Czytaj książkę: «Вуаль чужих звезд»

Пролог

«…Это моя последняя запись. Я это точно знаю. И делаю ее я только лишь в надежде, что когда-нибудь ее найдут и прочтут. Я совершил очень много ошибок в своей жизни. Настолько много, что ни одному суду живых и разумных не под силу справедливо меня судить и вынести приговор. Я сделаю это сам.

То, что вначале казалось правильным и прогрессивным, на деле оказалось мерзким и богопротивным. Поначалу Шейн убеждал нас, что мы работаем в медицинских целях. Что наши разработки призваны облегчить жизнь тем, кто вследствие болезни или несчастного случая оказался ограничен в возможностях, был выброшен на обочину жизни. И это было благородно и красиво. Но чем дальше, тем больше я начал замечать в контактах Шейна военных из самых закрытых структур. И, в конце концов, наступило прозрение: Шейн не стремится возвращать к полноценной жизни больных и искалеченных. Ему это не интересно, так как приносит мало денег. Гораздо интереснее и доходнее работать на военных. А окончательное прозрение наступило, когда я случайно наткнулся на дневник эксперимента: Шейн лично провел операции и внедрил наночипы двадцати здоровым детишкам в возрасте от одного года до десяти…

Это открытие шокировало. Пару дней я был сам не свой. Но потом пришло понимание: если Шейна не остановить прямо сейчас, через пятнадцать лет максимум наночипы начнут вживлять в мозг всем подряд. И мы перестанем быть живыми в полном понимании этого слова. Мы превратимся в роботов. Бездушных зомби под управлением главного компьютера…

На разработку плана у меня ушло почти полгода. Сложно было подобраться к бывшему другу, в одночасье превратившемуся в злейшего врага. Ради этого я даже соблазнил его жену, ощущая себя грязным, бесчестным, наимерзеннейшим из всех живущих во Вселенной. Но, в конце концов, мне удалось добыть необходимую информацию, пронести в здание исследовательских лабораторий по частям детали для взрывного устройства, собрать его и установить.

У меня сердце кровью обливалось, когда пришлось активировать заряд. В лаборатории на тот миг по счастливой случайности оказались практически все сотрудники и группа подопытных, которых собрали на очередной контрольный срез. Это был самый удобный случай, чтобы разом покончить с проектом. И я им воспользовался.

В очистительном огне взрыва исчезли все и все: сотрудники, объекты, информация. Я убедился в этом, когда спустя всего несколько минут на месте событий оказались сотрудники военной разведки. Они бегали как перепуганные муравьи. А их начальство орало в коммуникаторы так, что я практически все без усилий слышал в своем убежище. Из этих разговором и своих наблюдений я без усилий сделал вывод, что параноик Шейн до последнего не выпускал из рук методику вживления и настройки наночипов. Так что теперь можно было не опасаться распространения кибернетической заразы. Мне оставалось последнее дело.

Когда все более-менее улеглось, я покинул планету на заранее приобретенной яхте, рассчитанной на дальние полеты. Официально я летел на свою родину, чтобы доставить на планету прах моих соплеменников. Одной из незыблемых традиций нашей расы было то, что загробный покой обретет лишь тот, чей прах будет развеян под родными небесами. Лично мне это не грозит.

Я никогда, ни в каком мире не обрету покоя. Как только яхта преодолеет половину пути, я сменю курс на необжитые сектора и собственноручно сломаю навигацию. Чтобы у меня не было ни единого шанса оказаться в жилых секторах космоса. Я обязан сгинуть, навсегда затеряться в ледяной мгле бездонного пространства. Потому что у меня тоже стоит наночип…

Мы с Шейном были первыми, кому ставили чипы. И если Шейн сделал это для контроля разницы, то мне чип ставили потому, что в одном из научных исследований я подхватил черную нейрочуму, от которой нет спасения никому. И болезнь прогрессировала все больше. На момент вживления чипа я уже практически лишился левой руки и обеих ног. Их заменили киберпротезами, которыми должен был управлять чип.

