Тут взгляд её скользнул по речной воде, поблёскивающей в лучах солнца.
– Ты очень красива, речка, – тихо сказала Лета, – но сиять как чудо-деревья всё же не умеешь.
И вдруг она замерла. Что это? Чудится ли ей, или на дне реки, укрытое прозрачными водами и вправду лежит то, что она отчаялась было уже отыскать?
Она не могла поверить собственным глазам и всё же боялась хоть на мгновение отвести взгляд, боялась, что сто́ит ей моргнуть – и видение исчезнет. Она склонилась к воде и присмотрелась. Могут ли эти два лиловых пятнышка быть теми самими лепестками? Теми самыми, о которых бормотал во сне Гилас? Лета потянулась было к ним – нет, самой их никак не достать! Тогда она закричала, и звонкий её голосок разнёсся в тишине по всему лугу:
– Я нашла их, нашла! Они здесь!
Услышав дочку, мама не мешкая поспешила к ней, а следом и волшебник, который, едва увидев лепестки в воде, покачал головой.
– Ну конечно, – сказал он. – О том, что они могут быть в воде, я и не подумал. Чары мои скользили по земле, а следовало было заглянуть чуть ниже.
– Это ведь те самые лепестки, господин волшебник? – в волнении спросила Лета.
– Думаю, да, – ответил маг. – Однако не могу сказать, что очень рад этому. Что ж, посмотрим…
С этими словами он вытянул перед собой руку и закрыл глаза. И всего спустя несколько мгновений Лета увидела, что лепестки, ещё совсем недавно лежавшие под водой, теперь покоятся на ладони волшебника.
И тут в её памяти словно вспыхнула яркая искра: она ведь однажды уже видела почти в точности такой же лепесток! Эти были такими же необычайно крупными, с таким же заострённым кончиком, и так же красиво переливались на солнце. Вот только тот лепесток был тонким и хрупким, эти же казались плотными, жёсткими и тяжёлыми.
– Какие странные, – тем временем произнесла мама, которая тоже разглядывала находку с немалым удивлением. – Никогда не видела ничего подобного. Но как же они оказались на дне реки? И где может расти столь причудливый цветок?
– Нигде, – ответил волшебник. – Ведь это вовсе не лепестки.
– А что же? – удивилась Лета.
– Чешуйки, – ответил волшебник. – И принадлежали они тому, кто повинен в болезни чудо-деревьев. Никогда не приходилось мне встречаться с этим созданием. Я лишь слышал о нём однажды от моего учителя, и было это очень давно. – Волшебник осмотрел находку ещё раз и продолжил: – Призна́юсь, не хотелось бы мне и теперь встречаться с ним, хоть меня и одолевает любопытство. Однако иного выхода нет. Теперь, когда у меня в руках то, что принадлежало ему, я смогу его призвать.
– Вам удастся одолеть его? – взволнованно спросила мама, прижимая к себе Лету.
Волшебник ответил не сразу.
– Мне не мешало бы восстановить силы, – наконец сказал он. – Однако, боюсь, время не ждёт. Мой отдых может стоить деревьям жизни. А теперь уходите! Возвращайтесь домой, да поскорей!
Лете, в которой вновь проснулось любопытство, до того захотелось взглянуть на невиданное создание, потерявшее такие красивые чешуйки, что она едва не принялась просить разрешения остаться. Однако она понимала, что ей ни за что такого не позволят, а потому промолчала и послушно отправилась вслед за мамой, когда та взяла её за руку и повела домой. Но не успели они преодолеть и половины пути до города, как земля под ними задрожала. Они остановились, и тотчас всё стихло.
– Что это, мамочка? – прошептала Лета.
– Не знаю, милая, – ответила та. – Думаю, нам нужно поспешить.
И, будто в подтверждение её слов, земля вновь содрогнулась, на сей раз ещё сильнее.
– Бежим скорее! – воскликнула мама, и они бросились к городу. По дороге Лета на мгновение обернулась и увидела волшебника – он стоял у подножия холма, а вокруг него бушевал ураган. Чародей простёр руки ввысь, творя заклинание, а яростный ветер хлестал его, словно пытаясь свалить с ног. Но волшебник твёрдо стоял на земле, подобный древнему дубу, что пережил на своём веку немало бурь и не сломался под их натиском.
