Когнитивная гармония как механизм текстовой деятельности

1) гармоничного обустройства социальной жизни;

2) поддержания гармонии между обществом и природой;

3) совершенствования самого человека, решались с целью достижения равновесия между восприятием и воображением человека.

Идея гармонии предстает не просто формой теоретического познания, в которой «свернута» конкретная теория, а оказывается сложным духовным образованием, в котором синкретически слиты мировоззрение в его функции жизненной ориентации человека с первоначальной методологической установкой на теоретический охват мира как связного, взаимосогласованного целого. Гармония выступает одновременно и объектом (состояние равновесия), и процессом (самоорганизации и самоопределения), и результатом (физическое и смысловое согласование сущностей).

Поскольку гармония характеризует проявление взаимосвязи сущности и существования в материальном мире, она характеризует и когнитивные процессы (в том числе временные восприятия) (о временной гармонии как аспекте когнитивной гармонии см. в 1.2), и самоорганизующиеся системы. Понятие гармонии тесно связано с понятием самоорганизации. Понятия гармонии и самоорганизации – симметричные и указывающие на внутреннюю согласованность объекта, его природное тождество – действуют и взаимодействуют в условиях расхождений физического мира и его познания.

Вся познавательная деятельность человека направлена на освоение окружающего мира, на формирование и развитие умения ориентироваться (самоорганизовываться, адаптироваться, «гармонизировать») в этом мире на основе имеющихся и приобретаемых знаний (опыта).

1.2. Временная гармония как аспект когнитивной гармонии

Если сознание – это «внутренний мир» человека [Шорохова, 1961, c. 256], то «переживание, как и знание, составляет одну из сторон сознания» [Шорохова, 1961, c. 258]. Существенно, что знание и переживание для субъекта выступают в единстве. Единство знания и переживания определяют очень многое в человеческом познании вообще, при интерпретации текстов, в частности.

«Переживание – непосредственно данная чувству форма данности субъекту компонентов его сознания» [Богин, 2001, с. 12]. Если иметь в виду, что в сознание входит неосознаваемое, то с этим определением можно согласиться. Эмоции в переживании вторичны. «Переживаемый смысл как феноменологический конструкт может трактоваться как значащее переживание, но вовсе не как эмоция. В отличие от эмоций значащие переживания имеют мыследеятельностный источник» [Богин, 2001, с. 13].

«Когда нечто пере-живается, оно как бы про-живается». Этимологическая связь этих глаголов не случайна: «быть в ситуации, переживать ее – это и есть проживать в течение какого-то времени» [Хайдеггер, 1993, c. 49]. Иными словами, источником переживаний и «переживаемости смыслов» выступает именно единство бытия и времени. «Если человек принимает свое собственное человеческое бытие, он его принимает как проживаемое время, а если он этого не делает, то он – уже (или еще) не человек» [Хайдеггер, 1993, c. 49]. Ведь человек не задумывается о том, что жизнь есть «присутствие во времени», но живет как раз именно так, а не иначе. «Время при этом не сводится к калькуляции времени, оно есть бытие, дано как бытие, причем человеческое». Именно о таком времени идет речь, когда говорится, что «времени нет без человека» [Хайдеггер, 1993, c. 78].

«Живя, жизне- и мыследействуя, человек живет в ситуациях этого жизнедействования и мыследействования, равно как и речедействования. При этом возникает необходимость осваивать эти ситуации» [Богин, 2001, с. 123], что предполагает процесс восстановления конфигурации многих связей и отношений в этих ситуациях. Восстановление связей и отношений между многими элементами ситуации/ситуаций (событий) непременно даст смысловую гармонию как понимание [Демьянков, 1983]. Это и будет «смысл-переживание, восходящий к проживанию времени, в котором и возникают все ситуации, которые надо прожить, пережить, восстановить или объяснить» [Хайдеггер, 1993, c. 78].

«Бытие есть присутствие, а время есть череда моментов этого присутствия, т. е. мера жизне- (а для кого-то и мысле-) деятельности». Для человека сущее непременно должно выступать как целое. Согласованность (= гармония), т. е. «экзистентный момент выхода в сущее» как целое, может «переживаться» и «чувствоваться» только потому, что «переживающий» человек, не имея никакого понятия о согласованности «в каждый такой момент уже допущен в сферу согласованности», которая раскрывает сущее как целое [Хайдеггер, 1993, c. 20]. В сознании процесс переживания сущего выступает как процесс переживания целого, т. е. как овладение (восстановление) всей связью вещей и всеми их отношениями во времени.