В защиту Шейна должен сказать, что его идея была великолепной. Если бы действительно служила таким, как я. После калибровки вживленного чипа я вновь ощутил себя здоровым и полноценным. Но если у меня чип дал прирост скорости мышления тридцать процентов, физической выносливости двадцать пять, физической силы и скорости реакций двадцать, то у Шейна, абсолютно здорового на момент вживления чипа, увеличение всех параметров составило от сорока процентов и выше. Наверное, именно тогда друг перешел в разряд бывших и заболел идеей создавать суперсолдат…

Если первые наночипы никак не влияли на человеческие эмоции, то в группе подопытных все наночипы выключают эмоциональность, делая детей абсолютно холодными. Нет, мелкие радовались подаркам и похвалам за успехи, на мой взгляд, обладали завышенной амбициозностью. А вот чувства любви и привязанности они были лишены напрочь. Это делало их маленьким чудовищами. Именно этот пункт окончательно убедил меня в том, что бывшего друга следует остановить сейчас, когда он находится еще в начале своего пути…»

Глава 1

– А ты знаешь, что Глерн все-таки решил устроить гонки на абуранах? – с плохо замаскированными нотками азарта и предвкушения спросил Митч.

Именно в этот миг мимо нас стрелой промчался один такой абуран – небольшая платформа наподобие земного фишборда, доски для серфинга. Только абураны, с которыми я ранее нигде не сталкивалась, летали по воздуху. В нормальном режиме – в метре над трассой. Но при необходимости на нем можно было на короткое время подняться и выше. Все зависело от конфигураций самого абурана.

Промчавшийся мимо абуран поднял с дороги тучи местной пыли. Мелкой настолько, что ее взвесь в воздухе напоминала вуаль. Я торопливо отвернулась и задержала дыхание, ожидая, когда развеется рыжеватый шлейф, потому что вдыхать эту вуаль было неприятно и просто опасно. И лишь когда взбудораженный абураном воздух умчался дальше, унося с собой пыль, повернулась к приятелю и фыркнула:

– Твоими стараниями уже знаю! Ну и что с того?

Пип, парнишка, по соседству с которым мы с братом жили, и с которым я подружилась едва ли не с первого дня появления на этой ужасной планете, вдруг остановился и очень серьезно посмотрел на меня:

– Как что? Макс, я собираюсь их выиграть!

Эта серьезность что-то неприятно царапнула в душе. Но я отмахнулась от этих ощущений. Глупости все это. Важнее другое.

– Глерн никогда не допустит, чтобы победа досталась не его людям, – фыркнула я и снова зашагала по пыльной дороге в сторону окраины Мельца – города, давшего нам приют почти год назад, когда в результате диверсии наша с братом яхта провалилась в неизвестную ранее кротовую нору. – Не обольщайся, Пип! В лучшем случае ты напрасно потратишь монеты на вступительный взнос. В худшем…

О том, что Пип может покалечиться или даже погибнуть в результате катастрофы, сказать вслух я не смогла. Мой брат, Виктор, был неплохим механиком, и после крушения в атмосфере Тайраны, сумел неплохо устроиться в Мельце в одной из самых крупных мастерских. Здесь чинили все: от сельскохозяйственных агрегатов до абуранов. И там же и сплетничали. Именно от Виктора я знала, что Глерн куда могущественнее, чем могло показаться жителям Мельца и что он никогда и ничего просто так не делает. Если он решил устроить гонки, значит, в этом для него был какой-то смысл. И чужакам он, если и допустит их до участия, точно не позволит выиграть.

– У тебя мать болеет, – со вздохом напомнила Пипу, – потрать эти монеты лучше на нее, чем дарить их Глерну. Все равно не выиграешь! А еще можешь покалечиться… – все-таки вырвалось у меня. – Что тогда будешь делать? Кто будет обеспечивать тебя и мать?

Разговор неожиданно свернул в неприятную сторону. Я была уверена, что приятель на меня сейчас обидится, и очень хотела как можно быстрее попасть домой, непроизвольно ускоряя шаг. Пип подуется на меня и успокоится. А вот если диалог продолжится, то мы точно разругаемся с ним в пух и прах.

