Заря и Северный ветер. Часть III

– Извините. Ваш десерт готов. Мы скоро закрываемся…

– Прошу прощения. Я забыл. Можете выносить.

Через две минуты Валентина вернулась с кусочком тортика. На его верхушке трепетал огонёк свечки.

– С днём рождения!

Открыв рот, Ирина перевела взгляд на Владимира.

– Откуда ты…

– Твоё желание, Ирина?

– Боже… Я не знаю, что загадать!

– Загадай то, о чём мечтаешь.

Она переплела пальцы в замок, прислонилась к ним лбом и, закрыв глаза, сосредоточилась на своих мыслях. «Хочу стать хорошим хирургом. Пожалуйста…» – беззвучно прошептала она и задула свечку. Валентина поставила десерт на стол, и Владимир попросил её принести счёт.

– Поздравляю, – сказал он Ирине, когда они остались наедине.

– Как ты узнал?

– Узнал и всё. Ешь и поедем.

– А когда у тебя день рождения? – прочитав по лицу Владимира, что он прикидывает, как ускользнуть от ответа, Ирина упредила его: – Ну уж нет уж! Нечестно, что ты знаешь про меня, а я про тебя нет.

Он вздохнул и задумался.

– Ты что не помнишь, когда у тебя день рождения? – она рассмеялась.

– Восемнадцатого декабря.

– Совсем скоро. Хочешь попробовать? – Ирина протянула ему тарелку.

– Нет, я равнодушен к сладкому.

– Я тоже. Хотя этот торт изумительный! Спасибо! Просто вспомнила… Это к разговору о вкусах и тому, что поменялось с возрастом. Многая еда стала казаться мне неинтересной, что ли, хотя в детстве я её любила. Вот в школе с подругой мы обожали есть пряники с кефиром, а сейчас мне не нравится. Наверно, с годами и чувства становятся пресными.

– Становятся. Но не все.

Когда Ирина доела торт, Владимир оплатил их общий счёт. Он и слушать не стал её возражения, на корню пресёк протест, заявив:

– Я без подарка, Ирина. Прими это как мои извинения.

– Мне итак неудобно за светильник! Не надо никаких подарков. Пожалуйста!

– Мне будет приятно сегодня поухаживать за тобой.

Она беспомощно пожала плечами и сдалась.

На улице они почти бежали в сторону парковки, на которой Владимир оставил автомобиль. Переменившийся ветер воронками закручивал густой снег и снова дул им в лицо. Запорошенные и замёрзшие, они добрались до «лексуса» и проворно прыгнули в салон.

– Сейчас согреешься, – Владимир завёл мотор и включил подогрев сидений.

– Т-ты т-точно заб-болеешь… – стуча зубами, ответила Ирина.

Владимир стряхнул с волос снежную крошку.

– Я закалённый.

Когда они выехали на дорогу и оказались в центре метели, внутри Ирины проснулось тревожное тягостное чувство, словно она забыла решить какое-то срочное дело. В голове её настойчиво пульсировало имя «Виктор», но Ирина не могла вспомнить, кто это такой и как она с ним связана.

– Я утомил тебя. Поедем по короткой дороге.

Сердце Ирины захолонуло. Она круглыми глазами посмотрела на Владимира. Что-то страшно знакомое, давнее мелькнуло в его строгом профиле. Дежавю, подобно анестетику, в считанные секунды проникло в глубь ткани и парализовало нервные окончания. Ирина стянула с себя шапку и застыла в ожидании, когда это чувство рассосётся.

– Ты не против музыки?

– Нет…

Владимир заговорил о «Вольме», и онемение после очередного приступа страха прошло быстрее, чем обычно. Ирина увлеклась беседой и забыла о нём. Когда они остановились у подъезда, то долго не могли закончить разговор. Они обсуждали альбомы и любимые песни «Вольмы», удивляясь схожести вкусов и пониманию текстов. Давно пора было прощаться, но они медлили и нарочно растягивали диалог, подбрасывая в него всё новые и новые незначительные замечания. Когда после их горячего смеха пауза в салоне стала неприлично длинной, Ирина первой подтолкнула их к расставанию.

– Как быстро пролетело время.

Владимир прижался виском к подголовнику, уголок его губ дрогнул.

– Это был классный вечер!

– Спасибо тебе за него.

