковровая лихорадка.

Продавать и сдавать ковры в комиссионку было лишь частью бизнес-модели барона. Вторым источником дохода служило предоставление кредитов.

Работало это так: если кому-то из клиентов были нужны наличные, но банк не считал его достаточно благонадежным, он обращался к барону, а тот продавал ему стопку ковров, скажем, за 100 000 марок. Но в квитанции, с которой клиент в конце концов шел в банк, значилась сумма в 200 000 марок. Эти 200 000 банк принимал в качестве залога по кредиту, чтобы одобрить кредит в 300 000 марок. После выплаты барону 100 000 марок клиент получал 200 000 чистыми.

Отличный гешефт для всех участников, кроме банка, где, очевидно, никому не приходило в голову перепроверить подлинность квитанции.

Сколько веревочке ни виться, а конец будет, как говорится. В один миг мой предприимчивый босс вдруг вляпался по уши. Его раскусили банки? Поставщики потребовали денег? (Барон платил редко и неохотно.) Я не знаю. Во всяком случае, однажды ему пришлось срочно удрать из города. Магазин закрылся, и я снова – в который раз – лишился работы.

Закрой глаза и стисни зубы

Штутгарт

Июнь 1963 года

Мы с Хайдемари поженились в июне, в одну из пятниц. Не знаю, кто из нас сиял больше – солнце или я. Церемония была простая, скромная, гостей немного, а двое были особенно хороши.

Одна – моя маленькая Хайдемари. Моя будущая жена действительно выглядела, как лакомый кусочек. На голове у нее красовалась коробка из-под конфет, которую ей продали в магазине под видом шляпки.

Второй – мой отец. Не успели мы выйти из ратуши, а его рука уже легла чуть ниже поясницы свежеиспеченной невестки. Неисправимый бабник! Я очень нервно относился ко всему, что касалось Хайдемари, и с удовольствием бы отрихтовал моему пожилому родителю передние зубы. Однако красноречивый взгляд моей жены говорил о том, что она не хочет видеть на своей свадьбе покойников.

Окей, что делать? У отца, как и у меня, был отменный вкус. Едва ли я мог упрекнуть его в этом.

Конец второго акта, занавес. Свадебное меню состояло из 22 мясных стейков с картошкой фри и супа.

– Негусто! – прогремел отец. – Сомневаюсь, что наемся этим.

Вообще-то в те времена стейки в ресторане подавали не каждый день. И у хозяина заведения в холодильнике не было дополнительных порций. Поэтому случилось то, что случилось: моя теща отказалась от своего стейка, чтобы отцу досталось два куска мяса. Что поделаешь? Мой рейтинг в глазах тещи и так был не ахти:

– Ну и? Что сказала обо мне твоя мама? – спросил я Хайдемари после нашего первого визита к ним домой.

– Сказала, если я еще раз приведу этого голодранца, она позвонит в полицию, – ответила Хайдемари.

После ужина мы пошли в Capri-бар выпить на посошок, где мой родитель, пребывая в хорошем настроении, со свежими силами принялся поглаживать бедро Хайдемари. Казалось, он участвовал в каком-то секретном соревновании под лозунгом «Будь собой. Все равно все все узнают». Первое место он себе обеспечил.

И опять взгляд Хайдемари говорил мне: «Закрой глаза и стисни зубы».

Проверено временем

Ваинген^[41]

Октябрь 1962 года

Еще до свадьбы мы с Хайдемари поселились в новостройке: задний двор, третий этаж, встроенная кухня, места совсем немного. Но я чувствовал себя замечательно: у меня собственная квартира, собственная жена, собственная машина. Что еще надо человеку для счастья?

Один американский полковник, который однажды по ошибке заглянул в магазин ковров и был весьма удивлен тем, что я поприветствовал его по-английски, пригласил меня на обед в офицерский клуб в Ваингене. Я загорелся этим предложением. Нужно отдать амерам должное: Ваинген, Эслинген, Вайблинген или Бёблинген – неважно, в американской зоне оккупации всегда было очень симпатично. Повсюду школы, заправки, кинотеатры и детсады. В продуктовых магазинах, так называемых Commissaries^[42], огромный выбор супов и мороженого. Здесь можно было купить целиком обед или готовое детское питание. Женщины ездили за покупками на огромных катафалках Plymouth, парни занимались спортом. Для своих заокеанских родственников они приобретали немецкие часы с кукушкой и фотоаппараты Leica, ну а наш брат разживался шнурками и сливочным маслом.

