Майор, может, и по-доброму отреагировал на мою заинтересованность, а может, было тут и что-то другое, однако же, снизошел:
– Следователь мужик боевой, правдолюб, не терпит мямлей и нытиков, придерживается спокойствия и уравновешенности. Это все, что я могу вам сообщить. Ну, а дальше, – дело ваше. Так можете сказать, в какой день вы приедете по повестке? Дата еще не заполнена, я впишу ее по вашему решению.
– Лучше вторник, сегодня я провожаю дочь на отдых, на завтра есть кое-какие дела, да и пусть будет день в запасе, хоть морально подготовлюсь, – задумавшись на короткое мгновенье, ответил я.
Владимир Натанович вписал в повестку дату явки, что-то пометил у себя в бумагах и произнес: – Желаю удачи. И… до свидания.
– До свидания, – немного растерявшись, согласился я, предвидя скорый «электрический стул» и вздрогнул: – Фу, ты, чёрт! Да, не приведи господи! Какое там свидание! Удачи вам, Владимир Натанович, – поторопился исправить я собственную оговорку, в которой таилось двойне значение.
Закрыв дверь за майором, я прошел в комнату и сел на диван. Н-да, хотя в последнее время мысли о внезапном нашествии в мой офис и абсурдность всей ситуации совершенно не выходили из моей головы, они мало-помалу вытеснялись последними событиями: смертью и похоронами Павла, что отняло у всех нас уйму сил, Дининому сомнительному улучшению здоровья, и лишь бальзамом на сердце в нескончаемой круговерти было общение с дочерью. Да, и то, недолго музыка играла, извольте вам и получите так много обещающую повестку. Ну, что ж, – жизнь не кончается, и за один миг старые, заляпанные и перечеркнутые страницы ее не могут исчезнуть, они только переворачиваются, вплоть до последней. А кто скажет, какая она по счету?
Тут я поймал себя на мысли о том, что уже несколько минут держу в руках пульт и щелкаю кнопками с целью переключения телевизионных каналов, но ничего не происходит. Телевизор не включается. Я прищурился, шторы были задернуты, и в комнате царил полумрак, пульт отзывался на нажатие клавиш мерцанием красной крошечной лампочки, а вот телевизор не реагировал никак. Я поднялся. Что за дела?
Ах, да, это же мой чертов друг Бака устроился у телевизора, преграждая доступ луча к сенсорному окошку.
– Привет, Бака! Пытаешься обратить на себя внимание? – Пробурчал я с легкой улыбкой. – Ну, как ты? Мне совсем было не до тебя. Хочешь кофе? – помнится, Катюха говорила, что он любитель этого напитка.
Ответом мне была тишина, я взял Баку в руку и передвинул его от телевизора к цветочному горшку, в котором торчал кактус. Появился он в доме после того, как моя дочь услышала в школе о его способности поглощать вредное излучение от мониторов компьютеров, телевизоров и прочей бытовой техники. Я не спорил с Катериной, и со временем эти колючие растения расположились в моей квартире везде, где по мнению дочери что-либо излучалось.
Я переместил Баку к горшку с кактусом, и так получилось, что пристроился он возле компьютера покойного Павла. Ноутбук, ставший неожиданно бесхозным, лежал на столе совершенно забытым.
– Надо бы отдать его Виктору, как-никак он не только мой помощник, а по совместительству еще и компьютерщик, – рассматривая ноутбук, начал я рассуждать вслух. Привычка частого пребывания в одиночестве. – А что, если там действительно обнаружится полезная нам информация?– вопрошал я себя, набирая номер Витька.
– Вить, привет! Чем занят? – с ходу начал я, как только на другом конце сняли трубку. – Есть к тебе одна просьба.
– Привет, Стас. Ничего не делаю. Что за просьба, буду рад оказаться полезным. – без задержки отбарабанил Витя. Вот это работничек!
– Послушай, мне по наследству достался компьютер Пашка, к сожалению, времени поковыряться с ним нет. Я бы хотел сегодня завезти его тебе. Просьба простая, поройся в его содержимом, мало ли что, а вдруг нам что-нибудь, да и пригодится? Как тебе такая задача? – выпалил я все это единым духом.
