Лабиринты миров. Мир, в котором меня любят

– Трудноватое название. Что это?

– Самый легкий и прочный сплав металла. Называется по элементам, входящим в его состав. Здесь много всего сделано из него. Он прочнее титана, долговечнее железа, но при этом экологичный.

Мое удивление вызвало улыбку, но заметив, как девушка посмотрела на часы, я нехотя продолжила раздеваться. Отвлеченный разговор помог совладать со стеснением. Когда последний предмет оказался в корзине, сотрудница завязала внутренний мешок, вытащила его и вышла не прощаясь.

Оставшись одна, я сразу рванула к шкафу, ближе всего стоящего к двери. На полках лежали пушистые полотенца, сменное постельное белье, несколько комплектов пижамы и нижнее белье. Тут же на вешалке красовались несколько одинаковых удлиненных платьев и спортивных костюмов. Не помню, удивило ли меня тогда, но текстиль и одежда были одного цвета – зеленого. Это был мягкий пастельный цвет, не раздражающий, не вызывающий.

Нагота со всеми недостатками навеяла грусть, и вся тяжесть принятых решений вдруг навалилась на меня. Я схватила всего по чуть-чуть и направилась к стеклянной перегородке, которую правильно приняла за вход в ванную комнату. Автоматический душ с аудио-управлением температуры воды и косметические средства привели меня в состояние личного уюта. А одежда смягчила нервные струны, прикрыв следы самоистязания. Смыв долгую дорогу и напряженное ожидание, я была готова к осмотру нового пристанища.

Комната оказалась небольшой, но очень функциональной. Минимум мебели и максимум удобства. Окно в дальнем углу выглядело натуральным, но при приближении оказалось монитором в оконной рамке. На экране день переходил в вечер, и я подумала, как много успела за сегодня.

Теперь можно было немного расслабиться, но в мою дверь постучали.

Дождавшись разрешения, в комнату вошла девушка с планшетом в руках. Меня сразу привлек ее халат. Он был такой же белый, какой я встречала у других сотрудников, но воротничок, манжеты и подол были прошиты зеленой полоской, под цвет всего, что находилось в шкафу. Это сразу отложилось в памяти.

– Сегодня состоится первая встреча педагогического состава и кандидатов – впоследствии к вам будут обращаться как к студентам. На собрании вам подробно расскажут про программу и цели исследования. В восемнадцать сорок пять нужно будет выйти из комнаты и подождать, пока вас пригласят в зал.

– А сейчас… – я огляделась в поисках настенных часов, но нашла только небольшой механизм, создающий проекцию времени в воздухе. – Ага! Пятнадцать минут пятого.

– Из комнаты выходить не следует: входные сканеры еще в процессе программирования личных параметров. Проще говоря, вы не сможете самостоятельно войти обратно.

Одиночество на два с половиной часа в каморке было сомнительным удовольствием. С другой стороны, мне хватило утренней пешей прогулки и совсем не хотелось общаться с другими людьми.

– Скажите, а нет ли у вас чего-нибудь почитать?

– На планшете – он лежит в прикроватной тумбе, – я проследила за ее указательным пальцем. Только я хотела наклониться и открыть ящик, как девушка продолжила. – Есть правила, которые следует соблюдать в течение вашего пребывания на учебе. Начните с них. Библиотеку откроют позже. Об этом вам будет сообщено лично. Простите за временные неудобства.

– Да ничего, дождусь, спасибо.

Она молчала, не отрываясь от заполнения бумаг, но потом подняла голову, и взгляд ее стал стеклянным, и она продолжила говорить уже другим, немного отрешенным голосом.

– Я и другие девушки будем появляться без предупреждения каждое утро. Не пугайтесь и не пытайтесь общаться. Здесь у каждого своя задача. Ваша – хорошо учиться и соблюдать режим и правила. Уверена, вы быстро привыкнете, – поймав понимание и согласие в моем взгляде, она продолжила. – На этом все. Более детальные инструкции вы получите сообщением на планшет. Первое время он будет часто вам нужен, не убирайте его далеко.