– What is this?^[43] – спросил я.

Мы с полковником сидели в клубе офицеров, перед нами два джин-тоника. Я с удивлением смотрел на откидные столы вдоль стен, на которых торговали разным барахлом.

– Ты видишь всех этих этих солдат? – спрашивает меня полковник, показывая на парней в форме. – Приехали-уехали. Они здесь проездом, через несколько дней им возвращаться на родину. И конечно, им хочется привезти сувениры для подружек и родственников.

Я наблюдал за этой толкотней, напоминающей пчелиный рой. Уж что-что, а считать я умел. Хотя школьная математика всегда выглядела для меня так. Идут по пустыне две золотые рыбки. Одна красная, другая – плоская. Сколько весит пальма, если идет дождь?.. Но я быстро сообразил: Х солдат × Y дней × Z подарков = much money^[44].

– Что я должен сделать, чтобы оказаться за таким столиком? – поинтересовался я у полковника.

– Хайдемари, ты мне нужна! Мы займемся часами, – огорошили жену прямо с порога мои новости.

Хайдемари посмотрела на меня, как посетитель зоопарка на орангутана, и переспросила:

– Часами?

И замолчала.

Вообще говоря, эту женщину надо было бы запустить в серийное производство в Японии: не робкого десятка жена.

Мне удалось найти в Штутгарте скупщика, который уже на следующий день за несколько тысяч марок продал мне кучу часов – адский набор всех видов и наименований. Я же не знал, какие вкусы у этих GIs.

«Souvenirs! Souvenirs! Kauft ihr Leute, kauft sie ein!» – я никак не мог отделаться от этой песенки^[45]. Приехав в Casino, мы с Хайдемари разложили наши сокровища на откидном столике, нарисовали ценники: 20, 25, 30 марок. И приписку: «Часы! Два года гарантии!»

Наши роли были распределены так: я продаю, Хайдемари стоит на кассе.

Дело было за малым – за покупателями.

Однако дела у нас шли ни шатко ни валко. Наши часы редко обретали нового владельца. Успех нам только снился, как Хайди Кабель – слава Софи Лорен.

Однажды к нам подошел офицер, выудил пять разных часов и говорит:

– Я бы с удовольствием купил, но всего два года гарантии? Маловато.

– А сколько вы хотите? – с недоумением спросил я.

– Пять лет, – выдал он.

После этого приписка стала выглядеть так: «Часы! Пять лет гарантии!»

Клиент всегда прав – новая табличка сработала. Теперь, когда гарантийный срок увеличился, часы покупали по пять-восемь штук. Даже такие безделицы, как шарик со стрелками на цепочке, расходились как горячие пирожки. Вероятно, в Америке часы можно было купить и подешевле, но там не предложили бы пятилетнюю гарантию. С другой стороны, чтобы ей воспользоваться, солдату пришлось бы вернуться в Германию. Совершенно не выгодно. Но если на что-то и можно положиться в этом мире, то на людскую жадность.

Ежедневно прибывали новые автобусы с пополнением, и каждый хотел себе часы с супергарантией. Мы с Хайдемари торговали как угорелые. Одни часы обходились мне в 20–30 марок, а я накидывал 30 % сверху. Если дело шло, за вечер мы получали до 1000 марок прибыли.

– Что такое вы делаете с часами, герр Вебер? Не может быть, что там все чисто, – с недоверием спросил мой поставщик. – У меня клиенты по всей Европе, но ни у кого не получается продавать так много.

– Не спрашивайте, просто везите мне товар! – ответил я.

Вечером, лежа в постели, я смеялся до изнеможения. Потом провалился в неспокойный сон, в котором полетел в Америку, а в аэропорту меня уже ждали тысячи покупателей моих часов, тряся гарантийными талонами и выкрикивая:

– Стойте, герр Вебер!

«Все хорошо до тех пор, пока все идет хорошо», – часто говорю я. В какой-то момент моего полковника тоже отозвали обратно в Америку. А с ним улетела и волосатая лапа, которой он меня прикрывал. Другие торговцы быстро объединились и выдавили меня из Casino. Мой успех с самого начала был им как кость в горле. Я на них за это не в обиде. Я-то знаю, что я крутой.

