Проклятые замки

– Я вас всех ненавижу! – закричала она, но прежняя уверенность испарилась, и вновь началась истерика. – Вы издеваетесь надо мной! Этот урод принуждает меня родить ребенка! Я ненавижу его! Я буду убивать всех детей, которые родятся от этого противного борова, так и знайте! Отпустите меня, отпустите, не трогай! Я хочу убежать навсегда с моим любимым! Если вы не отпустите меня, я сожгу вас!

Она продолжала кричать и плакать, уже совсем слабо тряся мужчину за плечи. После приступа она замолчала, рухнула на ступеньку, и так и осталась сидеть, неподвижно смотря в одну точку. Роберт потер шею. Кожа немного болела от ее цепких пальцев, а ворот был порван, но, по крайней мере, сам он остался цел и уже смог восстановить дыхание. От обиды и злости ему хотелось тут же пойти и рассказать отцу о ее безумстве, но вид несчастной, сидевшей на холодных ступеньках с раскрытым ртом, сжал сердце от приступа жалости.

Не делая резких движений, он тихо опустился рядом, прислонившись к стене.

– Я чуть не убила тебя, – заговорила Каролина. Ее голос звучал низко и хрипло, потому что за два дня истерик она окончательно его сорвала.

– Я не держу на тебя зла. Я понимаю, что ты больна, и тебе нужна помощь.

– Я устала. Мне не нужна помощь, потому что ничего уже не поможет. Я сумасшедшая. Я чуть не убила тебя. Вдруг однажды кто-то действительно умрет? Пусть это буду я. Я должна умереть. Я не могу так жить.

Роберт осторожно обнял ее.

«Если она кричала правду, то, получается, мой брат принуждает больную жену понести от него. Куда ж ей, если она себе ладу не находит? Неужели Франтишек не замечает этого? Он думает, вся проблема в том, что его любовь не взаимна, но теперь я вижу, что все не так просто. Быть может, мой брат не такой уж порядочный человек, как я о нем думал?»

– Послушай, – сказал он вслух. – Давай я поговорю с ним? Попрошу, чтобы он тебя, ну, не трогал. Я объясню ему степень твоей болезни, и что тебе нужно сначала поправиться.

«Господи, ну и во что я собрался влезть?»

– Хорошо, – тихо раздалось в ответ. – Убеди его разорвать со мной. Скажи, что я испорченная и грязная.

И неважно, что вчера она умоляла совершенно о другом: не говорить, не давать Франтишеку повода отказаться от нее…

Роберт решил, что в таком состоянии принимать какие-либо решения бесполезно. Он стал опорой для Каролины во время подъема по лестнице, потому что ее тело значительно ослабло. Еле переставляя ноги, она то и дело останавливалась, будто погружаясь в глубокий транс, поэтому пришлось отнести ее на руках. Уложив невестку в постель, Роберт еще некоторое время сидел рядом и смотрел на нее. Ее лицо побледнело от эмоционального напряжения, а губы казались синими. После резких всплесков энергии у Каролины наступало полное опустошение.

«Церковь не одобряет разводы, – думал он. – Но что, если люди так страдают в подобном браке?»

Глава 7

Тусклое и прохладное осеннее солнце уже высоко поднялось над горизонтом, возвещая о полудне. Роберт мчался на лошади по дороге, которая вела к неизвестному замку. Белая грива Белль слабо поблескивала в лучах, пронизывающих туман желтым светом. Клубы его поднимались от самого горизонта, где поля встречались с рекой, обещая морозную ночь и зябкое утро. Роберт вдыхал сырость воздуха, стараясь хотя бы ненадолго позабыть о проблемах Квиливитра. После шести лет размеренной жизни ему было непросто окунуться в атмосферу равнодушия и неприязни, громких ссор и молчаливых обид, и она подорвала его душевные силы за совсем небольшой срок. Желая отвлечься, он решил заняться тем, что беспокоило его все эти дни, а именно – наведаться в земли соседнего поместья с таинственными владельцами.