– Это тебе спасибо! Я думала, от тоски сегодня помру! Лёня меня замучил! Повезло, что я встретила тебя.

– Лёня?

– Коллега. Мы вместе ходили на фестиваль кино. Он хороший парень, я ничего против него не имею, но это было та-ак утомительно. Время тянулось ужасно долго! А с тобой только, вроде, встретились, а уже… – Ирина посмотрела на экран телефона. – Без двадцати час! Ого!

– Поздно.

– Угу. Это так странно… Я вообще не чувствую себя уставшей. А ещё, знаешь, я заметила, что в последнее время время… – она поймала себя на повторе и закатила глаза. – В общем, оно несётся галопом, не успеваю одуматься. Только вот сдала экзамены, а уже скоро Новый год, снова сессия, а там опять лето. У тебя нет ощущения, что с годами время разгоняется?

– Нет. Я иначе его воспринимаю. Для меня оно застыло, но я понимаю, о чём ты. Это нормально. Ты просто повзрослела и время для тебя стало измеряться не минутами, а событиями.

– Наверно… Ладно, – Ирина решительно хлопнула себя по бёдрам. – Время спать.

– Я задержал тебя, прости.

– Да это я разболталась! Мне нельзя пить. Алкоголь развязывает мне язык.

– Тебе завтра на работу?

– Нет, завтра у меня пары и отработка. А после буду спать. Ничего с собой поделать не могу. С сентября никак не выйду из спячки. Слушай, м-м-м… – Ирина замешкалась, не зная, как обратиться к нему. – Володя… – она подняла на Владимира глаза, проверяя его реакцию и словно бы спрашивая разрешения так коротко называть его.

– Что? – прошептал он.

– Я, наверно, достала тебя со своими «спасибо», – она нервно сдавила шапку. – Но я хочу сказать тебе… спасибо за то, что ты спас тогда меня. Мы сегодня много говорили о смерти, и если бы не ты… Ты знаешь, я думала тогда, что это всё. И это было ужасно.

– Ты потеряла сознание – это и спасло тебя. Я опоздал, Ирина. Это Медведев оттащил того… – Владимир зло выругался.

– Но что было бы дальше, если бы ты не появился? Мне кажется, я бы умерла от всего этого! Не говори, что ты ничего не сделал. Ты был рядом, мотался со мной по этим участкам, и я тебе за это очень благодарна.

Он не стал спорить, но Ирина догадалась, что внутренне он остался при своём мнении.

– Я привыкла жить одна и со всем справляться сама. Поэтому для меня это очень ценно – то, что ты сделал.

– Хорошо, – уступил Владимир. – Можно это засчитать в счёт «правильной жизни»? – он улыбнулся.

– Эта часть вашей биографии не подлежит сомнению, – с шутливым одобрением заверила его Ирина. – Кстати, – припомнила она, – их ведь до сих пор не нашли. Меня пару раз вызывали, снова допрашивали, но как будто просто для галочки.

– Я знаю. Так работает эта система. Но ты не бойся, они тебя больше не побеспокоят.

Из записок Владимира Чернова

18 декабря 2020

Павел Федорович говорил, что всё прогорит и развеется, как пепел. Отчего же не прогорает, Ирина? Отчего же так жжёт внутри и не гаснет? Он упрекал меня, что я пользуюсь тобой, что живу и чувствую через тебя. Говорил, что это всего лишь вспышки: они погаснут, я пойду дальше, а ты останешься с моей пустотой. Ведь я паразит. Я пью кровь, а вместе с ней чужие живые ощущения. Я покрываюсь коркой и мертвею. Впрочем, Павел ошибался. Видишь, как всё обернулось? Ты наполнена силой, смыслом, свободой. Ты неуязвима в своей вере: знаешь, куда идти. А я нет. Я погряз в пустоте. Я не знаю, как жить правильно.

Но разве я не пытался, Ирина? Разве не искал? Не ломал стены, не строил? Да что толку! На стенах этих чёрная плесень толщиной с тысячелетия – их не сдвинуть, не проломить. А всё, что внутри них достраивается, – обрастает той же гнилью. Ирина, я не хотел быть богом, слышишь? Я не хотел идолопоклонства, как Родослав. Я хотел с тобой построить всё наново, чтобы мы пошли по своему пути. Да, я любил эту идею, но через тебя любил. А ты солгала – этого южанина ты не любила. Разве тогда сберегла бы это кольцо? Какая бессмыслица… Насмешка судьбы, не иначе. Ты носишь это кольцо – и я снова вижу в тебе свою жену. Я снова вижу, как мы похожи.