Остановились мама и Лета, только когда достигли города. К той поре у окраины его собралось множество горожан: они почувствовали, как задрожала земля и, конечно, поспешили узнать, что происходит. Со страхом и изумлением смотрели они на разбушевавшуюся у холма стихию. Они видели, как магический вихрь свирепо взметает в воздух опавшие листья и выдёргивает из земли остатки бурой травы, и сердца горожан сжимались от ужаса.
Но вот ярость урагана стала утихать, и наконец вокруг вновь воцарилась тишина. Если бы не тысячи сухих листьев, которые лютый ветер разметал по лугу, можно было бы решить, будто ничего не произошло. Поражённые, смотрели люди на рощу, и столь велико было их потрясение, что никто не мог и пошевелиться. Все разом будто обратились в каменные изваяния, устремившие неподвижные взоры к холму. Несколько мгновений, которые показались им вечностью, в окрестностях города стояла полная тишина. Затем будто окаменевшие люди вздрогнули, и по собравшейся толпе прокатился возглас удивления и страха, потому что внезапно земля вновь задрожала, однако на сей раз то была не просто дрожь.
Сотням взглядов, обращённых к холму с обнажёнными деревьями, предстало нечто до той поры невиданное. Земля у самого холма пошла глубокими трещинами, вздыбилась и разлетелась в стороны, будто хрупкое стекло, по которому кто-то очень сильный ударил тяжёлым молотом. А в следующий миг из-под земли вырвалось огромное неведомое создание.
Оно вытянулось почти до самых верхушек деревьев, поблёскивая в лучах заходящего солнца в точности такими же лиловыми чешуйками, что были найдены в речных водах. Вот только чешуек этих были многие тысячи – сплошным плотным покровом окутывали они могучее тело.
«Какая громадная змея!» – пронеслось в голове у Леты, которая, выглядывая из-за маминой спины, во все глаза смотрела на то, что творилось на лугу. И хотя сердце её, как и у других, колотилось от ужаса, она не могла отвести взгляд от развернувшейся перед ней картины. Должно быть, это самая большая змея из всех, что когда-либо видел мир! Лета с восхищением подумала, что другие змеи и в подмётки не годятся этому ужасающему, но, несомненно, великолепному существу, которое даже издалека повергало всех в трепет. Что же будет, окажись человек прямо перед ним? И всё-таки узнавать это самой Лете не хотелось. Ни один горожанин, даже самый смелый и отчаянный, не сделал бы сейчас и шагу навстречу лиловому исполину. Единственным, кому пришлось столкнуться с ним лицом к лицу, был волшебник, который, призвав на помощь всю свою храбрость, стоял теперь между холмом и чудовищем, что явилось на его зов. Сияющие, словно два маленьких солнца, золотисто-жёлтые глаза окинули мага презрительным взглядом, и над землёй разнёсся глубокий голос.
– Как смеешь ты призывать меня? – медленно произнесло чудовище, и каждое его слово несло в себе угрозу.
Волшебник увидел огромные и острые, словно пики, клыки чудовища, и всё внутри него похолодело. Однако ничем не выдал он своего страха. Он смотрел прямо в глаза-солнца и лишь сильнее сжимал посох в руке, собираясь с силами – призыв лилового создания изрядно ослабил чародея.
– Кто ты такой? – спросил тем временем его грозный противник, покачиваясь из стороны в сторону. – Отвечай мне, жалкий человек!
Но ни слова не проронил волшебник.
– Что же ты молчишь? – прошипело чудовище. – Ты настолько глуп, что уверен, будто можешь противостоять мне, или же сознаёшь, что не соперник мне и потому онемел от ужаса?
– Ни то, ни другое, – наконец сказал волшебник. – Я размышлял, сто́ишь ли ты ответа.
Чудовище сощурило огромные глаза и будто стало ещё выше.