Белль иногда пыталась показать скверный характер, притормаживая и тряся головой. Ей не нравилось ступать копытами по слегка влажной земле дороги, но наездник мягко подавал лошади команды, и она продолжала скакать. Все больше набирая скорость, Роберт чувствовал, как тяжесть разума рассеивается и сменяется облегчением. Оставались только он, проселочная дорога, любимая лошадь и сменяющие друг друга пейзажи на открытом воздухе. Эге-гей! Сердце распирало от переизбытка чувств, да так, что хотелось закричать во все горло, и чтобы этот крик разошелся эхом в пространстве. Только спустя несколько часов его озарило понимание, насколько же близкой утром казалась смерть. Каролине в припадке ярости ничего не стоило задушить его или сбросить вниз с лестницы. Очевидно, с каждым днем ее здоровье становилось хуже, а он невольно спровоцировал приступ. Интересно, а бывало ли ей плохо рядом с Мареком? Может, искренняя влюбленность сможет помочь исцелиться ее душе? Может ли вообще любовь исцелять? Может ли она превратить каменное сердце в живое?

Будучи невольным свидетелем чужой страсти, Роберт задумывался – что, если подобное чувство спасло бы его от тоски и духовного одиночества?

Нет, вряд ли любовью можно лечить болезни, тем более душевные – уж слишком непостоянна эта вещь.

Добравшись до ограничителей, которыми отмерялись владения второго замка, Роберт остановился и спешился. На поле виднелись люди, пашущие землю. Крестьянство готовилось к зиме. Смысла идти к самому замку и стучать охране, по всей видимости, не было никакого – оставалось попробовать поговорить с рабочими. Юноша добрался до чистой тропинки между участками, на которые была поделена плодородная земля и направился по ней к крестьянам. Мужики, заметив всадника, оторвались от дела и принялись его рассматривать:

– Ты смотри, батюшки мои родные. Это он к нам с тобой что ли идет?

– Дворянин какой-то, по накидке отсюда вижу… Вон, прямо в грязь прется, полоумный видать. А коня пастись отправил. Последние три травинки пожрет тут, поди, зараза, нашим животинам что щипать-то останется?

– Да эти богачи только и думают, что о себе. До нас им дела нет!

Один из них был совсем юным, светловолосым мальчишкой с кудрявой головой, второй зрелым, тучным и сильным мужчиной. Их несколько смутил вид дворянина, идущего к ним через поле, но они терпеливо дожидались его, не возвращаясь к плугу. Путник в темной накидке и высоких сапогах до колен осторожно шагал по сыроватой от дождя земле. Когда он подошел близко, крестьяне увидели его лицо – аккуратными и точными чертами оно немного походило на женское.

– Добрый день, – учтиво поздоровался Роберт.

– Ага. И вам не хворать.

– Меня зовут Роберт Лишка. Я граф из замка Квиливитр. Это в нескольких милях отсюда, – он показал рукой в сторону своего дома.

Мужики на всякий случай одобряюще кивнули.

– Ясно. Слыхали о таком поместье. Зачем пожаловали?

«Если спросить напрямую, кто их помещик, ответят ли?»

– Да я проезжал тут мимо, дорога мне не знакома, и… В общем, хотелось бы узнать – чей это замок?

– Как, чей? Помещицы нашей.

«Вот как. Значит, хозяина нет, есть только хозяйка».

– Логично. Но меня, понимаете, интересует кое-что другое: титул, как зовут, давно ли здесь владелица…

Мужики переглянулись.

– Да мы и сами не знаем.

– Как это – не знаете? Вы же тут живете? За кем числитесь?

– А нам-то что, – начал тот, что помладше, – мы ее в глаза не видели. Да, мы живем здесь, в своих хижинах, и какое нам дело до той княгини? Да, княгиня она, вроде как. Мы работаем себе, а она сидит в замке и, насколько я понял, никогда не показывается. Нами командует управляющая – Бранка ее зовут, такая седовласая, но не старая совсем. Вот ее мы видим постоянно, а хозяйку – нет. Говорят, она либо уродлива, либо безумна – столько лет сидеть взаперти!

– Столько – это сколько?

– Да вроде около двадцати или чуть меньше, – подсказал второй.

– Ничего себе! – удивился Роберт.