Когда мы клеили эти обои, я представлял, что я обычный смертный, мы семья, мы делаем ремонт. Эта фантазия пьянила моё сознание, от этого голова шла кругом. Ирина! Какое это счастье быть смертным. Чувствовать, как летит время, собирать события, меняться. Влюбляться в людей, в идеи, в мечты, разочаровываться, ошибаться, осмыслять и снова искать. На Севере рядом с тобой я жил идеей, я знал, куда иду, и верил, что со временем ты всё поймёшь. Ведь с первого мгновения, как я увидел тебя в «Хмельном яблоке», я понял – мы похожи, мы будем вместе. Я будто очнулся от долгого зимнего сна и ощутил силу – в теле и в мыслях. Рядом с тобой я смелел, я терялся и робел, сомневался, боялся, я ненавидел и злился. Я испытывал такую невыразимую нежность… Ирина, разве я из тебя всё это вытянул? Разве не во мне оно родилось?

Ведь ты исчезла, а я продолжал чувствовать. Это была тоска, но не та прежняя, мёртвая и неподвижная. У этой был пульс, было сердце. Сколько всего я чувствую! Ирина, ты не можешь себе этого вообразить! Я забываю о голоде, потому что переполнен этим. Сегодня ты написала. Поздравила меня. Ты написала: мечтай и будь счастлив. Смею ли я мечтать? Мне нельзя этого, Ирина. Помнишь вечер твоего дня рождения? Помнишь наш разговор о бессмертии? Он напугал тебя, насторожил. И не напрасно. Не позволяй мне мечтать, я могу снова поверить и забыться…

Хорошо, положим, это всё чушь! Положим, что мы друзья. Но надолго ли? Что будет, когда в твоей жизни появится какой-нибудь Лёня или Саша? А он появится. Я должен буду отступить, оставив тебе твой короткий правильный путь с правильным смертным человеком. Пройдёт всего миг – ты исчезнешь, я останусь. И что тогда? Снова пустота? Снова зима и сон? Когда Мария увезла тебя, я думал о сне как о спасении, очищении от всей этой блажи. Но едва ли это малодушие помогло бы. Я проснулся бы с тем же, с чем уснул. Увидел бы твою могилу – и не поверил. Никогда я не поверю и не приму твою смерть. Судьба подарила мне всего несколько часов с тобой – и я проживу их.

Глава 7. Новая зима

Ирина стояла у приоткрытого окошка и, очищая мандарин, складывала кожуру горкой возле остывающих овощей. Морозный воздух приятно освежал её лицо и разбавлял душистое тепло кухни. В доме напротив мерцали цветные гирлянды. На улице порошил снег. Он ложился мягким слоем на детскую площадку, машины, лавочки и щупленькую ёлочку. Кто-то ещё днём воткнул её в сугроб и украсил незатейливыми игрушками и мишурой. Ирина сунула дольку в рот и прищурилась, всматриваясь в мужчину у баскетбольной площадки. Это был её сосед. Он выгуливал на поводке толстенькую таксу.

– Давай Андрея отправим?

– М? – Ирина обернулась на вопрос Любы.

– За сметаной. Всё равно бездельничает.

Андрей в окружении бумажных гирлянд и лампочек лежал на диване в зале. Закинув руку за голову, он скроллил ленту в «Пазлфейсе» и покачивал носком в такт Jingle Bells Фрэнка Синатры. Глядя на него, Ирина улыбнулась и подпёрла плечом дверной косяк. Люба прошла в комнату и, убавив звук на колонке, напустила на себя строгость.

– Чего лежишь?

– Да чего-то прокрастинирую.

– Так, прокрастинатор мой великий, а кто будет стол…

– Ту-дут-ту-ту, ту-дут-ту-ту… – напевая мелодию из «Терминатора», Андрей медленно вытянул руки и прогундосил, имитируя дубляж Володарского: – Прокрастинатор – Т-800. Киборг-убийца, – копируя движения робота, он направился к Любе. – И восстали машины из пепла ядерного огня. И пошла война на уничтожение человечества, и шла она десятилетия. Но последнее сражение состоится не в будущем. Оно состоится здесь. В наше время. – Андрей остановился напротив Любы и потянул поясок её фартука. – Мне нужна твоя одежда: твой фартук и твои носочки.

