Девятый день.
Открываю слипшиеся глаза, с трудом протираю их, жмурюсь. За окном сплошная серость, голова гудит, и в затылок как будто кто-то бьёт кувалдой. Долго сижу и пялюсь в одну точку, мыслей нет, представляю, как в голове катается перекати-поле туда-сюда, туда-сюда, и так до бесконечности. А ещё противный звон в ушах, будто маленькая обезьянка беспрерывно бьёт в грохочущие тарелки.
Бам-бам-бам!
Словно она пытается доконать меня или добыть. Сделать мою жизнь невыносимой. Но это просто головная боль, я переживал вещи намного хуже.
Дёргаюсь от зазвонившего телефона, виски простреливает от резкого звука. Он слишком громкий, или мне кажется…
Пока тянусь за ним, думаю, что нужно не забыть и поставить телефон на зарядку, а то всю ночь он пролежал на холодном полу.
– Андрюх, а ты чего в школу не пришёл? – с другого конца трубки слышу голос Светки.
Смотрю на экран – «Санек».
Снова подношу к уху.
– Ты там?
– Приболел, – вру я, хотя чувствую себя и правда неважно.
– Хочешь, я приду к тебе? Может, купить чего-нибудь вкусненького?
Думаю о матери и Олеге, оглядываю бардак в комнате, вспоминаю обшарпанные обои и разбросанные местами бутылки.
– Не надо, спасибо, я полежу, посплю и завтра выздоровею, – отвечаю намеренно хрипло, к счастью, утром это делать несложно, голос такой, словно я не проснулся, а воскрес.
– Как знаешь, – похоже она расстроилась или обиделась, – тогда выздоравливай. Пока.
Говорю «пока», но она уже положила трубку. Я ничего не чувствую к Светке, она неплохая и делает то, что вызывает во мне бурю эмоций, но мысли мои всегда далеко и с другой девушкой. Откидываю телефон, заметив, что уже полдень. Вчера я напрочь забыл поставить будильник, и в итоге проспал до обеда. Падаю обратно на подушку и вновь засыпаю. Нервно и поверхностно.
Хлопок входной двери выдёргивает меня так резко, что я сразу подскакиваю на ноги, а сердце начинает колотиться с бешеной силой.
– Я за долгом пришёл! – орёт басом Олег.
– Сейчас, сейчас, они тут были, в ящике, сейчас, – лепечет мама, а я понимаю, что она ищет те деньги, что я забрал несколько дней назад.
– Просрала всё? Пропила? Сука! – слышу шлепок и глухой удар.
Выскакиваю в домашней одежде и босиком в коридор, успеваю нацепить на нос старенькие очки. Мама лежит на полу и держится за щёку, а упырь, весь красный, трясётся и буравит меня бешеным взглядом.
– Сколько денег? – спрашиваю я дрожащим голосом, сползающим на хрип.
– Семь, – бросает он.
Мама отползает ближе ко мне.
– Две же было, Олежа, – мямлит она, а меня мгновенно начинает тошнить.
Глотаю вязкую слюну, но ком в горле так и остается.
– Проценты набежали, – Олег мерзко хохочет, как умалишённый.
Мне кажется, что так обычно и выглядят психи. Со стекающей слюной, выпученными глазами и трясущимися руками. Грязными, злыми и вонючими. От Олега смердит нещадно.
– Четыре даю, не больше, – говорю чуть отчётливее, чем в прошлый раз, ладони потеют, и дышать становится труднее.
Он бьёт кулаком по стене, чешет щетину и озирается по сторонам. Мать в это время поднимается, и я отодвигаю её себе за спину, но не потому что хочу защитить, а боюсь, что она вновь переметнётся на его сторону.
– Хорошо, четыре гони, – Олег плюёт на пол себе под ноги и кривит губы в подобии улыбки.
Я возвращаюсь в комнату, дрожащими руками достаю последние четыре тысячи, сминаю в кулаке и возвращаюсь. Мать стоит на месте и что-то бубнит об отношениях, о чувствах, о вере. Стараюсь не слушать, потому что иначе вырву прямо на упыря.
– Четыре тысячи, и больше ты здесь не появляешься, – дышу поверхностно, но голос получается достаточно уверенный, а из-за хрипа даже немного грозный.