– Да… тут пожар был, и старая хозяйка там погорела. И они всех крестьян разогнали, а кого не успели, те сами сбежали, а кто и погорел, много кто тогда погорел… Пожар, говорят, был огромным, а замок – ему, вон, хоть что. Хотя, внутри мы не были, ха-ха. Потом заговорили, что там новая хозяйка, тоже одинокая, но никто ее не видел. Может, какая беглая принцесса решила спрятаться от всего мира? Впрочем, не наше это дело. Нас вот и прикрепили в итоге, и работаем, пашем, убираем, еле концы с концами сводим – какая тут разница, кто хозяин?

«Говорят, что погорела, значит. Не сходится с тем, что рассказали дома, – подумал Роберт. – Где же правда?»

– Я так понимаю, просить встречи с ней не выйдет. А вот могу ли я видеть управляющую?

Крестьяне пожали плечами. От Роберта не ускользнуло, как они нахмурились.

– Хотите, я скажу ей, что вы интересовались? – спросил светловолосый.

– Хорошо, передай. Запоминай: граф Роберт Лишка, поместье Квиливитр. А лучше: на тебе, – и он вытащил карточку из кармана, передав ее пареньку.

– Понял. До свидания!

Роберт побрел обратно к Белль, попутно избавляясь от приставшей к каблукам грязи. Он сомневался, что управляющая Бранка согласится на встречу, если она таким таинственным образом оберегает свою княгиню. Лошадь, увидев хозяина, обрадовалась, и они мирно зашагали в сторону дома.

Крестьянский мальчик, получивший от Роберта карточку, через время вернулся к себе в хижину, и там же встретил Бранку. Она стояла прямо на пороге, раскрыв входную дверь и впуская в дом прохладный воздух, а мать сидела за столом и чистила овощи к ужину. Судя по тону, управляющая ее отчитывала. Увидев сына, женщина обрадовалась. Парень решил не медлить и сразу передал управляющей о визите графа.

Верхняя губа Бранки слегка поднялась вверх, показав зубы, но это не было улыбкой.

– Стефан, солнце в полдень давно не печет; где же ты перегрелся? Граф приехал в поле и беседовал с тобой? А Папа Римский мимо не проезжал?

– Зря вы смеетесь, – обиделся он, – он мне дал карточку, просил отдать вам.

Передавая ее, Стефан случайно и неловко зацепил руку управляющей. Мать заметила, как та дернулась от прикосновения и пару мгновений пристально смотрела на парня. Бранка прочитала имя на бумажке, немного поменялась в лице и молча вышла вон, оставив дверь распахнутой. Стефан ее захлопнул, а мать устало вздохнула.

– Вот грымза! Всю душу выпивает.

– Странная она. Как быстро ушла.

– Может, гость какой важный.

– Да нет, он даже не знает, кто здесь живет.

– И тебя расспрашивал?

– Ну да.

– И ты рассказывал?!

– Ну да, – смущенно повторил парень.

Крестьянка прикрыла рот рукой.

– Стенька… Что ты творишь? Зачем болтаешь? Мало ли, кто это был? Может, наврал тебе, что граф, а сам забулдыга городской?

– Да нет. На вид благородный.

– Слушай, сын: не зря помещица так скрывается. Уже давно мы тут этим не интересуемся, а тут чужой человек приезжает, и ты ему на голубом глазу все выкладываешь. Аккуратнее, особенно с Бранкой. Она хоть и делает вид, что сама тут хозяйка, и никого нет, кроме нее, но мы-то знаем… Короче, не наше это дело, не нам туда носы совать! Следи за языком, ой, мало ли… Вспомни, как пропал маляр, сын ткачихи Варвары…

Тем временем, Бранка уже поднималась по лестнице замка, носящего горькое и безрадостное название Помста. А все потому, что жизнь его обитателей подчинялась исключительно одной идее – мести.