Я кивнула, огорошенная количеством информации. Девушка окинула взглядом меня, затем комнату и ушла. Выйдя из небольшого ступора, я присела на кровать рядом с тумбой. Матрас легко пружинил, принимая форму тела, и я чуть не забыла, зачем оказалась здесь. В верхнем ящике действительно обнаружился планшет, а рядом с ним – черный браслет. Планшет лег рядом с подушкой, а браслет попал в руки. Тонкий, легкий, металлический, с экраном и несколькими углублениями, предположительно предназначенными для камеры, проектора, сенсора или еще чего-то в этом роде. Я решила пока отложить его, но взять с собой на встречу.

Обложившись подушками, я включила гаджет. На середине маячил ярлык правил эксперимента. Недолго думая, я открыла файл и начала читать. Строгие конструкции, официальная лексика и цепочки сплошных существительных навевали на сон. Но продравшись сквозь первую зевоту, мне удалось приноровиться и даже втянуться, так что только будильник оторвал меня от документа, зазывая на встречу.

Сбросив халат, я облачилась в платье, надела простенькие, но удобные балетки и подошла к двери. Только сейчас я заметила, что над входом висела камера. Красный огонек мигал, привлекая внимание, и небольшой объектив пристально следил, передавая изображение дальше. Наблюдение не стало для меня сюрпризом и логично укладывалось в формат исследования, чтобы исключить происшествия в закрытом пространстве комнаты. Я поняла, что надо вести себя прилично и не вызывать подозрений. А главное, надо было привыкнуть к идее, что за нами постоянно следили.

Дверь автоматически открылась, выпуская меня в шумный коридор. Соседи вышли из комнат и уже успели познакомиться, ожидая сопровождающего. Здесь были и мужчины, и женщины. Возраст и внешность сильно отличались, но все были одеты в зеленое. Подспудно я сторонилась людей, поэтому при каждом контакте сразу отводила глаза, стараясь не выражать эмоций на лице. У меня не было никакого желания говорить с незнакомцами и задавать им будничные вопросы, ответы на которые меня не интересовали. После уличной стычки общение с людьми вызывало неприязнь и легкую агрессию.

Место напротив пустовало, поэтому, избегая других, я вынужденно пялилась прямо перед собой. Но и то недолго, потому что створка зашуршала, и неохотно, почти робко из комнаты вышел мужчина.

– О, Боже, – прошептала я себе под нос.

Конечно, это был он. Его проницательные голубые глаза встретились с моими проницательными зелеными. Я выдержала его взгляд. Не отвернулась, не отвела глаз, не притворилась, что смотрела на что-то рядом с ним. Нет. Смотрела прямо на него и поджала губы, растянув их в полуулыбке. Он сделал тоже самое.

«Я понимаю», – имела в виду я.

«Я тоже», – имел в виду он.

Сейчас, когда появилась возможность оценить внешность соседа, я не стала этого делать. Мы были равны по духу, и было совершенно не важно, как мы выглядим. Говорить не хотелось. Слишком тяжело и страшно начинать заново. Но я также чувствовала долю облегчения в том, что среди случайных незнакомцев был кто-то, кто сможет меня понять, с кем можно будет поговорить, если станет невыносимо. Еще с утра, когда он помог мне прийти в себя, мы были чужими людьми, а теперь нас связывали глубокие шрамы.

Я была так занята мысленным общением, что не сразу заметила, как пришли несколько человек персонала и пригласили всех следовать за ними. Смешавшись с толпой, я покорно шагала в ногу с остальными. В тот момент мне нравилось быть частью большого потока.