– Не вопрос, Стас, не велико дело. Давай, тащи, а если хочешь, я и сам заскочу, – бодро предложил Витёк.
– Да нет такой необходимости, мне все равно вскорости выезжать, нужно проводить Катьку в аэропорт – глянув на часы, сказал я, – сегодня воскресенье, пробок нет, так что заскочу к тебе по пути, получишь ноутбук прямо в руки, а дальше уж ты сам. О’кей?
– Не вопрос. Жду.
Всё же, как быстро летит время, только было утро, а уже час дня. Катюшка улетает в 10 вечера из Домодедово, «Уральскими авиалиниями» – чудное название, так и тянет в полет. Времени кажется и в достатке, но! Надо же успеть и пообщаться со своим чудом, побыть, так сказать, внимательным отцом.
Забирая ноутбук Павла, я не забыл распрощаться и с Бакой: – Пока, не скучай, чертов дружок, – и удивляясь собственному легкомыслию, покинул квартиру.
Лето прекрасно, даже тогда, когда его и в принципе нет. А в нашей средней полосе, в последнее пятилетие, складывается чёткое ощущение, что оно даже и не планируется. Случаются несколько жарких дней, которые напоминают об истинном названии месяцев, но погода… Она совсем не соответствует лету. Тринадцать градусов бывают в Москве и весной, и осенью, и даже зимой, но для летней благодати они никак не дотягивают. Тем не менее, даже при таких температурах, – лето все же остается летом, это сезон отпусков, время, когда поет душа, и мы по привычке, обретенной еще в школьные годы, стремимся на отдых в жаркие регионы, а с недавних пор и в дальние страны. Наверное, все же издавна было холодным московское лето, раз жители данного мегаполиса с его приходом «журавлиными стаями» улетали на юга.
Что поделать, сентиментальным становишься с возрастом, потому все чаще и чаще вспоминается далекое детство. Золотое было время! Память услужливо воспроизводит пестро размалеванные картины особо запомнившихся летних дней. Еще бы не помнить, как мать повезла меня в Геленджик! Курортную путевку, в советских условиях это воплощение права гражданина на оздоровление его организма, тогда можно было получить только в профкоме. Да, да, было такое когда-то! Мы блаженствовали в санатории, который находился практически у самого моря, вели какую-то немыслимо сказочную жизнь, и я был упоительно счастлив и весел, обзавелся новыми друзьями, а черными южными ночами приманивал летучих мышей на свою белоснежную футболку, раскачиваясь на «сумасшедших» качелях. От полноты ощущений даже пробовал бросать камни прямиком в низкое южное небо, надеясь, что хоть один из них задержится и останется там в качестве новой, моей звезды.
Воспоминания захватили меня целиком и, названивая в дверь Виктора, я был где-то далеко, рядом со своей дочерью, которая слушала, раскрыв рот, мое повествование о далеком детстве.
– Приветствую, Стас, еще раз, – выпалил довольный собственной рифмой Виктор, резко распахивая дверь, что моментально прервало полет моей увлекательной фантазии.
– Привет и тебе Витя, привет. Вот, держи, ноутбук, а я побежал. – Компьютер перебрался из рук в руки, и я развернулся к выходу.
– Э, Стас, подожди-ка! – остановил меня Виктор. – Зайди, хоть на пять минут, давай подумаем, что в этом аппарате может нас заинтересовать. Ведь не секреты из его переписки с девушками или сюжеты порнографических фильмов, которые он вдруг, взял, да и скачал. Заходи, заходи, – он с готовностью посторонился. – Успеешь, время, я знаю, у тебя есть, а нам его нужно не так уж и много, каких-то пять лишних минут ничего не решат.
– Хорошо, ладно, уговорил, – согласился я, протискиваясь мимо него в дверь. А что тут такого-то? Комплекция еще позволяет…
Мы разместились за столом на кухне, и Витя с нескрываемым интересом сразу же включил компьютер.
