Иуда идет рядом с Иисусом и, оглядываясь по привычке, замечает, что в темноте за ними следуют люди, не подпуская случайных прохожих.
ИУДА (Иисусу):
Мы окружены кольцом.
ИИСУС:
Беги. Они тебя пропустят.
ИУДА (дрожит, скороговоркой):
Нет, нет, нет.
ИИСУС:
Тогда обещай, что будешь посматривать на меня.
ИУДА (скороговоркой):
Обещаю, обещаю.
(Подходят к дому)
ИИСУС (с иронией, чтобы ободрить его):
Я заметил, что ты никогда не споришь со мной, ты просто меняешь тему.
ИУДА (изменившимся голосом):
Я сейчас не расположен к шуткам.
ИИСУС:
А зря. Воздух пряный, как после дождя…
Знаешь, если посмотреть на холм, у подножия, кажется, что с него можно сойти на Небо.
Входят в дом. Напротив, двери сидит человек, вид у него властный, напоминает судью. Рядом стоят еще несколько.
«СУДЬЯ»:
Ты Иисус из Галилеи?
Мы нашли в твоих действиях преступные намерения.
ИУДА (принимает уверенный вид):
Это все незаконно.
«СУДЬЯ» (протягивает ему табличку):
Вот мои полномочия. Это свидетели.
ИУДА (читает, переходит к делу):
В действиях этого человека нет преступных намерений. Где первосвященник Каиафа? Я ему служу. Он что, не свидетель для вас?
«СУДЬЯ» (усмехается ему):
Каиафа сейчас занят очень важным делом с очень важным человеком. А ты вот это засвидетельствуй.
(протягивает Иуде его листы, донесения Каиафе, не давая в руки)
Тобой писано?
ИУДА:
Да.
«СУДЬЯ» (показывает на Иисуса):
С его слов?
ИУДА:
Да…
«СУДЬЯ» (не дает ему продолжать, листы скручивает в трубочку, кладет на стол):
Хорошо служишь Каиафе. Благодаря тебе и только тебе, мы смогли оценить масштабы влияния этого преступника на людей, проследить его преступные передвижения, и вовремя, я подчеркиваю, вовремя обезвредили опасного преступника. Получай свою награду.
Мгновение, Иуда быстро делает шаг назад, лицо изумленное, прикасается пальцами ко лбу. Затем протягивает руку к листам, на которых он записывал слова Иисуса, «Судья» быстро берет их, сует в огонь светильника вертикально, пламя тут же проникает внутрь.
ИИСУС («Судье», спокойно):
Твоя власть – заблуждение, брат мой. На все воля Божья. Без его ведома ни один волос не упадет с твоей или моей головы.
ИУДА (не слышит его, смотрит, как горят записи):
Это моя душа горит…
ИИСУС (ждет его взгляда, чтобы помочь защищаться):
Что нам в этих листах… Посмотри на меня, Иуда, брат мой.
ИУДА («рассыпается» как камень от удара):
Я не могу. Я сам передал тебя в их руки. Я никогда не был с тобой до конца.
Я, червь ничтожный, взял на себя власть обличать «отступников», свидетельствовать о том, о чем свидетель только Бог! Я не отказался от этой власти, пользовался ею, и гордился этим, и с этим шел с тобой, предавая твою веру.
ИИСУС (стремится посмотреть ему в глаза):
Куда же ты…, посмотри на меня.
ИУДА (отходит к двери):
Я не могу.
ИИСУС (ему в след):
Приходи ко мне позже, я буду ждать.
ИУДА (уже себе и Богу):
Я не могу.
«СУДЬЯ» (хочет внушить ужас):
Коренная ветвь дерева, расщепленная надвое, истекает соком, он сочится из её грубой плоти, и не может затянуть рану, ветвь отдает весь сок дерева на эту бессмысленную попытку, и все оно погибает.
(распоряжается)
Этого – вон, этого – ко мне, сюда.