– Сам решу, без сопливых, где мне появляться, а где нет.
– Знаешь Меренкова? – заранее извиняюсь перед Светкой, что прикрываюсь её папой.
Лицо Олега вытягивается, и пыл его чуть утихает.
– Это отец моей девушки, одно моё слово и будешь сидеть в тюрьме как миленький, – выдыхаю, подхожу чуть ближе и протягиваю деньги, – забирай четыре тысячи и забудь дорогу к этому дому.
Он выхватывает купюры, а я отдёргиваю руку, боясь, что упырь может схватить меня. Отхожу на безопасное расстояние, прикрывая спиной мать.
– До поры до времени она твоя девушка, щенок, – рычит Олег, но всё-таки покидает квартиру, унося с собой спёртую вонь и перегар.
Я стремительно закрываю за ним дверь на ключ. Стою на месте, пытаясь успокоиться. Сердце колотится, руки вытираю о футболку, они холодные и липкие от пота. Иду на кухню и выпиваю два стакана воды залпом, затем сажусь за стол и глубоко дышу, прокручивая наш с Олегом диалог в голове. Он ведь запросто мог убить меня одним ударом. Здоровенный, с огромными кулачищами. Но Олег испугался. Не захотел проблем. Не уверен, что он не потребует реванша, но на какое-то время мы с мамой в безопасности. А дальше… Я что-то придумаю, сумею выкрутиться.
– Андрюшенька, что ж ты так грубо-то? Он же неплохой человек, просто вспыльчивый, – мать пытается меня погладить по спине, но я скидываю её руку.
– Ты смеёшься надо мной? – начинаю ровным голосом, но с каждым словом громкость возрастает сама собой, – он бьёт тебя! Вымогает последние деньги! Спаивает! Твой Олег редкостная сволочь! Прекрати его защищать! Перестань оправдывать! Забудь о нём, он больше не придёт никогда! Я не врал про Меренкова! Клянусь, я сделаю всё, чтобы твой Олеженька присел надолго!
В конце тирады я ору как потерпевший и активно размахиваю руками. Мама сидит на стуле, опустив голову, и мне становится жаль её.
– Мам, – тише говорю я и аккуратно кладу руку ей на плечо, – пожалуйста, давай наладим нашу жизнь. Забудь про Олега, я тебя умоляю. Хотя бы попытайся, – сглатывая, решая сказать то, что не говорил уже очень давно, – я… я тебя люблю… мам…
Слова даются тяжело, как поднять огромный булыжник. Она поднимает голову и смотрит на меня заплаканными глазами, потом неуверенно кивает, и я непроизвольно улыбаюсь.
– Хорошо, сыночек мой. Я тоже люблю тебя, родной. Хорошо.
– Обещаешь?
– Постараюсь, – снова кивает и накрывает мою руку своей, – я буду очень стараться, обещаю.
– Почему ты не на работе? – увожу разговор в другое русло, чтобы отвлечься.
– Вчера взяла отгул на сегодня, хотела убраться, приготовить что-то для тебя, сын, – отвечает буднично, попутно протирая краешком вафельного полотенца щеки от подсохших слез.
– Я помогу, – улыбаюсь, и мама тоже начинает хмыкать, а потом даже смеётся и треплет мне волосы, мягко, с любовью.
Весь день проводим с мамой дома. Бегаю в магазин за продуктами, готовим борщ, она пылесосит, а я мою полы. Очень долго перебираем вещи, которые навалены, то тут, то там. Многое выбрасываем, хотя мама постоянно пытается доказать, что всё нужное и может когда-нибудь пригодиться. Смеюсь с этого и мягко выманиваю вещи, которые давно пора отправить на мусорку.
Открываем настежь все окна, и, наконец, наша квартира становится чистой. Осенний ветер врывается и уносит остатки былой жизни, заменяет на свежий сладковатый воздух, наполняет комнаты кислородом, которого так не хватало последние два года. Замечаю на щеках мамы румянец. Она выглядит моложе и красивее.
Размышляю о будущем, и впервые вижу свет впереди, как будто я снова на крыше, смотрю за горизонт, первые лучи рассветного солнца разрезают мглу, они озаряют мою жизнь, раскрашивают в красный, жёлтый, лиловый, добавляют немного розового и золотистого. Моя Незнакомка хотела освободиться, вырваться из матрицы, и сейчас я чувствую себя так, словно я наконец-то свободен в своём выборе, что все пути передо мной открыты, а матрица не властна над моей судьбой.