Увы, Пипа я уже изучила неплохо и могла предсказать, как он поступит, почти со стопроцентной точностью:

– Ты не понимаешь! – моментально набычился тот. – Я хотел!.. – Пип на миг запнулся. Но почти сразу продолжил. Правда, уже с меньшей горячностью: – Впрочем, неважно! Потому что я знаю, от чего ты так говоришь: расчищаешь дорожку для победы своего брата! Но знай: я ему не уступлю!.. – С этими словами Пип развернулся и просто сбежал, вихрем промчавшись оставшиеся несколько десятков метров до своего дома, взлетел по щербатым ступенькам крыльца и скрылся за дверью. А я опять вздохнула.

Пипу было девятнадцать. На год моложе меня и немножечко ниже ростом, он почему-то мне казался ребенком. Я воспринимала его как приятеля. Мы вместе корпели над микросхемами и испытывали первого домашнего робота, которого я собрала из найденных на свалке деталей в помощь его матери. Бок о бок работали на сортировке. Но сейчас я вдруг осознала, что все это время была для Пипа чем-то большим, чем просто соседка. Раньше я этого не замечала.

Наш с братом убогий дом находился в сотне метров от городской черты, за которой начиналась огромная свалка металлолома. Десять месяцев назад, когда мы здесь оказались без денег и документов, это было чуть ли не единственным, что мы смогли себе позволить. Позднее, когда Виктор нашел себе работу в мастерской и наше положение чуть улучшилось, жилье можно было и поменять. Но мы уже привыкли к месту. Да и Виктору отсюда было недалеко до работы. А еще мы надеялись, что сможем быстро скопить денег и вернуться домой. И тогда станет неважным то, где мы прожили год…

Добравшись до нашего домика и поднявшись по ступеням, похожим как две капли воды на те, по которым чуть ранее взбежал Пип, я привычно перед открытием приподняла заедающую в пазах дверь, переступила порог и открыла рот, чтобы привычно крикнуть брату, что я дома. Да так и замерла на месте, услыхав:

– …тогда сестру отдашь! Глерн за такую красотку сам тебе приплатит! – кто-то похабно хохотнул. А у меня подкосились ноги. Что?!..

Услышанное так поразило, что лишь спустя долгих секунд двадцать я смогла сообразить, что нужно закрыть дверь и спрятаться. Как когда-то давно, когда я еще была маленькой, брат учил меня поступать в подобных случаях. Торопливо, но аккуратно прикрыла входную дверь, а потом юркнула в тесную и душную кладовку у входа. Там было пусто, вещей, чтобы там что-то хранить, у нас не было. Потому я смело полезла внутрь, зная, что ни за что не споткнусь. Но оставить небольшую щелочку, чтобы подслушивать дальше и иметь приток свежего воздуха, все же сообразила.

Едва я успела спрятаться, как в нашей скромной прихожей раздался жуткий грохот, а следом рык брата:

– Вон из моего дома! Сестру мою он не получит, так и передай Глерну! Не про его честь цветочек растет!..

Что-то неприятно булькнуло. Меня почему-то аж затошнило от этого звука. А следом я услышала:

– Напрасно ты так, Вик, напрасно!.. Ты же взрослый и разумный мужик, и должен понимать: если Глерн что-то хочет, он это получит. Надеешься весточку с почтовиком передать? Ну, надейся… Кто я такой, чтобы тебя этой надежды лишать. Но хочу предупредить: Глерн терпелив. Но он может и разозлиться. И тогда тебе денежной работы уже не видать! Долго ли твоя сестричка протянет на одной воде? При условии, конечно, что вы хотя бы ее сможете себе позволить?..

Мне пришлось зажать себе рот, чтобы не выдать своего присутствия. То, что я нечаянно подслушала, было просто ужасным. Глерн хочет меня себе?..