Комнату заполнил девичий хохот.

– Слушай, прокрастинатор Т-800, – Люба обняла Андрея и запрокинула голову, глядя ему в лицо. – Сгоняй в магаз, а? Выручи по-братски.

– Ноу проблэм, бро, – он поправил её афрокосички. – Что надо?

– У нас мазик закончился.

– А ещё мы хлеб забыли и салфетки, – добавила Ирина.

– Диктуйте, – Андрей открыл заметки в телефоне.

Ирина оставила их составлять список и вернулась к плите. Люба присоединилась к ней через несколько минут. Перевязывая фартук, она прошла к раковине и откинула за спину косички.

– Всё, отправила его.

– Про сметану сказала?

– Забыла! – Люба кинулась в коридор.

– Да не беги… – Ирина не успела остановить её. – Люба?

Цокнув языком, она распахнула створку и высунулась из окошка. Дождавшись, когда Андрей выйдет из подъезда, она окликнула его. Он обернулся и растерянно огляделся.

– Я тут! – она помахала ему. – Купи, пожалуйста, ещё большую баночку сметаны.

– А-а-а, хорошо.

– Только возьми пожирнее, чтоб торт не уплыл.

– Лады.

На плите сработал таймер. Ирина надела кухонную варежку и достала из духовки противень с шоколадным коржом.

– Дайка я сниму тебя с этим кулинарным шедевром, – появившаяся в дверях Люба включила камеру на телефоне.

Ирина, как в старом вирусном видео, пошатываясь, подошла к ней вплотную и прокричала:

– Здесь съёмка видео запрещена! Камеру вырубай! Камеру вырубай!

– Хахаха! Отлично! А теперь потанцуй.

Подхватив лопатку и ножик, Ирина изобразила танец Мии Уоллес¹⁴. Она выставляла вперёд то одну, то вторую ногу, приседала и крутилась на месте. Люба подскочила к ней и вытянула руку.

– А теперь селфи…

– Аврора! Сколько можно?

– Окай. Новое имя в копилку?

– Опять? Блин, прости! Я даже не заметила. Как я тебя назвала?

– Авророй. Да забей! – Люба стащила с подоконника чашку с овощами и уселась за стол чистить их. – Я вообще всех мужиков теперь Андреями зову.

– Ну это-то понятно. Но я-то ни с какой Авророй не живу. У меня даже знакомых таких нет.

Люба подняла плечи и развела руками.

– Младшую сестру Андрея Авророй зовут.

Ирина достала из холодильника плитку шоколада.

– Мы к моим ездили в деревню. И он про неё немного рассказал. Его так впечатлила моя семья, что его пробило на откровения.

– Ну, так понятно, у вас не семья, а праздник!

– Угу, праздник! – саркастично отреагировала Люба. – Пришла Коляда накануне Рождества. Но Андрей… Видишь, нас же много, мы все рядом, всегда стараемся друг за друга держаться. Он к такому не привык. Я говорю, ничего ты не знаешь, Джон Сноу. Погоди, вот коснёмся политики и полный дракарис. А он: ерунда это всё, мол, это вас не разъединит. Наивный.

– Почему наивный? – удивилась Ирина, она бывала в гостях у родителей Любы и не замечала разногласий между членами их семьи.

Люба прижалась затылком к стене, затем в мрачном раздумье обвела взглядом потолок и тяжело вздохнула.

– Потому что вопросы сложных нравственных выборов они называют «просто политикой». Они обесценивают мои взгляды, навязывают свой морализаторский конформизм. И я устаю от этого. Не суть, короче, я про Андрея говорила. Ну вот, мы были у моих, он очаровал их, они очаровали его – искра, буря, безумие, всё круто. И как-то мы с ним вдвоём перебирали яблоки на веранде, ну там племянники рядом возились, и Андрей вспомнил о сестре. Он думает, что в детстве мало уделял ей внимания, поэтому её легко настроили против него. Он говорил, что, если бы мог повернуть время вспять, то больше бы общался с Авророй.

– Это было осенью? – спросила Ирина, разрезая коржи на кубики.