Когда мы ужинаем горячим насыщенно красным борщом с кисловатым привкусом, задумываюсь над тем, чтобы рассказать маме про блокнот, но решаю, что сначала дочитаю, а потом расскажу. А когда найду Незнакомку, то представлю её маме. Уверен, она будет рада, ей понравится моя милая подруга, она примет её в нашу семью. Пусть папы больше нет с нами, но мы можем жить дальше. Мы должны жить дальше несмотря ни на что.
Иду в коридор, аккуратно беру зонт, а потом долго и тщательно смываю с него всю грязь. Хочу, чтобы память об отце осталась не запятнана. Пока держу зонт под струёй теплой воды, думаю о нём, вспоминаю все приятные моменты. Как мы гуляли в парке, он покупал мне мороженое, шоколадное в вафельном стаканчике, сажал к себе на шею и крутился, а я заливался смехом. Тогда я и подумать не мог, что он так рано покинет нас, но это случилось. Я винил его, что оставил нас, но сейчас гнева нет, только добрая ностальгия и тихая печаль.
Папа не виноват в своей смерти. И я благодарен ему за счастье, которое он успел подарить нам с мамой, пока был жив.
Выключаю кран, шум воды резко стихает, и я чувствую облегчение. Вместе с подсохшей грязью ушло что-то тяжелое, отравляющее мою душу. Трясу зонт от капель и ставлю его в коридоре сушиться. Мама моет посуду, напевая какую-то мелодию, кажется, из старого фильма, которые она так любит порой пересматривать.
Возвращаюсь на кухню, сажусь за стол и тихонькой цежу горячий чай. На подоконник садится чёрная ворона, но быстро улетает прочь, оставив после себя облезшее перо. Думаю, к чему прилетают птицы. Где-то слышал, что есть суеверие: птица, залетающая в дом к вести. Но ворона просто села на подоконник со стороны улицы, а значит это не примета, а просто птица.
Мама обещает бросить пить, а я говорю, что хочу поступить в колледж, и мы долго обсуждаем на какую лучше специальность. Она домыла посуду и теперь сидит напротив за столом, а полотенце так и висит на её плече. От души искренне смеюсь, когда мама рассказывает про посетителей киоска, где работает. Часто за сигаретами захаживают подростки, которых она отправляет восвояси, хотя некоторые даже показывают ксерокопии паспортов, где они умело подделали дату рождения.
– Я же вижу, что ему лет двенадцать от силы, – смеётся мама, – а он мне в бумажку тычет и убеждает, что ему вот-вот стукнет тридцать.
Я хохочу вместе с ней, поражаясь наивности детей. Размышляю о воспитании. Раз они хотят купить сигареты, значит родители не объяснили им, что курить вредно? Или объяснили, но своим примером показали обратное? Но я ведь не начал пить, да и в будущем не собираюсь. Вопрос оказывается сложным и неоднозначным, и я решаю подумать об этом позже.
Потом мы вместе смотрим старый советский фильм по телевизору у неё в комнате, а я постоянно оборачиваюсь, разглядывая чистые полки, воздушные шторы, мягко поблёскивающий хрусталь в стареньком серванте, и пытаюсь вспомнить, когда в последний раз у нас был такой порядок. Наверное, очень давно. На ум приходит, что несколько лет назад, когда ещё был жив отец. Тогда мама была совсем другая. Любила наряжаться и краситься, её лицо было розовым и подтянутым, никаких припухлостей и синяков под глазами. Тогда у неё ещё не было морщин. Она часто улыбалась, много шутила и любила убираться. Помню, как вечерами отец готовил его фирменную жареную картошку, а мама намывала полы. Я тогда почти не помогал им, и теперь жалею об этом. Стоило побольше времени проводить с семьёй. Теперь я настроен всё исправить, я буду рядом с мамой.
Около двенадцати ночи желаю ей хороших снов, а она предлагает мне завтра не ходить в школу и ещё денёк отдохнуть, потому что «хорошо потрудился сегодня».