Глерна я видела лишь раз: высокий, очень смуглый, почти как мулаты на Земле, с карими, глубоко посаженными глазами, орлиным носом и пышными, неприятными усами под ним. Он был хаятом, а у мужчин этой расы усы считались показателем мужественности: чем пышнее растительность на верхней губе, тем ты круче. Глерн, как сказочные разбойники из докосмической эпохи Земли носил кожаную жилетку на голое тело, что в наших условиях было неимоверной роскошью, красный кушак с бахромой на концах и мягкие черные брюки, заправленные в невысокие сапожки красной кожи. Тогда меня его образ насмешил. Сейчас мне стало страшно. Я тоже слышала в городе про то, что Глерну переходить дорогу нельзя. И если он что-то захочет, он обязательно это получит. Это что же теперь получается? Очередной хотелкой самовлюбленного бандита стала я?.. И что теперь делать?..

Едкая реплика неизвестного окончательно вывела брата из себя. Он взревел, как неисправный движок, в комнате что-то упало. Следом раздался возмущенный, но с тонкими нотками страха голос нашего гостя:

– Но!.. Но!.. Руки убери!.. А то Глерн…

Ага, брата все же побаиваются! Это хорошо…

– Ко мне домой не Глерн явился, а ты! И оскорбил меня в моем доме тоже ты! – яростно зарычал в ответ Виктор. – Не забудь объяснить это своему патрону, когда будешь жаловаться!.. А сейчас катись из моего дома в черную дыру!..

Следом раздался новый грохот, какой-то жуткий треск и такая ругань, что я невольно содрогнулась. Вторженец пытался что-то возражать. Но брат явно не стал его слушать. После нового грохота захлопнутой со злостью двери наступила просто оглушающая тишина…

В кладовке я сидела еще долго. Пока спина и ноги не затекли настолько, что я перестала их чувствовать. Все пыталась взять себя в руки. За это время страх успел улетучиться. Но до спокойствия мне было далеко: я волновалась за брата.

Увы, когда все-таки выбралась из своего убежища, Виктору хватило одного взгляда на меня, чтобы понять: я все слышала. Или не все, но основное.

– Подслушивала, – полуутвердительно буркнул он, когда я появилась на пороге большой комнаты. Эта комната служила нам и кухней, и столовой, и гостиной, и даже кабинетом при необходимости.

– Домой вернулась не вовремя, – порывисто вздохнула в ответ я. При виде брата страх перед Глерном и его подручными вернулся, словно никуда и не девался. – Пришлось прятаться. Я решила, что маячить на глазах нашего визитера глупо. Но и уходить из дому на это время тоже стало страшно.

– Правильно, – одобрил брат. – И раз ты все знаешь, Макс, не буду тебе врать: будь осторожна. Ты уже взрослая, поэтому врать не стану. Дела наши, мягко говоря, не очень. Я попытаюсь что-то придумать, как-то вывернуться из ситуации. Но пока лучше поменьше выходи из дому, сама знаешь, чем все это может закончиться.

На этом Вик счел беседу завершенной и тяжело протопал в тот угол, где у нас была устроена мастерская под широким окном, дававшим днем много света. Оттуда через некоторое время потянуло «ароматом» припоя. Я же, потоптавшись на месте несколько мгновений, вздохнула и потопала в «кухонный» угол. Пора было готовить обед.

Вдвоем с братом мы жили уже десять лет. После того как в одной из двух автомастерских, которыми владел наш отец, произошел взрыв, унесший жизни отца, матери, так неудачно и не вовремя зашедшей к мужу на работу, и еще шестерых работников. Я тогда была слишком маленькой, чтобы разбираться в нюансах. Еще и сама восстанавливалась после длительной болезни, отнявшей у меня не только здоровье, но и память. Так что плохо понимала, что происходит вокруг. Но, после того как Виктор выплатил семьям погибших компенсации, мы с братом остались ни с чем. Роскошный двухэтажный дом пришлось продать, а самим переехать в небольшую квартирку в не самом лучшем районе. А мастерскую довелось сдать на длительный срок. Только так нам хватило денег со всеми рассчитаться.