Бранка представляла собой строгую и сдержанную женщину неопределенного возраста. Ее нельзя было назвать ни молодой, ни старой. Всегда унылый вид управляющей высасывал всю энергию и радость жизни из тех, кто сталкивался с ней. Она заведовала делами Помсты уже около двадцати лет и за этот огромный промежуток времени не изменилась внешне. Еще тогда ее видели практически седой с кое-где оставшимися темными прядями, поджатыми губами и прищуренными от извечного недовольства и напряжения глазами. Только беглый взгляд и выдавал в ней живого человека. Крестьяне боялись ее – от природы суеверные души наделяли женщину чуть ли не мистической силой, считая Бранку ведьмой. У замка отсутствовали посетители, даже проверяющие не заглядывали, как будто владение пряталось от глаз городских чиновников под невидимым куполом. Такая уединенность оборачивалась для крестьян несчастьем, потому что управляющая обращалась с ними жестоко, а хозяйка, поговаривали, была не менее кровожадной, и с ее легкой руки творились многие расправы над непослушными лентяями.

Бранка добралась до мрачной залы с бордовыми бархатными портьерами. В кресле у камина сидела женщина и смотрела, как пляшут языки пламени. Огонь камина был почти единственный и бессменным освещением комнаты, даже днем все шторы и гардины не открывались, и ни один луч солнца не проникал в эту темную обитель.

– Госпожа Тереза, – заговорила управляющая, – у меня есть для тебя новости.

– Надеюсь, не что-то плохое, Бранка, – женщина не сдвинулась с места, – я не хочу расстраиваться сегодня вечером.

– Боюсь, повод настолько серьезный, что тебе придется отложить свои планы на радостное и безмятежное времяпровождение.

– Ты в курсе, что порой вынимаешь душу даже из меня? А ведь ее давно нет. Я не удивлена, что вся челядь стонет от ужаса – каково им тогда?

Она растянуто рассмеялась и повернулась к Бранке, давая понять, что готова выслушать.

– На территорию поместья заглядывал граф, расспрашивал крестьян о замке, о хозяевах, о том, что здесь происходило две декады назад. Я не виделась с ним, мне все рассказал один из пахарей, Стефан. Гость передал ему карточку и попросил встречи со мной. Он называл себя Робертом Лишкой, Тереза.

Тереза поднялась. Она не была седой, как Бранка. Светло-золотистые волосы женщины длинными локонами спускались вниз. Ее глаза настолько привыкли к темноте, что со временем начали отдавать слабым красным огоньком, подобно кошке или летучей мыши.

– А я уже думала, этот день никогда не настанет!

– Я бы не стала так радоваться, Тереза. Кто знает, зачем он интересовался Помстой? Кто знает, почему? Гавран живет там уже почти несколько месяцев, а от него ничего не слышно. Я ждала хоть каких-то известий из Квиливитра, но он как провалился.

– Дай мальчику поразвлечься; он еще молод, не то, что мы, – вновь засмеялась хозяйка. – Бранка, мы прождали восемнадцать лет, а теперь ты не можешь подождать пару месяцев?

– Иногда мне кажется, что Марек зря там оказался.

– Погоди, не сам он оказался – а Роберт его пригласил. Где это видано? Пока мы столько времени ломали голову, как использовать юность, красоту и талант Марека – больше у этого гаденыша ничего нет – сын Лишек сам нашел ему применение! Ты понимаешь, что собственными руками Роберт вершит судьбу рода Лишек? Его любопытство – проклятье для них и козырь для нас. И сколько бы лет мы еще ни прождали, хоть тридцать, ничего бы не изменилось. Так было предначертано. Ты не веришь в судьбу, Бранка?

– Не верю, – грубо ответила та, – судьба уже сыграла с нами злую шутку.

– И потом подарила небывалую возможность – отомстить обидчикам. Счастье нам дарит судьба, но за нашими неудачами всегда стоит тот, кому они пришлись на руку.

– Что мы будем делать дальше?

– Роберт хочет встречи с тобой? Отлично. Встреться. Не отказывай ему в удовольствии пообщаться с роскошной женщиной – у Лишек такого добра не водится. Дай ему понять, что ты абсолютно безобидна.

– Хорошо, – немного помялась Бранка. – А что будем делать с болтуном Стефаном?

– Как всегда. Длинный язык – короткая жизнь.

Бранка злорадно хмыкнула. Она все еще вытирала краешком рукава ладонь, которую нечаянно потрогал мальчик.

На следующее утро мать Стефана обнаружила, что сын пропал.