– Ты смеешь дерзить мне, Великому Змею?! – пророкотал голос словно из самых глубин земли. – Впрочем, это не имеет значения. Даже тончайшая лесть не поможет тебе. – Змеиное тело всё больше вытягивалось наружу, складываясь в кольца, а его обладатель продолжал: – Однако, призна́юсь, мне было бы любопытно узнать, к какому выводу ты пришёл, прежде чем оборвать твою жалкую жизнь. Многие годы не доводилось мне ни с кем говорить. И пусть я не вижу перед собой достойных собеседников, придётся довольствоваться тем, что есть… Так сто́ю ли я того, чтобы узнать, кто ты такой и как посмел призвать меня?
– Нет, не сто́ишь, – ответил волшебник. – Будь ты и вправду великим, то не стал бы величать себя таковым. Называть своего имени я не стану, однако зачем призвал тебя, скажу, изволь. Ты губишь прекрасные деревья, что растут на этом холме, и я намерен помешать тебе. Довольно! Отныне ты не навредишь ни одному из них. И будет лучше, если ты уйдёшь из этих мест сам, по доброй воле.
Пока он говорил, лиловый змей полностью выбрался из-под земли и медленно заскользил вокруг холма, но волшебник неусыпно следил за каждым его движением и двигался сам, не подпуская змея к деревьям. На конце его посоха зажёгся едва заметный огонёк.
– Вижу, ты возомнил себя чародеем, человек, – проговорил змей. Тело его извивалось среди опавших листьев, и тихий шорох наводил на мага дрёму. Немалой силы воли стоило тому не погрузиться в сон. А змей, не отрывая взгляда от своего противника, шипел: – Полагаешь, тебе достанет сил сразиться со мной?
– Я не хотел бы этого, – признал волшебник. – Повторяю: тебе лучше уступить добровольно.
– Значит, ты всего лишь жалкий фокусник! – бросил змей, и в глазах его мелькнула тень. – Твоих трюков хватит разве что на глупых детишек на ярмарке. Со мной тебе тягаться не по силам, и ты прекрасно знаешь об этом. Я разделаюсь с тобой в мгновение ока.
– Отчего же ты ходишь вокруг да около? – спросил маг. – Отчего не нападёшь?
– Оттого, что любопытно, на сколько хватит твоего самообладания, – ответил змей. – Однако…
Вдруг слова змея оборвались и он, раскрыв огромную пасть, бросился на волшебника. Однако тот, невзирая на одолевавшую его дремоту, не утратил бдительности. Столь же стремительно ударил он посохом о землю, и между ним и змеем воздвигся магический щит, который принял на себя удар острых клыков.
Змей злобно зашипел, метнулся обратно и тотчас снова ринулся в атаку, но снова столкнулся с преградой. В третий раз напал змей на волшебника с удвоенными яростью и силой и вновь был отброшен – теперь маг укрыл себя и весь холм сияющим куполом. Змей быстро заскользил вокруг холма, то и дело испытывая купол на прочность – защита была крепка и не поддавалась.
– Что ж, неплохо для ярмарочного фокусника, – насмешливо произнёс змей. – Однако, сдаётся мне, на большее ты не способен. Сомневаюсь, что ты сможешь укрыть весь город.
С этими словами он устремился прочь от холма, прямо к окаменевшим от ужаса людям. Некоторые из них сумели преодолеть морок и бросились врассыпную, другие же так и остались стоять неподвижно, невзирая на смертельную опасность, что неслась прямо на них. Но даже самые крепкие стены не уберегли бы их от змея – слишком велик и силён был их враг. И кто знает, что сталось бы с прекрасным городом, если бы громадный змей добрался до него. Чудовище было уже на полпути к своей цели, как вдруг, злобно зашипев, остановилось и обернулось – сильное заклинание ударило в него. И пусть магия почти не причинила змею вреда, губителю деревьев это не понравилось. Он свернул гибкое тело кольцами и бросил на дерзкого чародея полный гнева взгляд. Помедлив немного, он с усмешкой сказал:
– Твоё время тоже придёт, презренный фокусник, но позже.