Вслед за Э. Гуссерлем М. Хайдеггер считает, что такой статус переживаемого обусловлен его «непосредственной понятностью». «Переживание же неизбежно потому, что время и бытие неразрывны, быть – это "проживать", а потому и "переживать". Бытие как присутствие определяется через время» [Хайдеггер, 1997а, c. 81]. «Бытие и время определяются взаимно, однако так: о бытии нельзя говорить как о временном, а о времени нельзя говорить как о сущем» [Хайдеггер, 1998, c. 82].

Сущее и время проявляются как неразрывно связанные стороны «любой ситуации». А «освоение ситуации» возможно только путем «ее проживания», как переживания, причем переживание, проявляясь в качестве многоаспектного процесса, предполагает «и переживание ситуации, и переживание сущего по частям, и переживание сущего как целого, и переживание убегающего времени, и переживание себя как переживающего, и переживание всех других актов сознания, и переживание смыслопостроения» [Велиев, 1979, c. 11–12]. Вместе с тем смыслы, выступая в качестве идеальных образований, «остаются неизменными независимо от того, существуют ли они в осознанности или бессознательности» [Велиев, 1979, c. 11–12].

Человеческая способность понимания не сводится только к сознанию, или только к рациональному. Известно, что процессы мыслительной работы, также, в частности, акты понимания, обычно не осознаются [Шалютин, 1967].

Вообще «осознание ощутимо для понимания лишь тогда, когда возникает непонимание. Когда же эта задача не стоит, именно участие интуитивности/неосознанности в процессе понимания делает коммуникативный акт понимания легким и естественным делом [Богин, 2001, с. 151]. Иными словами, «понимание актуально переживается как нечто, возникающее сразу [Шалютин, 1967, с. 12].

В понимание при этом входит и «вероятностный прогноз, основанный на опыте восприятия частот появления тех или иных компонентов текста, и оценочное отношение к ним. Хотя содержательность (= всё идеальное, включая и содержания, и смыслы) усматривается через форму, усмотрение содержательности все равно переживается как "непосредственное". При этом восприятие текстовых форм, понимание содержательности текста и переживание понятого представлены субъекту в процессе понимания слитно, иными словами, и процесс, и результат понимания выступают в единстве» [Богин, 2001, с. 154].

Вместе с тем процесс понимания начинается там, где имеет место знаковая ситуация. Понимание текста есть всегда понимание метаязыковой (идеальной) проекции текста. Текст выступает как знаковый объект. Иными словами, содержательность текста как идеальный объект также «входит» в когнитивное понимание [Демьянков, 1983].

Хотя при когнитивном понимании (становлении когнитивной гармонии) «конечный результат акта понимания переживается как "Я понял весь текст", но все же здесь сущность процесса понимания текста как целого заключается в операциях перехода от одного осмысленного элемента текста к другому» [Брудный, 1972, c. 36], находящихся в равновесии во временном сознании, ранжирующихся свободно во временную триаду – из прошлого через настоящее в будущее. Временное сознание представляет гармоничный континиум метаязыковых репрезентаций событий текста. Каждый отрезок временного континиума в человеческом сознании наделен смыслом. Постижение гармонии временного континиума проявляется как аспект постижения «смыслового согласования» [Голев, 2001] метаязыковых репрезентаций событий. Временная гармония выступает в качестве аспекта когнитивной гармонии.

Познание происходит в пространстве и во времени. Но именно время, прежде всего, предстает наиболее приемлемым средством описания сознания, поскольку «при темпоральном описании сознания воссоздается первичная структура сознания, т. е. структура смыслообразования» [Гуссерль, 1999, c. 36]. Соответственно, исследуя когнитивную гармонию, мы неизбежно исследуем временную гармонию как один из ее аспектов.

Контуры перспективы рассмотрения временной гармонии в связи с гармонией когниции стали отчетливыми благодаря И. Канту [Кант, 1964]. Временная гармония выступает средством описания гармонии когниции (когнитивной гармонии).

