Запутанные нити. РАК: умереть нельзя измениться

Про вдохновляющие примеры

Когда-то давней зимой я попала в аварию. Машину вел отец, нас сильно занесло на повороте. На трамвайных путях мы оставили полподвески, я сильно ударилась о лобовое стекло головой. Почему-то еще и коленями, не знаю обо что, но болело сильно. От неминуемой встречи с фонарем спасло то, что мы по дороге к нему заглохли. Я была на седьмом месяце беременности. Все обошлось. Заплывший глаз, шишка на лбу и колени – не в счет. Ну и серьезное восстановление автомобиля. Однако ездить зимой с тех пор я не могла. В такси дрожала как осиновый лист, если машина начинала даже чуть-чуть елозить.

А тут наступила моя первая водительская зима. И мне надо куда-то ехать. Очень надо. И никого нет, кто бы сел за руль. И вот я бреду медленно к стоянке, как будто еду. Тренируюсь. И знаю, что опять не сяду за руль. А тут – ба! женщина за рулем «копейки»… Медленно так двигается, осторожно. Я остановилась и смотрю: знак ведь! Она может – и я смогу. Взяла машину и поехала. С того дня езжу каждый день, независимо от погоды и сезона.

…Я в онкологическом центре стою в очереди к своему зав. отделением. Прием идет, все, которые «ДО» – ждут, а по коридору ходят женщины – «УЖЕ» с такими баночками под руками. И тут одна очень приятная дама – «ДО» с дочкой подходит что-то спросить. Красивая такая, подтянутая вся, с современной стильной стрижкой. Спросили, идет ли прием и на месте ли наш зав. Да, да, все на местах, все идет, занимайте очередь. Она обрадовалась будто любимого артиста сейчас обнимет. И куда-то в соседний кабинет занырнула. Ей там что-то для госпитализации дали – бумажку какую-то. И она еще бодрее побежала. Радостная. И дочка ее так деловито-бодро шагает. А я уставилась на стрижку дамы – будет ведь химия, думаю… Будет парик носить вместо стрижки.

Ну что – они могут, и я смогу? Нет. Там не сработало.

Про опору, колею и шаг в неизвестность

Все слилось в один беспробудный день-период.

Мысли не выкатываются ни словами, ни буквами.

Со всех сторон обступила закрытость – делай свое дело, так спокойнее, так надежнее.

Контакты – по минимуму. Друзья-близкие не беспокоят лишний раз, потому как свое, да и тебя лишний раз не хотят дергать вопросами про самочувствие-настроение.

В вопросах настроения совсем немного разнообразия. Я будто замерзла изнутри.

Да, остаются эти обследования – исследования-анализы. Да, обязательные поездки в Песочный зачем-то там еще. И пока мы едем, я молчу и зябко кутаюсь, убирая ледяные руки в рукава. Я ненавижу эту дорогу и этот холод, мне мешает говорить давящее ощущение в груди. И понимаю, что вдруг с момента диагноза начала себя чувствовать плохо, очень плохо. Хотя до этого все было, как бы это… – бессимптомно.

Я принимаю растительный яд. Придерживаюсь строгой диеты, которая не только в компании с ядом, но и в принципе для моей ситуации необходима. Как только девочка-фитотерапевт выслала мне настойку, сопроводив рекомендациями по питанию «онкологических», я моментально изучила все возможные списки антираковых продуктов – по возможности все это добавила и, по необходимости, убрала все, что не по моему нынешнему статусу. Сахар и дрожжи, и мука в любых проявлениях, жареное, жирное – долой! Но почему в той же клинике я вижу жующих булочку с маслом женщин, и вижу на их столе кашу, обильно политую маслом и сахаром? Почему на мой вопрос, что еще, кроме химиотерапии мне порекомендуют, мне не рекомендуют ничего? И только смущенно улыбается хирург-онколог: «Питание? Настроение? Ну да это можно, хотя сильно ничего не меняет, но Вы должны настроиться на долгий путь и… на лучшее…»

А вот по поводу переноса сроков моей операции он в недоумении, даже в осуждении. «Какое число? Почему так долго? Я же Вас предупреждал. Когда была биопсия? Вы рискуете».

Это я устроила этот перенос, мне нужно время для того, чтобы пройти курс болиголова. Я выкроила 37—38 дней, чтобы пройти эту «горку» от одной капли до 19 и вниз. Наверно рискую, странно, если бы я не рисковала, угодив в этот переплет изначально. И что-то внутри не дает поддаться на непреклонное «немедленно» и «как можно быстрее», а побуждает сделать шаг чуть назад. Что-то разворачивает сделать наоборот – не торопиться, а оглядеться, не глушить иррациональный страх, а пройти туда, еще глубже. Не бодриться и деланно веселиться, а быть в том, что идет. А идет заморозка чувств.