Произнеся угрозу, змей вновь бросился было к городу. Однако, не успел он расправить последнее кольцо, как его настигло второе заклинание. Прочной броне змея оно было нипочём, и всё же чудовище содрогнулось – в толстую шкуру его будто воткнулись тысячи маленьких, но острых иголок. На сей раз волшебник не стал ждать, и на змея тотчас обрушилось третье заклятие. Было оно самым мощным из всех – маг вложил в него почти все силы, что смог отыскать в себе. И пусть сразить столь грозного противника он всё же не смог, теперь в сияющих золотом глазах мелькнуло беспокойство. С удивлением чудовище увидело, что магия сорвала с него лиловую чешуйку – одну-единственную, однако в броне его появилась брешь.
Лишь чудом удалось бы волшебнику поразить заклинанием столь крошечное уязвимое место на теле противника, змей понимал это. И всё же его уверенность в своей неуязвимости пошатнулась, и змей не стал испытывать судьбу и проверять, насколько метким может быть маг. Он сорвался с места и, подобно ревущему урагану, налетел на волшебника. И худо пришлось бы тому, не успей он вновь укрыть себя и деревья защитным куполом. Но столь велика была ярость змея, столько силы и злобы вложил он в свою атаку, что магический покров задрожал.
Увидев это, змей, торжествуя, немедленно бросился на мага вновь. Защитник деревьев, силы которого стремительно убывали, пошатнулся, и сверкающий купол исчез. Сам волшебник успел увернуться, однако острые клыки лилового змея вонзились в одно из чудо-деревьев.
Несчастное растение безмолвно приняло на себя чудовищный удар – лишь из ран его, словно слёзы, заструился прозрачный сок. Деревце содрогнулось от корней до верхушки, а ветки его затрепетали. Вместе с ним задрожали и все его братья. Им не дано было, подобно людям, кричать и плакать, однако волшебник и без того всем сердцем ощутил, сколь велики боль и скорбь этих безмолвных созданий. Жалость охватила мага, но что мог он сделать, как помочь? Силы его были на исходе, с большим трудом волшебник держался на ногах. Он понимал, что, даже если удастся ему ещё раз укрыть деревья куполом, змей с лёгкостью разрушит его. Да и будь волшебный покров достаточно крепок, чародей не мог бы всю жизнь провести на холме, оберегая деревья. В отчаянии искал он спасения, перебирая в уме заклинания, но напрасно. «Светозарным» прозвали мага на родине за чудеса, что он творил, и теперь лишь чудо могло спасти его самого.
Тяжело дыша, прижался он спиной к дереву. Он видел, как чудовищные клыки его врага крушат кору, как с них капает сок, как огромная голова поворачивается в его сторону. Он видел ледяную ярость в золотых глазах и собирал последние крохи сил, чтобы с честью встретить неминуемый конец.
Змеиные глаза ликующе вспыхнули. Неумолимая смертоносная сила надвигалась на волшебника. Сердце его словно сковал мороз, а слух затопило шипение, к которому примешивался странный шёпот. Поначалу невнятный и едва уловимый, лишь за несколько мгновений он окреп, и чародей различил то, что шептал неведомый голос.
«Аврео́лус… Авреолус…» – вновь и вновь повторял некто, растягивая это единственное слово, будто силясь надёжно закрепить его в памяти. Измученный волшебник не мог понять, чудится ему этот голос или нет. И если это не собственный разум обманывает его, кто же шепчет? Ведь рядом не было никого, кроме лилового чудовища, что медленно, но неуклонно двигалось в магу, неся с собой боль и гибель.
«Я лишился рассудка», – с горечью подумал волшебник. Он чувствовал только холодный ужас, охвативший его с головы до ног. И лишь спину согревала гладкая кора чудо-дерева – последний тлеющий огонёк, ничтожно слабый источник тепла, которому не по силам разогнать всемогущий холод. Однако, сколь ни мал был этот огонёк, обречённый волшебник почти неосознанно благодарил судьбу за то, что в последние мгновения своей жизни не был одинок. Пусть безмолвное и почти неподвижное, но оттого не менее прекрасное живое существо было с ним рядом и вместе с ним смотрело в лицо неминуемой гибели.