Улыбка не сползает с лица, когда сижу на кровати под одеялом и поглаживаю любимый блокнот в нежно-голубом цвете. Прижимаю его к груди, смущённо целую и раскрываю на девятом дне. Сегодня и завтра, всего два дня, и я найду её. Не знаю, что скажу ей при встрече, наверное, просто «привет». Похвалю её печенье, в любом случае, даже если оно невкусное, хотя уверен, что это будет самое лучшее, что я когда-либо ел в своей жизни. Уж точно лучше любимого маминого овсяного. Сделаю комплимент её глазам, даже если они не голубые, буду держать её за руку, даже если пальцы её не хрупкие и не длинные, и буду мягко убирать её волосы за ухо, даже если они не пшеничные. Я сделаю её самой счастливой, стану опорой и защитой, буду любить её бесконечно и трепетно, она станет моей прекрасной розой, рассветным солнцем, которое осветит дорогу её милому страннику.
Начинаю читать, а бабочки внутри бьются крылышками о рёбра и живот, подлетают к горлу и выпархивают с дыханием, ширя улыбку на моём лице.
Мой странник, незнакомец, забравший моё сердце, или незнакомка, но это неважно. Я дарю тебе свою душу вместе с этим дневником, береги и храни её.
Сегодня проснулась полная сил и энергии. Сначала было лёгкое волнение, но к середине дня я успокоилась и до конца утвердилась в своём намерении. Я оставила сомнения далеко позади, в прошлой, серой и унылой жизни. Я решилась и бесконечно рада этому.
Утром, пока лежала и нежилась в мягкой постели, видела, как Митька игрался с четырьмя чёрными котами, но потом моргнула, и они исчезли. Мои друзья и защитники приходили проведать, напоминали, что остался всего один день. Сначала я разбила свою копилку и насчитала аж восемьдесят шесть тысяч рублей. Представляешь, как много я смогла накопить! Даже больше, чем необходимо. Хотя теперь мне уже ничего не будет нужно.
Собралась, взяла Митьку и поехала в приют для бездомных животных. Котик мой ехал в переноске и почти не мяукал. Первое время я плакала, не могла сдержать слёзы. Они катились по щекам сами собой. Мне очень тяжело было расставаться с моим родным существом, но я прекрасно понимаю, что там ему будет лучше, чем с моими родителями. В приюте отдала моего Митю с болью в сердце, попросила кормить его хорошо, гладить почаще и по возможности выгуливать вечерами. Он, как пёс, любит бегать по земле, обнюхивать всё вокруг, гоняться за птичками.
Потом погуляла с собачками, которые там содержатся. Они ведь постоянно привязаны к своей конуре, а люди редко приезжают, чтобы провести время с животными и помочь работникам. Поэтому я выгуляла каждого, поиграла с ними, рассказала о своей задумке. Кажется, они одобрили.
Потом пошла к котам, с маленькими повозилась дольше, чем с другими. Котятам нужно внимание и забота, человеческое тепло. Взрослых погладила хорошенько, отдала им столько любви, сколько смогла. Работникам пожертвовала все деньги, какие были, они удивились и сначала даже решили, что я их разыгрываю. Убедила в серьёзности своих намерений, снова попросила за Митьку, долго прощалась с ним, говорила, что люблю его, но придётся уйти, обещала, что о нём позаботятся, и много плакала, пока он тёрся своим носом о мои щёки. С тяжёлым сердцем ушла, не позволяя себе оглядываться.
Да, я сделала все верно, другого пути нет, только один, единственно верный. Ты поймешь меня, согласишься.
Вернулась домой и приготовила те самые печенья, которые ты нашёл в пакете. Я очень старалась. Пусть выглядят они не так уж и красиво, но уверена, что вкусные: хрустящие, солёненькие, с тонкой ноткой миндаля. Некоторые ингредиенты сложно было отыскать, но я смогла. Поставила в холодильник, пусть доходят.
Вечером прогулялась одна вокруг дома, снова поплакала, вспоминая моего родного Митьку, чёрного с белыми пятнами, с длинными усами и игривым нравом. Посидела на лавочке, стараясь успокоиться. Мне не хватает его даже сейчас, хотя я понимаю, что поступила правильно. Надеюсь, он простит меня.