Страшно ли принимать настойку, зная, что это яд? Нет. Сейчас – это мой союзник, только так. Сейчас я учусь внимательно слушать тело и относиться к растению с уважением. Каждому из нас необходимо выполнить свою часть работы.

Миелю:

«Коротко о моих предварительных результатах в процессе работы с официальной медициной и другими методами.

Госпитализацию я себе назначила на 21 апреля, а до этого с 16 марта решила пройти курс болиголова (это растительный яд, писала про него). Там по капле в день до 20 и вниз до одной. Естественно, в онкологическом центре меня уже определили по полной – операция-лучевая терапия-химиотерапия. Я операцию сделаю, хотя долго колебалась, не могла принять решение. Но никаких лучевых и химий проходить не буду. Фактически, растительный яд – то же, что и химия, только в химиотерапии яды синтезированы и конечно рубят организм.

Так вот, на 26-ой день курса сделала УЗИ – опухоль здорово уменьшилась в размерах, практически в два раза. Привезла снимки к хирургу – говорю: есть радостная новость… А они – нет такого метода лечения :)) И это – ни о чем, сослались на погрешность аппарата, разрешение снимка и т. п. Нормальная погрешность? – ушло более 1 см. Один вообще прочитал лекцию о токсичности растительных ядов и их влиянии на тромбоциты-лейкоциты, и это врач, который планирует меня «лечить» химиотерапией :))

Поэтому, конечно, на этом наш диалог закончился.

Представляю, если им рассказать про Перу и Аяваску :))

Я просто сообщаю, что планирую продолжить лечение заграницей. По приезду – пока придерживаемся намеченных сроков, надеюсь, справимся финансово. На связи!»

Нолисса:

«Привет, братцы! Миель сейчас в диете. Знаю болиголов, сильное средство, действительно нешуточное. А врачи очень предсказуемы, мы уже сталкивались с подобной реакцией. У них круговая порука внутрицеховая, своих не подставят, остальных загнобят и всё свалят на гипердиагностику.

Будьте достаточно гибкими, для коррекции стратегии и тактики, но решительными и настойчивыми в достижении цели, не поддавайтесь на провокации и не распыляйтесь. Если болиголов дал хороший результат, посмотрите, добивайте ещё одним курсом под контролем лабораторных показателей или сколько нужно (вам там по ситуации виднее) и уже после к аяваске. Наша договорённость в силе, а сроки всегда можно скорректировать. Мы на связи.»

Письмо Нолиссе:

«С болиголовом ситуация такая: принимать 2—3 курса, т.е. в среднем 240 дней с перерывами. Я сейчас заканчиваю первый курс, после будет перерыв и как раз операция. Второй курс будет на 60 дней – до 30 капель и обратно.

С операцией, честно говоря, колебалась долго, конечно я бы продолжила болиголов.

Но тут история такая, что хирург, который будет оперировать, работает в онкоцентре до 5-го мая, потом его уволят – там свои разборки. А если уж оперироваться, то у него – мне его рекомендовали, да и подход у него щадящий. У других была, разговор короткий – удаляем все под ноль.

По приезду мы предварительно с Миелем договаривались на июнь, но пока подтвердить не могу – по деньгам не вытанцовывается. Поэтому я действительно пройду еще курс болиголова, может скорректируем сроки на осень. В любом случае, как у нас тут определится, в течение 2-х недель, я отпишусь, чтобы вам понимать планы.

По анализам, кстати, ситуация вполне нормальная, несмотря на прием ядов, тромбоциты чуть ниже нормы, но не критично, лимфоциты вообще без замечаний, лейкоциты тоже, гемоглобин как у космонавта. Так что да – не поддаюсь на провокации медиков, не распыляюсь. Тем более, что основной их шок впереди – когда откажусь от химии.

У нас есть проекты в стадии определения. Если все будет позитивно, там работы месяца на 4—5, и денежка будет на поездку.»

