Все проходит. Забываются радости и обиды, тускнеют воспоминания, исчезают синяки, затягиваются раны, боль становится глуше и слабее. После трагедии, произошедшей с Салли Ричардсон, жизнь в Блэклейке постепенно возвращалась в привычную колею. Увяли цветы на могиле, поутихли сплетни, а мемориал с фотографией Салли в старшей школе сменили гирлянды из красных сердец ко дню Святого Валентина.

Удивительно, но Аннабель Стюард сдержала слово, данное Джуди и никто, кроме узкого круга посвященных, не знал про видео с погибшей. Да, родители школьниц стали чаще проверять все ли в порядке с их дочерями и писать взволнованные сообщения в мессенджеры, если те задерживались допоздна. Да, увлеченные эзотерикой и оккультными практиками Саманта Харди и Рина Эстербрук пытались несколько вечеров подряд вызвать дух бедняжки Салли. Да, и без того сраженный горем Элайджа Томпсон вынужден был ловить на себе косые взгляды клиентов. Но в целом все было ровно так как и месяц, и два тому назад. Как и в прошлом году, просто кому-то не достанется валентинка.

Эмили Ричардсон решила отдать вещи дочери на благотворительность. Одежду, технику, украшения. Все, за исключением детских игрушек. Игрушки напоминали Эмили ту маленькую Салли с розовыми щечками и золотыми кудряшками, которой она читала на ночь сказки и пекла утром блинчики. Только так, разделяя двух Салли- одну взрослую и имевшую грязные секреты, вторую маленькую невинную малышку, Эмили могла честно хранить добрую память о дочери. Разбирая вещи, миссис Ричардсон нашла дневник Салли. Самые обычные записи – мечты, планы, размышления девочки-подростка. Ни слова о работе на сайтах, ни слова о сексе, парнях или чем-то подобном. Салли явно умела вести двойную жизнь.

Эмили снова вышла на работу. Ее день вновь состоял из монотонного писка лазерного сканера товаров и озвучивания цифр. Пик – замороженные куриные крылья – пик – кукурузные шарики с шоколадом – пик – капсулы для посудомоечной машины – пик – полгаллона молока – пик – сосиски для барбекю – двадцать два доллара тринадцать центов. Правда теперь каждый второй покупатель бросал на нее сочувственные взгляды, некоторые шептались, некоторые выражали запоздалые соболезнования. От всего этого становилось только хуже. Люди не понимают, – размышляла Эмили, – “ооо, мне так жаль” не работает. Просто заткнитесь, просто забудьте о том, что произошло, просто давайте все сделаем вид, что все, как и прежде, что моя дочь не лежит в промерзлой земле на кладбище Сент Хилл, что я стою здесь, пытаясь заработать ей на колледж.

Шериф Блэйк все так же пил по утрам свой кофе. Правда теперь беззаботные размышления о зимней рыбалке и стрижке кустов сменились мучительными раздумьями о набившем оскомину, но так и не сдвинувшемся с мертвой точки деле. Никаких зацепок, кроме биоматериала из-под ногтей жертвы, но и тот чертовы криминалисты из Бансинга умудрились потерять. Как такое вообще возможно? Что сейчас есть у полиции? Горелые еловые ветки на заднем дворе Банни? Номера банковских карт нескольких сотен мужиков по всему миру, которые пялились на Салли через экран? Преподобный Макконахью. Кто бы мог подумать? Святой отец любил глядеть на Салли через экран. Если к этому прибавить еще и найденную у нее во рту гостию, то вероятность того, что священник причастен к убийству возрастает. Но зачем? Стыд? Преподобному было стыдно за свою похоть, и он переложил вину на девушку, жестоко расправившись с ней? В этом мире возможно все. Шериф Блейк давно уже взял за правило ничему не удивляться, но все же мысль о том, что отец Макконахью убийца, казалась ему дикой. Доктор Дьюик. Как выяснилось, док тоже любил поглазеть на обнаженных школьниц. Дьюик весьма умен и довольно скрытен. Не женат, живет один, не был замечен в бурных романах. Зачем ему убивать Салли? Юная мисс Ричардсон что-то о нем знала? Быть может, они встречались, спали. Ей пятнадцать, ему тридцать шесть. Ситуация так себе. Однако обследование показало, что Салли была девственницей. Вот только проводил это обследование сам Дьюик. Черт возьми. И ведь именно он отвозил биоматериал из-под ногтей жертвы в лабораторию, где улику таинственном образом потеряли. Да уж выглядит все это скверно. Ну и, наконец Элайджа Томпсон. Одержимый Салли бедняга с заправки. Мог ли он укокошить возлюбленную, которая явно не отвечала ему взаимностью. Теоретически – да. Но из всех троих, кто был на карандаше у шерифа, Элайджа вызывал меньше всего подозрений.