Еще вечером он ложился спать дома, но утром его уже нигде не было, словно какая-то нечистая сила вытащила парня через окно. Пока крестьяне занимались поисками мальчика, Бранка уже не спеша нарисовалась в поселении, как всегда, сложив ладонь к ладони и немного переплетая пальцы с длинными ногтями между собой. Привычное всем темно-бордовое платье с висящими рукавами немного волочилось по земле, а серебристые волосы были высоко подняты на затылке, только несколько крупных локонов падали на плечо.

– Что происходит? Почему не работаем, а занимаемся ерундой? – громко крикнула она, оглядев народ.

Женщина, с которой они разговаривали вечером, подбежала к ней.

– Бранка, госпожа, мой сын, Стефан, он пропал! – жалобно застонала она.

Бранка скривилась, видя, как рыдает мать, оплакивая сына. Она знала, что крестьянка больше не встретит его живым.

– И? – ее голос прозвучал равнодушно.

Та в ужасе отступила на шаг.

– Как вы можете так говорить? Мой сын пропал… Мой сын! Его нигде нет!

– Ну не мой же.

Это все, что могла ответить управляющая. Сколько раз она уже бесстрастно смотрела в глаза страдающим от горя женщинам, выдерживая их взгляд? Слезы не трогали ее, не вызывали жалости. Так было однажды и с ней, но теперь они поменялись местами.

– Курва, – тихо, но рассерженно прорычала крестьянка, – своих нет, так ты чужих мучаешь.

Другие бабы принялись успокаивать ее, а мужики придерживать под локти. Бранка медленно обернулась через плечо.

– Ты так кричишь, будто я лично съела твоего Стефана. Иногда причины нужно искать не в ком-то, а в себе.

И ушла. Люди покачали головами, глядя ей вслед. Все было очевидным, но в то же время никому не хотелось идти против грубой управляющей. Постепенно они стали расходиться и начинать работу.

– Ведьма! Старая дева! Упыриха! – мать все еще пыталась оскорбить Бранку, фигура которой растворялась в утреннем тумане.

– Нет, ну вы видели? – она заметила, что все пошли работать, бросив поиски парня. – Вы это видели! И вы уходите! Вы же знаете, что здесь происходит! И молчите! Мой Стенька вчера разболтал какому-то всаднику, что происходит в замке! А сегодня его уже нет! Вот ты, Варвара! – крестьянка подозвала ткачиху, – твой сын тоже пропал! И? Ты смирилась! Какая же ты мать после этого? Ведь ясно, что мой отправился вслед за твоим!

Ткачиха от волнения выронила корзину из рук.

– Мой сын пропадал, – слабым и болезненным голосом ответила она, – но мужики нашли его мертвым аж у реки. Не смей больше говорить о нем. Я похоронила его еще десять лет назад.

– Но вспомни, а, вспомни, что он тоже болтал?

– Я не знаю, что мог болтать мальчик, который внезапно заболел. Его видения в болезни не имеют ничего общего с тем, что мог говорить Стефан. Я понимаю твое горе; но и ты пойми мое. Я не могу тебе помочь. А молчу я потому, что такова моя жизнь. Я не могу вернуть его, так какая уже разница, буду ли я кричать или бить себя в грудь?

Так и проходила жизнь бедняков: им некогда было упиваться даже собственным горем, не то что переживать о чужом.

Через несколько дней тело мертвого Стефана нашли в мусорной куче в самом конце полей. Оно оказалось совершенно обескровленным.

Глава 8

Пока Роберт испытывал нетерпение, желая встретиться с загадочной управляющей Бранкой, Франтишеку тоже было неспокойно. Повторяющиеся подряд приступы истерики измотали Каролину, поэтому она вновь стала вялой, безынициативной и усталой, чем всегда сопровождался период убывающей луны. Муж заметил, что здоровье жены резко ухудшилось, а причина столь неожиданного изменения, по его мнению, заключалась в дурном обществе Марека Гаврана. Франтишек уже не стыдился признаться себе в том, что ревнует Каролину к художнику, при этом, он мог только догадываться, насколько далеко в действительности зашло их взаимное увлечение. Замечательная идея озарила его разум: везде сопровождать жену, ни на шаг не отпуская от себя. Уроки рисования, конечно же, прекратить, а самого Марека отправить вон из замка. Франтишек надеялся таким образом исцелить жену, но для нее надзор стал очередной пыткой. Сложно выздороветь, когда пробуешь лечиться источником болезни.