(Иисусу, мягко)
Мне известно о договоре. Мы всегда держим слово. Как и обещали, тебя выведут за пределы иудейской земли. Но прежде ты должен выйти к народу и признать, что заблуждался и осознал свое заблуждение. Это непременное условие.
ИИСУС (с улыбкой):
Я этого не сделаю.
«СУДЬЯ» (не смотрит ему в глаза, тоном, которым хотел внушить ужас):
Я пожертвую всем для защиты своего народа. Даже своей душой. И они тоже.
ИИСУС (с улыбкой):
Слепые вожди слепых? Когда слепой поведет слепого, оба упадут в яму.
Твоя душа во власти Божьей, брат мой.
«СУДЬЯ» (не поднимая глаз, словно вообще не видит его):
Смеешься. …Сгниешь в каменном мешке. Без пищи и воды.
ИИСУС (все так же):
Брат мой, я забочусь о душе, а не о теле.
«Судья» усмехается мрачно, как будто слышал подобные речи много раз, подает знак, чтобы пленника увели. Иисуса проводят в подземелье.
ИУДА идет в темноте, слышит голос Бога: «Возлюбленный сын мой, приди ко мне и очистись» (отвечает):
Я не могу.
(опять слышит голос Бога: «Возлюбленный сын мой, приди ко мне и очистись». Отвечает, развязывая пояс и, делая из него петлю, чтобы повеситься)
Я честный человек, я не могу.
(опять слышит голос Бога: «Возлюбленный сын мой, приди ко мне и очистись». Уже стоит у дерева с петлей на шее, отвечает)
Я не могу.
(Вешается. Душа его отходит в Божью власть)
Тишина.
На земле теплая ночь.
ЭПИЗОД ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ «ПОМОЩЬ»
Римские воины приводят Иисуса к Пилату.
Их пленник истощен, лицо пожелтело, кожа потрескалась, взгляд замутнен, даже цвет глаз стал блеклым, глаза светятся изнутри как у человека, близкого к смерти, он передвигается с трудом, превратился в старика.
Пилат отворачивается, чтобы скрыть удивление, ему описывали Иисуса совсем иначе.
ПИЛАТ (оглядывает его):
Что это за странные следы на голове?
ИИСУС:
Меня пытались запугать перед тем, как вести сюда. Передали охранникам, те спьяну развлекались, скрутили венец из терния, что рос во дворе, «возложили» мне на голову, «на царство», в знак того, что я будто называл себя царем Иудейским, обещали надеть еще пурпурный балахон, сказали, что так и поведут к царю Ироду, но потом сняли и разбойничий этот венец, отвели обратно в темницу.
(не хочет продолжать)
Да я и не видел ничего толком, глаза отвыкли от света.
ПИЛАТ (задумывается):
Вот так, значит.
(с мрачной иронией, себе)
Попал я тут в «историю» … Еще, когда один из моих людей сшиб одного «барана» на его барана, а остальные последовали его примеру.
Не могу поручиться, что сам удержался бы, проезжая мимо, потому и не выезжаю во время жертвоприношений. Не усугубляю противоречий.
Но и поддержки им от меня не дождаться.
(склоняется к Иисусу)
Ты называл себя царем иудейским?
(Иисус молчит безразлично)
ПИЛАТ (морщится):
Помощи от меня не ищешь, я понял. …Не будем вступать по этому поводу в дискуссию.
Проповедуешь истинную веру?
ИИСУС (соглашается с ним):
Проповедую истинную веру.
ПИЛАТ:
Что есть истина?
(Иисус, услышав его слова, меняется в лице, «оживает», на его губах улыбка)
ПИЛАТ:
Мне велели так сказать, чтобы ты узнал, что я не враг тебе.
(лицо серьезное, но глаза смеются)
Знаешь последнюю новость? Ты воскресил Лазаря.