Блестит, как попка младенца

Штутгарт

Февраль 1964 года

Ни для кого не секрет: в каждом живет гений. Но если о рыбе судить по тому, как она лазает по деревьям, она всю жизнь будет считать себя никчемной.

Я знал, что кое-чего умею, но важно было найти свою нишу.

Однажды я увидел из окна трамвая участок земли на углу Шлосштрассе: отвратительная рана, оставленная войной на месте стоявшего здесь когда-то прекрасного здания, поросшая сорняками, с воронкой от бомбы посередине.

Мне пришла в голову идея века. Очередная. В день у меня таких бывало по 200 штук. Можно сказать, я их выдыхал, как другие выдыхают углекислый газ.

Обратившись в строительное управление, я выяснил, кому принадлежит необработанный участок, и пришел к владельцу.

– Здравствуйте, меня зовут Вильгельм Вебер, у меня гениальная идея насчет вашего участка. Я разверну здесь торговлю подержанными автомобилями!

Владелец посмотрел на меня скептически:

– Но, уважаемый, вы ведь знаете, что там посередине яма? Вы не сможете поставить туда машины.

– С этим я разберусь!

– И однажды там возведут новый дом…

– Да, когда-нибудь возведут. Так что еще много воды Неккара^[46] утечет, – сказал я с дерзким смешком.

Что сработало? Моя харизма? Моя настойчивость? Как бы то ни было, мы заключили договор на 10 лет. Арендная плата разумная. У меня к тому моменту были кое-какие сбережения.

Затем я пошел на биржу труда на Неккарштрассе, где стояла очередь из безработных. Тогда еще не наступили те времена, когда ты приходил и говорил: «Мне бы нужны люди». А чиновник отвечал: «Мне бы тоже».

– Парни, вы нужны мне! Есть площадка с ямой посередине. Яму нужно засыпать и все разровнять. Через месяц все должно выглядеть тип-топ, а сверху – белая галька. Кто хочет пойти со мной, кто смелый?

Лес рук.

– Фриц, чувак! Забей на все дела, ты мне нужен! Мы разбогатеем! – проорал я в трубку.

Фриц, мой старый приятель со времен обучения гостиничному делу, работал поваром в Тюбингене.

– Дай мне три дня, я должен подумать, – ответил Фриц.

Сутки спустя он стоял у меня на пороге. Такой же чокнутый, как и я. А чего бояться? Я всегда говорил: ковчег построил Ной; «Титаник» построили профессионалы. А теперь вопрос: которая из лодок доплыла?

Площадка постепенно принимала надлежащий вид: шикарный подъезд, большие ворота, крутой забор. Не слишком высокий, чтобы не отпугивать клиентов, но и не слишком низкий: я не хотел, чтобы машины сделали ноги.

Черт, до меня дошло, что у нас нет офиса.

– Деревянная будка? – предложил Фриц.

– Слишком сложно.

Мы взяли списанную бытовку, оттащили ее к задней противопожарной стене и раскрасили в небесно-голубой цвет в красную полоску. В довершение всего мы, как кроты, зарылись на два метра в землю и извлекли на свет божий еще рабочую электрическую распределительную коробку, оставшуюся с довоенных времен.

После всех расходов у нас с Фрицем оставалось еще 10 000 марок на то, чтобы заполнить нашу площадку, украшенную по периметру ярмарочной гирляндой, самым необходимым – подержанными автомобилями. Это оказалось непросто.

Я обращался к региональным дилерам Mercedes, VW и BMW:

– Как бы вы отнеслись к тому, чтобы на комиссионной основе выставить у нас на продажу ваши старые автомобили?

На меня смотрели так, будто я спрашивал: «Могу я переспать с вашей женой?»

В западной части Штутгарта, недалеко от моей торговой площадки, где я в скором времени надеялся заработать свои миллионы, располагался офис дистрибьютера Opel, которым владел некий Шотт. Нет, в фамилии не пропущена r^[47].

– На комиссионной основе? Почему бы и нет? – подмигнул мне шеф, добродушный пожилой господин. – У нас эти корыта только место занимают.

