От сердца к сердцу. Сборник рассказов

II Глава

Как-то раз в её тихую, размеренную жизнь вмешалось одно важное событие. Нельзя сказать, что это событие очень сильно зависело от других людей, точнее, оно вовсе ни от кого не зависело, но часто люди, лишённые чувства ответственности, верят в знаки судьбы, карты Таро и астрологию, что, разумеется, очень удобно, но, что греха таить, не всегда разумно.

Проходя по какому-то тёмному переулку, она случайно услышала разговор двух школьниц, одна из которых с таким восторгом рассказывала пр гадалку и чудеса её гения. Небо было пасмурным, звёзды светили ярко, а Женя прислушивалась к каждому слову, удивляясь тому, что, должно быть, это знак, на который нужно обратить своё внимание, чтобы победить эту несчастную одержимость.

На следующий день Женечка собрала сумку с чем-то смертельно важным, что, возможно, ей могло пригодиться в дороге и отправилась в какой-то тёмный закоулок, в один из таких, в которых, как правило, и обитают всякие ведьмы да колдуны. Девушка медленно прошла в квартиру, боясь даже разуться, и заглянула в полупустую, едва освещённую комнату, где сидела женщина преклонного возраста и внимательно разглядывала свою гостью из-за полуопущенных век.

– Вижу, – вдруг вымолвила она шёпотом, – на сердце у тебя неспокойно.

«Ясен пень, – подумала девушка в ответ, – душу мне всю вытряс гад. Будет тут спокойно!».

– Сударыня, извольте мне помочь, – вместо этого произнесла она вслух.

– Присаживайся, девочка, да озвучь свой запрос.

– Нужно человека забыть, не получается.

– Что ж… Это будет дорого стоить.

– По рукам. Вы лишь постарайтесь, чтобы эффект был, – чуть ли не взмолилась Женечка, поднеся руки к щекам. Гадалка начала свою чёрную работу, то взмахивая руками, то опуская их на стол, к картам. У Женечки спустя несколько часов после сеанса безумно раскалывалась голова, девушку нещадно тошнило. Женя возвращалась домой, еле перебирая ногами, и радовалась, что, наверное, сейчас всё сработает. Время текло катастрофически медленно, и каждая минута давалась с таким трудом, словно, нагруженная огромным рюкзаком, девушка преодолевала огромные расстояния. Ночью она повалилась без сил на кровать, но с утра так и не смогла проснуться. Долгий, мучительный сон, где она шла по длинной дороге, никак не заканчивался. Вокруг были только змеи и болото. Они устилали всё собой, и казалось, что это был змеиный ковёр, который жалил и жалил.

Несколько недель она пролежала неподвижно, пребывая в диком бреду. Ей чудился сатана, который пришёл за ней и требовал отказаться от Бога, сулил смерть и адские муки, а она изо всех сил молила: «Нет, не надо, я не буду больше… Я клянусь, не буду!». Но кошмар не заканчивался. Ей чудилось, что кто-то ходит по квартире, она слышала разговоры, но не могла встать – да и ничего не могла. Наконец к среде её отпустило. Женя открыла глаза и постаралась подняться с постели, но перед глазами всё поплыло.

К её великому удивлению и, наверное, разочарованию, всё было, как прежде. Только тяжесть бреда сдавливала виски. Миша, казалось, сидел рядом и иронизировал по этому поводу. Хотелось его треснуть. Почему она чувствует его присутствие? И как же это бесит! Женя повалилась на кровать, но сейчас она была счастлива тем, что жива и свободна. Девушка решила больше не связываться с потусторонним миром. «Ну, его, – решила она про себя, поморщившись, – уж лучше так!».

Шло время. Многое менялось, но одно оставалось неизменным: внутреннее состояние, которое как будто ещё чем-то усугублялось с каждым днём. Сколько было исписано страниц! Тысячи – и всё ради того, чтобы просто забыть. Никогда не вспоминать. Уехать. Выйти замуж и зажить как нормальный человек. Но каждый раз Женя расстраивалась только больше, потому что после очередной удачной попытки, которая приносила облегчение и свободу, всё снова возвращалось.

