Золото змея. Власть хаоса

Глава 7. Отрава пахнет кислотой

Рагиль

Мы погибнем. Если она сейчас не сбавит обороты, мы точно в кого-нибудь врежемся и погибнем. Твою мать!

Меллар неловко обогнала машину из соседнего ряда, едва не задев ее выступающие фары. Я схватился за сиденье и повернул к ней голову. Плечи сведены, тело подалось вперед, а руки так крепко сжимают руль, что скоро посинеют. Меллар вся как натянутая струна, и я не представляю, что сказать, чтобы она успокоилась.

Конечно, смерть члена Совета – это ужасно. Хотя, по правде говоря, не ужаснее, чем гибель других людей. Но я знаю, что она воспринимает это иначе. Боится. Я могу ее понять: меня эта новость тоже вывела из равновесия, обдав холодком близкой смерти. Если уж столь высокопоставленные люди не защищены, то что говорить о нас, простых смертных? Но, похоже, мой конец будет ждать меня не дома с чашкой чая, а на Восточном шоссе.

– Меллар, ты должна остановиться и выдохнуть, – громко проговорил я.

Она только сильнее сжала губы и продолжила смотреть вперед.

– Подумай о других людях. Статистика смертей в этой стране и без тебя неплохо поживает!

Меллар свернула на обочину, нажала на тормоз, и меня мотнуло вперед. Она резким движением отстегнула ремень, толкнула дверь и вышла из машины. Я посидел несколько секунд, приходя в себя, потом потянулся к ключу, заглушил двигатель и тоже выбрался наружу.

В нос ударили запахи выхлопных газов и дорожной пыли, вихрящиеся над проходящим слева шоссе. Спустя несколько мгновений к ним добавились ароматы насаженных справа хвойных деревьев, образующих лесополосу. У ее кромки и стояла Меллар, обхватив себя руками.

Я неспешно подошел к ней, приобнял за плечи и нагнулся, заглядывая в опущенные глаза.

– Что случилось?

Меллар прикусила губу и помотала головой.

– Не знаю. Накопилось, наверное. Покушение в Корпусе, предательство Кильяса, потеря председательского поста и поддержки в Совете, отравления, поджог машины, – затараторила она. – А теперь еще и мой коллега погиб. Ощущение, что я попала в смерч и он мотает меня из стороны в сторону, как соломинку. Ни в чем нет опоры, все разваливается на глазах. Везде хаос.

Я прислонился лбом к ее лбу, ощущая пропитавшие волосы запахи яблочного пирога и домашнего уюта. Заставил Меллар разжать руки и взял ее за кисти.

– Мне знакомо это чувство. У меня тоже выбивало почву из-под ног, и не единожды.

Последний раз это произошло из-за ухода Кавы, но я не стал уточнять.

– И как ты справлялся? – спросила она.

Я пожал плечами.

– По-разному. Самое лучшее, что можно сделать, чтобы смерч не сносил, – это зацепиться за кого-то, кто удержит тебя на земле. Ну или будет готов улететь вместе с тобой.

Меллар подняла на меня взгляд и улыбнулась.

– Вот зачем нужны человеческие отношения, – шутливо заметила она.

– Естественно! Для выживания и размножения. А ты думала для чего? Чтобы было с кем вести беседы о силе искусства под потолком древнего храма? Чепуха.

Меллар рассмеялась и прижалась ко мне, укутываясь в мои руки и щекоча шею своими длиннющими ресницами.

– Но разве путь лидера совершается не в одиночестве? Как ты можешь вести за собой людей, если не способен сам справляться с проблемами и сохранять хладнокровие в трудных ситуациях?

Мимо пронеслась машина, и последние слова Меллар потонули в визге шин, быстро напомнив, что обочина плохо подходит для таких интимных разговоров. Но мы не сдвинулись с места.

– Совершенно не понимаю, при чем здесь одиночество, – признался я, поразмыслив. – Как человек поведет за собой кого-то, если он не знает, что такое поддержка, дружеское плечо и безусловная любовь близких? Кому нужен лидер, который не умеет заботиться о других? И как этому абстрактному лидеру решиться на смелые поступки, которые от него все ждут, если ему не прикрывают спину? Ты выросла сильным лидером, потому что твои родители в тебя бесконечно верили, – я вспомнил горящие глаза ее отца, когда он рассказывал о достижениях маленькой Меллар, – и бесконечно тебя любили. Ты имеешь право полагаться на других – как лидер, да и просто как обычный человек.