Так мы и заполняли нашу площадку: Ford Taunus, известный как Badewanne^[48], Opel Kapitän, Opel Admiral, Opel Kadett, Mercedes Ponton, VW Käfer, мотоколяски от Zündapp^[49]. Иногда и Alfa Romeo попадались. Солидный выбор семейных автомобилей для солидных клиентов.

Мы разворошили осиное гнездо. Нередко удавалось продать 20 машин за день, мы с утра до вечера выписывали квитанции: все хотели себе машину. Все больше людей могло себе позволить выложить перед нами 2500 марок наличными. Именно столько стоило подержанное корыто.

Вообще-то ни я, ни Фриц ничего не понимали в автомобилях. Секрет нашего успеха был вот в чем: мы отдраивали и полировали машины так, что они выглядели только что сошедшими с конвейера. Шины доводили до блеска при помощи глизантина. Это антифриз, который вообще-то добавляют в охлаждающую жидкость, чтобы она не замерзала, но натертые им шины обретают первозданный черный цвет. Хромированные детали мы тоже тщательно полировали. Если на приборную доску нанести средство Poliboy, она будет блестеть, как попка младенца. Со временем мы овладели многими хитростями.

Мы купались в деньгах, как две осы, упавшие в стакан с яблочным соком, не зная, что делать со всем этим баблом.

Все больше клиентов отдавали нам свои старые машины как часть оплаты. Теперь и высокомерные дилеры BMW, Mercedes и VW, которые еще несколько месяцев назад поворачивались к нам спиной, прибежали на всех парах, чтобы через нас избавиться от своего старья. Мы наказывали их, соглашаясь принимать машины лишь по бросовым ценам.

Со временем мы столкнулись с проблемой: где еще достать машины.

Искать их становилось все труднее, поскольку оборот был гигантский, а всю траву в нашем регионе мы уже выкосили. Имея в кошельке 150 000 марок, я стал ездить с закупочными турами по всей стране вплоть до Дюссельдорфа. Там и нашлись настоящие наркотики: Jaguar E-Type, Mercedes Coupé, Aston Martin, Porsche. Привет Джеймсу Бонду. Так из автодилеров мы с Фрицем превратились в наркодилеров. Мы предлагали то, чего экономный шваб еще никогда не видал, – наш товар вызывал привыкание.

Птенец Бундесвера

Штутгарт

Ноябрь 1965 года

На пике карьеры автодилера я получил письмо из бундесвера^[50].

Уважаемый господин Вебер,

настоящим письмом уведомляем, что Вы призываетесь для прохождения срочной военной службы продолжительностью 18 месяцев. Медкомиссия тогда-то.

С нетерпением ждем встречи, с наилучшими пожеланиями,

Ваша Федеративная Республика Германия

Мне было уже хорошо за 20, столь поздний вызов объяснялся частыми переездами.

Сначала я был приписан к окружному военкомату Бонна, потом Ульма, потом Штутгарта. Кроме того, я немного мухлевал, все это время отправляя извещения в мусорную корзину.

– Опа, у вас проблема со спиной! – сообщил мне дежурный врач в звании фельдфебеля^[51].

– Вот здесь позвонок, – сказал он, нажимая большим пальцем мне на позвоночник так, что после этого проблема со спиной была мне обеспечена, – он неправильно стоит.

– Да, у меня часто сильные боли.

Я усиленно кивал головой, хотя и не совсем понимал, куда клонит врач.

– И что делать с вашим плоскостопием, я тоже не знаю.

И он озабоченно покачал головой.

И тут я почувствовал для себя шанс. Малюсенький, но кто не рискует, тот не пьет шампанское.

– Я думаю, с такими стопами нельзя в армию, не так ли? Вы ведь тоже так думаете?

И я широко улыбнулся фельдфебелю.

Он и бровью не повел.

– Верно. – Последовала театральная пауза. – Как вам вообще идея пойти служить в армию?

– Как мне идея? Дерьмо.

– То есть вы бы не разочаровались, если бы мне пришлось вам сообщить, что для службы вы непригодны?

Мы принюхивались друг к другу, как две кошки в ночи. Я решил сыграть ва-банк.

– Конечно нет, что за ерунда! Знаете, герр фельдфебель, я тут кое-чего достиг на профессиональном поприще.

Воцарилась странная тишина. Я затаил дыхание.