(Иисус совсем без сил, с улыбкой качает отрицательно головой)
Через несколько дней. Беседуют.
ПИЛАТ:
Я сам не очень увлекаюсь этими идеями, я воин. Но я восхищаюсь тобой. Слышал, что после одной из твоих блистательных речей иудеи перестали швыряться друг в друга камнями. Этот обычай всегда раздражал меня…
Среди моих воинов есть тайные христиане, а мне все равно. Все когда-нибудь устают… Здесь смертная тоска, так, что я даже себе не удивляюсь. Здесь воздух пропитан разложением и скукой, и для меня новая струя дает лишь глоток свежего воздуха.
Конец, все кончено, а те, что обвинили тебя, нервно пытаются ухватить, ускользающую из их рук власть, и увидели в твоем лице помеху.
По-моему, ты выбрал не то место.
ИИСУС:
Я шел к тем, кому тяжелее…
ПИЛАТ:
И они навалились на тебя всей своей «тяжестью».
А что до обвинения, у тебя хорошие защитники, по крайней мере, они хороши для меня.
(изменившимся голосом, в пространство)
Это царство, прогнившее изнутри; и мальчишка-дикарь пытается скрепить осколки любимого светильника, не понимая, что он уже ни на что не годен.
…Вполне оформившийся дикарь…
(оборачивается к Иисусу, тот всматривается в него)
Ты удивлен?
Когда я въезжал сюда, первое, что увидел, как грязный, оборванный мальчишка из пращи швыряется камнями в жука на дороге. Он не просто швырялся…и не в жука… Я видел не детскую ярость и детскую слепую безжалостность.
(испытывает желание отвлечься, меняет тему)
Я не согласен с обвинением, придется послать тебя к Ироду…
Я обязан разобраться.
ЭПИЗОД ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ «ЦАРСКАЯ ВЛАСТЬ»
Иисуса приводят к Ироду. Ирод с любопытством разглядывает его внешность, внимательно всматривается в лицо Иисуса, не понятно, чудит царь или настроен серьезно; отходит, глядит куда-то в сторону, раздумывает некоторое время. Прогоняет своих приближенных, отсылает воинов, остается с Иисусом наедине и с этого времени говорит негромко, как будто заботится, о том, чтобы их не услышали.
ИРОД:
Мне сказали, что тебя несправедливо обвинили. Я верю, что это так.
(внезапно доверительно)
Мне жаль, что так произошло с Иоанном. Ты напоминаешь мне его.
Слова Иоанна запали мне в душу, я уже не юноша и я болен, я часто думаю о своей душе.
Я даже сделал кое-что из того, что он советовал… правда, не много…
(не решается продолжать)
Я знаю, между нами смерть Иоанна, нам никогда не стать друзьями, но прошу, раздели со мной трапезу.
(смиренно)
Как знак моего покаяния…
(решается, шепотом)
Думаешь, Иоанна убили потому, что я этого хотел? Я собирался изменить кое-что в управлении!.. Я опасаюсь за свою голову, Иоанн был праведник, а я всего лишь Царь Иудейский…
(обычным голосом)
Видишь, я даже в свое оправдание ничего не говорю, разве по вере твоей, высшее милосердие не велит быть снисходительным к проявлению покаяния?
(принимает кроткий и смиренный вид, Иисус улыбается ему)
За трапезой Иисус не притрагивается к пище и не пьет, Ирод не замечает этого, с него довольно и того, что есть.
ИРОД (чувствует вдохновение, непредсказуем):
В душе я хотел бы быть окрещенным, отойти от власти, жить жизнью праведника. Мне пора думать о преемнике.
До этого времени я мучался, но теперь сомнения рассеялись. Я назначаю тебя, Иисус из Галилеи, своим преемником. Это примирит меня с людьми твоей веры. Ты будешь первым крещеным царем, а я искуплю свой грех.