Единственный предмет роскоши, с которым брат не смог расстаться, это была его гоночная двухместная яхта. Виктор работал как каторжный, от зари и дотемна просиживая над мелкими деталями, из которых он изготавливал разные крошечные и не очень механизмы. А все ради того, чтобы оплачивать мне обучение в хорошем лицее и оплачивать содержание яхты, на которой Вик регулярно принимал участие в различных гонках. Полулегальных, как я сейчас понимаю. На редкие призовые обычно покупал мне одежду и то, что нельзя было сделать своими руками.

Брат был на двенадцать лет старше меня. И много возился со мной, когда я болела в детстве. Именно оттуда пошла моя привязанность к нему. Я почти ничего не помнила из тех лет. Но голос Вика, уговаривающий меня потерпеть, будто врезался в память…

В гонках можно было принимать участие лишь с восемнадцати лет, даже если ты не пилот, а пассажир или штурман. Я с трудом дотерпела до своего совершеннолетия. А потом принялась канючить, чтобы Вик взял меня с собой. Брат раз за разом отказывался, оставляя меня болеть за него на трибунах. Но вскоре после моего девятнадцатилетия сдался. Ему надоели, по его словам, мое нытье и капризы. И он решил взять меня с собой разок, «чтобы я поняла, что это не шутки и не увеселительная прогулка». Ни он, ни я даже не догадывались, что из той регаты мы домой не вернемся…

За тяжелыми мыслями обед приготовился будто сам собой. Да и что тут было делать? Загрузила муку и все необходимое в жалкое подобие кухонного комбайна, которое я собрала сама полгода назад, испекся хлеб. В печи истомилась бобовая похлебка. Я сбегала наверх и надергала перьев из лука, которым засадила почти все подоконники, нарезала запеченный в той же печи кусок мяса ургана: страной помеси варана и быка, чуть ли не единственной живности, которая обитала на Тайране. И позвала брата обедать.

Только когда опустели тарелки, я решилась спросить у хмурого брата:

– Вик… Мы ведь вырвемся с Тайраны?.. Сможем вернуться домой?

Против воли голос звучал жалко и ломко. Вик хмуро покосился на меня. Помолчал. А потом шумно вздохнул, встал, обошел стол и обнял меня, прижав к груди:

– Я постараюсь, Сини, я постараюсь, – выдохнул он мне в волосы. Но убежденности в голосе не было. Да и то, что брат назвал меня детским прозвищем, было плохим знаком. Очень плохим.

– Что им от нас нужно? – спросила с тоской, имея в виду Глерна и его подручных.

Виктор ответил не сразу. Вернее, не ответил совсем. Некоторое время мы с ним стояли в тишине обнявшись. Но, в конце концов, Вик отстранился и пообещал, возвращаясь «в мастерскую»:

– Все будет хорошо, Макс! Я сделаю все, что от меня будет зависеть, чтобы мы вернулись на Землю.

Брат начал собирать какие-то детали в рюкзак, явно собираясь пойти на работу, в мастерскую. Я смотрела, как двигаются его руки, как перекатываются мускулы под закатанными рукавами рубашки, и мне отчаянно хотелось подойти и встряхнуть Вика. Потому что мне совсем не понравилось отсутствие уверенности и убежденности в его голосе. Как будто брат и сам не верил, что нам это удастся. Но я не стала этого делать. Вряд ли это приведет к чему-то хорошему. Вместо выяснения отношений я принялась убирать со стола.

Закончив собираться, Виктор окликнул меня:

– Макс! – А когда я подняла голову, сообщил: – Я уйду пораньше, так как нужно побыстрее закончить для торы Волвен ее робота-садовника. А ты сиди, пожалуйста, дома! – Брат пытливо уставился мне в глаза: – Ты меня поняла?

Я закивала в ответ, как маятник:

– Поняла! Я же не идиотка! Сижу дома, занимаюсь хозяйством. И у меня вон еще эксперимент не закончен! Нужно еще два десятка тонких паек доделать…

На самом деле миниатюрная видеокамера на воздушной подушке у меня уже была готова, я все и давно припаяла. Просто искала время и возможность ее испытать. Я даже протестировала работоспособность механизма, отвечающего за перемещение. Все работало. Оставалось проверить управление съемкой на расстоянии. Но я никак не могла придумать, как это сделать.