Ответом мне было долгое молчаливое сопение и наконец легкий поцелуй в шею. Мы вернулись в автомобиль и спокойно преодолели остаток пути. Меллар расслаблено, но уверенно вела машину, будто и не было никакого нервного срыва несколько минут назад, а я, пригретый на мягком кожаном сиденье и почти убаюканный жужжанием мотора, ощущал странное удовлетворение от того, что помог ей успокоиться. Необычно выступать в роли человека, к чьим наставлениям прислушиваются. В этот момент расстояние между нами словно схлопнулось, и не было больше ни разницы в статусе и положении, ни различий в характерах, только естественное желание одного человека стать опорой другому. Хочется как-то лаконичнее назвать это чувство, но не могу, не знаю пока, что это такое.

Когда мы добрались до места, город уже потонул в сумерках и опустел. Выросшие перед нами высокие кованые ворота открылись, и Меллар медленно въехала на территорию, паркуясь под подсказки швейцара. Я посмотрел на стоящий впереди огромный особняк, на первом этаже которого ярко горел свет. Сразу же бросились в глаза старинные картины в золоченых рамах и умопомрачительно огромная хрустальная люстра.

– Так ты считаешь, что мне тоже стоит пойти? – уточнил я, чувствуя нарастающую неуверенность. Это не уютный домик родителей в горах, я здесь не свой.

Меллар поразмыслила несколько секунд.

– Я бы хотела, чтобы ты был рядом, – сказала она, поворачивая ключ в замке зажигания. – Мне так будет спокойнее. Достанешь из багажника вещи?

Я вытащил портплед и коробку и передал Меллар. Она переобулась в туфли, надела на рубашку пиджак, всунула в уши золотые сережки и совершила еще массу каких-то действий, преображаясь в женщину, перед которой прислуга без слов открывает двери особняка.

В прихожей мы разделились. Меллар пригласили в библиотеку, где, видимо, собрались члены Совета, а меня проводили в гостиную, оставив в полном одиночестве.

Я сел на мягкий диван и посмотрел на свои ботинки.

– Черт… – с подошвы на светлый ковер упало несколько комьев застывшей грязи.

Вытянув ноги, я откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Интересно, кто-нибудь будет против, если я тут вздремну? Но расслабиться так и не получилось, и я стал праздно разглядывать комнату. Что ж, размеры ее вполне позволяли совершить небольшую прогулку или исполнить старинный танец со сложными схемами. В дальнем углу комнаты – или бальной залы? – стоял огромный черный рояль, рядом – какое-то старинное трюмо, в котором отражались горящие мягким теплым светом настенные торшеры. На журнальном столике передо мной лежали свежие газеты с выглядывающими друг над другом заголовками. У камина между двумя глубокими креслами замерла шахматная доска с расставленными к началу игры мраморными фигурами.

И ни одной книги. Надо же.

Похоже, придется развлекать себя своим обычным способом – выискивать и разбирать по нотам запахи нового места. Начну прямо с этой комнаты.

Я повел носом и ощутил… ничего. С точки зрения запахов комната была практически стерильна. Получается, сутки, а может, и больше, здесь никто, кроме меня, не бывал. И для кого тогда все это великолепие? Для непрошеных гостей вроде меня?

Библиотека, куда отвели Меллар, находилась отсюда далеко, потому что я почти не улавливал запахов людей, которых там должно было собраться несколько десятков. Совсем рядом, буквально в соседней комнате, мне почудился запах встретившего нас человека, вероятно, управляющего. Интересно, что он там делает? Вряд ли за стеной этого помпезного зала находится его кабинет. Хорошо еще, что он не остался со мной здесь. Вести пустые разговоры с прислугой в конце такого трудного дня было бы невыносимо.

В сознании вспыло воспоминание о мягкой кровати со взбитой белой подушкой, и я едва не застонал от сожаления, что нахожусь сейчас не в домике в горах. Гостеприимство этого дома ограничивалось только возможностью побездельничать в роскошном интерьере. Мне даже воды не предложили.

Кстати о воде. Где-то недалеко расположена кухня, а может, столовая с буфетом, потому что я отчетливо ощутил запахи готовой еды, но не самой готовки. Прикинул расстояние. Где-то в этой же части дома. И… да, там есть люди.