Философия И. Канта, как известно, оказала громадное влияние на последующую философию. Как справедливо отмечает А. В. Гулыга, «почти все разновидности современного философствования» [Гулыга, 1976, c. 496] можно считать так или иначе восходящими к И. Канту. Не являются здесь исключением и философские учения Э. Гуссерля и М. Хайдеггера – основных представителей феноменологической философии, чьи труды послужили отправной точкой данного исследования.

С феноменологической точки зрения переживание всегда предметно и возникает в связи с определенным событием, обстоятельством, ситуацией, положением дел, т. е. представляет собой переживание определенного смысла. Однако это не означает, что само событие содержит в себе смысл, который может быть интерпретирован на когнитивном уровне непосредственно. Напротив, принцип интенциональности («всякое сознание есть сознание о…» [Хайдеггер, 1997а] состоит как раз в том, что «любое событие выступает как событие, когда ему придан определенный спектр смыслов, в том числе, возможно, и тот, что такое событие происходит объективно, независимо от воли или желания отдельного индивида». Вместе с тем событие, которому не «приписан» определенный смысл (выступающее в качестве неосмысленного события), не в состоянии само породить определенный смысл, поскольку для этого необходимо наличие конститутивной смыслообразующей «системы», иными словами, сознания человека, который вовлечен во все эти ситуации «жизне-, мысле- и речедеятельностей» [Хайдеггер, 1997а, с. 99].

В свою очередь, «смыслообразующая функция» гармонии времени заключается не в том, что временная гармония «способна производить значения или смыслы, а в том, что любая фиксация смысла есть как бы приостановка» гармоничного «темпорального потока сознания, эскиз определенной» гармоничной «темпоральной конфигурации». Смысл тем самым предстает в качестве «приостановленного времени», согласно Г. Гуссерлю [Гуссерль, 1992, c. 26].

Смысл «не существует вне его схватывания или понимания» [Гуссерль, 1994, с. 54]. «Описание конституирующего сознания есть описание определенной ритмики сознания, определенного» гармоничного «сочетания временных фаз. Задать вопрос о сознании означает задать вопрос о сосуществовании переживаний или содержаний сознания в единстве темпорального потока сознания» [Гуссерль, 1994, с. 67].

Направленность на объект, иными словами, интенциональность проявляет активный «восполняющий» характер: «она синтезирует и соотносит поток данных таким образом, что воспринимается в той или иной степени идентичный объект и даже интуитивно восполняется отсутствующее» [Гуссерль, 1994, с. 67]. Так, например, «фронтальный вид дома вкупе с отбрасываемой им тенью позволяет воспринять трехмерный его образ и предположить наличие задней стены, которую никак не видно» [Гуссерль, 1994, с. 67]. И также любое событие воспринимается как продолжение в цепи предшествующих и последующих временных объектов. Временное осознание мира предстает в качестве гармоничного континиума интенциональных объектов, равновесие интенциональностей – в качестве равновесия темпоральных переживаний. Временное осознание проявляется как аспект когнитивного осознания, которому присуще смысловое равновесие/согласование. Как следствие, когнитивная гармония может быть понята в терминах гармонии/равновесия временного потока переживаний интенциональных объектов.

1.3. Гармония переживаний во времени

Гармоничность когниции развертывается посредством гармоничной темпоральной трихотомии. Поскольку термин «гармония» изначально музыкальный термин, то наглядным примером развертывания темпоральной трихотомии может служить восприятие мелодии (последовательности тонов), которую, как отмечает Э. Гуссерль, «нельзя объяснить единственно акустическими чувственными впечатлениями». Восприятие мелодии происходит посредством восприятия последовательности тонов: звучит первый тон, как только он отзвучит, начинается восприятие следующего тона, затем после второго начинает восприниматься третий и т. д. Эта последовательность тонов «рождает» мелодию и воспринимается в качестве мелодии только при условии возникающей связи между уже отзвучавшими и актуальными тонами. То же самое имеет место и при визуальных восприятиях, когда последовательность отдельных впечатлений складывается в единое общее впечатление. Одновременно все эти отдельные части не могут присутствовать, но благодаря «специфическому результату» [Гуссерль, 1996, c. 34] работы сознания связаны друг с другом.