– Скорее всего, он на пароле, – глядя на мерцающий экран, заключил он. – Придется повозиться немного, чтобы его вскрыть.
Мне стало как-то не по себе. Все же мы вторгаемся в нечто личное, причем человека, которого уже нет в живых. А вдруг там не будет ничего, что связано с работой, а только то, что касается его собственной жизни?
– Может, не стоит? – меня начали одолевать сомнения.
– Да ладно тебе, Стас, нужно ли беспокоиться? А вдруг действительно были у него какие-то наработки, которые нам пригодятся сейчас. Да, мало ли какие сюрпризы могут нас тут ожидать! – похоже, у Виктора проснулся охотничий азарт.
– Может быть, все может быть! И, кстати это или нет, но сегодня мне принесли повестку, связанную с обыском, я должен явиться во вторник к следователю.
– Тем более, чего ты тушуешься, мало ли что хранится в компьютере, может, и есть какие-то подсказки. Хотя я, конечно, сомневаюсь, но чем чёрт не шутит. Знаешь, мои на даче, так что сегодняшний день я посвящу этому аппарату. А ты давай, решай свои дела, я уже понял, что нужно искать и чего не нужно. Все, не отвлекай меня. – У Виктора появился подозрительно нездоровый блеск в глазах, и я понял, что свободен.
– Ну, дерзай, я уехал, будут новости, – звони. – Мы попрощались на скорую руку и я покатил дальше.
К дому на Кутузовском проспекте я приехал к половине третьего. Катюшка в предвкушении поездки была очень возбуждена, говорлива, бестолково суетилась, и буквально разрывалась между нами, стараясь никого не обделить своим вниманием. Мы с Татьяной от души веселились, и время от времени безобидно подшучивали над дочерью.
– Катя, да не суетись ты, у нас времени до выезда еще три часа. Иди, покушай и излагай спокойно все свои важные сведения. – улыбаясь, приостановила ее кипучую деятельность Татьяна.
А Катёна все суетилась, бегала из комнаты в комнату и раздавала путанные указания касательно того, на что мы должны обратить внимание в момент ее отсутствия. Она была маленькой хозяйкой, а мы – её великовозрастными рачителями2, и от нахлынувшего ощущения полной гармонии и спокойствия, пришедшего на смену раздерганного вдрызг состояния, мне стало тепло и уютно, чего так не хватало в последнее время, и в чем я уже так остро нуждался.
И, тем не менее, я нашел время рассказать Катюшке о своих детских воспоминаниях, о летучих мышах, вспомнил, как одну из них мы случайно придавили оконной рамой, а Таня только возмущенно всплескивала руками и приговаривала: – и нашел же, что вспомнить! Ужас, ужас, какая мерзость, фу, гадость!
От всего этого Катька заходилась веселым смехом и торопила меня с рассказом, а Татьяна укоризненно качала головой и закрывала иногда лицо руками, демонстративно выражая дамскую брезгливость к мужским проделкам. Так мы и провели время до самого отъезда, а потом закинули багаж в машину и благополучно выдвинулись в сторону аэропорта.
Приехали мы заблаговременно, успели даже до приезда Олега Борисовича испить кофе и горячего шоколада. Катюшка была счастлива, что её провожают умиротворенные родители, выделывала вокруг нас всевозможные балетные па, ни мало не стесняясь огромного количества людей в аэропорту. Мы встретились у стойки с Олегом Борисовичем, передали ему все документы и разрешения, подошли к представительству «Уральских авиалиний», и еще раз удостоверились, что с перелетом нашей дочери не будет никаких проблем. После этого отправили нашу принцессу с временным опекуном на регистрацию, дождались их исчезновения из поля зрения, бестолково размахивая им вслед руками и посылая Катьке бесконечное количество воздушных поцелуев. Со стороны мы, должно быть, выглядели весьма комично, но нам было все равно, мы провожали обожаемую дочь на каникулы и в некотором роде уже скучали без нее. После этого мы еще долго сидели в кафе, ожидая посадки пассажиров и взлета «нашего» самолета. Убивая время, мы болтали с Татьяной обо всем. Я успел в мельчайших подробностях рассказать ей о том, что случилось со мной за последнее время. Она была крайне удивлена и слушала, внимая каждому слову. Я был поражен ее внимательностью, сейчас мне был необходим именно такой слушатель и я не делал разграничений на то, была ли им моя бывшая жена или кто-то другой.