Эта новая комната показалась самой интересной для изучения, и, чтобы четче ощутить доносящиеся оттуда ароматы, я приоткрыл дверь и слегка высунул нос в коридор. Людей в той комнате было двое, но потом второй запах стал уплывать – значит, в помещении остался только один человек. Пах он так, будто только недавно принял ванну с ароматическими средствами. А еще его окружали запахи булочек с корицей, свежей клубники и чая. Ммм… кому-то повезло.

Я распахнул глаза, уставившись на белую дверь, которую придерживал рукой. Подождите. Какой еще чай? Откуда здесь может быть чай? От него ведь все отказались!

Сердце отчаянно забилось, почуяв неладное. Я отворил дверь и как следует принюхался. Это точно был запах черного чая, хорошо мне знакомый. Глубокий и терпкий, с немного землистым оттенком. Но в нем ощущалась какая-то странная нота… кислота. Это было что-то кислое. И мне это не понравилось.

Не отдавая себе до конца отчет в том, что делаю, я вышел в коридор и направился к той комнате, откуда доносился запах. Она находилась недалеко: нужно было пройти немного прямо, а потом всего один раз повернуть направо – и вот уже двустворчатые двери открываются под моим напором.

Это все же оказалась кухонька. Маленькая, в центре – стол-остров, а за ним сидела девочка-подросток со светлыми волнистыми волосами, пахнущая душистым мылом. Она воззрилась на меня широко открытыми глазами, буквально на сантиметр не донеся чашку до губ. Я резко втянул в себя воздух: тот самый чай с кислым запахом. И тут же мозг подсказал, что с этим запахом не так: это же отрава!

Я кинулся к девочке, не давая ей опомниться, и резким движением выбил чашку из рук. Чашка упала на пол, но уцелела, а вся жидкость из нее выплеснулась. Застигнутая врасплох, девочка истошно завизжала.

Дальше события галопом понеслись вперед, словно я дал им сигнал к старту. В комнату ворвался какой-то детина и повалил меня на пол. Я больно ударился скулой о мрамор и едва не взвыл, а через секунду почувствовал запах собственной крови. Мне скрутили сзади руки и ткнули коленом в районе лопаток, прижимая к полу. Голова от боли и страха пошла кругом.

Девочка прекратила вопить, как ненормальная, и кухню стали заполнять люди. Сначала вбежала женщина – из своего положения я разглядел только ее каблуки и худые лодыжки.

– Эффи! – вскрикнула она. – Что случилось? Ты в порядке?

– Этот человек меня напугал, – пролепетала девочка.

– Все хорошо, не бойся. Сейчас мы во всем разберемся.

Затем в кухню вошел мужчина, и я сразу узнал его запах. Тот самый член Совета, который приходил в мою квартиру за Меллар. Его ботинки остановились прямо напротив моего прижатого к полу лица.

– Что здесь происходит? Это еще кто такой? Эффи! – от его окрика даже мне стало не по себе.

– Эй, вы что делаете! – в комнату протиснулась Меллар и кинулась ко мне. – Отпустите его немедленно! Дорман, скажи своему человеку!

– Никто и пальцем не шевельнет, пока я не разберусь, что здесь происходит и почему мой ребенок напуган, – ответил мужчина. В его голосе сквозил такой холод, что я невольно покрылся мурашками.

Дорман подал какой-то знак, меня приподняли и поставили на колени. Разбитая скула горела.

Я сделал несколько вдохов и почувствовал подступающую тошноту: слишком много людей. Здесь собралось человек пятнадцать, и все ждали, что со мной сделают. Паника тут же дала о себе знать спазмами в желудке и сухостью во рту. Я сглотнул.

Дорман посмотрел на меня сверху вниз. В его ледяном взгляде мне почудилось обещание мучительной смерти.

– Дорман, это Рагиль, он пришел со мной, и он не сделал ничего плохого, просто ждал меня, – скороговоркой проговорила Меллар. – Произошло какое-то недоразумение…

– Замолчи, – отрезал он. – И дай сказать ему.

Меллар затихла, и я стал лихорадочно соображать, как все объяснить. Не мог же я признаться, что почувствовал запах наркотика! Так и не найдя способа представить свои действия наиболее логичным и безопасным для себя образом, я просто сказал:

– Девочка собиралась выпить отравленный чай. Я выбил кружку у нее из рук. Сожалею, если напугал.