Через какое-то время человеческое море успокоилось. Мы остановились у больших деревянных дверей, контрастирующих с высокотехнологичным оборудованием остальных этажей. За раскрытыми настежь половинками виднелся огромный зал, залитый белым электрическим светом. Двое мужчин в белой форме преграждали путь, но как только часы показали 18.55, они уступили дорогу нетерпеливым студентам.

Вокруг меня толпа постепенно просачивалась в проем и механически потащила меня с собой. Размеры зала так сильно отличались от коридорной тесноты, что мне стало не хватать воздуха. Я чувствовала приближение паники и ушла в себя, чтобы не дать ей завладеть телом.

Терпеливо снося то, как проходящие пихали локтями, наступали на ноги, цокали языком и громко недовольно вздыхали, я не могла ничего с собой поделать. И вдруг пространство очистилось от людей, но заполнилось чем-то еще. Народ продолжал проплывать мимо плотным потоком, но при этом никто не смел ко мне приближаться. Я обернулась: на расстоянии шага от меня стоял сосед. Он ничего не говорил, ни на кого не смотрел, он просто заслонял меня, и толпа не отваживалась перечить ему, огибая нас, насколько это позволяла ширина коридора.

Затем он перевел на меня взгляд, без эмоций, но с интересом. Я кивнула, поблагодарив за дополнительные секунды, чтобы привести себя в порядок. Мне не нужно было ничего говорить, ведь я знала, что он и так поймет.

Я повернулась обратно, наполняясь светом, отраженным от его сердца, и вошла в зал. Передние ряды быстро заполнялись, но я и не стремилась вернуться в толпу, выбрав крайнее место в последнем ряду. Боковым зрением я проводила соседа, невозмутимо прошедшего дальше и расположившегося где-то ближе к середине. Высокие потолки зала создавали воздушную подушку и ощущение, что случайно забрел к великанам. Однако при такой вместимости – а в зале находилось несколько тысяч человек – воздухообмен был важным условием.

Сцена, на которой стояли столы с микрофонами для выступающих, была настолько далеко, что невозможно было разглядеть лиц. Для удобства на стенах висели экраны. Сейчас они транслировали, как мужчины и женщины не моложе лет сорока искали таблички со своими именами, приветствовали друг друга и обменивались репликами, – все это доставляло им много радости, читавшейся в искрящихся глазах. Они были взволнованы и в нетерпении. И их предвкушение передалось мне и вызвало улыбку. Я стала частью чего-то огромного и по-настоящему стоящего, о чем всегда мечтала.

К микрофону подошла молодая женщина в строгом черном костюме с повязанным на шее зеленым шелковым платочком. После небольшого приветственного слова она приступила к рассказу о браслете. Одновременно на экране воспроизвели подготовленную презентацию. Гаджет вел мониторинг состояния физического здоровья владельца и предназначался для предупреждения кризисных ситуаций. Повторяя, что происходило в кадре, женщина вертела браслет в руках, представляя его со всех сторон.

Ее заученная манера декламировать напомнила бортпроводницу в самолете, объясняющую правила пользования спасательным жилетом. Однако как аудиал все же слушала инструкции, потому что разбираться самой было бы труднее, а искать помощи со стороны я вряд ли смогла бы – это превышало мои возможности общения.

В итоге браслет защелкнулся на тонком запястье, лишь на мгновение обдав кожу холодом металла, и я надеялась, что сниму его позже всех участников. Ремешок плотно облегал руку, и когда прекратилась небольшая вибрация и погасли огоньки вокруг экрана, пропали ощущения, что он вообще был одет.

Наконец стали представлять спикеров, и каждый из сидящих на сцене взял слово. Говорили они долго, вдавались в детали, показывали графики и статистические отчеты, рассказывали о глобальных целях и тех шагах, которые собираются предпринять. Сначала в голове творился хаос от происходящего: целая группа самых умных людей страны рассказывали о том, что раньше считалось фантастикой и глупым вымыслом. Среди наук был сильный разброс: от психологии и физической подготовки до квантовой физики и небесной механики. Но со временем картина стала проясняться. Каждый из присутствующих ученых считался одним из лучших в своей сфере и был приглашен, чтобы передать максимально сжато, но понятно, свои знания участникам эксперимента.