Затянувшийся монолог прервал звонок мобильного телефона.
– Папуля, мы уже в самолете, мне дали леденцы, чтобы не закладывало уши. Я очень счастлива, а ты поцелуй мамусю. Когда прилетим, я позвоню. Всё, отключаюсь, к нам идет очень красивая стюардесса, Олег Борисович сказал, что будет за ней ухаживать, – смеясь, и практически шёпотом договорила Катюшка.
– Всё! Важные персоны уже в самолёте, у них всё отлично. Мы можем двигаться или будем ждать вылета?
– Давай позвоним в справочную и узнаем, не задержат ли его, после этого можем ехать. – сказала Таня, уже набирая телефонный номер справочной Домодедово.
Переговорив, она сообщила, что самолет вылетает вовремя, но все же предложила подождать еще пятнадцать минут, чтобы удостовериться своими глазами, что взлет прошел успешно. Что делать, пришлось пойти ей навстречу.
Наконец, мы покинули здание аэропорта…
Шаг к секрету
– Стаська! – с каким-то восторгом произнесла Татьяна. – Я так счастлива, что у нас есть дочь! Мы ее так любим. Слушай, если у тебя нет срочных дел, давай-ка порадуемся этому вместе. – Предложила моя бывшая жена, когда мы выехали за шлагбаум парковки аэровокзала.
– Что значит, порадуемся? – не понял я.
– Ну, и сухарь же ты, Стас! Притворяешься только общительным. Вот, давай, и пообщаемся! Мне, супруге в отставке, как-то не очень прилично напрашиваться к тебе в гости, мало ли что, – Татьяна грустно усмехнулась, – соседи подумают. Давай, поедем ко мне, к нам, туда, где мы жили вместе и проведем этот вечер вдвоем, просто посидим, поговорим за жизнь, то есть о дочери в основном. Будем вести себя, как старые, добрые друзья, у которых за душой немало общего.
Черт, возьми! А ведь я хотел предложить ей то же самое! Удивительно, сколько лет прошло, а мы все еще продолжаем испытывать синхронные чувства. Может, и не правильным было принятое когда-то решение, хотя, что теперь без толку рассуждать об этом. Да и задним умом человек не всегда бывает умным. А вот сегодня нет у меня никакого желания ноне вновь погружаться в одиночество, обстоятельства угнетают, и я с превеликим чувством облегчения принял Татьянино предложение.
По дороге к дому, мы заскочили в универсам, набрали кучу нарезок, овощей и фруктов, к которым я по старой памяти присоединил пару бутылок Beaujolais. Помнил ведь хорошо, что это было любимое Татьянино вино, она никогда не пропускала праздник Beaujolais Nouveau и литрами тащила домой, как она говорила, «божественный напиток».
Когда-то, как сейчас казалось, в прошлой жизни, в знак признательности ей за рождение дочери, а Катюшке еще не было и года, я сделал Татьяне подарок. Мы, оставив нашу малышку с Таниными родителями, укатили во Францию. Кажется, было это в конце осени, и, если мне не изменяет память, в ноябре. Мы прилетели в Париж, столицу мира, как утверждают французы, хотя, на самом деле, это город вечной любви и непреходящей романтики.
Поездка по понятным причинам была краткосрочной, дома ведь нас ждала беспомощная кроха, и провели мы в Париже всего лишь два выходных дня. Мало, конечно, но та энергетика, которой одарил нас этот прекрасный город, его загадочная атмосфера и неповторимый, воистину французский, шарм долго еще будоражили нашу память, и несомненно послужили той доброй силой, которая удерживала нас от опрометчивых шагов, но неожиданно иссякла, когда, говоря высоким слогом, пересох родник любви и счастья в наших душах.