Так, все контакты Каролины и Марека прекратились благодаря строгому распорядку дня, установленному мужем. Отныне он беспрестанно находился рядом с ней: за завтраком, на прогулке в саду, у камина, поэтому даже не заметил, что у нее исчезли ключи от перехода между Башнями. Мареку же заветная связка предоставляла полную свободу, и, пока вопрос об отъезде не стоял остро, он вовсю пользовался привилегией, умудряясь ни разу не попасться на глаза старым графу и графине. От Роберта, конечно, не ускользнуло, что художник теперь шныряет по Квиливитру, как у себя дома, но он сразу догадался, что тот вновь выпросил ключи у Каролины. С грустью он наблюдал и за тем, как невестка по вечерам сидела на диване рядом с Франтишеком и в абсолютном трансе тыкала в ткань иглой, делая вид или будучи сама уверенной, что вышивает. Роберт понимал, что брат таким образом желает спасти Каролину от позора, а заодно сохранить брак, но – откровенно говоря – спасать там было уже нечего.

В замке продолжали происходить странности – летучих мышей замечали уже практически все обитатели, и ежеутренним ритуалом для домашней прислуги стало изгнание маленьких крылатых чудовищ с балконов, навесных крыш и прочих темных мест, куда они прилетали по утрам, чтобы укутаться крыльями, повиснуть головой вниз и сладко дремать. По ночам же от них не было покоя, отовсюду доносилось щелканье крыльев, а животные продолжали страдать от нападений и укусов. Даже графиня Аннета стала осознавать серьезность ситуации, но старалась объяснить творящийся кошмар чем угодно, только бы не удариться в мистику и веру в нечистую силу.

Марек по ночам таинственно отсутствовал в своей комнате. Его замечали то в верхних окнах Башен, как Большой, так и Малой, то в саду, то у конюшни, то у пруда. Днем же он буквально запирался у себя, отчего Марла, которая постоянно поддерживала с ним общение, поняла, что тот ведет преимущественно ночной образ жизни. Марек натурально начал сходить с ума, когда лишился возможности видеться с Каролиной. Огонь в его груди разгорался намного стремительнее и необузданнее, нежели он планировал. Да и можно ли подчинить чувства какому-либо плану? Можно ли заранее расписать, придумать, где и когда встретишь нечто, что завладеет твоим сердцем? Марек в день знакомства с Робертом вошел в Квиливитр со своими целями, и, разумеется, не собирался даже думать о романе с ученицей. Будет нечестным умолчать о том, что Гавран находился в замке во многом из-за Каролины – таков уж был первоначальный план двух женщин. Закрывая глаза, они видели поместье Лишек, а распахнув их, продолжали плести сложные интриги, рассчитанные на отдаленное будущее. Марек стал таким идеальным средством, он легко прошел в самую гущу событий, как крючок вязания проникает в петлю и тянет за собой следующие нити, образуя единое полотно хитросплетений. Но совместные уроки с Каролиной, ее то кокетливое и открытое, то холодное и отстраненное поведение, что-то растревожили в душе художника. Сначала он списывал необычные чувства на длительное отсутствие общения с женщинами и, соответственно, последующий неловкий трепет перед ними. Ему было сложно понять Каролину, но он определенно ее чувствовал. Марек Гавран ощущал все: одиночество девушки, неприязнь со стороны родственников, метания мужа, со временем превратившиеся в приступы слепой ревности. Он замечал в ней и душу, которая рвалась наружу, не могла усидеть в груди, в этом тесном корсете, и едва сдерживалась платьем в глупых оборках. «Я знаю, что это твоя картина: я поняла это, как только тебя увидела. Только ты мог ее нарисовать. Я даже смею думать, что ты рисовал именно меня». Те слова Каролины настолько засели в его голове, что порой Марек думал, а действительно ли он писал ту женщину, что манила его длинными пальцами из самой глубины озера, а потом довела до помешательства? Быть может, она и была Каролиной? Быть может, она действительно ему привиделась, и он заболел еще задолго до трагедии, перевернувшей его жизнь?