Нолисса:

«Хорошо, что болиголов тебя принял, продолжи работу с ним. И относись к нему не просто, как к яду. Это серьёзное растение с сильным духом. Вы же помните, Миель вам показывал это, другое отношение к растениям. Уважение к ним, доверие к ним и собственная внутренняя сила. А ещё тебя этому учили чирик сананго и аяваска, помнишь? Когда рушили твоё представление о том, как должна происходить работа в Силе, и в конце концов, ты всё-таки стала им доверять, но сама этого испугалась))) это фигня, главное-ты знаешь, как это, доверять. Уверена, что вы со всем справитесь, просто держите нас в курсе»

В отвесном падении

Нет, не сложилось никакого решения по операции. Ни того, ни этого. Ничего не сложилось. И такое состояние, будто все время падаешь. И то ли бездна не заканчивается, то ли уже паришь в неизвестности. Нет аргументов. Никаких – ни ЗА, ни ПРОТИВ. От этого как-то вдвойне противно. Умом, ну что умом? Он словно затаился, заморозился.

Не на что опереться – редкое состояние, незнакомое.

Еще имею смелость и глупость озвучивать кому-то свои «планы». И сразу внутренне съеживаюсь от возможных реакций. Да, есть такое периодически – наверно хочу поддержки, наверно жду одобрения, что я на верном пути.

И что-то такое есть, от совершенно разных людей.

Хотя средне-человеческая реакция все же про то, что я полное «ку-ку», если не сделаю так, как предлагает официальная медицина. А мне сейчас все равно, у меня ни борьбы за свое, ни сопротивления другим. Ничего сейчас не работает так, чтобы был долгожданный выдох.

Решения нет. От этого зябко, провально и темно. Продолжаю что-то делать, покупать принадлежности для больницы и операции – какие-то пластыри нужного размера, эластичные бинты и одноразовые шапочки, и что-то еще. И вроде все ведет туда, а я в тихом смятении думаю – ну вдруг… так деловито и пойду, и настанет ясность?

Знаки… Хоть бы знак какой-то. Нет ничего, слушаю сильно, всматриваюсь во все. Или нет, или не мне, или с приемной антенной что-то.

Поддержка есть. Она разная. От жизненно необходимых сейчас денег, до тихого ободряющего «Ты справишься, ты знаешь, что делать и куда идти» от нечастых теперь моих гостей.

Деньги… Они требуются сейчас, и потребуются еще, но откуда возьмется гигантская для нас сегодня сумма на мое лечение, даже не думается. Деньги растворяются в этих обследованиях-процедурах-анализах. А еще надо правильно есть, правильно думать и по возможности быть в нужном состоянии духа.

От родственников безо всякой обусловленности приходит посильная помощь – «на операцию», «на жизнь». Появляется друг моей Ляльки и просто так оставляет конверт с суммой, не спрашивая и не обсуждая моих действий. И на искреннюю мою благодарность скупо отвечает: «Это ерунда. Береги себя».

И чувствуешь легкость от того, что не надо ничего объяснять про то, что было и будет, и что бесплатная медицина конечно есть, но не в этом случае. И почему так получилось, что сегодня эта хрень привалила сразу вслед за полным финансовым провалом, и мы оказались тотально несостоятельными… Ничего не надо с теми, кто просто пришел и сделал. И это даже не мой друг, не тот, с кем пуд соли и чего-то там.

Есть и мои, их раз-два и обчелся, но они всегда рядом и, сдерживая свои тревожности, тоже просто делают. Что? Жизнь.

Есть Лялькин молодой человек – уже совсем наш родной, настолько восприимчивый и чувствующий чужую боль, что первое время после диагноза даже появиться у меня не мог – боялся своим состоянием все усугубить. Был рядом, когда моей Ляльке пришлось справляться с нахлынувшим всем – простой опорой, нерушимой стеной. Любя. Знаю, что все мои рыдали в разных углах, но в присутствии было одно – все со мной, все за меня. И если бы можно было сейчас просто насладиться этим счастьем, этим редким даром… Пусть их единицы, кто молча встал рядом, не увильнул и не слился, не заявил что-то принципиальное о себе, не выменивал свою помощь на собственную важность, признание себя и прочую хрень. Они – мои люди.

Даже девочка-врач по УЗИ, узнав немногочисленные подробности моей истории, сравнив февральский и апрельский снимки, тихо и твердо мне говорит: «Вы все делаете правильно. Только так и надо» И никакого притворно-официозного формализма, когда я в ответ на ее вопрос о дальнейшем пути чуть-чуть рассказываю о Перу. Слушает внимательно, и в конце также твердо сообщает: «Я буду держать за Вас кулачки, и пусть у Вас все получится!»

Лялькина подружка приехала и застала меня еще в том посредственном состоянии после процедуры ОСГ.