«Несчастное создание, – подумал волшебник. – Скоро и ты погибнешь от острых клыков чудовища».
Тёмная, как ночь, горечь охватила его сердце. Волшебник провёл рукой по гладкой тёплой коре и вдруг замер. Внезапная догадка ошеломила его.
– Это ведь ты! – воскликнул он. – Невероятно, немыслимо, невозможно! Но это ты!
Надвигающийся на мага змей тоже застыл от неожиданности. Всего пару мгновений в растерянности взирал он на своего противника, но потом, злобно зашипев, сорвался с места и бросился на него.
Промедли волшебник один-единственный миг, и острые клыки впились бы в него. Одним стремительным движением руки сорвал он со лба испещрённую письменами повязку и взмахнул ею перед собой, начертав в воздухе сложный знак.
– Авреолус! – воскликнул волшебник.
Письмена на повязке вспыхнули, а в следующий миг воздух вокруг холма задрожал, земля загудела, и руку волшебника охватило яркое пламя. Пылающая лента вырвалась из пальцев хозяина, взвилась ввысь и, закрутившись огненным кольцом, взорвалась тысячью искр перед раскрытой пастью змея. В тот же миг чудовище отпрянуло, словно натолкнулось на невидимую стену. Будто силясь избавиться от наваждения, змей тряхнул головой.
Волшебник же, глядя прямо в глаза своему противнику, проговорил:
– Велю тебе повиноваться, ибо мне известно твоё имя, Авреолус!
Лиловый змей зашипел, оскалил клыки и уставился на мага горящими ненавистью и злобой глазами.
– Велю тебе повиноваться! – повторил волшебник. – Замри и внимай мне!
Покрепче опершись на посох, он склонил голову к груди и зашептал заклинание на древнем языке, слов которого мир не слышал уже очень давно. Волшебная лента придала сил своему владельцу и всё же не могла вернуть прежние мощь и могущество. Вновь и вновь твердил волшебник магическую формулу, вкладывая в неё всю свою волю, однако чересчур велики были усталость и слабость, завладевшие им, чтобы заклинание подействовало в полную силу.
Чудовище, повинуясь приказу, бессильно взирало на чародея и не двигалось с места, но ярость его лишь росла и рано или поздно грозила разорвать оковы. Свившись в тугие кольца на склоне холма, змей терпеливо ждал, когда силы волшебника иссякнут. Вот тогда ядовитой стрелой бросится он на своего врага!
И тут змей услышал нечто новое. К монотонному бормотанию волшебника, который по-прежнему стоял перед ним, не поднимая головы, добавилась тихая мелодия. Это запели деревья! Слова и музыка, поначалу несхожие и звучащие вразнобой, понемногу стали приноравливаться друг к другу. Всё крепче сплетались они между собой, всё сильнее становилась их связь, пока наконец не слились они в единое целое – в прекрасную зачарованную песню, заструившуюся по склонам холма.
Незримой пеленой окутывала она лилового змея, и немалого труда стоило тому противиться её силе. Злобный блеск в глазах чудовища померк, веки отяжелели. Подпитывая силы яростью, змей пытался разогнать сонный туман, что медленно, но верно проникал в его разум. Сплетённое кольцами мощное тело чудовища слабело, огромная голова склонялась всё ниже. Громадным усилием воли вскинул змей голову и обжёг взглядом ненавистного врага, который теперь смотрел прямо ему в глаза. В каштановые волосы волшебника вплелась новая седина, а виски сделались совершенно белыми. Глаза его потускнели от усталости, а едва заметные до того морщины стали глубже. Однако голос мага окреп: всё громче и уверенней звучал он, всё мощнее делались чары песни, которую он пел.
А в следующий миг всё вокруг словно вскипело! Сотни голосов подхватили песню – это горожане, что прежде стояли, окаменев от ужаса, сбросили с себя морок и поспешили на помощь волшебнику. Плотным кольцом окружили они холм, где шёл неравный бой, и хор голосов мужчин, женщин и детей хлынул неукротимым потоком.