Хотя сидела я достаточно далеко, мое внимание привлек один ученый в очках и растрепанными седыми волосами, так похожий на Альберта Эйнштейна. Он часто попадал в кадр, выделяясь особенным сосредоточением. Думающая морщинка на лице между надбровными дугами не исчезала весь вечер. Он следил за всеми и постоянно фиксировал что-то в блокноте. Также он с интересом рассматривал сидящих в зале. Он выступил последним, и казался самым неуверенным оратором из всех, что держали слово тем вечером.

– Дорогие кандидаты, будущие студенты, я хочу, что бы вы поняли, что мы сами пока только предполагаем, что ждет избранных из вас в параллельных вселенных. Но для того мы и устраиваем этот эксперимент, чтобы дать вам максимум знаний, которые бы пригодились в других мирах. У нас нет однозначных результатов исследования перегрузок и последствий путешествия сквозь космические материи, поэтому мы воспользуемся подходящей к данной ситуации программе подготовки космонавтов, как по физической нагрузке, так и по информативной. Однако у нас есть четкое понимание кандидатуры пилота, поэтому отбор будет жестким и беспощадным. Учитесь прилежно, раскрывайте свой потенциал и удачи!

После необычной приветственной речи главы эксперимента собрание быстро завершили, и нас группами повели обратно. Я была рада вернуться в свой уголок, но перед тем как изолироваться от остальных, что-то заставило меня обернуться и проверить, пришел ли сосед. Я успела увидеть его спину, скрывающуюся за автоматической дверью, и бодро шагнула в свою комнату, позволяя компьютерной программе запереть на ночь и меня. На сегодня впечатлений мне хватило, поэтому я сразу прыгнула в кровать. Ленивым движением нащупала планшет, чтобы проверить наличие новых сообщений. И действительно во время собрания нам разослали расписание занятий. Однако сил на чтение не хватило, и я уснула раньше, чем открыла письмо.

Шаг третий

Меня разбудила нежная мелодия, замолкнувшая, как только я села на кровати. Обычные утренние дела медленно раскачивали серые клеточки, пока, наконец, я не почувствовала себя готовой к первому дню. Дверь зашуршала, и в комнату вошла девушка, во многом похожая на вчерашнюю. Осматривая ее униформу, я подумала, что и мы в одинаковой одежде выглядели для них на одно лицо.

Девушка поправила очки и приступила к работе. Ее взгляд метался по комнате, а левая рука заполняла пустые поля в табличке. В прозрачных стеклах что-то мелькнуло, и стало понятно, что на ней была отечественная разработка смарт-очков. Девушка принимала входящие параметры и вписывала нужные показатели.

– Доброе утро, – сказала я автоматически, но после ее безразличного взгляда осеклась, вспомнив предупреждающие слова. Было немного странно игнорировать живого человека, но мне предстояло с этим свыкнуться. В задумчивости я перевела взгляд на камеру и представила, что в этот момент за мной также наблюдают и другие сотрудники, и они отличаются только тем, что физически здесь не присутствуют.

Ощущения чужого взгляда так неприятно пронизывали тело, что я поторопилась к выходу. Запах еды в коридоре вывел меня к столовой. Это было большое пространство, сейчас освещаемое яркими лучами солнца, проходящими сквозь толстые стекла панорамных окон. Мне сразу вспомнился балкон проданной квартиры, но урчание живота вернуло в реальность. Я взяла поднос и встала в очередь. Передо мной стояло человек пятнадцать, но продвигались мы медленно. Виной тому было разнообразие блюд, сбивавшее с толку голодных посетителей. Выглядывая из-за спин студентов, я быстро определилась с завтраком и снова принялась осматривать помещение.