Не подозревающий пакости с моей стороны Вик скупо улыбнулся в ответ:

– Умница! Я вернусь утром, запри за мной дверь.

Некоторое время я стояла на пороге и с тоской смотрела в удаляющуюся спину брата. Привычная песчаная дымка в воздухе очень скоро сделала размытым силуэт молодого широкоплечего мужчины в поношенной черной рубашке непривычного кроя. Рубашка была куплена уже здесь, на затерянной в таких глубинах космоса планете, что здесь даже не было галавидения. А галанет был медленный, как улитка. И при этом стоил как флагман космического флота Земли. Далеко не каждый мог себе позволить такую роскошь. По сути, на планете было не более десятка точек, где можно было воспользоваться галанетом. За баснословные деньги. На Земле за эту же сумму можно было купить квартиру не в самом плохом районе.

Издалека фигура Вика смотрелась идеально, хоть сейчас брата на модный подиум отправляй. Даже незаметно стало, что волосы брата давно нуждаются в стрижке. А на штанах я сама, кое-как, неумело наложила заплатку. Вик отказался покупать замену, когда прохудились эти. И сейчас я, кажется, начала понимать, почему: брат, наверное, уже тогда знал о притязаниях Глерна. А мне проще было пропаять плату самым простым, ручным паяльником, чем что-то пришить. Как говорится, издержки воспитания…

Я смотрела брату вслед до тех пор, пока он не скрылся за поворотом. Улица была пуста, я была уверена, что в случае чего успею скрыться в доме. Но… Не успела. Правда, на мое счастье, это были не подручные Глерна, а Пип. Сосед выскочил на крыльцо в ту же секунду, едва Вик скрылся из виду, а я собралась зайти в дом и запереться:

– Подожди, Макс!.. Я…

Пип одним прыжком перескочил то небольшое пространство, которое разделяло наши дома, взбежал на наше с Виктором крыльцо и заглянул мне в глаза. Взволнованный и бледный до такой степени, что малозаметные обычно веснушки сейчас казались крошечными брызгами крови у него на носу. Глаза лихорадочно сверкали. Пип тяжело дышал, будто прибежал ко мне не из своего дома, а с противоположной окраины Мельца.

– Ты все не так поняла, Макс! Позволь мне все объяснить!.. – просительно выдохнул сосед.

До этого мгновения я общалась с Пипом по-дружески, не видя в парне никаких недостатков. Меня все в нем устраивало: Пип был дружелюбным, компанейским и всегда готовым по-соседски помочь или подсказать. Но в этот миг щенячье выражение его лица неожиданно вызвало во мне отвращение. Такое, что захотелось взять и попросту столкнуть беднягу с крыльца, чтобы не мучился долго. Мне пришлось даже дыхание задержать, чтобы действительно не сотворить нечто в этом роде. С моей стороны это было бы подло и некрасиво.

И в этот момент Пипу капитально повезло. Я отвела в сторону взгляд от его просительной мордашки, судорожно изобретая причину, чтобы избавиться от неприятной компании, а в этот момент на улице появился чужой кар. В принципе, на нашей улице любой кар был бы чужим, потому что ни у кого из соседей не было достаточно средств, чтобы купить себе личный транспорт. Или достаточно знаний и опыта, чтобы собрать из деталей, найденных на свалке, свой. А в свете того, что мне рассказал Вик, появление кара на окраинной улочке и вовсе приобрело зловещую окраску. Не сводя глаз с приближающегося транспорта, я схватила Пипа за руку и одним движением втянула ошарашенного парня в дом, захлопывая и сразу же запирая за собой дверь.

От неожиданности Пип едва не упал, запутавшись в собственных конечностях. С трудом восстановил равновесие и ошарашенно выдохнул:

– Макс, ты чего?..

Не обращая внимания на парня, я подтащила к двери табурет, забралась на него и выглянула в небольшое оконце, расположенное над дверью. Планировка нашего с братом убогого домика была не очень удачной: короткий коридорчик, из которого можно было попасть либо на улицу, либо на второй этаж, где располагались спальни и ванная, либо в многофункциональную комнату, в которой планировка располагалась по зонам, освещался в зависимости от времени суток лампочкой или светом из окна над входной дверью. Вот в него я сейчас и пыталась рассмотреть, что творится на улице. И не обращала внимания на фырканье Пипа.