– Ну да, когда у него начались эти загоны. Мы съездили в деревню, пожили там недельку, и его чуток отпустило. Он там папе помогал, с братьями скорефанился. Такие дураки! – Люба покачала головой и сморщила носик, улыбаясь своим воспоминаниям. – Напились до чёртиков и на дискач попёрлись, старпёры, блин! Доколупались до каких-то подростков… но ничо, Настасья дала им жару. Андрей пришёл домой никакущий! Котёнка притащил, типа они спасли его, с берёзы сняли. Утром потом баб Маша жаловалась маме, что они все её астры вытоптали ещё и Гуслика упёрли.

– Ха-ха-ха! Общее дело – объединяет.

– Да уж. До этого он как-то не горел желанием знакомиться с моими. Я на него не давила. Мои знали про него, всё спрашивали, чего это зять не едет знакомиться. Я врала, типа работает. А потом он сам предложил. Вписался он в нашу семейку идеально, конечно, как будто родился в ней.

– Андрей умеет с людьми общий язык находить. Я, кстати, видела ваши ролики и фотки в «пазле». В подсолнухах – вообще огонь!

– Это который «Вайб 90-ых»? Где мы с племянниками?

– Где вы типа клип снимали, пёс у вас там такой забавный в очках на подтанцовке.

– Персик, старичок наш.

– Где вы столько одежды старой откопали?

– На чердаке. Мы с Коськой полезли сапоги искать Андрюхе. А там в уголке стоят красавицы в рядок – сумки такие, помнишь, китайские, клетчатые. Мы залезли в них. И всё, пошло-поехало.

– Получилось очень круто! Деревня, а так атмосферно. У тебя талант находить в простом красивое и это красиво снимать.

Люба фыркнула и пропела:

– Безумно можно быть первым… Знаешь, сколько в «пазле» таких же талантов, снимающих красивое красиво?

Ирина потрясла руками в воздухе, беззвучно призывая всевышнего «вразумить эту глупую женщину». Некоторое время они работали молча. Люба крошила овощи для салата, Ирина обмакивала «кубики» в сметанном креме и складывала их горкой. Уже убирая чашку с оливье в холодильник, Люба не удержалась и озвучила мысли, которые растравляли её нутро.

– Андрей считает, что у меня «живой незамутнённый взгляд на мир», – эту цитату она намеренно произнесла театрально, чтобы скрыть то, насколько та будоражит её. – Он говорит, что я умею схватить и передать в фотографии настоящую красоту. Говорит: «у тебя тонкое чувство света и тени, ты умеешь это поймать и запечатлеть в кадре». Ха-ха-ха. Какие ваши доказательства? – последнее предложение она исковеркала английским акцентом, отсылая к герою Шварценеггера из старого боевика.

– Я согласна с ним. Ты могла бы заняться этим профессионально. Сейчас фотографы со своим стилем в коммерческой индустрии востребованы. Людям нравятся атмосферные снимки, а не перефотошопленные портретики в листве.

Люба присела на подоконник и сдавила нижнюю губу указательным и большим пальцем.

– Я думала об этом, – выдержав паузу, призналась она. – Не раз. Я бы хотела плёночную съёмку попробовать. Коська когда-то баловался ей, даже учил меня проявлять плёнку. Это было круто… После всего этого трэша я не хочу оставаться в больнице. Перегорела.

– Если не твоё – уходи. Андрей тебя поддержит.

– Он говорит: пальто у тебя уже есть, теперь можно и на звёзды посмотреть. Но я не хочу закрывать свои гештальты, сидя на его шее!

– А кто говорит сидеть?

– Висеть предлагаешь?

Ирина, прищурившись, скорчила недовольно-язвительную мину.

– Ты же будешь учиться. Начнёшь снимать, и появится доход. Да ты даже сейчас можешь начать. Вот попробуй, напиши анонс или смонтируй видеорекламу в своём стиле. На тебя столько людей подписано. Знаешь, сколько желающих наберётся!

– Было бы славно…

– Люба, – тихо и вкрадчиво заговорила Ирина. – Андрей тот человек, рядом с которым можно побыть немножечко менее требовательной к себе.

– О! Явился! – Люба отвлеклась на шум в коридоре.

Раскрасневшийся от мороза Андрей прошёл на кухню и передал покупки Ирине.

– Нельзя так просто взять и накануне праздника найти жирную сметану. Я все магазины в округе оббежал. Надеюсь, эта подойдёт?