Оставшуюся часть дороги, мы вели ничего не значащий оживленный разговор, я в конце концов совершенно расслабился, то ли вечер подвел к такому состоянию, то ли воспоминания далекого прошлого настроили на лирический лад. Приехав к Татьяне, я бесцельно походил по квартире, потом уютно расположился в кресле, а моя бывшая любовь, как изредка случалось в молодости, суетилась на кухне, не допуская меня даже на порог, обещая подготовить какой-то сногсшибательный сюрприз. Я включил телевизор и бездумно поглядывал на экран, наслаждаясь неожиданным покоем, да и спешить в пустую квартиру не было никакой необходимости.
Минут через пятнадцать ужин был готов, и Татьяна торжественно призвала меня на кухню. Если квартира была у нее довольно просторной, то кухне проектировщики отвели на удивление мало места, хотя жильцам и удалось каким-то образом превратить ее в довольно уютный уголок. В нем царил художественный полумрак, горели на столе свечи, и струился из магнитофона приглушенный голос Элтона Джона. Стол был сервирован, можно сказать, по высшему уровню. А впрочем, я всегда поражался таланту Татьяны, умевшей даже банальную подачу пельменей на ужин превратить в королевский ритуал. Жаль только, что относилось это лишь к самому началу нашей совместной жизни, совсем немного лет потребовалось нам на то, чтобы стать подчеркнуто самостоятельными, деловитыми и независимыми, глухой стеной отгораживаясь от понятия «вместе». Наверное, в том изначально и крылась наша роковая ошибка, не определив которую, мы и пришли к нынешним отношениям.
Но сейчас все было просто идеально. Мы ушли, нет, просто утонули в нашей наивной молодости, вспоминали, как состоялось наше знакомство, как ходили в театры, кино, танцевали на дискотеках, а теперь посмеивались с высока над музыкальными вкусами того времени.
И все-таки, где-то, глубоко внутри подтачивало меня неосознанное до конца беспокойство. Что-то мешало мне, и я был весел, активен, галантен, но даже глотка алкоголя я не мог позволить себе, душа не принимала, хотя Татьяна и делала деликатные попытки уговорить на каплю-другую. Она даже предлагала мне остаться и заночевать в Катиной комнате, уверяя, что ни к чему это меня не обяжет, и ничего страшного она в том не видит Сиротливо стояла на столе бутылка Хеннесси Х.О., любимый мой коньяк, а вот, поди, ж ты! А может, это уже не давала покоя запланированная на завтра уйма дел?
Татьяне явно надоели эти уговоры, она просто махнула на меня рукой, осушила первый бокал своего любимого вина и поднялась, чтобы сменить в магнитофоне диск Э.Джона на сборник музыки из нашей молодости.
И в тишину ворвался звонок моего мобильного телефона. Звонил Виктор. Сначала, я даже не хотел отвечать, все-таки было здесь и спокойно и уютно, и уж чего, чего, но в тот момент я категорически не хотел слышать никаких новостей, тем более плохие сыпались в последнее время, как горох из прорванного мешка. Однако, подумав, что Витек все же хочет меня порадовать тем, что в компьютере Пашки, кроме пары занятных сюрпризов не нашел ничего интересного, я нажал кнопку соединения.
– Витек привет, надеюсь, ты провел день плодотворно и теперь страстно желаешь передохнуть? – поинтересовался я, отодвигая от уха трубку. Очень уж возбужденным был его голос.
– Как тебе сказать? Можно было бы и расслабиться, что я и хотел себе позволить, да вот от столь заманчивых перспектив отвлекли меня некие документы, на которые я наткнулся всего полчаса назад. Если в двух словах, то наш Паша был вовсе не так прост, как нам казался. Тут у меня вылезает чёрт знает что!
– Не может такого быть! Что ты имеешь в виду?
– Пока трудно сказать, сейчас лишь вырисовываются отдельные штрихи. Перспектива хорошая, но большинство документов удалено. Слушай, Стас, в его аппарате надо покопаться. Если обобщить вкратце, то наши последние приключения совсем не прыщ на ровном месте. Понимаешь, если мне удастся восстановить документы и переписку, а она наверняка была, потому что имеются ее следы, то думаю, нам многое станет ясно.