Высокие потолки и светлые стены оставляли чувство необъятности пространства, а окна, растянувшиеся на две стены, делали его бесконечным. Сердце застучало быстрее, когда взгляд наткнулся на проход, ведущий на открытую террасу. Я уже представила, как поглощаю еду, обвеваемая свежим воздухом, однако первый день осени неожиданно выдался ясным, и у многих возникла то же желание.

Заполнив поднос яствами, я в нерешительности остановилась в поисках места. Столики, плотно приставленные друг к другу, вытягивались длинными рядами и позволяли увеличить проходимость потока, но меня совсем не тянуло вклиниваться в чужие разговоры, слушать посторонние звуки, и я продолжала оглядываться. Мое внимание привлек укромный уголок, где заканчивались панорамные окна и начиналась глухая стена. Проход здесь был затруднен автоматизированными системами приема грязной посуды, тянувшимися колоннами до самого потолка, а, возможно, и сквозь несколько этажей, поэтому последний ряд сократили до двух столов.

Именно туда я и направилась – скрыться от глаз и расспросов. Мне нужно было время, чтобы адаптироваться к толпе, посмотреть со стороны, оценить свои силы. Ни о чем не думая, я перекусила, поглядывая в окно. Вид оставлял желать лучшего, открываясь лишь на соседние небоскребы – корпуса, отданные для научных изысканий в других сферах. Зато небо и солнце были настоящими, и этого было достаточно для хорошего настроения. Я взяла с собой планшет, чтобы почитать, но не могла оторваться от облаков, плывущих в тропосфере. Они могли выбирать форму, слоиться или кучиться, но никогда – скорость и направление. Они приносили живительную влагу, спасительную тень, а иногда смертельно опасные молнии, сжигавшие леса. Я знала людей, которым нравилось жить как облака, ведомые попутным ветром, но себя представляла, скорее, деревом, глубоко пускающим корни, чтобы дать все лучшее своим плодам.

Вдруг столовая оживилась звуками срабатывающих напоминаний, что раздавались из браслетов, сообщая об окончании завтрака, и я поторопилась на свое первое теоретическое занятие.

Так начались будни. Каждый день я вставала в одно и то же время, шла на завтрак. Затем были лекции, спорт, обед, лекции, ужин, свободное время. Никто не задерживался, никто не отбивался. Лекции были без домашнего задания, но на следующий день всегда кратко резюмировали пройденный материал. Одна тема плавно вытекала из другой, упорядоченно укладываясь в памяти. Я как примерная ученица записывала тезисы, определения, формулы и другие заметки в толстые тетради. Занимаясь чем-то механическим, исключала возникновение мыслей и наплыв воспоминаний, полностью сосредотачиваясь на предмете.

От насыщенности теоретической программы и того, что я не изучала эти предметы ранее, каждый вечер у меня болела голова. Она пухла от обильности информации, вкладываемой в нее за день. Мне приходилось перечитывать записи в тетрадках и рыться в книгах на планшете, чтобы заполнить пробелы и выстроить собственные цепочки смысла. Сквозь усталость и боль я не давала себе покоя, пока не находила нужных ответов, ведь понимала, что мне требовалось создать, во-первых, крепкий фундамент для дальнейших знаний, и во-вторых, репутацию, которая никогда не бывала лишней.

А вот спорт я невзлюбила. Но не потому, что не любила физическую нагрузку. А потому, что при однотипных движениях в монотонном ритме расслаблялась голова, и тогда приходили мысли. Вместе с ними оживлялась память, а это было уже чревато. Спорт – единственное время, когда я отвлекала себя и всех вокруг и назойливо задавала многочисленные вопросы. Я спрашивала, почему пикают приборы, что показывают мониторы, есть ли у меня лишний вес, готовят ли нас в космонавты, почему я попала в зеленую группу, есть ли группы других цветов, почему никто не носит бейджиков, сколько собеседований нужно было пройти, чтобы попасть сюда, – и это лишь маленькая толика того, что приходилось выслушивать персоналу. Я просто озвучивала первый возникающий в голове вопрос, чтобы забить ее глупостями и не впустить ничего другого. Меня ругали, говорили, что я сбиваю дыхание и это плохо для сердца. Но после одного случая мне стали прощать такое поведение, а инструкторы порой сами заводили разговор.