И пусть люди эти не владели волшебством, сила их духа придала зачарованной песне небывалую мощь. Опавшие с чудо-деревьев листья взметнулись в воздух и вихрем закружились вокруг холма, будто подхваченные неистовым ветром. А ветви, что они прежде украшали, закачались в такт мелодии, которую пели чудесные создания.
Люди и растения, слова и мелодия слились воедино, став силой, противостоять которой лиловый змей уже не мог. Бушевавшая в нём ярость утихла, золотые глаза закрылись, и чудовище опустило огромную голову к ногам волшебника. А вслед за ним вернулись на землю и листья. Не стало волшебного ветра, замолчали голоса, затихла мелодия, и всё вокруг погрузилось в тишину. Лишь несколько тихих слов донеслись напоследок до слуха змея. Охваченный дрёмой, заскользил он вниз по холму. Только шорох листьев нарушал тишину, но змей не слышал его.
Медленно добрался он до отверстия в земле и скрылся в нём. Лучи заходящего солнца блеснули на лиловых чешуйках змеиного хвоста, и это было последнее, что в тот день увидел волшебник. Силы окончательно покинули его. Руки, сжимавшие посох, разжались, колени подогнулись, и маг погрузился во тьму.
Глава 11
Как только побеждённый змей скрылся под землёй, люди поспешили к волшебнику. Бережно подняли они его с земли и отнесли в город, в дом на самой окраине. Увы, никто не знал, как помочь ему, и даже старый лекарь, который, как говорили, способен вылечить любую болезнь и исцелить любую рану, оказался бессилен. Он сокрушённо покачал головой и сказал, что не может вылечить неизвестное. Обессилевший волшебник был неподвижен и холоден. Лишь едва уловимое дыхание говорило о том, что жизнь ещё не покинула его.
– Недуг его, вероятно, магического свойства, – проговорил старец, вновь коснувшись рукой лба волшебника. – А там, где царит магия, мне не место. В её владениях я слеп, глух и невежественен. Увы, у нас нет ничего, кроме надежды.
Напоследок лекарь, заглянув в небольшой мешочек, извлёк оттуда связку трав и поднёс её к зажжённой свече – из хрупких веточек потянулась тонкая струйка дыма.
– Слабое средство, очень слабое, – сказал он, – однако это всё, что я могу.
И теперь, оставшись вдвоём, Лета с мамой ждали. Ждали, прислушиваясь к дыханию мага, то и дело поднося травы к пламени свечи, когда те угасали. И тогда комната вновь наполнялась сладковатым ароматом.
Лете казалось, что время замедлило ход: лениво и неторопливо сменяли друг друга минуты. Ночь тянулась и тянулась, словно густая патока, без конца и края. Она обволакивала девочку, манила куда-то вдаль, размывала всё вокруг, гасила свет… И вот, когда веки Леты сделались тяжёлыми, и последняя искра света угасла, что-то изменилось. Она вздрогнула и открыла глаза.
За окном поднималось солнце, а перед ней стоял волшебник. Он был по-прежнему бледен, но в глазах его светилась жизнь.
– Посмотри-ка в окно, – с улыбкой сказал он.
В холодном сером свете нового дня Лета увидела, что у холма собрались люди. Как и прежде, они держались чуть поодаль и за чем-то наблюдали. Не сразу Лета поняла, что привело их туда, а поняв, ахнула.
– Неужели?! – воскликнула она, и сердце её затрепетало от радости.
– Да, – услышала она голос мамы, – они вернулись.
Из дома Лета не могла разглядеть их, но знала, что сейчас по стволам чудесных деревьев снуют угольно-чёрные с серебристыми спинками пауки, знала, что они вновь без устали плетут прочную паутину, и знала, что отныне мороз деревьям не грозит.
– Отчего же они не пришли раньше? – спросила она волшебника. – Боялись змея?
– Не уверен, – ответил тот, – но думаю, именно так и есть. Я слышал, пауки дрожат от ужаса при виде самой малой, безобидной змейки. А уж такое чудище они чуют за версту. – Волшебник глубоко вздохнул и добавил: – Однако не забыли ли мы кое о ком?
И сердце Леты замерло.