– Ты имеешь в виду обыск? – в горле в миг пересохло, и я практически едва выдавил из себя эти слова.
– Да, и это тоже, но у меня пока больше предположений, чем фактов, надо искать. Но уже сейчас я склонен подозревать, что кульминация событий еще впереди. Давай так, меня пока не надо отвлекать, я взял тайм-аут на перекур и снова засяду за работу. Процесс серьезный, Пашка был действительно компьютерный гений, но хакерам он был не нужен, о смерти не думал и, видно, не очень-то старался обезопасить свои записи. Да и знаешь же, что на каждый прием найдется свой лом.
– Так, так, так! Стоп, Витя! Я сейчас буду у тебя, – гнев душил меня, и слова с хрипом рвались из горла, – будем потрошить его вместе.
– Нет, Стас, реально все загубим, если поспешим и полезем вдвоем, а твою нетерпеливость я знаю. Только дров наломаем и запорем информацию. Уж лучше не дергайся. Утром я сам тебе позвоню, вот тогда и будем решать, что и как, и есть ли смысл в проделанной работе. – Виктором владел азарт охотника, который вышел на горячий след, и ненужная помощь могла лишь осложнить дело.
А упустить такую добычу было бы, по меньшей мере непростительно, в чем не возникло у нас никаких разногласий. С доводами Виктора следовало согласиться.
– Ах, ты ж, чёрт подковерный! – скрежетнул я зубами, с остервенением открывая бутылку и наполняя стакан коньяком.
– Что случилось? – произнесла Татьяна, которая всё это время тихо стояла у окна. – Ты с лица сменился, позеленел на глазах.
Коньяк ухнул в горло одним жадным глотком.
– Заседание продолжается, как говорил незабываемый Остап Бендер, – ярость душила, и стакан наполнился новой порцией ароматного напитка.
– Стас, ты же не хотел пить! – недоумевала Татьяна, – что тебе сказали по телефону? Да, очнись же ты! Чем тебя Виктор так оглоушил?
– Тань, – отставленный в сторону стакан со звоном врезался в бутылку, – это какой-то злой рок, напасть, чертовщина, о каком-то душевном покое даже говорить не приходится! Только-только, едва-едва забрезжит впереди белая полоска, как меня валит с ног очередное испытание. Да, сколько же это может продолжаться! Да, катилось бы оно все к чертовой матери! – Я в сердцах хватанул еще одну порцию коньяка и рассказал застывшей от изумления Татьяне все, все, все, не забыв и о сегодняшней повестке, и о том, как посетил в больнице Дину, и о тех сведениях, которые только что выдал мне Витя.
Таня сидела напротив меня и слушала, затаив дыхание. Время от времени она, не отдавая себе отчета, наполняла бокал вином, механически цедила его сквозь губы, а я, как только в моем емком сосуде заканчивался коньяк, подливал себе еще.
Откровение облегчало душу, Татьяна, искренне сопереживая, тяжело вздыхала и тихо приговаривала: – Стас ты мой, непутевый! Ну, и досталось же тебе! – и удивленно добавляла: Что же это за полоса такая выдалась, сплошь потери и разочарования! – В какой-то момент она передвинула стул и присела рядом со мной, а я все говорил и говорил и не мог остановиться. Я видел в Татьяне, как бы она к тому не относилась, всего лишь доброго друга, с которым без утайки можно говорить обо всем. Она узнала и о моей давней, неразделенной любви к Дине, о том, что стоило мне лишь заикнулся ей о своих чувствах, как сразу же произошла та ужасная трагедия, и о том, как я строил грандиозные планы на будущее в бизнесе, что обернулось внезапным обыском и уголовным делом, в котором я фигурировал чуть ли не главным действующим лицом. Впервые в жизни я жаловался на превратности судьбы, забыв о собственной гордости и мужестве, которые так старательно лелеял в себе с детства.
Она сидела рядом, внимала моему рассказу, вздыхала и тихо уговаривала, как неразумное дите свое, что все пройдет и наладится, что Дина поправится, и я еще обрету свое счастье.