– Так, вот адрес врача… – произнес наконец фельдфебель, развернулся к своему столу и выудил из ящика визитку. – Но это не бесплатно, конечно.

– Разумеется. Все понял.

Я с облегчением выдохнул.

– Вероятно, он признает вас непригодным. Но обещать ничего не могу.

– Блин, это было бы круто.

– Ну, скажем, 5000 марок, и вы можете забыть про бундесвер.

Он протянул мне карточку, но не отдал.

– Ах да, одна деталь.

И посмотрел строго.

На какой-то миг мне показалось, что он может передумать.

– Об этом мы храним полное молчание.

– Так точно, герр фельдфебель! – отрапортовал я с чувством и почти по-солдатски прищелкнул каблуками.

Я заполучил визитку.

На ней значилось: Dr. Dr. Wischer.

Адрес и телефон.

5000 марок, чтобы не идти в армию? Я бы заплатил и 10 000!

Уже на следующий день я позвонил врачу.

– Вам не нужно записываться, можете приходить в любое время, – сообщила мне ассистентка врача. Было похоже, что она ждала моего звонка.

Кабинет врача располагался недалеко от района Креевальд и представлял собой замусоренную дыру, сверху до низу набитую медицинскими пробами и пробниками из аптеки.

Покосившиеся от старости полки были занавешены льняными тряпками, чтобы предотвратить падение бесконечных коробок. В приемной – ни души.

Меня отвели в кабинет.

Дважды-доктор Вишер, любезный пожилой господин, производил впечатление одинокого врача, который сидит за своим столом и ждет пациентов, которых, очевидно, нет.

– У меня для вас кое-что есть, – сказал я и скромно показал на конверт.

– Положите сюда, – дважды-доктор кивнул на край письменного стола.

Я был готов к тщательному осмотру, специально долго стоял дома под душем. Однако врач лишь попросил меня раздеться до пояса. И конечно, снять носки, чтобы обследовать мое невероятное плоскостопие.

Вместе с «Покажите язык, скажите “А”!» весь осмотр не занял и 20 минут.

– Чудесно, – вдруг произнес доктор, вытащил из ушей стетоскоп и откатился к своему столу. – Я завтра же отошлю заключение в окружной военкомат.

Сказал и принялся царапать на бумаге какой-то диагноз.

– Э-э. Замечательно. – Я откашлялся. – И к какому же заключению вы пришли?

– В ходе осмотра я пришел к мнению, что служить в армии вы не можете, – ответил он, не отрываясь от письма.

Четыре недели спустя я получил по почте уведомление, что освобождаюсь от срочной службы и даже от тренировочных сборов.

Поцелуйте меня в задницу!

Бёблинген

Апрель 1967 года

Все больше студентов выходило на улицы протестовать против войны во Вьетнаме, вот-вот должен был отправиться на окололунную орбиту Appolo 8. Казалось бы, человечество занято глобальными проектами, а маленький швабский автодилер может себе спокойно зарабатывать деньги. Как бы не так.

Уважаемый господин Вебер, в отношении вас начато расследование из-за подозрения в подкупе.

Рассмотрение состоится тогда-то в земельном суде.

С уважением,

Ваш прокурор

Письмо с таким текстом впорхнуло одним прекрасным утром в щель моего почтового ящика. Я перестал понимать этот мир. Однако после нескольких телефонных звонков понимание вернулось: дважды-доктор Вишер, к сожалению, засветился. А с ним и его старый приятель фельдфебель. Как назло, док не только часто брал взятки. С прусской скрупулезностью он фиксировал в своей белой записной книжке все случаи подкупа и выдачи медсправок.

На скамье подсудимых было по-домашнему тесно. Слева от меня сидел известный футболист из футбольного клуба «Штутгарт», справа расположились двое миллионерских сынков. Всего нас было с десяток молодых мужчин, которые при помощи денег воспользовались возможностью обвести бундесвер вокруг пальца. Судья был краток, по очереди зачитал решения – в основном это были денежные штрафы.

Настала моя очередь.

18 месяцев срочной службы, десантное подразделение в Нагольде. Прибытие к месту службы – на следующей неделе, в среду.

Это было подло.