– Пойдёт, конечно! – Ирина достала из пакета баночку. – Ты молодец!

– Оо, я шерстяной волчара, боже, как я хорош, как мощны мои лапищи!

Люба засмеялась и поцеловала Андрея в нос.

– Новая сводка погоды. Ударила молния! Повторяю: ударила молния! Иринка считает, мне надо уволиться и заняться съёмкой.

– Вот это поворот! – Андрей эмоционально изобразил удивление. – Ты умеешь фотографировать? Не знал. Что ещё ты от меня скрываешь?

– Ну-у-у… Если меня разбудить не вовремя, то у меня могут проявиться садистские наклонности.

– Сильное заявление. Проверять я его, конечно, не буду.

– А ловко ты это придумал!

Люба и Андрей снова затеяли свою любимую игру. Ирина знала, что это может продлиться очень долго, поэтому с трагичным выражением вставила свои пять копеек:

– Остановитесь! Остановитесь, пока не поздно!

– У тебя здесь нет власти, – нашёлся Андрей.

– В этой ситуации я просто… мои полномочия, – драматизировала Люба. – Это самое, мои полномочия всё. Окончены.

– Это грустно или весело?

– Это? Это печально.

– Всё, я устал, я ухожу, – подыграла им Ирина.

После готовки Андрей разложил в зале стол-книжку. От сервировки Ирину почти сразу оторвал телефонный звонок. При виде имени на экране она смущённо поджала губы и, сдерживая радость, мягким голосом ответила:

– Да?

– Кхм!.. Здравствуй, Ирина, – глухо отозвался Владимир.

– Привет, Володя… – Ирина вынула из пачки салфетку и мельком глянула на Любу, замершую с приборами в стойке дозорного суриката.

– Получил твоё поздравление. Я был рад. М-м… Я, наверно, не вовремя?

– Нет-нет! Мы ещё готовимся, скоро будем садиться за стол.

– Ты дома?

– Да. Ко мне приехали друзья. А ты? – Ирина загнула край салфетки.

– Я?.. Да… Скоро поеду домой, к семье.

– Здорово.

– Хотел перед отъездом поздравить тебя. Потом возможности не будет.

– Но ты же вернёшься?

– Вернусь.

– Позови его с нами на каток! – требовательно прошипела Люба. – Составит Андрею компанию.

Ирина свела брови к переносице и критически покосилась на неё.

– Позови! Скажи же, Андрей?!

Андрей поставил на стол вазу с фруктами и пожал плечами.

– Слушай, Володя… – нерешительно начала Ирина, указательным пальцем выглаживая бумажный угол. – Мы хотим сходить на каток. Числа третьего или четвёртого. Если ты вернёшься, может, пойдёшь с нами?

Владимир ответил не сразу. Он обдумывал её предложение.

– Если не можешь, ничего страшного…

– Нет! Нет. Я приеду. Да. Давай сходим. Я вспомню, что это такое.

– О, супер!

Скрываясь от всевидящего ока Любы, Ирина вышла на балкон. Слушая густой, тёплый голос Владимира и улыбаясь его словам, она теребила крылья самолётика, который незаметно сложила из салфетки. Они проговорили не меньше четверти часа. Когда озябшая Ирина вернулась в зал, стол был уже накрыт. Не отвечая на испытующий взгляд Любы, она бросила в её сторону самолётик и ушла переодеваться. Но Люба не собиралась отступать.

– Ну что? – нетерпеливо поинтересовалась она, когда Ирина достала из шкафа малахитовое бархатное платье.

– Что?

– Сама знаешь «что»!

– Он будет с нами. Если вернётся в город.

– И-и-и?

– Что и-и-и-и?

– Ты за меня придурка не держи. Что между вами?

– Ничего, – Ирина стянула с себя футболку с эмблемой «Вольмы», которую на день рождение ей прислала Люба.

– Не пудри мне мозги, Иринка. Ты слышала свой голос? Стоило ему нарисоваться и сразу – ми-ми-ми.

– Что, правда? – Ирина испуганно высунулась из горловины. – Я не заметила.

– Он тебе нравится.

– Ничего подобного! Да, мне нравится с ним общаться. Но как на мужчину я на него вообще не смотрю! – взбунтовалась Ирина.