Но так было у Блейка. У неугомонной Френни Полсен кроме Томпсона подозреваемых не было. Она продолжала вести за несчастным слежку и даже пару раз отправляла Элайдже анонимные письма с текстами вроде “я знаю, что это сделал ты” и “зло не останется безнаказанным”. Френни была абсолютно уверена, что парень затаился и вынашивает план очередного убийства. Своими измышлениями медсестра ни с кем не делилась, даже с Ритой Фейвор. Рита попросту не разделяла подозрения Френсис и всячески высмеивала ее детективную деятельность, обзывая подругу престарелой Нэнси Дрю.

Сам же Элайджа просто пытался жить дальше. Да, он поклялся себе никогда не забывать Салли Ричардсон и продолжал рисовать ее портреты. Однако, молодая и здоровая часть его души все же желала встретить хорошую девушку, любить и быть любимым. Иногда он мечтал бросить дурацкую работу на Джимми Хоупа и укатить куда-нибудь в аризонскую пустыню или в Лос-Анжелес, просто ехать по дороге под любимую музыку, встречать рассветы в дешевых мотелях, наблюдать как от места к месту меняются пейзажи. В конце концов после смерти Салли в Блэклейке его уже ничего не держит. Но уехать сейчас, когда расследование не завершено и убийца еще не найден, значит вызвать на себя новую волну подозрений. Элайджа это понимал, поэтому в его жизни все оставалось по-прежнему – дом, мать, заправка, рисунки. Не было только Салли.

Преподобный Макконахью решил окончательно завязать со своим главным пороком. Сперва он стал пару раз в неделю посещать терапевта в Бансинге. Однако быстро выяснилось, что доктор, будучи светским человеком вовсе не считает мастурбацию чем-то постыдным.

– Вас возбуждают дети? – спросил он, бросив беспристрастный взгляд поверх очков.

– Дети? Нет. Не дети, – священник со стыдом вспомнил, что Салли было пятнадцать. Но все же она не выглядела ребенком, – Юные девушки. Да. Но не дети.

– Тогда почему вы испытываете стыд, мистер Симпсон?

Преподобный представился фамилией своей бабки по материнской линии, поэтому терапевт обращался к нему “мистер Симпсон”.

– Это грех.

– Грех? Вы католик, мистер Симпсон?

– Да, я католик.

Доктор многозначительно замолчал. Он не стал ковыряться в детских травмах отца Макконахью, не спрашивал подсматривал ли тот за родителями, переодевалась ли в его присутствии мать, трогал ли сына отец, применялись ли в семье телесные наказания. Нет. Он просто задавал нейтральные вопросы, которые никак не помогали пастору найти выход из сложной ситуации. Поэтому преподобный решил бороться со злом внутри себя самостоятельно – молитвами и аскезой.

А вот кто совершенно точно не только не боролся с собственными пороками, но и всячески им потакал так это Джимми Хоуп. Каждую субботу он неизменно проводил в “Алых губках” и каждый раз старался безуспешно склеить изгибающуюся на шесте Аманду Харисон.

– Может пойдем ко мне, тут слишком шумно? – Джимми весьма бесцеремонно потянулся к груди танцовщицы, но был тут же остановлен вышибалой по кличке Железный Джо.

– Я на работе, если ты не заметил, – Аманда наклонилась к назойливому посетителю так, чтобы он хорошо слышал ее голос, но не мог дотянуться.

Аманда ненавидела Джимми. Да он всегда щедро платил, но при этом вел себя как грязная свинья. Понятное дело, что многие из местных завсегдатаев не очень-то обходительны со стриптизершами, но все же мало кто опускается до уровня Хоупа.