– В моем доме не может быть отравленного чая, – сдерживая гнев, отчеканил Дорман.

– Проверьте сами, – я кивком указал на стол, – там есть еще.

Все тут же посмотрели на стоящий на столе белый чайничек, который продолжал раздражать мои рецепторы кислотным запахом. В гробовой тишине Дорман подошел к девочке, которую прижимала к себе худощавая блондинка, и ласково спросил:

– Милая, кто заварил тебе этот чай?

Девочка пожала плечами.

– Я не знаю. Няня сказала, что на маленькой кухне для меня остались булочки, но про чай не было ни слова. Когда я пришла сюда, на столе стояли чайник и кружка. Ну, я налила.

– Понятно, – уронил Дорман. – Иста, отведи ребенка наверх.

Женщина с девочкой ушли, а Дорман взял заварник, поднял крышку и принюхался. Я огляделся. Все застыли с такими лицами, с какими люди наблюдают за горящим домом или автомобильной аварией, завороженные ужасом. Меллар побледнела. Мы встретились взглядами, и я постарался дать ей понять, что говорю правду.

– Посади его за стол и приведи ко мне Мартику, – обратился Дорман к верзиле, который меня держал. И тот, усадив меня на стул и заставив положить перед собой руки, кое-как протиснулся через толпу и скрылся в коридоре.

Все молчали, поглощая кислород и выделяя напряжение. Несмотря на тесноту, вокруг Дормана образовалось пустое пространство, словно к нему боялись приближаться, и он стал вышагивать по этим двум квадратным метрам, нагоняя на меня страх.

Что, если мне не поверят? Что тогда будет? А если поверят, как я все объясню? Я же не могу сказать про нюх! Черт, черт, черт…

На мои плечи легли чьи-то руки, отвлекая от приближающейся панической атаки. Запах, ставший уже практически родным. Меллар. Она коснулась большим пальцем оголенного участка моей шеи, слегка поглаживая, и по телу прокатилась дрожь: ее руки были ледяными.

– Дорман, ты уверен, что не хочешь вызвать полицию? – спросил какой-то мужчина. – Все выглядит очень подозрительно.

– Сначала я сам разберусь, что случилось с моим ребенком, – безапелляционно заявил Дорман. – И откуда в моем доме наркотик, если это действительно он.

– А это может быть не он? – уточнила стоящая рядом женщина.

– У меня оставались кое-какие запасы надежного чая, – признался Дорман. – Не из Лаомоо, а из Чыйвлина. И я сам его пил. Но после сегодняшних новостей собирался все окончательно выбросить.

На этих словах люди зашевелились, уступая дорогу охраннику, тащившему за собой невысокую темноволосую женщину в форме персонала. Она удивленно озиралась вокруг, будто не понимая, что происходит и почему ее сюда привели, но меня было не обмануть. Я уловил ее запах. Она пахла страхом.

– Мартика, это ты заварила моему ребенку чай? – деловито поинтересовался Дорман, сложив руки за спиной.

Женщина кивнула и с акцентом проговорила:

– Хороший чай. С моей родины. Я сама пить. И вы пить.

– И часто Эффи пьет чай? – продолжил допрос Дорман.

Женщина помотала головой.

– Нечасто. Но сегодня днем она няне сказать, что хочет чай. Няня на большой кухне нам передать.

– Получается, это няня попросила тебя заварить чай… – протянул Дорман и взял со стола заварник. Заглянул в него, покачивая в руке и прикидывая, сколько жидкости осталось. Посмотрел на верзилу-охранника, и тот, поняв все без слов, скрутил женщину так же, как несколько минут назад скручивал меня – двумя быстрыми и выверенными движениями. Она тут же заметалась в его руках, делая себе только больнее.

– Зафиксируй ей рот, – приказал мужчина.

– Дорман, что ты делаешь! – взвизгнула женщина, которая спрашивала его про чай. – Прекрати немедленно это варварство и вызови полицию!

Охранник одной рукой прижал к своей широкой груди маленькую чужестранку, а второй нажал ей на щеки, заставляя открыть рот. Дорман подошел к ней вплотную и громко спросил, явно пытаясь надавить на перепуганного человека:

– Так значит, ты здесь ни при чем, Мартика? Ты заварила обычный чыйвлинский чай, да? А если с ним что-то не так, то это няня виновата?

Дорман поднес носик заварника к ее губам. Женщина заскулила, из глаз ее брызнули слезы. На это невыносимо было смотреть.