Это случилось в первую же неделю. Тело еще не привыкло к нагрузкам, и в начале бега в боку кололо. Я успешно отвлекалась от дискомфорта, спрашивая стоящих вокруг меня работников, из-за чего это происходит и как с этим бороться. Но когда мне пригрозили отчислением за лишние разговоры, пришлось умолкнуть. Вперив взгляд в пустоту, настроила ритм бега под нужную скорость. Пытаясь мысленно успокоить шокированную печень, я расслабилась настолько, что внутренний блокиратор памяти тоже слетел. И на меня нахлынули чувства.

Первая беременность – самое волшебное и страшное время для любой женщины. Ты одновременно наслаждаешься растущим чудом и панически реагируешь на все, что происходит внутри и снаружи. Тогда мне вспомнилось, как однажды на позднем сроке заболел бок, совсем как сейчас, болел не сильно, но очень длительное время, и мое состояние постепенно ухудшалось. Помню по телефону скорой помощи на меня орали, что я рожаю, хотя это было далеко от правды; помню, как по пробкам меня везли в центр города и каждый час вкалывали обезболивающее; помню, как маленькая ручка через плаценту тянулась к больному боку, будто гладя меня изнутри и так хотелось ее в благодарность поцеловать…

В этот момент, все еще передвигая ногами по движущемуся полотну, я схватилась за сердце, потому что боль стала невыносимой. Остановка лишь на секунду – и дорожка на всей скорости откинула меня к стенке. Удар был неожиданным и сильным, но ничто не могло перекрыть потерю. Я лежала на полу с огромной шишкой на затылке и сочившейся из нее кровью, но думать могла лишь о том, как сильно хочу к детям. Слезы лились рекой, разум был затуманен от удара и эмоций, но, кажется, я кричала. Говорят, громко, даже истошно.

Из медблока меня отпустили со словами «не стоит так волноваться» и освободили от спорта на три дня. Я боялась, что меня отчислят по состоянию здоровья, особенно психического, но вместо этого назначили наблюдение у специалиста. Как ни старался Вишустин, местный психолог, он ничего от меня не добился, хоть и забрасывал вопросами о произошедшем, заходя с разных сторон. Скрепя сердце Вадим Олегович вновь разрешил мне заниматься, но с пометкой «о ненаказании в случае отклонения от правил».

После инцидента меня стали еще больше сторониться, шептались за моей спиной, отводили глаза и точно не пытались сесть рядом или заговорить. Это было к лучшему, я могла полностью отдаться учебе, книгам и мыслям о параллельных вселенных.

Моим любимым временем был ужин. Это как утро пятницы в пятидневную рабочую неделю: если ты проснулся и доехал до работы, то, считай, день состоялся. Так и здесь, за ужином уже можно было не думать о физике, биологии, высшей математике, истории, психологии и других предметах. Обычно после всех занятий я успевала сбегать за планшетом, чтобы заполнить свободное время придуманными писателями мирами.

Порой я украдкой наблюдала, как формируются компании по интересам – естественное желание найти себе подобного. Люди знакомились, общались, и в столовой всегда было шумно от жарких споров и громкого смеха. Иногда мне даже приходилось отвлекаться от чтения, когда гул голосов перерастал в гвалт, и я обращала внимание на кучные компании молодых людей, беззаботно болтающих на повседневные темы. Сейчас они думали только о том, как здорово было сюда попасть. Они жили моментом, радуясь каждой крошке живого общения и загадывая наперед не дальше следующего утра. Они подчинялись правилам лишь потому, что не хотели выбирать сами, чтобы потом со счастливой улыбкой рассказывать, как они пытались, хоть и не дошли до конца.