В соответствии с общепринятой традицией, время представляет собой темпоральную трихотомию «прошедшее – настоящее – будущее», образующую, в соответствии с классической интерпретацией, геометрическую «ось времени». Осознание времени происходит в три этапа, в соответствии с Э. Гуссерлем, триада «вбирает в себя»:

1) праимпрессию (die Urimpression);

2) ретенцию (die Retention);

3) протенцию (die Protention)» [Гуссерль, 1994, c. 46].

Разложим тоны музыкального гармоничного благозвучия во времени. Мелодия начинается с первого (начального) тона, который соответствует праимпрессии. Праимпрессия соответствует временному «теперь», т. е. настоящему моменту. За первыми праимпрессиями следуют дальнейшие тоны, между которыми образуется связь, способствующая возникновению ряда праимпрессий. Каждый прошедший тон осознается ретенциально. Последовательность прошедших тонов образует ретенциональный ряд. В процессе протекания последовательности тонов мелодия «схватывается» как единое целое.

В то же время процесс улавливания мелодических тонов сопровождается состояниями «ожидания дальнейших тонов, до тех пор, пока не возникнет впечатление, что с данным тоном мелодия закончилась». Иными словами, каждый актуальный («теперь-момент») момент предполагает некоторый последующий («перспективный») момент. Таким образом, то, что в сознании приобретает статус ретенции, «одновременно делает возможной перспективу ожидания протенции» (об ожиданиях-дивинациях в повествовательном тексте см. гл. 3). «Три этих момента переживаются как «конкретное живое настоящее» и развертываются в «оригинальное временное поле» [Гуссерль, 1994, c. 48], которое находится в постоянном изменении.

Представление объективного времени о будущем и прошлом, выраженное в речи, представляет собой объективное представление времени, в терминах Э. Гуссерля, «объективирующую фиксацию» по отношению к потоку сознания [Гуссерль, 1994, c. 48]. Значением здесь Э. Гуссерль оправданно наделяет припоминание.

Припоминание репрезентирует уже прошедшее восприятие. При актуальном восприятии и припоминании характер последовательности праимпрессии, ретенции и протенции одинаков. Но стоит подчеркнуть, что «объективное представление времени возникает вследствие того, что сознание всегда может заново обратиться к тому же самому припоминанию, другими словами, сознание может всегда, заново идентифицируя, вернуться к нему» [Гуссерль, 1994, с. 49].

Рассматриваемый под таким углом зрения объективный порядок времени также представляет собой «результат конститутивной деятельности сознания. В представлении реципиента всегда предполагается объективное время объекта восприятия. С ним связано допущение, что данный предмет всегда можно воспринять снова» [Гуссерль, 1994, с. 49].

Создающие временные действия интегрируют настоящее и прошедшее, иными словами, различают то, что определяется в качестве актуального восприятия и восприятия, которое носит характер воспоминания. При восприятии воспринятая вещь «дается» как таковая, тогда как воспроизводство дает повторное представление. В процессе актуального восприятия «сознание последовательности является исходным сознанием». В воспоминании же, напротив, «повторяется» [Гуссерль, 1994, c. 49] сознание этой последовательности.

В восприятии находит свою реализацию, как уже было отмечено, и ожидание. Это связано с тем, что реципиент ожидает нечто, что вот-вот будет воспринято. При восприятии того, что ожидалось, настоящее неизбежно становится прошедшим.

Память (воспоминание) играет важную роль в конституировании объективного времени. Если ретенция – это «первичное запоминание», то собственно память Э. Гуссерль называет «вторичным запоминанием». «В то время как ретенция непосредственно образует актуальное восприятие как "хвост кометы", или "ретенциальный шлейф", в памяти воспроизводится и сам континуум ретенциальных модификаций, и сама первичная "точка-источник" восприятия. Феномен памяти похож на восприятие. Как и восприятие, память имеет привилегированную точку, с которой начинается воспоминание, т. е. первичную "теперь-точку"» [Гуссерль, 1994, с. 97] (в нашем случае таковой является именное сочетание (как асимметричный знак), обладающее не только предметным значением, но проявляющее событийную семантику, отсылая к прошедшему событию).

Структура памяти тождественна не ретенции, а целостной структуре восприятия. «Воспроизведение временного объекта строится в соответствии со всеми фазами, уровнями и ретенциями, которые имели место в процессе восприятия»: чтобы вспомнить именно тот предмет, который реципиент когда-то воспринимал, «воспроизведенные фазы должны быть тождественны воспринятым», но, как замечает Э. Гуссерль, «с индексом репродуктивного изменения» [Гуссерль, 1998, c. 34].