А мое сознание уже затерялось в реальном мире, темнота заполнила тяжелую голову и давила на глаза. Что было дальше, я не помню совсем.
Очнулся я оттого, что солнце заливало всю спальню и било в лицо. Пробуждение принесло с собой невыносимую головную боль. «Господи, еще одно испытание!», – вяло перекатилась в голове единственная заблудившаяся там мысль. Лучше умереть сразу, чем мучаться от такого похмелья. Безумство. Я не напивался уже тысячу лет, и вот что сотворил с человеком стресс! Я с трудом повернул голову, и… сивушный выхлоп заглох, а глаза мои медленно полезли на лоб. Рядом спала Татьяна. Да не может же такого быть, но ведь есть! Я находился не в комнате дочери, а на Татьяниной постели, да еще и абсолютно голый, да еще и под одним одеялом с бывшей женой. Вот это номер! Смутные воспоминания о вчерашнем вечере сериями рвущихся петард пронеслись по бедной моей больной голове. Самое время проводить со мной душеспасительную беседу о вреде алкоголя.
– Этого еще не хватало! – чуть слышно простонал я, а Татьяна сладко улыбнувшись во сне, только перевернулась на другой бок.
Я с трудом, буквально по частям, выполз из постели, собрал разбросанную кем-то одежку и побрел в ванную. Отражающийся в зеркале человек двадцать первого века был воистину ужасен. Он глубоко осунулся, оброс щетиной, белки заплывших глаз были совсем и не белками, а желтками с красными прожилками, а довершением этой безобразной картины стали взъерошенные волосы. Тьфу! Я пустил холодную воду, дал ей немного слиться и подставил под тугую струю своё измятое лицо, периодически делая жадные глотки. Судя по всему, я своим умыванием и заглатыванием воды производил много шума, поскольку всего через какое-то мгновение голая Татьяна возникла у меня за спиной, прошлепала в ванную и расслабленно привалилась ко мне. Я вздрогнул, но не от прикосновения ее горячего тела, а от собственного к себе отвращения.
– С добрым утром, – простонала она, обнимая меня за шею.
А я ненавидел себя лютой ненавистью и не мог заставить себя повернуться, опасаясь встретиться с ее глазами. На душе было муторно, тошно, гадостно, хотелось провалиться под землю или хотя бы на нижний этаж, чтобы избежать того, что становилось неизбежным.
– Танюша, извини, у меня жутко болит голова. Если тебе не сложно, дай таблетку, а лучше десять или двадцать, чтобы эта чёртова жизнь прекратилась, – промямлил я в полотенце.
– Ну, Стасик, сейчас мы все поправим. Я приготовлю завтрак и поставлю тебя на ноги. Будешь, как новый! – Даже с закрытыми глазами я видел как она улыбалась, когда выходила из ванной комнаты.
Я опустил полотенце, сел на край ванной и, глядя в зеркало, прошептал: – Какая же ты скотина, Стас! За ту мерзость, что ты сотворил, мне хочется разбить твою поганую рожу! Хам! Распустил сопли и слюни, утешился на груди у бывшей жены… да, что там груди! Ты же спровоцировал всю эту скабрезность, и что теперь будешь делать? Выкручиваться, да с такой дурной башкой?
Отражение в зеркале не плюнуло в мою сторону и даже не заговорило, но я-то слышал: – Как вляпался, дурак, так и выкручивайся, что б тебе пусто было! Облегчил душу, или вовсе даже и не ее? Ступай, пускай пузыри, у тебя это хорошо получается! – Лицо в зазеркалье передернулось от досады и отвращения.
Я посидел в ванной еще несколько минут, понемногу пришел в себя от холодной воды и пошел, как на казнь, на кухню.
Татьяна деятельно готовила завтрак, а на столе поджидал меня стакан с бурлящей жидкостью.