Я вглядывалась в их лица, не понимая, зачем они тратят свое время, когда могут проводить его как угодно и с кем угодно. Я видела, как горят их глаза, раскрывая, что им есть, что терять в этом мире. Зачем же тогда они стремятся в другой? Зачем отпускают синицу в руках ради журавля в небе?

Потому что они могли. Я сама была такой же. Раньше. Сейчас я научилась абстрагироваться от настоящего момента и видеть картину в целом, идти к финишу, а не топтаться на месте. И этот эксперимент воспринимался мной лишь как ступень к мечте. Она была только моя, и идти следовало в одиночестве.

Все же изредка я представляла себя в одной из таких групп, придумывая реплики и шутки. Но развивая эту тему в воображении, четко видела момент расставания с теми, кто не проходил отбор. Разлука омрачит общение друзей, оставив горький осадок. Но цикл сближения и отталкивания будет повторяться вновь и вновь, пока проект не достигнет финиша с небольшой группой выживших с измотанными нервами и наполненных разочарованием. Такая перспектива отбивала у меня желание заводить знакомства, и я с тяжелым выдохом возвращалась к тетрадям.

Порой мне хотелось рассказать о своем дне: как сложно бывает успевать за мыслью преподавателя, когда слушаешь и пытаешься записывать, как странно ведет себя утренний персонал, так что возникает чувство, будто живешь в доме с привидениями, как неприятны тычки и подножки, когда идешь к первой парте, как мурашки бегут от холодного взгляда, преследующего в толпе, как удивительно вкусно готовят, и я бы осталась здесь навсегда. Но никто не спрашивал, поэтому я читала.

Наконец открыли библиотеку, так что я любила заходить в читательский зал и листать толстые фолианты. Многие любят искусство: картины, архитектуру, а ведь книги – это печатный шедевр. Кроме содержания, издательства работали над шрифтами, заголовками, расположением текста, украшением страниц рамками. Мне особенно нравилось, когда выделяли первые буквы новой главы. Например, украшали розами, если речь в главе шла о дивном саде, или плющом, если рассказывалось о заброшенном замке.

Я проводила в библиотеке много времени, наслаждаясь запахом старины, шелестом пожелтевших страниц и литературными дневниками писателей. Порой меня увлекали их биографии. Трудно было представить, что тексты, полюбившиеся миллионам, когда-то были десятки раз отвергнуты издателями. Страшно было представить, как авторы умудрялись сохранять веру в себя и в силу своих произведений и шли к следующему редактору. В книгах этих писателей хотелось отыскать разгадку внутренней стойкости и уверенности в достойности собственных суждений и целей.

Я только что достала новую книгу для изучения, когда браслет пригласил на ужин. С сожалением вернув книгу на полку, я взяла ранее отобранные книги и подошла к конторке. Девушка улыбнулась, придвинула ближе к себе стопочку и начала оформлять выдачу. Процесс занял не больше минуты, и книги с отсканированным штрих-кодом очень быстро легли рядом со мной. Я уже протянула руку для считывания моих данных с браслета для завершения процедуры, как девушку что-то смутило, и она отложила последнюю книгу.

– Простите, я не могу выдать вам Замятина, – она виновато посмотрела на меня.

– Почему? – удивилась я. – Это же классика.

– На данном этапе вашего эмоционального состояния произведение «Мы» может негативно сказаться на вашей… реакции.

– Это Вишустин запретил? – сообразила я.

Девушка не ответила, но заговорщически поводила глазами туда-сюда и потом слегка кивнула. Я догадалась, что за каждым ее движением так же следили, и кивнула ей в ответ.