ИИСУС (мягко; смотрит на него с грустью):
Я не принимаю власти человека над человеком, брат мой.
ИРОД:
Ради великой цели можно принять власть условно.
(Иисус отрицательно качает головой, Ирод оглядывается, нет ли кого, и становится перед Иисусом на колени)
В твоей власти сделать меня исполнителем Божьей воли. Спаси же мою душу.
ИИСУС (сидит, не двигаясь, говорит ровно):
Я могу окрестить тебя. Я буду молиться за тебя, но власти не приму. Это против моей веры.
ИРОД (принимает обычный вид):
Что ж, очень жаль. Видно, придется отослать тебя обратно.
(сообщает)
Я напишу, что считаю тебя не виновным по всем обвинениям.
ИИСУС (удивлен):
Отпускаешь меня?
ИРОД (поднимается, Иисус встает вслед за ним):
Сказать честно, я бы тебя оставил при себе, но Пилат предложил мне свои услуги. Я давно ждал такой возможности. Так что, возвращаю тебя Пилату под охраной, чтобы снова не схватили.
(с улыбкой, мило прощается)
Не стану тебя задерживать.
(Хлопком в ладоши подает знак, входят стражники и уводят Иисуса)
ИРОД (с усмешкой, не понятно, чудит он или настроен серьезно):
Сказать, что этот человек называл себя царем иудейским! Придумали бы что-нибудь поумней…
(Скучает, уходит)
ЭПИЗОД ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
«ИДУЩИЕ ВО ТЬМЕ» (ЗАКЛЮЧЕНИЕ)
Иисуса отсылают обратно в тот же день. Под охраной римских воинов он возвращается к Пилату затемно.
ПИЛАТ (читает послание Ирода):
Ирод теперь мне друг, ты полностью оправдан.
Теперь, даже в случае сопротивления, когда это огласят перед народом, ты будешь освобожден в честь праздника.
(Воцаряется тишина, оба, каждый по-своему, испытывают острое ощущение близости освобождения и какое-то совсем другое ощущение «конца»).
Входит человек из охраны, сообщает, что пришел первосвященник Каиафа.
Иисус уходит. Входит Каиафа.
ПИЛАТ (готовится к сопротивлению, усмехается):
Первосвященник бегает среди ночи за римским конвоем… Глазам своим не верю. Что случилось?
КАИАФА (действительно выглядит плохо, подавлен):
Я пришел не по своей воле. На меня возложена миссия, передать решение суда, чтобы избежать лишнего сопротивления. Если ты настроен избежать лишних жертв.
Приговор остается в силе…
(не может скрыть волнения, многозначительно)
…и лучше будет мне увидеть Иисуса.
ПИЛАТ (протягивает ему послание Ирода):
Ваш царь Ирод признал его полностью невиновным.
КАИАФА (безразлично):
Бессмысленная трата времени и сил. Ему и шагу не ступить на свободе, как его снова схватят и на этот раз будут жертвы. Так что, можешь выбросить это «оправдание».
(усмехается мрачно)
Ироду принесли голову Иоанна. И что же, думаешь, им помешает несколько слов…
(кивает головой на табличку с «оправданием»)
ПИЛАТ (испытывает желание тут же оборвать разговор):
Считай, что его уже вывели отсюда под охраной моих солдат.
КАИАФА (с убийственным безразличием):
Бессмысленный разговор. Он не согласится, у них договоренность, никто не жертвует своей жизнью, ради спасения того, кто сознательно пошел на…
(нервничает, запинается)
…не то, чтобы на смерть, …на смертельный риск. Просто такой его крестный путь.
Он считает себя одним из многих.
Неужели ты еще не понял? У них есть надежное средство заставить его сдаться на суд и молчать, он должен быть обвинен и осужден, обвинение прежнее: «враг нашего государства, противник веры, смущающий своей ересью народ». Разумеется, прозвучит несколько иначе, его будут судить с теми, кто нарушил Закон.