Она лукавила. С недавнего времени ей стали сниться путанные и невозможно красивые сюжеты, в которых она чувствовала прикосновения и поцелуи Владимира.

– Нет! – воскликнула она. – Я ни о чём таком не думала!

И это была правда – она не фантазировала о них. К своим снам она относилась с лёгкой иронией, а фокусы собственного подсознанию объясняла банальным воздержанием. Ирина была молодой здоровой женщиной, а Владимир – единственным близким в её окружении мужчиной. Немудрено, что мозг, обрабатывая информацию и впечатления, рождал эти бессмысленные (но, откровенно признаться, жутко приятные) сны.

– Надеюсь, он пойдёт с нами, – нарочито беспечно изрекла Люба и сняла с плечиков свой атласный комбинезон. – Посмотрю хоть, что там за баклажан.

– Сама ты баклажан.

Праздничное застолье прошло за просмотром блогеров и игрой в интерактивные настолки. Люба урывками снимала происходящее, чтобы потом смонтировать ролик для «Пазлфейса». Когда до полуночи оставалось не больше двадцати минут, в Ирине неожиданно всколыхнулось какое-то ностальгическое чувство. Она посмотрела на телевизор, который не включала уже несколько лет. Раньше с бабушкой ей приходилось смотреть скучные новогодние концерты, а затем слушать обращение президента и загадывать под бой курантов желание. Она предложила вспомнить эту традицию, но неожиданно напоролась на гнев Любы.

– Без меня! – вспыхнула та. – Если хотите – пожалуйста, но я выйду из комнаты. Не хочу, чтобы у меня атрофировался мозг.

Ошеломлённая Ирина перевела взгляд на помрачневшего Андрея.

– Буся, не жести, – мягко, но с нажимом сказал он Любе.

– Я-не-хо-чу это тащить в новый год.

– Можем не включать, – Ирина беспомощно обернулась к Андрею. – Я просто вспомнила. Это же традиция…

– Понимаешь, – начал было он, но запнулся, подыскивая правильные слова. – Люба придерживается оппозиционных взглядов.

– Мы не смотрим зомбоящик.

– Да и я не смотрю. Я не знала, что ты… ну, настолько интересуешься политикой. Ты никогда об этом не рассказывала.

– Не рассказывала, потому что ты аполитична. И хотя мне это не близко, я не собиралась тебе ничего навязывать. Но сейчас… мне от всего этого так тошно, что я отказываюсь быть терпимой.

Тишина, острая и ядовитая, вытеснила всё праздничное настроение. Воздух заискрил и затрещал от невидимого замыкания. Андрей вздохнул и попробовал разрядить атмосферу новым этапом игры.

– Это фиаско, братан…

Безуспешно. Люба проигнорировала его.

– Я давно стала замечать всё это. Ещё в колледже, когда папа заболел и его вышвырнули с работы, – её голос звучал тише, но по-прежнему оставался жёстким. – С чем он остался? С инвалидностью и пенсией в десять тысяч? А у него пятеро детей и жена. Ха-ха-ха, – неестественно изобразила она смех. – Чего не смеётесь? Не смешно? Не поняли? Это Россия! А я смотрю не только на свою семью. Про женщин, которым мы помогали, я даже говорить ничего не буду! Знаете, что я вижу каждую пятницу, когда иду с работы мимо магазина? Как пенсионеры копаются в просрочке на мусорке. Я смотрю на них и понимаю: это наше будущее. Папа был бы там же, если бы не братья и мама. Только мои этого не понимают. Все наши споры сводятся к манипуляции возрастом. Удобненько. Молодой – глупый. Сколько бы мне ни было лет, я для них вечный несмышлёныш, особенно для Наташки. А по мне, возраст – это сомнительное преимущество и вообще не показатель ума.

– Люба, она человек другого поколения, – деликатно заметил Андрей. – Не надо обижаться на сестру. И не надо ей ничего доказывать и объяснять. Ты её не переделаешь.

– У неё комплекс учительницы! Она одна всегда права, а вы все – говно! Сама живёт в пузыре, в котором субъектностью и не пахнет!

– Это её право.

– Да знаю я, что это её право. Но зачем она меня воспитывает? Я взрослый самостоятельный человек! Она нарочно извращает и высмеивает все мои слова, хотя ни на один логичный вопрос не может ответить. Повторяет одни и те же шаблоны и не слышит, что сама себе противоречит! Говорит чужими мыслями.