Чужой кар, важно попыхивая сизоватыми облачками дыма, медленно проплыл по улице мимо нашего дома. Но мне показалось, что, поравнявшись с нашим домом, он слегка замедлил ход. По позвоночнику вниз медленно скользнула ледяная капелька страха. Неужели я не ошиблась и это были прихвостни Глерна?

– Ма-акс?.. – не дождавшись от меня ответа, настороженно окликнул меня Пип.

И я будто проснулась. Вздохнула, еще раз окинула уже опустевшую улицу взглядом и спрыгнула с табурета:

– Все нормально, – буркнула нехотя. – Пошли, чаю попьем, заодно и поговорим.

Мне срочно требовалось на что-то отвлечься. Подхватив табурет и не глядя на парня, пошлепала в кухонный угол и поставила греться чайник, постоянно ощущая на себе взгляд соседа. Либо у меня разыгралась паранойя, либо Пип пытался просверлить во мне дырку взглядом. Чтобы избавиться от неприятного ощущения, я, стараясь говорить и выглядеть спокойно, предложила ему:

– Начинай уже объяснять, что ты там мне хотел сказать?

Когда мы с братом только оказались на Тайране, у нас не было практически ничего: яхта развалилась на куски на выходе из кротовой норы, не выдержав нагрузок. Ее обломки сгорели в атмосфере планеты. А мы с Виктором, не иначе как каким-то чудом, спаслись в одноместной спасательной капсуле. Именно Пип заметил падение капсулы, первым ее нашел и выудил полуживых нас из нее.

Первый месяц в чужом мире, с чужими, неизвестными правилами игра для нас был очень тяжел. Брату пришлось искать себе работу, не восстановившись толком после крушения. А я… В те дни я почти не отходила от Пипа. Именно он научил меня многим премудростям выживания в этом суровом, практически первобытном мире. На пару с Пипом мы отыскали на свалке множество вещей и запчастей, которые и составили основу нашего с братом нынешнего быта. Тогда было тяжело. Но, по крайней мере, все было понятно. А сейчас же…

Чашка с выщербленным краем и полустертым рисунком на покрытом сеточкой трещин боку, которую я собиралась поставить перед соседом, выпала из моих ослабевших пальцев, когда Пип взволнованно выпалил:

– Макс, выходи за меня замуж! Тогда Глерну придется отступиться!

– Что?.. – пискнула слабо в ответ спустя, наверное, целую минуту. Во всяком случае, к этому времени чайник уже начал тихонько шуметь.

Я потрясенно уставилась на еще более побледневшего Пипа. Сосед под моим взглядом занервничал и заерзал на месте:

– Просто, что все вот так… – буркнул он. – Я хотел сделать все, как положено: ну там, платье нарядное, цветы и кар… Для того и записался на гонки… Чтобы монет добыть… Но мама только что сказала, будто Глерн во всеуслышание объявил о своих претензиях на тебя… И я подумал… Будет лучше, если мы сразу заключим брак. Не дожидаясь гонок… Без этого всего. Ну… Ты меня понимаешь. Тогда Глерну придется утереться своими хотелками…

Сердце в груди екнуло: если местный царек объявил о своих пожеланиях всем, у меня большие неприятности. А Пип – наивный дурачок, если думает, что наше вступление в брак остановит Глерна. Он – местный князь, практически хозяин планеты. Да стоит ему моргнуть, и меня сделают вдовой быстрее, чем Глерн чихнет. Но скорее всего, бандитам совершенно наплевать, будет ли у меня муж или нет. Так что… Глупость задумал Пип. Вот только как ему это все объяснить?

– Почему ты молчишь, Макс? – нервно, задиристо поинтересовался Пип, когда молчание затянулось. Словно пытался на что-то спровоцировать. – У тебя кто-то есть? Или… Или ты не против того, чтобы стать любовницей Глерна?