– Это ничего, – объясняю я ей свой вид, – здесь уже прояснили, это последствия процедуры. Дальше будет по-другому. Только с операцией не могу решить ничего.

– Но Вы же неспроста год назад ездили в Перу, значит уже знаете, что Вам делать? Я вот сразу подумала, что у Вас только этот путь, так это все было своевременно. Вы узнали, работали с этим…

Три раза ДА! Сама об этом думала неоднократно. Еду, конечно еду. И пойду в этом до конца. А что сейчас? Очень тягостно ничего не мочь решить. Ну как-то думалось, что возьму только самое необходимое. Я же без войны с кем-либо, без вызова, без осуждения и разоблачения «неправильностей» медицинской системы. Просто у меня такой путь, а у кого-то другой. И казалось, что может получиться вот так – когда надо срочно и быстро, когда некогда размышлять, просто взять и сделать экстренно необходимое. А кто сказал, что «экстренно»? В этой системе координат это так.

Смотрю на своих родных, поддерживаю разговор о необходимых мелочах в больнице… Делаю все буднично, но знаю, что это не я. Отвечаю привычно на немой вопрос Дишки – ок! идем по графику. А сама пытаюсь найти в его взгляде хоть какое-то разрешение. Услышала как-то, что он тихо говорит маме: «Она не собирается на операцию…»

При мне делают вид, что все и правда по графику, и мой провал – тоже. Один только раз сказали оба: «Ну, это ты только сама можешь решить». А я кивнула – конечно. Но я не могу – исчезла опция «Решение».

А может, я заблуждаюсь, что можно таким путем – по чуть-чуть везде? Мне очень страшно от этой мысли. Я вроде как торгуюсь с кем-то. Пусть вырежут, а остальное я доделаю сама и по-своему. И паузу себе выделила на прием растения. Что-то упорно не сходится у меня. Нет внутри соответствия, и спокойствия нет. Тянет в разные стороны – зачем иду на операцию? Зачем иду к исцелению в Перу? И что значит моя убежденность, что мой диагноз – это только повод, разобраться надо кардинально и навсегда? Тогда операция зачем? Разбираться так разбираться, сколько хватит сил и без ожиданий, без гарантий, без доказательств – без всей этой человеческой мутотени. Если приняла, если решила что буду теперь по-другому…

Нолиссе:

«…позволь мне тебя потеребить еще раз – проблема раздирает, не могу принять решение.

Это все по поводу операции.

Надо мне ее делать или нет – и не могу себе ответить на вопрос «зачем»?

Т.е. получается меня так захватила эта машина сразу, как только обратились к врачам, что вроде и места не было в голове для выбора – делать надо, причем срочно и все тут.

Дальше было мое решение – принимала чучуаши, как Миель сказал, потом болиголов пошел курсом, госпитализацию я отодвинула, чтобы уложиться по срокам на один курс болиголова.

Есть результат, да и принял меня, реакция медицины понятна и предсказуема.

А я для себя не имею внутреннего понимания – нужна будет эта операция в принципе или нет?

Фактор первый – конечно от сомнений и от головы «а вдруг не сработает что-то».

Фактор второй – когда все исчезнет, эти ткани надо будет все равно оперативным путем удалять, они же не станут прежними? Я так понимаю, что оно все отомрет…

И тут в накатанной колее получается, что «как бы операция» висит на затылке, а уж коли делать, то сейчас, потому что этот дядька-хирург уходит. И через пару месяцев, если что… надо начинать по-новой искать врача и т. п. Да еще и с порицанием с их стороны – куда ж без этого, я и так этого наелась – что вы тянете, вы рискуете и т. д.

С ними, понятно, не проконсультироваться по вопросу – куда деваются отмершие клетки и надо ли иссекать ткани :)) Там все строго – доверься врачу и делай все, как говорит.

Если слушать себя, то скорее нет, чем да – насчет операции.

Это ведь не лечение и уж тем более не исцеление. И не хочу вторжения, и еще больше не хочу давления этой машины, которая катком идет. Я в этом центре находиться стараюсь как можно меньше – опутывает все реально.

И да, страшно, что могут быть последствия – разнесется там что-нибудь кровотоком по другим органам. И оставаться с этим тоже страшно, иногда нет-нет, да стрельнет: у тебя же не прыщик, и не грипп. Размеры были 1,9 на 1,9 см, а стали 1,72 см на 8,5 мм.

Т.е. с собственной внутренней силой провалы получаются. Скажи мне что-то дельное пожалуйста, день получается собраться, а на следующий растаскивает.»