У меня фирма из пяти сотрудников! Куча финансовых обязательств! Я не мог с понедельника по пятницу торчать в казарме. Я сразу подключил адвоката. И он справился со своим домашним заданием. Выяснил, например, что судья упустил одну маленькую деталь: если ты старше 25 лет, женат и имеешь собственный бизнес, твое содержание обойдется казне в 90 % твоего облагаемого налогом чистого дохода. Так гласит закон.

Разрешите представиться?

Вильгельм Вебер, самый высокооплачиваемый срочник Германии.

В газете Bild появилось фото, где я в тренче с поднятым воротником прибываю в часть. Здесь я перво-наперво застолбил место для моего ярко-красного Mercedes SL 30 °Cabrio – действительно классная тачка. Рядом с ней стоял Passat полковника. Мой кабриолет, естественно, всем поднял настроение. И я серьезно: машину окружили и выражали восторги по поводу того, что в кои-то веки сюда заехало что-то приличное.

Кстати, судья вынес решение, не приняв во внимание мое семейное положение: моя беременная Хайдемари понесла свой большой живот в окружной военкомат. Там она обратилась к старшему лейтенанту, ответственному за начальную военную подготовку.

– Послушайте, нельзя, чтобы мой муж был настолько далеко, я в любой момент могу родить! – отчитывала она его.

После этого меня перевели в казармы Вильдермута^[52] в Бёблингене, то есть совсем близко. Через две недели я получил право ночевать дома.

Спать я уезжал домой, но каждое утро к завтраку уже был в казарме, а моя жена регулярно получала чеки от продажи машин. Что ж, могло быть и хуже.

Что до казарм бундесвера, там тоже можно было вести выгодный бизнес. Вскоре я уже администрировал местную бензозаправку и давал взаймы унтер-офицерам, например на покупку новой стереосистемы. Взамен мне дома оклеили детскую комнату обоями «Микки Маус» и «Дональд Дак». Во время 30-километровых марш-бросков я уже через 1000 метров садился в джип сопровождения. Почему? По-прежнему считалось, что у меня плоскостопие. Рука руку моет, как говорится.

Между нами, девочками, говоря: унтер-офицеров, которые в свободное от службы в бундсвере время подрабатывают оклейщиками обоев, я бы вам рекомендовать не стал. Тот, что был у меня, начинал работу с порции пива. В результате у уток были мышиные головы, а у мышей – утиные.

Как-то зимой решили провести ночные учения. На нас должны были напасть десантники из Нагольда.

– Отряд дислоцируется здесь! – объяснил нам генерал из Ульма и указал палочкой на карту местности. – Нам нужны два-три наблюдателя на передовой, которые известят о появлении врага. Добровольцы есть?

В подобных случаях мой девиз всегда был таким: быстро подними ручонку, и тебе не придется, как другим, ползти по дерьму на животе – я вызвался. Мне дали нейлоновую плащ-палатку, шлем и саперную лопатку.

– Вебер, увидите в полевой бинокль какое-нибудь движение со стороны врага, сразу доложите в отряд.

– Так точно, герр генерал! – проорал я.

Я надел кальсоны, приладил на шлем веточку и выдвинулся куда-то в лес, где и окопался. Пошел снег. Настоящий снегопад, который и не думал заканчиваться. А я бесконечно сидел в своем окопе, стуча зубами так, что в Штутгарте было слышно.

Около полуночи я подумал: «Поцелуйте меня в задницу». То есть, я имел в виду, в мои плоские ступни!

В кромешной тьме я стал искать дорогу в часть. И что я нашел? Ничего. Все ушли. Ульмский генерал прервал учения из-за сильного снегопада: десантники все равно не могли прыгать. Меня в моей яме просто забыли.

От меня не укрылось, что после этого случая бундесвер вдруг срочно захотел от меня избавиться. Боялись, что я застудил почки. Такого рода травмы, полученные на маневрах и дающие о себе знать впоследствии, могут влететь в копеечку. И действительно, ужасно защемляет левый локоть. Очевидно, иррадиирующая боль.

«Останемся друзьями!» – классическая фраза, которую супруги говорят друг другу во время развода. У меня с бунесверовцами так же. Прослужив год, я поднял паруса. Однако спустя десятилетия я с огромным удовольствием вспоминаю наши многочисленные попойки и вечеринки, наши армейские дела.

Парни, разве не чудесное было время?!