Вернулась домой, а родители даже не спросили, где кот. Им всё равно. Поэтому я в очередной раз убедилась, что сделала всё верно, ведь эти никчёмные людишки уморили бы его голодом или сразу выкинули бы на мусорку, даже не озаботившись, сможет ли он выжить один, в холоде и под дождём.
Сейчас наконец привела себя в чувства. Завтра главный день в моей жизни, ощущаю волнение и приятное предвкушение. Кажется, что я собираюсь шагнуть в пропасть, но там внизу не жесткая земля, а мягкие воды, которые примут меня в свои объятья и даруют счастье. Я уверена, что так и будет. Голоса шепчут, а я внимаю им и верю безропотно.
Остался один крохотный денёчек, и я напишу тебе ещё пару строк, а сейчас спи спокойно и счастливо, прекрасная душа.
Ласковый странник моей жизни.
Чувствую, как слёзы заполнили уголки моих глаз из-за истории с котом. Понимаю, что в поездке с животным тяжело, но ситуация всё равно грустная. Вытираю мокрые дорожки со щёк, осознаю, что остался всего лишь один день.
Завтра.
С одной стороны, грустно, я успел привыкнуть к этим буквам, к дневнику и каждодневному чтению, но с другой – теплится надежда на скорую встречу. Решаю прочитать завтра сразу, как проснусь, чтобы днём уже мог как-то связаться с ней.
Глаза слипаются, поэтому снимаю очки, кладу их на пол рядом с кроватью, дневник прижимаю к груди, накрываюсь одеялом и сладко засыпаю, окружённый свежестью поздней осени.
Десятый день.
Просыпаюсь от солнечных лучей, озаряющих комнату. Она кажется совсем другой: светлой и полной жизни. Внутри бурлит радость и мягкое волнение, предвкушение. Потягиваюсь, напрягая и расслабляя мышцы, блокнот лежит рядом, но я решаю сначала приготовить чай, а потом уже читать. Бодро хватаю очки, одеваюсь и чуть ли не вприпрыжку бегу на кухню. Мама сидит за столом, кушает овсянку, запивая горячим молоком. Она уже накрасилась, значит, скоро уйдёт на работу.
– Рано вскочил, всё-таки в школу идёшь? – говорит она с мягкой улыбкой, и вся точно светится от солнечных лучей.
– Просто выспался, – отвечаю, затем завариваю чай и сажусь рядышком, – настроение хорошее.
– Конечно, вон какое солнце сегодня, – она указывает на окно, а я щурюсь и отхлёбываю горячий напиток.
– Мам, – произношу и замолкаю. Она поворачивается и внимательно вглядывается в моё лицо. Я выдыхаю и неловко выпаливаю, – я тебя люблю.
Она тут же обнимает меня, стискивает, а потом гладит по голове.
– И я тебя люблю, сыночек, – улыбается так, как когда был жив папа, и всё было хорошо.
Она моет кружку, ставит мне овсянку под нос и направляется к выходу.
– Хорошего дня, мамуль, – кричу вдогонку, но хлопок двери говорит о том, что она уже ушла и не услышала.
Не печалюсь, ведь теперь жизнь налаживается, а значит, я ещё не раз смогу ей это сказать. И то, что люблю её, и пожелания хорошего дня, да и вообще кучу всего, что хотел, но так и не решался.
Чай приношу с собой, ставлю на стол, а сам сажусь на кровать и беру блокнот. Перечитываю каждый день сначала. Замечаю, что к пятому дню её настроение стало лучше, что у неё появилась цель в жизни, параллельно гадаю, куда она решила уехать, потом задумываюсь, что за тени она видела, перечитываю про шёпот, и внезапно моё дыхание застревает в горле. Опасная мысль закрадывается в сознание, маячит, а я упорно её игнорирую, но всё равно подозрение только усиливается.
У неё появились галлюцинации, ведь никаких сущностей не существует, призраки – это же выдумка. Их не бывает. Ей нужно было уже на пятый день идти к психологу или психиатру. Она должна была лечиться.
Тру лоб, зачёсываю пальцами волосы назад и подёргиваю ногой. Тревога заполняет грудь и тянет щупальца в живот, больно надавливая на пупок. Дышу чаще, чем нужно, но читаю дальше. Она отдала кота в приют, отдала все деньги, хотя для переезда они бы ей понадобились, постоянно твердила про свободу и матрицу, писала, что разрушит иллюзию. Живот начинает крутить, а сердце несколько раз прокалывает.