– Простите, – сказала она громче обычного, продолжая быстро писать, – я не имею права разглашать эту информацию.

– Да тут и разглашать ничего не надо. Никто другой так обо мне не заботится, как он. Золотой человек, – шутливо добавила я, вызвав улыбку библиотекаря.

Все еще улыбаясь, она приблизила мою руку к сканеру, и вскоре я шагала с новыми книгами в столовую. Но мне не давало покоя, почему нельзя было читать Замятина. Это же не история любви. Или… Что могло быть в этой книге, что могло негативно сказаться на моем состоянии? Бред какой-то, думала я.

До этого момента я много слышала об этой книге, но руки до нее не доходили. Дома всегда было чем заняться, и читала я редко. Теперь, когда требовалось разгрузить голову от постоянной учебы, я открывала для себя новые имена и погружалась в художественные произведения, о которых так много слышала. Не всегда книги производили ожидаемого эффекта, но всегда цепляли словами, героями или их поступками. Я даже завела литературный дневник и, ведомая здешними обычаями, стала от руки заполнять его в блокноте.

За ужином по привычке я начала читать еще в очереди. «Зов полярных широт» Владимира Санина мне посоветовала библиотекарь, чье имя я стеснялась спросить, боясь попасть в немилость местным правилам. По ее словам дух книги был близок тому, чем мы занимались в программе, и помогал укрепиться в личной мотивации. С первых страниц книга разочаровывала: затянутая завязка и потерявшие актуальность детали советского прошлого отталкивали от чтения. Я постоянно отвлекалась, осматриваясь вокруг. От меня не ускользнуло, что некоторые студенты намеренно игнорировали мое положение и нагло вставали к знакомым впереди очереди. Было обидно и непонятно, с чего было такое отношение, и ничего не оставалось, кроме как возвращаться к исследованиям Антарктиды.

К счастью, сражение с текстом закончилось, как только повествование достигло вековых льдов, и я тут же потерялась во времени и пространстве, оказавшись в бесконечно белом и предельно суровом мире.

– Кхе-кхе… Простите, можно?

Я подняла глаза и несколько секунд фокусировала их на человеческом лице, но все еще видела строчки из букв. Мне пришлось опустить веки, чтобы перезагрузиться, и когда вновь открыла глаза, случайно выдала свое недовольство тому, кто так грубо нарушил мое уединение. Это был сосед. Я потратила еще какое-то время на переваривание этого факта.

Автоматически оглядев зал и увидев много свободных мест по всей столовой, я не сразу догадалась о причине его вторжения. От группы девушек донесся громкий смех, и мне стало ясно, от чего он решился на этот шаг. Они не сводили с него глаз, обмениваясь шутливыми замечаниями. Мгновенно среагировав, я пригласила его присоединиться к моей избе-читальне. Он не ответил, но я уловила, как его рот слегка растянулся в легкой улыбке. Поставив поднос на край стола, он положил планшет перед собой и сел наискосок, насколько позволяла длина стола. Я чувствовала, что будет продолжение разговора, поэтому выжидающе молчала.

– Я просто хочу покоя. Рядом с вами, – он запнулся, – тишина.

Его слова отозвались в душе. Я ведь тоже глушила голоса, особенно по ночам. Чтобы ты ни делал, нельзя просто стереть звуки, которые приносили столько радости. Смех, шепот, крик. Тишина – это благо, ее нужно заслужить. Внешнее радио очень раздражает: среди тысячи звуков мозг всегда пытается услышать привычные нотки, заставляя тебя вслушиваться, искать, обращаясь в слух, и жаждать улавливания знакомой речи. Даже при том, что он знает, что их больше нет.

– Понимаю.

Поэтому я читаю. Поэтому читает мой сосед.

– А где вы взяли бумажную книгу?

– В библиотеке, вестимо, – не отводя взгляда от страницы, ответила я.