Иными словами, память и восприятие отличаются, по крайней мере, «наличием идеального предела в восприятии, т. е. наличием впечатления, которое первично порождает работу сознания по схватыванию объекта» [Гуссерль, 1994, c. 45]. Кроме того, ретенция не осуществляет себя одинаково в памяти и в восприятии. В восприятии она модифицирует порождающую «точку-источник», а в памяти – эту же точку, но только воспроизведенную [Гуссерль, 1994].

Единство фаз «праимпрессий – теперь ретенций – протенций» является наиболее общей структурой «внутреннего времени и интенциональных актов. Время – это не линия, а сеть интенциональностей» [Гуссерль, 1994, c. 34].

Каждое «частичное восприятие» протекает как фаза целостного восприятия. Данное предстает как «континуум перспектив», благодаря которому реципиент имеет возможность «достраивать образ» [Гадамер, 1988, c. 56] целостного объекта. Иными словами, полное осознание всех элементов может осуществляться только на основе предварительного понимания, осмысления целого.

Интересной представляется мысль М. Мерло-Понти: «Время – это единое движение, согласное с собой во всех своих частях» [Мерло-Понти, 1999, с. 56]. Иными словами, временные (смысловые) переживания носят системный характер. При понимании текста восстанавливается (и создается) «множество частных элементарных смыслов, в том числе и временных, которые поддаются усмотрению благодаря множеству элементарных средств текстопостроения при реконструкции целого текста» [Кант, 1994, с. 118]. Действия читателя направлены не только на то, чтобы воспринять эти смыслы и средства, но и на то, чтобы их упорядочить и категоризовать в соответствии с системной целостностью объекта, и все эти действия происходят равномерно. «Понимание без подобной схемы – дефектное понимание, ибо действование по этим схемам дает реципиенту имплицитные указания в отношении смысла целого» [Кант, 1994, с. 118].

При построении «адекватных схем действования целого» [Кант, 1994] происходит как бы текстовое временное «управление» процессом понимания: начиная с первых же осмысленных единиц у интерпретатора формируется установка (дивинация – см. гл. 3), связанная с прогнозированием дальнейшего содержания, невозможного без воспринятого, отложившегося в памяти, переживаемого «здесь и теперь» в настоящем.

Так, при «встрече» с именным сочетанием в тексте, являющемся источником асимметрии знака на синтаксическом уровне, память возвращает нас к событиям, имевшим место в прошлом. Возникшая асимметрия уравновешивается за счет построения памятью дополнительной языковой структуры – сообщением о прошлом событии, «стоящем» за асимметричным знаком, при смысловом восприятии текста. Перед интерпретатором разворачивается последовательная равновесная событийная цепочка, состоящая из праимпрессии, ретенции, протенции на когнитивном уровне.

Приведенная информация позволяет нам сформулировать свое видение гармонии. Когнитивная гармония предстает как познание состояния равновесия метаязыковых репрезентаций событий, данных как цельное и безусловное переживание внутреннего Эго интерпретатора. Соответственно асимметричные знаки неизбежно подвергаются процессам когнитивной гармонии в повествовательном тексте, поскольку читатель достигает успешного понимания повествовательного текста, воспринимая и переживая «текстовые» события и при этом не испытывая каких-либо проблем с пониманием при «встрече» с асимметричным знаком.

Обратимся к примерам:

23) Перед тем как навсегда уйти из землянки, он положил дрова, собрался запалить сухую осоку. Постоял и начал копать в углу землянки возле окна. Бавыкину пришлось задержаться из-за мешочка с золотом. Он не сразу нашел его глубоко в тайнике между печью и окном. После положил драгоценный мешочек во внутренний карман своей куртки, присел, закурил. Теперь нужно было уходить.

(Е. И. Замятин. Север)

В данном случае мы воспринимаем события когнитивного сценария (о когнитивном сценарии см. гл. 3) «Уход из землянки», состоящий из двух сцен (подсценариев): «Извлечение содержимого из тайника» и «Быстрые сборы». Данный когнитивный сценарий представлен глагольным циклом: решил покинуть землянку (зачин данного сложного синтаксического целого (далее – ССЦ) и праимпрессия восприятия) – собрался: вытащил драгоценный мешочек из тайника (средняя часть ССЦ и ретенция) – перед выходом присел и закурил (концовка данного ССЦ и протенция восприятия).