– Нет, – вырывается сдавленный шёпот из лёгких, и я роняю блокнот из ослабевших рук.
Вытираю вспотевшие ладони о штаны, трясущимися пальцами поднимаю дневник обратно и открываю на десятом дне. Сам дрожу и сначала не могу разглядеть слова. Чуть успокаиваюсь, дышу глубоко, убеждая себя, что мог ошибаться.
Я должен ошибаться.
Кусаю губы как бешеный, жмурюсь, несколько раз поправляю очки, которые постоянно сползают. В ушах шумит гулкое сердцебиение, но я фокусирую взгляд и читаю.
Мой милый, ласковый странник. Вот и подошло к концу наше с тобой путешествие. Прошло всего десять дней, а столько всего произошло, сколько эмоций витало вокруг, сколько решений было принято! Я очень рада, что ты прошёл этот путь вместе со мной, не бросил на середине. Печенье сложила в пакетик, оно должно сохраниться к десятому дню, прочитала в интернете.
Я сижу на лавочке у моста, льёт дождь, но я под зонтиком, поэтому ничего не намокает. Денёк выдался, конечно, не самый удачный, и я так и не увидела солнца, хотя очень хотелось напоследок насладится тёплыми лучами маленького шарика. Я уже написала ту записку, которую ты нашёл в первый день и положила в пакет с красной розой. Специально выбрала его, чтобы среди этой бесконечной серости он выделялся, как сбой в матрице.
Сейчас мне даже немного грустно уходить, хотя это временное, ведь стоит подумать о людях и о мире, как моя убеждённость крепнет с новой силой. Я оставлю пакет на этой лавочке, но уйду не здесь. Не хочу, чтобы ты увидел спойлер моей истории, поэтому я выбрала другой мост, красивый, с золотистыми завитками и фигурами львов на входе и выходе. Думаю, ты знаешь это место. Согласись, оно подходит, как врата в другой мир, чистый, светлый и добрый.
Я люблю тебя, мой странник. И обязательно дам тебе знать, что там, на той стороне. Если смогу, то обязательно расскажу, каково плыть по реке и как выглядит чёрный ангел.
Уверена, что мы с тобой обязательно встретимся, раз мои сердце и душа теперь принадлежат тебе.
Доброго пути, любимый странник! И пусть солнце ведёт тебя к истине и свободе!
Твоя Вероника.
Слёзы стекают по щекам, вновь роняю дневник на пол. Не помня себя, достаю из рюкзака пакет с алой розой, вытаскиваю печенье и кидаю на стол. Сам сажусь перед компьютером и дрожащими руками кликаю мышкой в поисках новостей за тот день, когда все началось.
Началось для меня, закончилось для неё.
Стучу зубами, как будто мне холодно, хотя на самом деле жар прокатывается по телу волнами. Закидываю в рот первое печенье и жую.
Хруст, соль и миндаль, как она и писала. Очень вкусно, хотя остаётся налёт горечи на языке.
Проглатываю и следом закидываю ещё одну, пока пролистываю вниз новости о новых маршрутах автобусов, выступлениях каких-то ансамблей, прогнозе погоды. Листаю дальше, закидываю в рот ещё одну, хотя вкус её почти не чувствую.
Внезапно взгляд цепляется за имя.
«Вероника».
Руки трясутся, но я открываю статью и, прежде чем читать, тру глаза слишком сильно, и зрение пропадает на секунду, меняясь вспыхивающими пятнами. Жмурюсь несколько раз, ширю глаза. Язык онемел, кладу в рот ещё одно печенье и жую механически, прикованный к тексту на экране монитора.
(Дата случившегося) на 19-ом году жизни скоропостижно скончалась в результате падения с (название) моста единственная дочь А. Вероника Сергеевна. Родилась Вероника Сергеевна (дата рождения), училась в школе на «хорошо» и «отлично». Со слов родителей, очень любила своего кота по кличке Митя.
Отрываюсь от текста и сглатываю. Во рту чувствую яркий металлический привкус, дыхание прерывается, как будто что-то давит на грудь. Стучу кулаком по столу и вскрикиваю. Сердце бьётся так сильно, кажется, оно решило выломать мне рёбра. Снова сдавленно кричу, вою, не могу никак остановиться.