Кто-то стал выходить из кухни, Меллар сжала мои плечи. Я боялся пошевелиться, понимая, что сейчас решается и моя судьба. И тут в голове промелькнуло: на месте этой женщины мог быть я. И никто бы его не остановил…

Мартика замычала, как в агонии, когда ей в рот потекла светло-коричневая жидкость. Этого было достаточно, чтобы понять: она знала. Знала, что ей вливают не обычный чай. Значит, она хотела отравить ребенка… Но даже подтвердив свои подозрения, Дорман не остановился. Он заставил ее проглотить все, что было в заварнике, после чего поставил его на место и приказал охраннику посадить свою подопытную за стол. Прямо напротив меня.

Женщина продолжала плакать, сжимая губы. Люди начали активнее расходиться, и Дорман гаркнул:

– Стойте, где стоите! Мне нужны свидетели. На моего ребенка сегодня покушались, и сейчас вы все в этом убедитесь.

Меллар снова провела своими ледяными пальцами по моей шее, давая понять, что она здесь, рядом. Я все еще не мог пошевелиться. Мой взгляд был прикован к этой женщине. Я должен бы желать ей всего самого худшего, но сейчас мне было ее до ужаса жаль. Все, о чем я мог думать, что самосуд не должен свершаться в цивилизованном государстве, даже если ты защищаешь свою семью. Кровная месть – не оправдание жестокости.

Руки женщины лежали на столе, как и мои, и через некоторое время я заметил, как они начали трястись. Сначала это была легкая дрожь, но спустя минуту ее уже всю колотило.

Когда из ее рта пошла пена и стало совершенно очевидно, что Дорман напоил ее тем самым отравленным чаем, который чуть не убил ребенка, все на кухне пришли в движение. Люди возмущались и спорили. Одни убеждали Дормана поскорее вызвать полицию и «скорую», другие его активно поддерживали. Многие стали спешно уходить.

Воспользовавшись неразберихой, я схватил Меллар за руку и выбежал из кухни. В проходах толпились люди, и мои рецепторы сходили с ума. Я выскочил на улицу и остановился, жадно вдыхая свежий ночной воздух. Холодный ветер хлестнул по опухшей скуле, и она стала гореть от боли.

– Рагиль, подожди, – запыхавшись, сказала Меллар. – Если приедет полиция, ты должен дать показания. Ты должен сказать, что пытался спасти девочку…

– Нет! – выкрикнул я. – Нет. Мне надо уходить. Срочно.

Я заметался взглядом по территории, ища выход. Ворота раскрылись, выпуская уезжающих членов Совета. Я потащил Меллар к ее автомобилю. Усадил ее на переднее сиденье и сказал:

– Езжай домой.

– А ты?! Рагиль! Куда ты пошел?

– Я не могу, Меллар… Не могу остаться. И не могу поехать с тобой, – я стал отдаляться от автомобиля, чтобы она не пыталась меня остановить. – Мне нужно спрятаться и обо всем подумать.

Меллар высунулась из открытого окна, сверля меня взглядом.

– Снова хочешь уйти от ответа? Снова ничего не объяснишь? Даже мне?!

Я повернулся к ней спиной, и она закричала:

– Не смей сейчас убегать, слышишь?! – рассердилась она. – Ты должен мне все сказать! Ты должен объяснить, что сегодня произошло! Откуда ты узнал о чае?! Рагиль!

Меллар продолжила звать меня, но я не обернулся на ее крик. Вместо этого я ускорил шаг и вскоре перешел на бег. Оказавшись за воротами, я остановился, пытаясь понять, в каком районе нахожусь, и побежал в ту сторону, откуда доносились запахи машинного масла и выхлопных газов.

Через некоторое время мои легкие начали гореть, потому что я уже долгое время не сбавлял скорости и не останавливался. Меня гнали страх неизвестности и ощущение, что земля окончательно провалилась под ногами. Я не думал о девочке, которую удалось спасти, о Дормане и о правильности его поступка, о той женщине, которая уже, скорее всего, мертва. Я думал только о том, как мне убежать.

Но бежал ли я от Меллар или от самого себя? От того, какой я есть и каким никогда не хотел быть? Наверное, от всего вместе. Я совершенно точно не мог совладать с реальностью, которая обрушилась на меня сегодня. И все, что я мог, – это бежать.