Но, как ни странно, именно неприязнь к Джимми помогла найти Аманде друга. В ее жизни наконец появился кто-то по-настоящему добрый и открытый. Кто-то, кому не просто интересно поглазеть на ее сиськи, пустить сальный комплимент или склонить к сексу на заднем сидении авто. Кто-то кому действительно важно, что она за человек, какую музыку она слушает и что любит на завтрак. Элайджа Томпсон. Как и Элайджа, Аманда мечтала свалить из Блэклейка. Кататься по стране на авто с откидным верхом, ночевать прямо под звездным небом, питаться батончиками с заправки. Впрочем, последнее у нее неплохо получалось уже сейчас. Как и Элайджу, Аманду ничего не связывало с городом. Здесь у нее лишь вечно пьяный отец, да похотливые мужички в “Губках”. Кто знает, может быть, когда-нибудь они оба – Аманда и Элайджа погрузят нехитрый скарб в багажник старенького родстера и рванут куда-нибудь в Монтерей.

Джуди Лавлейк готовилась отмечать день Святого Валентина в одиночестве. Она всегда ненавидела этот праздник, но в том году ей хотя бы на пару часов удалось заполучить Мэтью, а в этом… Да, бутылка розэт вполне может заменить неудачное свидание, точнее полное отсутствие этих самых свиданий, но это жалко. Вот так спиваться в одиночестве. Впрочем, почему бы и нет? Бывают судьбы и похуже. Она по крайней мере спивается в собственном доме, а не где-нибудь между мусорными баками.

– Попытаемся снова? – Саманта Харди, считавшая себя ведьмой, зажигала черные свечи.

Комната Саманты походила на мрачное пристанище сатанинского культа – статуэтки рогатых языческих божеств, плакаты со странными символами, мебель темных тонов и куча кристаллов обсидиана и каких-то вулканических пород.

– Честно говоря, мне немного стремно, – Изабель Макговерн, полноватая блондинка, недавно вступившая в ковен блэклейкских ведьм, с опаской поглядывала на пентаграмму, насыпанную на полу неизвестным черным порошком.

– Если дрейфишь – проваливай! – не стала церемониться Саманта.

– Мы уже делали это десятки раз. И кстати, с нами связывался мертвый Майк Уиллоби. – Рита Эстербрук сидела с видом прожженного знатока магических искусств и наматывала локон на палец.

– Кто он, этот Майкл Уиллоби?

– О, господи, Изи, ты что не местная? Неужели никогда не слышала историю про утопленника Черного озера?

– Аа. Это…

– Садитесь в круг, сучки! – скомандовала Саманта и девицы расположились по краю пентаграммы. Они закрыли глаза, взялись за руки и начали повторять за Самантой непонятные слова на латыни.

Изабель ждала, что подует пронзительный ветер, затушит свечи и в окне появится мертвое лицо Салли Ричардсон, однако ничего подобного не происходило.

– Может, попробуем Уиджу? – робко предложила она.

– Заткнись! Уиджа – ерунда для тупых подростков. – отрезала Рита.

– Но мы и есть подростки!

– За каким чертом ты ее позвала? – Саманта раздраженно встала и прикурила от свечи сигарету.

– Ты что, куришь дома? И предки тебя не ругают?

– Им насрать!

Изабель Макговен печально плелась с неудавшегося спиритического сеанса, когда заметила странную фигуру, маячившую между деревьев.

– Кто здесь? – от страха девушка вцепилась в свою крошечную сумочку, в которой таскала всякие безделушки.

Фигура молча приближалась, и у Изабель начали отчаянно стучать зубы. А когда она смогла рассмотреть лицо того, кто блуждал у дороги, то крик ужаса комом застрял в ее горле. Салли Ричардсон. Мертвая, бледная в том самом платье, в котором ее нашли, вплотную подошла к Изабель. Салли посмотрела на девушку жуткими, покрытыми белесой пеленой глазами, рот ее безобразно открылся, она прохрипела: “Бааааа…”, изрыгнула из себя поток чего-то вроде белого крупного конфетти и через мгновение исчезла. Когда Изабель наконец смогла выйти из оцепенения, она присела на корточки и дрожащими руками подняла одну из кругляшек, валявшихся на асфальте. Это была церковная гостия, такая же, как те, что дают священники во время причастия.