– Ты же умница и понимаешь это. Будь снисходительнее, будь мудрее.

– Вот мы были маленькие. Да? – Люба всем корпусом повернулась к Ирине. – Нас учили в школе, дома, рассказывали, что такое хорошо и что такое плохо. А потом мы повзрослели и поняли, что мир совсем другой: «хорошо» и «плохо» здесь поменялись местами. Простым смертным всучили веру в пятое-десятое, и они с ней носятся, ничего под носом своим не видят! И не хотят видеть. Как Наташа! Она говорит, что я инфантильная, а сама за всю свою жизнь ни разу не сходила на голосование. У неё одна отговорка: ой, за нас уже всё решено. И вот она с этой истиной сидит на горе Фудзияма и с высоты своего положения смотрит на людей, которые пытаются что-то изменить, как на детей в песочнице или дураков. А на деле у неё просто нет никакой гражданской позиции. Она, как и мама с папой, не хочет ни в чём разбираться и ничего решать. Им проще приспособиться к ненормальному, потому что другие называют его нормальным. И раз я с этим не соглашаюсь, они считают меня … поехавшей.

– Нет, Люба, – категорично отрезал Андрей. – Твоя семья любит тебя. Никто не считает тебя поехавшей. Они лишь иначе смотрят на мир.

– Они инертны! Им годами внушали, что они ничего не понимают, ничего не решают, и они привыкли быть далёкими и бессильными. Это же выученная беспомощность¹⁵. Это бегство от ответственности и свободы.

– Это их выбор, Люба. Им нужна их идеология. Это костяной доспех, который бережёт их устоявшийся мир и…

– Но это же…

– Люба! Не пыли, дослушай сначала. Я не берусь судить твоих родных и не собираюсь разбирать сети когнитивных искажений, в которые они попали. Я веду тебя к другому. Представь: они живут в мире, где всё просто и понятно, где всё имеет своё узаконенное временем, традицией, предками место. Что-то их тревожит и волнует, но в целом есть простая и понятная система ценностей и норм, есть какая-то вера – и это почва под их ногами. Ты своей правдой хочешь выбить из-под них почву, хочешь содрать с них доспех и оставить их голыми в мире хаоса. Эта правда раздавит их, разрушит систему координат. Им будет страшно, они ведь поймут, что жили в иллюзии, они поймут, что слабы, что ничего не знали и не знают о мире. И как им жить?

Припёртая к стенке этим вопросом, Люба с разочарованием, будто Андрей предал её, посмотрела на него и побледнела. Но тут Ирина переключила их внимание на себя.

– Но разве Люба не права? – возбуждённо спросила она. – Да, я никогда не интересовалась политикой, но я понимаю, о чём ты. Я тоже видела, как подменяют понятия, как за правду, даже за истину выдают абсолютное враньё. И оно повсюду! Нельзя же с ним соглашаться. У нас так было! Помните? Я рассказывала вам про свой пост. Поработаешь в больнице, и не такое увидишь.

– Вот-вот! – горячо откликнулась Люба. – Ты видел, в каком состоянии наши отделения? Почему деньги на здравоохранение выделяются по остаточному принципу? Куда деваются эти крохи, на которые должны закупаться новые аппараты, медикаменты?

Андрей открыл рот, чтобы ответить, но Ирина опередила его.

– Да хотя бы ремонт! Одни только слова и обещания. Наш главврач сделал себе кабинет, а на остальное – пофиг. Мы просто медленно разваливаемся и стагнируем. Но ему до лампочки, его-то семья лечится за границей. Им не грозит попасть к нам в отделение.

– Потому что избранным не место в этих отхожих местах. Не царское это дело лежать в одной палате со смердами или сидеть в очередях!

– У нас в регионах даже специалистов не остаётся! Потому что тут допотопные условия и мизерные зарплаты. Всех толковых перетягивают в центр, никто не остаётся тут работать за копейки. Только такие принципиальные, как Анатолий Евгеньевич! Но это единицы.

– И это логично! Жизнь у человека одна. Они уезжают, потому что знают, что станут здесь расходным материалом. Отработают свой ресурс и окажутся на помойке. А ты, Андрей, оправдываешь тех, кто принимает всё это, кому своя задница дороже…

– О горе северное! Я никого не оправдываю, – рассердился Андрей. – Я всего лишь…