ПИЛАТ (на время ослеплен, багровеет от ярости):
Ты не посмеешь мне помешать. Ты знаешь, что он не один из многих.
КАИАФА (отступает, говорит и наблюдает за ним):
Лучше бы они считали его одним из многих. Он достаточно раскрыл себя.
Посмотри на меня, разве я могу чему-нибудь помешать.
…А ты ему не помешаешь…
ПИЛАТ (приходит в себя, оглядывает его, презрительно усмехается):
«Первосвященник» …
КАИАФА («успокаивает» его, подавлен):
Не на долго. Свернут мне шею где-нибудь в темном углу. А ты не боишься похорон с почестями?
Как же честь воина, преданного своему цезарю?
…Он не цезарь и над ним только Бог…
(Пилат не отвечает, жестом предлагает ему сесть. Отворачивается, приказывает подать вина. Наливает гостю, тот выпивает сразу и наливает себе еще, смотрит вопросительно на Пилата)
ПИЛАТ (не хочет пить):
Валяй, валяй, что-то ты совсем раскис.
(приказывает позвать Иисуса, тот приходит)
КАИАФА (встает, в глазах мелькает ужас и потухает):
Я пришел открыть тебе, что ты умрешь за свой народ. Необходимо, чтобы тебя осудили как преступника, тогда им достаточно твоей головы. Это остановит людей. Если большое количество народа примет твою веру, некому будет оказать сопротивление с оружием в руках иноземным захватчикам. Мы будем порабощены.
ИИСУС (мягко):
Это заблуждение. Вы уже порабощены…
КАИАФА (подавлен, в его голове крутятся только что произнесенные им слова, словно он еще не произносил их):
Я знаю. Я говорю не от себя, так, что можешь не доказывать.
Я это знаю, как никто другой. Меня уже нет, есть только религия моего народа и государство моего народа …Два ночных призрака. Помнишь, ты предупреждал меня…
ПИЛАТ (раздраженно):
Завел панихиду… Еще не кончено. Передай, я хочу слышать голос народа, без этого я ничего не решил.
КАИАФА (неожиданно трезво):
Разумеется.
(поворачивается к Иисусу)
Но не всегда всем безопасно выходить на улицу.
(Иисус смотрит на него внимательно, уходит. Каиафа наливает себе вина, много пьет)
(Пилату)
Меня никто не ждет. Мы не дикари какие-нибудь, нельзя же убить такого человека, не сообщив ему причины.
(Пилат отворачивается, презрительно морщится. Иисус возвращается.)
(Иисусу, смотрит на него, не качает, а мотает головой)
Ты был обречен с самого начала, ты предлагаешь им что-то не осязаемое, но для этого они должны отказаться от вполне осязаемого, единственного в существовании чего они могут убедиться и что доставляет им вполне осязаемое, пусть в заблуждении, забвение.
(забывается от хмеля)
Они любят иногда почувствовать себя мышами над своей кладовой, змеями, скарабеями, …бревном, тяжело все время быть человеком по образу и подобию Создателя, не постигнув его совершенства.
…И я с ними …смотрю на Небо как из колодца: видно далеко, только глубоко… не добраться…
(ему видится, как он, еще мальчиком, залез в пересохший колодец, посмотреть из него на небо)
(«просыпается»)
Ты ведь знаешь простых людей, с самого детства они учатся, страстно учатся воздвигать из всякого рода осязаемых благ и привязанностей стену между собой и бедствиями.
А потом сквозь нее не пробиться ни нам, священникам, туда, тем более сквозь собственную стену, ни им, пастве, сюда, поближе к Богу…
(спокойно, даже ласково)
Простые люди… Мир внешний – «тьма», стон, плач и скрежет зубовный, о котором ты говорил, от которого ты их спасаешь – это их мир, они его создают. Он не так уж невыносим для них, в нем есть место простому, «доступному» счастью, наслаждению, пусть это «пища животных», они её сами добывают. То, что они создают, пугает их меньше, чем то, чего они сами не создавали, чего они не знают. И из-за этого они согласны терпеть бедствия.