На последней фразе голос Пипа дал позорного петуха. И сосед залился краской до самых корней рыжих волос. А я уронила на пол ложечку.

Не знаю, что меня поразило больше: тон Пипа или смысл сказанного им. Но вынырнув с ложечкой из-под стола, я сердито буркнула:

– Думай, что говоришь. Меня в принципе не прельщает роль любовницы. Я своим ни с кем не делюсь.

Мои слова успокоили соседа. Он обмяк на стуле и принялся помешивать в чашке жиденький чай. А я смотрела на сжимающие немного погнутую ложечку пальцы с несколько неровно обстриженными ногтями и следами заусенцев вокруг и с ужасом понимала, что если не вырвусь с Тайраны, то однажды кто-то с вот такими же или еще хуже руками станет смыслом моей жизни. Что я буду каждый день смотреть на траурную кайму под ногтями и въевшуюся в кожу грязь из-за того, что воды недостаточно и нормально руки вымыть не получается, что руки, подобные рукам Пипа, будут касаться меня и моих детей…

Под все сильнее мрачнеющим взглядом соседа я непроизвольно затрясла головой. Будто пытаясь избавиться от навязчивых, мрачных мыслей. И выдохнула:

– Прости, Пип! Но нет! Спасибо тебе за предложение, за то, что ты готов пожертвовать собой ради меня, но нет! Я не могу!..

В этот момент я в полной мере осознала справедливость старинной поговорки про то, что человек показывает свое истинное лицо при расставании. И пусть Пип человеком не был, как и подавляющее большинство жителей Тайраны, он был смеском: потомком невообразимого количества переселенцев из разных уголков Вселенной. Таких, как Пип, не жалуют на цивилизованных планетах и не любят предки. Такие, как он, считаются нестабильными психически. В эту секунду я поняла, что все эти суждения – правда, что просто так сплетни ни про кого гулять не станут.

По мере того как я частила, торопясь объяснить свой отказ от «щедрого» приложения, лицо парня каменело все больше, а глаза словно наливались кровью. И мне неожиданно стало жутко. У Пипа сделалось такое выражение лица, будто он сейчас бросится на меня и порвет в клочья. Я даже невольно попятилась и принялась неловко шарить рукой у себя за спиной в поисках подходящего оружия…

Казалось, в комнате даже воздух загустел и стало трудно дышать. Кажется, целую вечность мы с Пипом молча смотрели друг на друга. А потом сосед выдавил мертвым, сочащимся ядом голосом:

– Значит, все-таки кто-то есть. Кто-то лучше меня. А я-то идиот… Надо было маму слушать, она правду сказала, что я зря все это затеваю… Что такая, как ты, никогда не станет сидеть дома, как примерная жена…

Это было жестоко и несправедливо со стороны Пипа. Но я даже не пискнула в ответ. Может быть, я и не очень красиво повела себя, отказываясь от замужества. Но и Пип был не лучше. Если не хуже. У него точно не было права разговаривать со мной в подобном тоне. Но, кажется, в импульсивности парня была виноваты вот та горячность, несдержанность и безрассудство, которые приписывает смескам молва.

Я вздрогнула всем телом, когда безобидный парнишка-сосед вдруг с рыком вскочил и одним движением сбросил со стола на пол все, что на нем стояло, отшвырнул табурет, на котором сидел, и бросился прочь. Несколько коротких и тяжелых шагов Пипа до выхода мне почему-то показались поступью самой судьбы. А когда входная дверь с силой хрястнула об стену, мне померещилось, что этот удар что-то убил у меня в душе…

Возможно, я бы еще долго торчала у разоренного стола, таращась на осколки чашек под ногами, если бы не осознание, что через распахнутую дверь в дом может проникнуть кто угодно. Именно страх оказаться застигнутой подручными Глерна врасплох, заставил меня отлепиться от облюбованного места и пойти закрывать дверь. Однако даже в этом случае я с трудом переставляла ноги, практически ничего не соображая. Вот как за пару часов вся жизнь может пойти наперекосяк? Почему? Из-за чего?