Нолисса:

«Начнём отсюда: «… фактор второй – когда все исчезнет, эти ткани надо будет все равно оперативным путем удалять, они же не станут прежними? Я так понимаю, что оно все отомрет… И тут в накатанной колее получается, что «как бы операция» висит на затылке…»

Этот вопрос вообще не для ума практикующего доктора или пациента, даже очень умного. Если нужен на него ответ, то он скорее к учёному, обитающему среди интеллектуальных парадоксов и черпающему в них гениально простые объяснения.

Или вообще убрать это из головы и дать телу самому работать под руководством растения.

Куда всё денется, я даже предполагать не хочу, потому что есть варианты, которые обычный ум даже не рассмотрит. Был случай, когда у пациентки просто открылся свищ и наблюдавший её хирург был в шоке, потому что не мог этого объяснить, только сказал, что это самый оптимальный вариант лимфатического дренажа, который он мог бы сделать. А между тем тело сработало «само»: слило сколько нужно и закрыло свищ. Это так… вспомнила случай из жизни на тему. Так что твоё завершение этой цепочки висящей на затылке операцией совсем не однозначно.

Только это всё просто трёп, рассеивающий внимание и силы. Главное другое…

Нет у тебя больше возможности слушать кого бы то ни было, искать почву под ногами или опору для руки в поиске решений (в действиях – сколько угодно). Не можешь ты больше перекладывать ответственность даже на свой большой ум. Потому что цена уже не просто деньги или достойное существование твоё и твоей семьи, цена – ТВОЯ жизнь.

И не надо слушать себя, смотри, смотри ещё глубже, чем в себя, через знакомые спиральки. Смотри без страха. А когда увидишь и всплывёшь в привычный мир ума, посылай с лёгкостью всех и вся, что встанет на пути, с улыбкой во все имеющиеся зубы)

 
*************************************************
Люблю тебя, жалею, сострадаю,
и боль твою лелею как свою,
и падаю, и даже пропадаю,
не вижу края, стоя на краю.
Еще терплю, еще ищу я выход,
Еще ловлю в надежде – есть просвет,
Еще молюсь – когда же будет выдох?
И слушаю внутри себя ответ.
И отражаю, и борюсь, и плачу
Ну просто давит так, что через край,
И не в иллюзии, что как-то все иначе,
Все так как есть, вписался – так играй.
И нет уже ни силы, ни успеха —
Все вымоталось ровно и до дна,
И только капля слез, три капли смеха.
И нужно мне идти. Пойду одна.
 

Письмо Нолиссе:

«…И возвращаясь к себе… я не очень продвинулась в решении :( т.е. смотреть еще глубже не получается, спиральки не вижу, соответственно, выплыть из пространства ума не выходит.

Пыталась обхитрить его, ум – добилась ровного пофигистичного состояния, в котором и нахожусь – мне все равно, делать операцию или нет. Пошла по пути ДЕЛАНИЯ – просто делать, просто быть, и спокойно собралась на операцию, это как раз перерыв в курсе болиголова, но вдруг обнаружила, что никакого побуждения нет даже чисто технически выполнить это действие.

Позвонила в отдел госпитализации, чтобы узнать, есть ли в палате холодильник и почему-то брякнула, что завтра госпитализироваться не буду.

То, что реально откликается, – дать своему телу (уже наконец-то) работать под руководством растения. И если говорить об облегчении, как симптоме, то только это дает внутренний выдох и внутреннее разрешение на то, чтобы пространство все сбалансировало без моего ума»

22.04.2015

Накануне вечером позвонила Дишина мама с пожеланиями удачной операции и всего-всего. А я как-то радостно, будто урок в школе отменили, говорю:

– Спасибо за все, и за пожелания, но операции не будет.

Сделала вид, что не услышала звук падающего тела. И даже не стала себя утруждать какой-то человечески-приемлемой версией отмены.

А утром, проснувшись, уловила необычайно легкое и безоблачное состояние, которого не было давно. И даже без этого «все правильно сделала», все во мне знало – именно так.

И про знаки, которые никак не ловились. Случайно заехал старинный дочкин приятель и рассказал про свою маму, у которой все началось с органосохраняющей операции… За несколько лет ей удалили все, что возможно из-за метастазов – онкология разбежалась по всем органам. И сейчас она продолжала свою борьбу, изнурительные химиотерапии, которые она с трудом выдерживает. Он только сокрушенно покачал головой и сказал: «Это все…»

Пожалуй, с той процедуры ОСГ, я завела свою личную, не публикуемую нигде, статистику…