Банни Калахен и Люциус взяли за моду гулять вечерами. Едва только темнело, как старушка и ее воспитанник закутывались в шарфы и бодрым шагом направлялись от Честнат Стрит до Центральной площади. Мальчик за последние пару месяцев стал чуть более разговорчив. Теперь он отвечал на вопросы не просто молчаливым кивком или угуканьем, а негромкими фразами. Если повезет, можно было услышать даже целое предложение. Банни считала повышение общительности Люциуса своей заслугой. Впрочем, это было недалеко от истины. Ведь давно известно, что любовь и забота творят чудеса.

Помощник шерифа Джони Вивер в чудеса не верил. Однако свято верил в хороший односолодовый виски, которым он иногда баловал себя по субботам. В Блэклейке было лишь два бара и оба были плохи тем, что любом из них можно наткнуться на Пола Харисона. Этот тип обладал премерзким свойством, будучи под алкоголем (то есть почти всегда) приставать к окружающим с отвратительными шутками и дешевыми остротами. А еще он обожал потасовки, хотя в силу худобы и невысокого роста почти всегда проигрывал в драках. Сегодня не повезло Джонни Виверу, потому что именно к нему подсел уже весьма хмельной Пол.

– Так-так-так! Кто это тут у нас? Да это же мистер Индейская Трубка Джонни, мать его, Вивер! Как делишки, Джонни?

Помощник шерифа молча отхлебнул напиток, стараясь не замечать пьяного Харисона.

– Вот скажи мне, какой от вас копов толк? Девчонка мертва. По городу расхаживает убийца, а ты тут сидишь и хлещешь эту ссанину?

– Оставь его в покое, Пол! – злобно крикнул бармен, наливая посетителю кружку пива. – Отвали или больше сюда не зайдешь. Достал уже ко всем лезть.

– Я просто интересуюсь куда уходят мои налоги, – Харисон с прищуром смотрел на Джимми словно ожидая, что тот напрыгнет на него с кулаками или схватит за грудки, как это обычно делали другие жертвы его вербальной агрессии. – Что молчишь, легавый? Воды в рот набрал?

– Пошел ты, Харисон! – Джонни, не глядя на Пола, допил свой виски, расплатился с барменом и отправился к выходу.

– Давай, проваливай! – яростно орал в след пьяница. – Иди еще покури свою трубку, пока в городе происходит всякое дерьмо!

Джонни Вивер вышел из бара и закурил. Не свою смешную трубку, а обычные сигареты. – А ведь он прав, – подумал помощник шерифа, – мы и впрямь зря просиживаем штаны и никаких подвижек в деле Салли Ричардсон нет. Подозреваемые есть, а вот реальных улик почти ноль.

Джонни медленно шел вдоль шоссе. Он иногда любил вот так прогуляться под ночным небом, поразмять ноги и подумать о жизни. Самые умные мысли приходят именно в такие моменты. Впрочем, все они забываются так же быстро, как и объявляются в твоей голове. Полицейский увидел впереди камень. Тот самый на котором обнаружили тело Салли. Желтые ленты, возвещавшие, что здесь место преступления были оборваны, а на самом камне снова что-то лежало.

– Не может быть, – Джонни остановился и в ужасе схватился за голову. – Матерь Божья, да что же тут твориться.

Тело Аманды Харисон, танцовщицы клуба “Алые губки” и дочери непутевого Пола Харисона – вот что увидел Вивер. Как и Салли она была одета в черное платье, голову обвивал венок из черных роз, а к рукам убийца проволокой прикрутил букет цветов.

Аманда тоже была красивой. Не такой как Салли, но все равно прекрасной. Казалось, смерть сделала обычное лицо соседской девчонки благороднее и свежее. На несколько минут Джонни настолько залюбовался ею, что забыл – перед ним труп. Он достал телефон, сфотографировал тело, и, словно стряхнув наваждение, сказал себе:

– Господи, нужно позвонить шерифу!