Марек ложился в постель, не снимая обуви, но через несколько минут вновь вскакивал на ноги и бешено ходил по комнате, то и дело спотыкаясь о подставку мольберта. Голод. Его мучил голод. Страшный голод любви, что сводит с ума, стоит только потерять из виду ее объект. А бывают ли в любви объекты? Там, где есть любовь – каждый субъект. Объекты, то есть вещи, ценны для нас только тогда, когда полезны. Субъекты, то есть люди, несут ценность сами по себе, в одном своем присутствии. Плохо, когда человек становиться вещью – тогда его, увы, уже невозможно любить.

Марек истосковался по Каролине. Ему некогда было размышлять о происходящем, он только чувствовал, что место, где раньше билось сердце, впервые за десять лет вновь заболело. Да, что-то рвалось оттуда, что-то не давало сидеть на месте. Но как ему встретиться, обменяться парой слов с возлюбленной, если она заметно отсутствует рядом, если ее надзиратель – ах, то есть, муж – ни на шаг не отходит и не спускает с нее глаз? Художник решился на неосторожный шаг. Кинувшись к столу, он оторвал небольшой край бумаги и твердым неумелым почерком написал следующее:

«Тайная любовь согревает сердце – не сгореть бы ему! Свидания охлаждают этот жар или, наоборот, распаляют еще сильнее? Приходи через час после полуночи к дубу – я помогу перейти через ограду. Не беспокойся – все будут спать мертвецким сном».

Подув на записку, чтобы чернила скорее просохли, Марек свернул ее в небольшую трубочку. Выйдя в коридор, он прислушался к звукам. Никого. Где тебя носит, проклятая Марла, когда ты особенно нужна? Удача улыбнулась: фартук служанки случайно мелькнул сквозь спираль лестницы.

Раздался громкий, неестественный кашель. Эхо прошлось по каждой ступени, заставив Марлу вздрогнуть и немного споткнуться. Покачав головой, она нехотя поднялась наверх. При виде Марека, вытянутого подобно струне, одной рукой опирающегося о каменную стену, она не смогла сдержать улыбки.

– Возьми это, – он протянул ей крошечный свиток из клочка бумаги.

Марла не торопилась.

– Что это?

– Возьми и прочитай. Вслух.

Служанка отмахнулась.

– Нет, нет! Мне неинтересно, что там! Я вообще шла за…

– Послушай, – зашипел Марек, – не разыгрывай спектакль. Эту записку ты отнесешь прямо в руки Каролине. По пути твой любопытный нос все равно сунется – так удовлетвори порыв сразу и прочти при мне!

Брови Марлы стремительно поехали вверх. Намечалась новая авантюра – конечно, она не могла ее пропустить. Служанка развернула послание и начала медленно читать слова, то и дело запинаясь.

– Погоди, погоди – ты умеешь читать?

– Ты удивлен тому, что вообще умею, или тому, что умею плохо? – усмехнулась девушка. – Да, я не госпожа, грамотности не учили. Но с детства трусь рядом с ними и, уж поверь, любовное письмо могу понять и отличить от остального… Сколько через мои руки прошло записок такого рода…

– Ну хватит! – воскликнул Марек, чуть не отбирая бумажку. – Не обязательно читать до конца… Суть, я думаю, ясна. Я просто хотел проверить, можешь ли ты читать, – он недовольно заворчал. – Что ж, тем хуже для тебя: случись что, я скажу, что ты моя соучастница.

Марла рассмеялась.