Словосочетание из-за мешочка с золотом, является источником асимметричных отношений, поскольку обозначает не только предмет – мешочек с золотом, но, инициируя работу памяти, отсылает к событиям прошлого: Бавыкин когда-то не имел «золотого» мешочка – примпрессия прошлого события и зачин в ССЦ и когнитивном сценарии «Приобретение золотого мешочка», но он добыл мешочек с золотом – ретенция прошлого события и средняя часть упомянутых ССЦ и данного когнитивного сценария, спрятал драгоценный мешочек – протенция и заключительная часть этого же ССЦ и соответствующего когнитивного сценария (глагольный цикл: не имел – добыл – заимел и спрятал драгоценность). Интерпретатор воспринимает события прошлого непосредственно. Им переживаются эмпирические сущности – праимпрессия, ретенция и протенция – с «индексом репродуктивного изменения», поскольку они уже составляют «внутренний опыт» интерпретатора. Об этих событиях уже известно интерпретатору, он заново переживает их, но уже без того впечатления, которое они воспроизвели тогда, когда он воспринимал их ранее. Происходит воспроизведение временного объекта – событий прошлого – в процессе видения того, что воспроизведено.

В этом случае возникает не цепочка «ассоциативных» интенций, характерных для восприятия, а непрерывное взаимодействие прошлого, будущего и настоящего, которое и вырисовывает данный фон. А это есть не что иное, как когнитивная гармония – состояние познания последовательных каузальных событий в прошлом, репрезентируемых и воспринимаемых как единый поток равновесных событий в настоящем, способствующих «рождению» будущего посредством дивинации (ожидания).

Асимметричное словосочетание из-за мешочка с золотом инициирует гармоничную триаду равновесных последовательных событий: вследствие того, что когда-то Бавыкин зарыл добытый им мешочек с золотом глубоко в землянке (праимпрессия), он задержался, извлекая мешочек из тайника (ретенция), вследствие того, что он забрал драгоценный мешочек, он почти сразу покинул землянку (праимпрессия).

24) Семен заметил, что днем в зимовье никто не остается, и безбоязненно зашел в него. Зашел просто так, из непреодолимого любопытства. Вкусно пахло щами. Он достал из печки чугунок, стоя, обжигаясь, похлебал из него. Не смог удержаться. Сколько времени не пробовал ничего мясного, питался пресными лепешками да болтушкой, заваренной на воде, – пища не из последних, однако без жиров человеку жить трудно. В кладовой он сложил в мешок куски сала и мяса и ушел, дав себе слово больше сюда не возвращаться.

(Е. И. Замятин. Север)

Когнитивный сценарий «Посещение землянки» разворачивается в гармоничной триаде посредством глагольного цикла: зашел – поел – вышел, прихватив с собой съестную провизию хозяев землянки. Интерпретатор воспроизводит события пофазно: зашел, чтобы чем-нибудь поживиться (праимпрессия), – поел, по причине того, что уже продолжительное время вел полуголодный образ жизни (ретенция), – вышел (протенция). Фаза протенции рождается в ожидании, поскольку «войти вовнутрь» предусматривает, что субъект выйдет когда-нибудь наружу. Все перечисленные события равновесны, поскольку ни одно из них не может считаться более важным или выпадающим из целостного последовательного восприятия.

25) Благодаря русским солдатам она вскоре увидит свою мать, родной городок, берег моря.

Маргарета была полна благодарности к русским. Впервые за три года батраческой жизни в Германии она почувствовала себя под защитой могучей и дружественной силы. Эта сила воплотилась в маленьком стройном сероглазом капитане.

В присутствии капитана она чувствовала себя в безопасности перед старухой баронессой фон Боркау, ее управителем и разными «амтами», «ратами», «лейтерами», «фюрерами» – всем этим сложным и страшным хороводом, который разлетелся теперь, подобно нечистой силе при свете дня.

(Э. Г. Казакевич. Весна на Одере)

Интерпретатор реконструирует триаду когнитивного сценария: вследствие того, что советские солдаты разгромили фашистскую Германию (праимпрессия), такие люди, как Маргарета, получили возможность вернуться из неволи домой (ретенция), и у них начнется новая свободная жизнь (протенция). Две последние фазы восприятия реконструируются в процессе предпонимания (ожидания).