Они еще поборются за то, что создали…
(с усмешкой)
Ты бывал, конечно, в Египте. Мне показали одну надпись, выдолбленную на стене Храма, очень удобно, не то, что мы, носимся с табличками. Только кто это понимает… Конечно, она для чтения душой и, если это вообще можно произнести, то: «разорванная «цепь» опасностью обернется, когда духовно слепые… возрождение Свыше…»
…Возможно, я и не совсем переврал …, по-моему, похоже…
В то же время, я бы назвал их религию предельно овеществленной. Они в могилу с умершим кладут все его богатство, оставляют знаки его положения в обществе, чтобы он мог воспользоваться всем этим в Царстве мертвых, ничего не пропадает.
Вот образец гармоничного перехода от Царства Земного к Царству Небесному.
ПИЛАТ (с иронией):
Да ты философ, Каиафа…
ИИСУС (смеется):
Эта религия всем хороша, кроме одного: это заблуждение.
КАИАФА:
Можешь не доказывать. Я тебе верю, я вообще верю всему, что ты говоришь. Но твоя вера никогда не станет религией. Она слишком легка для этого. Она входит в душу быстрее и легче, чем дуновение ветерка входит в листву деревьев. Она бескорыстна, и она не пробуждает страха, единственного, что заставляет людей повиноваться. Она освобождает от страха.
Я не говорю о таких людях как ты, их слишком мало, чтобы брать в расчет, когда речь идет о «спасении» целых народов, нам достаточно и надежды.
И ты просишь слишком высокую цену, ты призываешь отдать и душу, и всю свою жизнь Богу, эта жертва больше той, какую можно поместить на самый большой жертвенник, а они привыкли торговаться. Священники тоже торгуют, это способ приспособиться к человеческой природе.
Религия пугает, карает и торгует спасением.
Отяжели свою «веру» страхом, позволь им платить за «спасение» среднюю цену, и ты создашь новую религию. Тогда я сам стану твоим первосвященником.
(понимает, что сказал бессмыслицу)
Ты этого, конечно, не сделаешь, но я думаю, они и сами справятся.
ИИСУС (с улыбкой):
Меня утешает то, что истинная вера как легко вошла в мою душу, так и после моей смерти будет легко входить в души людей. Незримо она будет пребывать там до срока, и всегда будет брать верх в самую последнюю минуту, а этого уже достаточно. Это триумф Господа нашего. Я уже чувствую ликование каждого, и твое тоже, брат мой. Я уже не от мира сего. Мне слишком мало осталось жить на Земле.
ПИЛАТ (Каиафе, с ухмылкой):
Сейчас даже я могу «предсказывать». Вы замахнулись на Божественную волю. Твое «государство», Каиафа, будет разрушено, народ рассеян по Земле, и будет так до тех пор, пока всем государствам не станет очевидно, почему это произошло. Долго же будет разноситься весть, мой бедный Каиафа.
КАИАФА (опять с убийственным безразличием):
Пусть будет, как будет. Остановить все не в моей воле. Я лишь один из многих, кто облечен властью.
(ухмыляется со вздохом, мотает головой, поправляет себя)
…раздавлен властью.
(Уходит)
ПИЛАТ (остается с Иисусом наедине, не выдерживает молчания):
Похоже, все идет к тому, что я должен завтра отдать тебя на смерть…
ИИСУС (улыбается ему):
Ты взял на себя власть, но ты не властен над моей участью.
И тем более греха на тех, что схватили меня, а затем отдали в твои руки.
А там, на все воля Божья.
(Уходит спать)
ПИЛАТ (остается один, прозревает на время, отворачивается, смотрит сквозь стены, вдаль, в сторону своей родины):
Много сделает Рим, чтобы искупить свое бессилие сейчас. Но всегда будет ему мало.