– Ха! Да я вообще ничего не знаю – делайте что захотите! Мне дела нет! А вот скажи, Гавран, – она хитро прищурилась, – не боишься ли брать меня в сообщницы? Сам посуди: госпожа Каролина меня не любит. Да она бы выкинула меня завтра из вон того окна, если бы не доброта господина Роберта… А если я сейчас пойду и сдам вас? А, Гавран? Побледнел? Так тебе! Уж смотри, с кем поведешься – могут и провести…

– Ай, замолкни! Марла, пойми: как бы ты ни расшаркивалась, ни один из хозяйских сынков не женится на тебе. Что, покраснела, да? А я всю твою крысиную натуру вижу насквозь: мнишь себя госпожой Лишкой. Ни Роберт, ни Франтишек – никто тебе титул не подарит и себя в мужья не предложит. Даже если Каролина сбежит со мной, тот плешивый лентяй будет сидеть в кресле и стонать, как его обманули в лучших чувствах, а на тебя и не посмотрит! Так что советую сотрудничать с нами… Помни: укусишь меня за палец – отгрызу руку по локоть, – его глаза сверкнули в полутьме лестницы, – поэтому давай думай, как передать мою записку, – он ласково улыбнулся.

Марла обиделась и даже немного всхлипнула.

– Ничего я не думаю стать госпожой! Думаешь, я не знаю, как устроена жизнь… Нас они просто используют, когда жены их из спальни выставляют! Сам-то, Гавран, давно дворянином стал? Заигрался ты в аристократа… Шут, паяц! Что тут передавать? Чай ей принесу – главное, чтоб твоя ненаглядная все сама не испортила!

– Подожди, подожди… – Марек схватил подругу за плечи, – это, получается, хозяйские сыновья путаются с прислугой? Ты сейчас правду говоришь?

– А тебе-то что? Сам не успел? – она дернулась, чтобы освободиться. – Ну Роберт – нет, пока ничего такого не было. А Франтишек – да пожалуйста! Он только играет в благочестивого! Бедную Агнес уже замучил своими приставаниями. Я ей говорю, мол, дура, родишь от этого ублюдка, выгонят тебя вон. А она мне, мол, а что мне еще делать, если пристает? Раз жена никудышная? Ой, идиотка, дура!

– Мда… – протянул Марек, – а ты, стало быть, не ходишь к нему?

Марла вспыхнула.

– Какое тебе собачье дело? Я за Агнес волнуюсь: она еще зеленая и к тому же полная тупица. А так, это все Каролина виновата! Вышла замуж, так живи, ни в чем себе не отказывай! Да я тебе больше скажу, – она перешла на шепот, – госпожа-то бесплодная! Ага! За два года – ни одного ребенка. Зато Ирму они вышвырнули, а знаешь почему?

– Нет, не говори, я не хочу больше про это слушать…

– Тоже мне! Слушать он не хочет. А мы так живем! И не смей мне больше высказывать, что я в госпожи мечу – а что, если и мечу? Что ж, если мы родились бедными, нами только пользоваться? У меня тоже есть своя гордость и, как это говорят богатые… чувство собственного достоинства, вот!

– Да, его у тебя хоть отбавляй, – закивал Марек. – Это же что получается: Франтишек… Дьявол, как это называется прилично? Развращает прислугу, да еще и наемную? Вы же не их собственность. Это недопустимо даже по закону! Это, в конце концов, неприлично! Госпожа будет рада это услышать.

– Ты что это, Каролине собрался жаловаться? Ха-ха-ха! – от смеха у Марлы выступили слезы. – Да она рада от него избавиться! До нас ей дела нет!

– Нет, не Каролине.

– Графине Аннете? О, нет, лучше ей не…

– Да замолчи ты! Нет мне интереса твоей Аннете что-то говорить. Вот что: и другие есть, кто будет рад это услышать.

– Да ну тебя.

В ответ Марек утвердительно покачал головой. Марла смерила его недоверчивым взглядом. Было в художнике нечто такое, что все же заставляло не сомневаться в его словах. Она побежала вниз, попутно думая – не сглупила ли, что пожаловалась на Франтишека?

«Да он блефует: вряд ли слух уйдет дальше замка. А если и скажет, так поделом тому придурку старшему! Разве только они будут бастардов его разыскивать? Сомневаюсь… Роберт, конечно, благородный юноша. А этот, хуже мужика крестьянского. В чем-то можно понять, почему Каролина его ненавидит. А Марек-то какой красавец стал! Да уж, повезло моей госпоже: два мужчины вокруг нее вьются, один богатый и родовитый, другой молодой и красивый. Ух, как бы ей обоих не потерять…»