– Это, уверяли меня, отличное средство от похмелья. Не бойся, оно не смертельное. Если правду говорили, то быстро поправит твое самочувствие, потом поешь и через полчаса будешь, как свежий огурец. – Она, говорила беспрерывно, переставляла тарелки, двигала стулья, будто ожидала и боялась тех слов, которые я сейчас произнесу. И вместе с тем вид у нее был такого счастливого человека, что с каждым пролетающим мгновением я ненавидел себя все больше и больше.
– Танечка, ты извини меня, дурака, за вчерашнее, – пряча от нее глаза, произнес я, проглотив лекарство. – Не знаю, как это получилось… виноват… не помню… – и, видимо, ничего более глупого найти не смог, добавил: – Может, забудем все, что произошло этой ночью? – Она изумленно смотрела на меня, а придурка уже несло во всю прыть. – Мы же взрослые люди, так, давай, не будем ничего усложнять, просто постараемся вычеркнуть из памяти мимолетный эпизод…
Я видел, как улыбка медленно сползала с лица моей бывшей жены, как выключается некий чудотворный свет, который еще совсем недавно горел в ее глазах.
– Вычеркнем? – медленно произнесла она, – эпизод? По-твоему, это ничто иное, как эпизод?
У меня не хватало духу посмотреть на нее, но, казалось, даже физически можно было ощутить, каким невероятным усилием воли она брала себя в руки. И ей это удалось, и голос, которым она заговорила со мной, был уже совсем иным.
– Что тебя смущает? Что соблазнил бывшую супругу? Эх, ты, Стас! Слишком ты занят собой, собственной персоной. Это у тебя непреходящее. Жаль, но ничего-то ты не понял! Ищешь любви, уюта и понимания? А здесь всего этого нет? Скажи, нет? – На миг она запнулась. – Да, я давно ждала этого, и то, что произошло, было необходимо и тебе и мне. Не спеши с оправданиями и извинениями, подумай лучше, разве нам плохо вместе?
– Танюша, – презрение к себе достигло критического предела, – я уважаю тебя, нет, не то, я очень тебя люблю! Но я уверен, нельзя возвращаться в прошлое, настоящее его отравит. Я рассказывал тебе вчера о своих чувствах к Дине. Это счастье мое и моя беда. А то, что случилось этой ночью, не может иметь для нас большого значения и, по сути, не нужно ни тебе, ни мне. Извини. – Я потупил глаза.
Она пододвинула ко мне тарелку с яичницей и тихо произнесла всего лишь одно слово: – ешь!
Я поковырял исходящее паром блюдо и отложил вилку. Аппетита и вообще не было, а чувство вины усиливалось с каждой минутой, затянувшееся молчание угнетало и положение становилось безысходным. Я наскоро собрался, еще раз извинился перед застывшей Татьяной и покинул ее квартиру.
Ну почему, размышлял я, спускаясь в лифте, ничто и никогда не идет по задуманному плану, почему обязательно должна возникнуть масса осложнений в делах, почему в итоге все начинает выворачиваться и протискиваться через одно, известное всем место? Вот и сегодня, в очередной раз, я, исключительно по собственной глупости, приобрел массу новых проблем. Кто может сказать, почему?
У подъезда я немного постоял, обдуваемый свежим июньским воздухом прохладного московского лета, от которого стало чуть светлее в тяжелой, чугунной голове. Больше ничего здесь меня не задерживало, кроме чувства вины, и я медленно побрел к автомобилю. Но, уже открывая дверцу, подумал, что не стоит накручивать себя больше, чем оно уже есть, а проблемы для того и создаются, чтобы их решать. Люди мы взрослые, все понимаем, жизнь на месте стоит, бывает в ней всякое, в том числе и такое, чему лучше бы и не случаться вовсе. Все это так, но сейчас мне нужно узнать, что накопал Виктор.
Пока я, усмиряя свою совесть, усаживался за руль, Вите, по всей видимости, тоже приспела надобность связаться со мной, и стоило мне потянуться за телефоном, как он отреагировал виброзвонком.
– Привет, Стас, – прохрипел его голос в трубке, – есть новости, от которых у тебя мурашки по коже побегут. Всё же компьютер отзывчивый аппарат, если, конечно, подходишь к нему с умом. Стас, бросай все и приезжай немедленно.