Почему она решила умереть? Почему?
Я не верю.
Не могу поверить в это.
Язык не чувствую, щёки изнутри тоже немеют, один лишь горький металл, как будто кровь заполнила рот и скоро прольётся через край.
Снова вглядываюсь в экран, глаза болят, и я щурюсь от белого света.
Кот пропал в тот же день, и никто не знает, куда она могла его деть. В психоневрологическом диспансере на учёте не состояла. Имела подруг, была весёлой и общительной девушкой. Память о ней навсегда останется
в наших сердцах.
На фото она. Восхитительная, подобна ангелу. Волосы темно-русые, чуть ниже плеч, глаза карие, тонкие губы и пухлые щёчки. Сидит на стуле, сложив руки на коленях. На коротеньких пальчиков серебристые колечки.
Моя прекрасная Незнакомка… Она даже лучше, чем я представлял.
Не глядя, шарю рукой в пакетике и достаю последнее печенье. Закидываю в рот, жую с трудом, мышцы не слушаются, да я и не чувствую ни вкуса, ни хруста. Кое-как проглатываю, а потом мычу с закрытым ртом от бессилия.
Слабость постепенно просачивается в мышцы, и мне хочется лечь на кровать, но я не двигаюсь с места. Разум немного плывёт, а я делаю глубокий вдох, прилагая немало усилий, и с трудом разгоняю навалившуюся дрему.
– Ты обещала, что мы встретимся, – бормочу я почти бессвязно, потому что язык не слушается, – как мы теперь встретимся? Как мы…
Прерываюсь и замолкаю.
«Мы ещё встретимся».
Бросаю болезненный взгляд на целлофановый пакетик.
Миндаль.
Где я слышал про него? Когда-то я читал про вкус миндаля. Горького миндаля.
Снова делаю сдавленный вдох, воздух застревает в груди. Мир плывёт, а тело норовит свалиться со стула.
Миндаль.
«Мы ещё встретимся».
Разум начинает биться в панике.
– Нет! – хочу закричать, но получается только глухое мычание.
С невероятным трудом тянусь пальцами к телефону. Он размыт, но я его ещё вижу. Только бы суметь дотянуться и набрать сто три. Возможно, я смогу кое-как продиктовать адрес. Возможно, скорая успеет приехать вовремя.
Рука ползёт по столу медленно, но я напрягаюсь изо всех сил, хотя тело слабеет с каждой секундой.
Всё.
Хватаю и тут же валюсь со стула, с грохотом ударяюсь о пол и поворачиваю голову вправо.
На лице ползёт вымученная улыбка, ведь телефон так и остался на столе, а между пальцев застрял листок в клетку. Я схватил, но совсем не то, что спасёт мою жизнь.
А, быть может, так хотели высшие силы?
Я вижу всего одну фразу. Зрение подводит, словно смотрю через щёлку, но эта фраза, написанная красивым почерком с игривыми завитушками, таким любимым и родным стилем, словно увеличивается в размерах и маячит перед глазами.
Счастливого пути, странник!
Изо рта, полного металла, вырывается смешок. Дыхание поверхностное, голова постепенно освобождается от мыслей, становясь пустой и свободной.
Счастливого пути, странник!
Я уже не в силах отвернуться, а потому продолжаю смотреть на помятый листочек. Тело подёргивается, но я его не контролирую. Обрывки мыслей мелькают в голове.
Она подарила мне свободу. Разрушила иллюзии. Прощай, матрица.
Счастливого пути, странник!
Мама снова начнёт пить.
Счастливого пути, странник!
Интересно, Виктор и Белый обрадуются новости?
Счастливого пути, странник!
Расстроится ли Светка? Будет ли она горевать по мне?
Счастливого пути, странник!
Я больше никогда не увижу рассвет. Ни солнца, ни снега, ни весенних ручьёв. Запах подснежников, воздух после грозы, сухой песок в жаркий летний зной.
Счастливого пути, странник!
Мама… бедная моя мама… она не переживёт этого…
Счастливого пути, странник!
Теперь мы точно встретимся, моя Незнакомка.
Моя Вероника.
Счастливого пути, странник!
Счастливого пути, странник!
Счастливого пути, странник!
Счастливого пути, странник!
Счастливого пути, странник!