(Ночью ему снится, как его, мальчика, отец, надев ему на голову свой шлем, катает на своей лошади по кругу, улыбаясь и подавая пример, и на лице его морщинки выдают характер иронического склада. Он просыпается, все еще испытывая желание стойко высоко держать голову под тяжелым шлемом)
ЭПИЗОД ПОСЛЕДНИЙ «ПРОЩАНИЕ НЕНАДОЛГО»
Утро казни.
Римские воины ведут Иисуса к остальным осужденным.
Каиафа выходит откуда-то из дома Пилата и натыкается на прокуратора с несколькими воинами, тот лишь бросает на него взгляд и погружается в свои дела.
КАИАФА:
А я боялся выйти… А тебе не страшно умирать?
ПИЛАТ (морщится, себе):
Где он успел «нализаться»?
Пилат идет, занимает свое место. Каиафа принимает благообразный вид и присоединяется к «своим».
Начинается обычная процедура. Сообщают обвинения каждого осужденного, приговор. Народ решит, кого помилуют в честь праздника.
Иисус не слушает, смотрит вниз на площадь и не видит ни одного знакомого лица.
ИИСУС (смотрит на Каиафу):
Как это сделали?
КАИАФА (осторожно отделяется от «своих», становится за спиной Иисуса, шепчет):
Все тот же, старый испытанный способ. Ты слышал свое обвинение, для них ты враг восстановления их власти и веры. В борьбе с подобными противниками, верный способ обезопасить себя от них, это обвинить в том, чего они не совершали.
Среди горожан умело пустили слух, что ожидается нападение чужеземцев на наш рассадник смуты. Вместе с твоими сторонниками, они идут впереди, призывают не сопротивляться. Я тебе говорил об угрозе порабощения… Люди твоей веры на всякий случай, ну, может быть «конца», начертили на своих домах кресты, а в общем, верят, что их не тронут. И, разумеется, никто из них не вышел из дома. Все твое предупреждение помнят. А от твоих друзей только и ждали, что они выйдут на улицы, разумеется, они были не в праве, потому, что кое-кого из тех самых «оставшихся» еще до того хорошо «подогрели», а теперь в них во всех со страху так разбушевался воинственный дух, что уж не остановить, им даже доказательств не надо. Твои последователи собирают вещи, чтобы бежать без оглядки. Может быть, уже бегут. Этого и добивались.
Ты слишком долго жил в чужих странах…
(внезапно показывает рукой вниз, на площадь)
Всё… Посмотри! Это только эхо… Жалкая горстка тех, для кого власть человека над человеком, власть – способ существования, а оборона от иноземцев это – «ВСЕ», это они, трусы и невежды, только что тебя приговорили, даже не они, их невежественный страх. Они «смотрят вдаль», «люди будущего», считают себя героями, как же, ценой жизни одного человека остановили целое «движение». Еще запишут свой «подвиг» для славы в поколениях!
А простые люди… Им всего лишь дали почувствовать страх перед иноземными захватчиками. И этот урок они не забудут. Как ни горько сознавать, этот страх всегда будет стоять поперек твоей вере на пути к их душам.
ПИЛАТ (смотрит на Каиафу, морщится):
Вышвырнуть его что ли?
ИИСУС (с улыбкой, прощается):
Когда придет время, он даже тебе «поперек» не станет.
Они будут делать как мы, идти туда, откуда грозит опасность и нести спасение «братьям» и «сестрам», а не врагам. Все мы дети Божьи…
ПИЛАТ смотрит тяжелым взглядом вниз, на площадь разбушевавшихся дикарей, внезапно напряжение в нем спадает, его охватывает внутренняя отстраненная заторможенность (встает, делает нервное движение, словно хочет стереть что-то липкое с руки):
Я слагаю с себя полномочия судить этого человека.
(говорит тише)