***
Они спешили как могли. Волшебник был ещё слаб и прихрамывал, тяжело опираясь на посох, а потому, как ни старался, шёл медленно. Не раз он останавливался, что-то сердито бормотал и двигался дальше.
К тому времени, как они добрались до башни с часами, там собралось немало горожан и были они растеряны и печальны. Заметив мага, люди расступились, и Лета увидела Гиласа. А может, ей только показалось? То, что вынесли из подвала, походило больше на скульптуру, чем на живое существо. Знакомые черты застыли, будто вырезанные из камня. Лете захотелось протянуть руку, коснуться своего лесного друга, как будто сто́ит ей до него дотронуться, как Гилас оживёт. Но она и сама словно окаменела.
– Посмотрим, – словно издалека донёсся до её слуха голос волшебника.
Он склонился над Гиласом и прикрыл глаза, будто о чём-то размышлял. Затем он потёр друг о друга ладони, повернул голову, будто прислушиваясь, прошептал несколько слов и наконец, глубоко вздохнув, открыл глаза.
– Всё забрал, ничего не оставил, – проговорил он и, поднявшись, добавил: – Остаётся одно… Несите его за мной.
В сопровождении горожан волшебник двинулся обратно, к окраине города, добрался до луга, пересёк мост через речку, прошёл мимо рощицы, где трудились пауки и, достигнув кромки леса, остановился. Здесь он обернулся и обратился к Лете.
– Помнишь ли ты, где впервые встретила его? – спросил он.
Девочка в растерянности осмотрелась. Она шла за магом как во сне, не замечая ничего вокруг, и лишь теперь, оказавшись у леса, словно проснулась. В глазах её вдруг защипало, а губы задрожали.
– Ну-ну, – мягко проговорил волшебник, – не время для слёз. Нам нужна твоя помощь. Ты помнишь то место?
Лета всхлипнула и кивнула.
– Хорошо, – сказал волшебник, – тогда веди.
И люди углубились в лес. Лета уверенно шла знакомым путём, и с каждым шагом на сердце у неё становилось легче. А к тому времени, как она увидела перед собой то самое упавшее дерево, слёзы её совершенно высохли. Лета остановилась.
– Пришли, – сказала она.
Волшебник осмотрелся, прислушался и кивнул. Вокруг царила тишина, будто весь лес уснул или затаил дыхание, чего-то ожидая.
– Теперь идите по домам, – велел волшебник. – Больше ничего нельзя сделать, остаётся только ждать.
Оставив Гиласа с ним, горожане отправились обратно. Лета хотела было упросить мага позволить ей не уходить, но не решилась, да и холод гнал её из леса. Она шла, прижимаясь к маме, и ей хотелось поскорее оказаться дома, у огня. Лета будто раздвоилась: одна её часть тянулась к дому, а другая стремилась обратно, в сердце леса. И в следующее мгновение Лета не выдержала и оглянулась. Ничего не изменилось – лес по-прежнему хранил молчание, и лишь где-то вдали, между деревьями, вдруг вспыхнул зелёный огонёк. Крохотная искорка мигнула и тотчас пропала.
***
Волшебник вернулся, когда город уже окутала темнота. Он был бледен, но улыбался, и бросившиеся ему навстречу Лета с мамой тотчас всё поняли: Гилас спасён!
– Мы так благодарны вам, – сказала мама, когда все трое после ужина сидели у очага. – Вы спасли наши прекрасные деревья, всех нас, а теперь и того, кого мы чуть было не погубили!
На это волшебник покачал головой.
– Не я спас его, – сказал он. – Жизнь ему вернул лес. Он создан для жизни среди деревьев. Долгая разлука с ними губительна для него. Они – его друзья, его семья. В заботе о них – смысл его существования. Без них не станет и его, но пока они рядом, он вечен.
– Подумать только, – промолвила мама. – Всё это время рядом с нами жило столь удивительное существо, а мы и не догадывались. Кто знает, чего ещё мы не замечаем…
– Быть может, оно и к лучшему, – сказал волшебник. – Мир меняется. Меняется слишком быстро для таких созданий, как Гилас или чудо-деревья. Их мало, а природа их такова, что им не поспеть за переменами, а потому лучше им быть незаметными, затаиться в тени. Как знать, быть может, настанет время, когда они снова смогут выйти на свет.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила мама. – Ведь змей ушёл, и им ничто не угрожает.