26) Любовь с этого дня пошла на убыль. Когда она, как это часто бывало с ней, с улыбкой на лице, задумывалась, я сейчас же вспоминал полковника на площади, и мне становилось как-то неловко и неприятно, и я стал реже видаться с ней. И любовь так и сошла на нет.

(Л. Н. Толстой. После бала)

Словосочетание «(вспомнил) полковника на площади» обозначает не только конкретное лицо – отца девушки (полковника), находившегося на площади, но и событие, происходившее там. Возникает асимметричный дуализм: одна форма знака указывает на два содержания-сообщения. Память отсылает к событию, которое произошло на плацу: через строй солдат был пропущен беглец – избит палками; после экзекуции полковник наказал одного из солдат, который, на его взгляд, был недостаточно суров и ударил беглого татарина слабо. Асимметрия подвергается процессу когнитивной гармонизации: вследствие того, что полковник показал себя на площади злым и жестоким «солдафоном» (праимпрессия), чувство любви Ивана Васильевича к дочери полковника «пошло на убыль» (ретенция), в результате он не женился на ней, поскольку увиденное кардинально изменило его мировоззрение (протенция).

Интерпретатор воспринимает события прошлого как непосредственное восприятие, но, в отличие от непосредственного восприятия, каждая фаза данного восприятия – праимпрессия, ретенция и протенция – воспроизводятся как уже осуществленные/воспринятые. События прошлого равновесным потоком воспроизводятся в процессе видения того, что воспроизведено (в начале рассказа уже пожилой Иван Васильевич вспоминает дни молодости).

27) С седла перевесившись, шашкой махнул, на миг ощутил, как обмякло под ударом тело и послушно сползло наземь. Соскочил атаман, бинокль с убитого сдернул, глянул на ноги, дрожавшие мелким ознобом, оглянулся и присел сапоги снять хромовые с мертвяка. Ногой упираясь в хрустящее колено, снял один сапог быстро и ловко. Под другим, видно, чулок закатился: не скидается. Дернул, злобно выругавшись, с чулком сорвал сапог и на ноге, повыше щиколотки, родинку увидел. Вид родинки с голубиное яйцо ошеломил его. Медленно, словно боясь разбудить, вверх лицом повернул холодеющую голову, руки измазал в крови, выползавшей изо рта широким бугристым валом. Всмотрелся и только тогда плечи угловатые обнял неловко и сказал глухо:

– Николушка!..

Чернея, крикнул:

– Да скажи же хоть слово!

– Как же это, а?

Упал, заглядывая в меркнущие глаза; веки, кровью залитые, приподымая, тряс безвольное, податливое тело…

Но накрепко закусил Николка посинелый кончик языка, будто боялся проговориться о чем-то неизмеримо большом и важном.

К груди прижимая, поцеловал атаман стынущие руки сына и, стиснув зубами запотевшую сталь маузера, выстрелил себе в рот…

(М. А. Шолохов. Родинка)

Словосочетание «вид родинки с голубиное яйцо» является источником асимметрии, поскольку обозначает не только «рудиментный отросток на теле» (предметное значение), но, инициируя работу памяти, отсылает к событиям прошлого: Николка рано потерял мать, в германскую войну пропал его отец, от которого Николка унаследовал любовь к лошадям, отвагу и родинку, величиной с голубиное яйцо, на левой ноге, повыше щиколотки. Конституирующее сознание интерпретатора реконструирует временную последовательность событий посредством когнитивного сценария «Превратности судьбы». Глагольный цикл развертывается следующим образом: убил (противника) – стал снимать (сапоги с убитого) – увидел (родинку на ноге с голубиное яйцо) – узнал (в убитом своего сына) – содрогнулся (от содеянного). За праимпрессией «атаман сорвал сапог с убитого» следует ретенция, в реконструировании которой участвует память – вследствие того, что родинка с голубиное яйцо была их родовым наследственным признаком, атаман узнал в убитом им юноше своего сына. Далее интерпретатор реконструирует фазу протенции в дивинации (предпонимании) – поскольку атаман лишил жизни своего единственного сына, он не сможет простить это себе – атаман лишает жизни и себя.