– Есть ещё люди, – ответил волшебник.
– Но мы никогда не причиняли деревьям вреда! – вдруг воскликнула Лета.
– Намеренно – нет, – сказал волшебник. – Губительна не только злая воля. Порой не меньший вред причиняют зависть, жадность или даже… невежество.
Лета не нашлась, что на это ответить и смущённо опустила глаза, ведь она сама едва не погубила собственного друга, вовсе того не желая, и сожаление тяжким камнем лежало у неё на сердце.
– Прошлого не исправить, – будто прочитав её мысли, продолжал волшебник, – однако мы можем позаботиться о будущем. Я уже поговорил с некоторыми горожанами. Они согласились со мной и заверили, что и прочие не станут возражать.
– Что именно вы предлагаете? – спросила мама, а Лета затаила дыхание.
– Деревья нужно спрятать, – ответил маг.
– Как это? – растерянно спросила Лета. – Вы хотите их забрать? Куда?
– О нет, вовсе нет! – ответил волшебник. – Деревья останутся здесь, хотя, можно сказать, и не вполне… Если всё получится, никто и ничто не сможет им навредить – они будут надёжно укрыты не только от взоров живых существ, но и от холода. Есть одна древняя формула, мощное заклятие. Сам я применял его лишь однажды и то не в полную силу. Теперь же мне и это недоступно. Однако есть тот, кто сможет это сделать, ибо магия у него в крови.
– Гилас… – еле слышно произнесла Лета.
– Верно, – сказал волшебник. – И он уже дал своё согласие. Хотя, признаться, пришлось изрядно потрудиться, чтобы он меня выслушал…
***
Оказавшись в сердце леса, Гилас, к великой радости волшебника, почти тотчас ожил: оцепенение покинуло его, будто сон. Он пошевелился, глубоко вздохнул, сел и огляделся. Но, едва увидев перед собой незнакомца, он исчез – перед взором волшебника мелькнула изумрудная искра, которая в мгновение ока скрылась за деревьями.
Долгие часы бродил по лесу волшебник в поисках Гиласа, снова и снова взывал он к нему именем тех созданий, что были Гиласу дороже всего на свете. Он не знал, слышит ли его лесной житель, однако не оставлял надежды. И вот, когда голос его ослаб и стал звучать тише, Гилас наконец показался. Он держался поодаль, хмуро глядя на чародея единственным глазом.
– Он больше не появится? – спросил он наконец.
Волшебник покачал головой.
– Змей вернулся в своё тёмное логово и вновь погрузился в глубокий сон, в котором пребывал многие годы, – сказал он.
Тогда взгляд Гиласа смягчился.
– Я благодарен тебе, – сказал он, – и потому выслушаю. Но прежде я должен собственными глазами увидеть, что сталось с деревьями.
И вместе они отправились к холму.
Уже укутанные тёплой и мягкой паутиной, чудо-деревья, как и прежде в эту пору года, погружались в безмятежный сон – так сказал бы всякий, кому было неведомо о том, что случилось накануне. Да и тот, кто был тому свидетелем, не приметил бы ничего необычного. Однако Гилас, едва оказавшись у рощи, вздрогнул, будто от испуга. Он принялся ходить от одного дерева к другому, касаясь каждого дрожащими руками.
– Несчастные создания, – едва слышно прошептал лесной житель.
Волшебник, что наблюдал за своим спутником, опершись на посох, различил лишь эти два слова. Потом Гилас забормотал что-то неразборчивое, а когда добрался до дерева, что приняло на себя удар острых змеиных клыков, тяжко вздохнул. Он обнял ствол прекрасного растения и замер, будто бы негласно обращаясь к нему с утешением, а затем промолвил:
– Жаль, я не умею плакать, как люди. Великий дар – слёзы…
Волшебник, что до той поры безмолвно наблюдал за ним, осторожно спросил:
– Что с ними? Живы ли они?