– Да что ж ты за тварь-то такая! – возмущалась она, гневно ходя по комнате, – как отделаться от тебя? Ненавижу, что приехала в этот город! Ненавижу эту встречу! Тебя! Твой голос! Ну, ничего… Я уеду, и мне снова будет хорошо, и ты меня больше никогда не увидишь. Вот! И никогда ничего обо мне не узнаешь.

И надолго эта мысль успокоила Женечку. Она жила, училась, стала рисовать и занималась наукой, читала лекции студентам и изучала испанский в надежде, что скоро всё изменится. Солнце светило ярче, учиться было тяжело из-за нахлынувших чувств, работать тоже, но девушка, не падая духом, продолжала выполнять свои рутинные обязанности, ни на что не жалуясь и, в общем-то, гордясь этим.

Полгода она прожила с этой надеждой, пока не исполнилась другая её мечта: её пригласили преподавать в университет, которым она бредила столько лет. И теперь Жене хотелось обязательно испытать это на себе, попробовать, ощутить величие этого огромного здания, прежде чем она отправится в дальнюю дорогу. И её можно было понять: порой сложно определиться, когда выбор стоит между двумя твоими заветными мечтами. Так уж устроен человек – он подвержен искушениям.

«Уехать сейчас означает лишиться этого, – размышляла она над данным инцидентом в какой-то тревоге, – но ведь я не могу всё бросить в такой роковой момент. Быть может, такого чуда в моей жизни не предвидится больше никогда, а я – уезжать. Ладно, в конце концов, можно ещё немного потерпеть, я ведь ничего не теряю, уеду ещё через год». Так она и решила остаться, прожив оставшийся год в уединении в изменённой обстановке и с огромной нагрузкой.

Жить стало значительно легче. Гнев и холод защищали её сердце. Женя начала вновь влюбляться и даже встречаться с мужчинами, смеяться с ними, ходить в кино. Как-то раз она познакомилась с бухгалтером Афанасием Петровичем, жившим через дорогу. Тот пригласил её в кино и был весьма галантным кавалером, так что у Евгении зародилось новое чувство, которое, к сожалению, в скором времени сошло на нет.

Был ещё сантехник Василий и менеджер Иннокентий, но ни тот, ни другой надолго не задержались в силу определённых обстоятельств. Один слишком много съедал котлет, заходя в гости, другой утомлял монотонной болтовнёй ни о чём, а больше того – жалобами на несправедливость жизни. В очередной раз Женя вздыхала, опускаясь в своё маленькое полосатое кресло, и пожимала плечами, думая, что крест на её личной жизни давно поставлен.

После всех духовных махинаций внутри что-то замерло, движение солнца остановилось, и как будто кто-то поставил на паузу внутренние часы Женечки, когда настоящие часики, стоящие на полке, весело двигались вперёд. Ни моря, ни леса, ни луны внутри не было. Не было песчаного берега и красных рыб, плавающих по волнам, ни костра, искрящегося тёмной ночью.

III Глава

Вечерами просиживая в социальных сетях, Женя могла познакомиться с каким-нибудь мужчиной средних лет, который ещё не успел обзавестись женой и детьми, но уже и не особенно интересовался скейтом и прочими молодёжными вещичками. В общем, такой средненький и спокойный мужичок иногда попадался и очень даже подходил для задушевных разговоров.

Задушевным разговорам Женечка, честно говоря, научилась, и получались они у неё весьма неплохо. Очень часто собеседники находили в ней поддержку, понимающего друга и сочувствие. Но дальше этого, как правило, ничего не заходило, и на то были объективные причины. Мне как стороннему наблюдателю, конечно, будет весьма сложно объяснить этот феномен, но тот, кто когда-нибудь сталкивался с подобным, обязательно поймёт мою героиню.

«Это всё скучно, – время от времени размышляла она, – скучно до невозможного. Хочется близости, подлинной, глубокой, но сил выстраивать это заново ещё с кем-нибудь уже нет. Быть может, возможно, чтобы она сама выстроилась мгновенно, внезапно, здесь и сейчас, без долгих лет усилий и ожиданий?».

Но ничего не случалось, разочарование следовало за разочарованием, как бывает обычно, когда бросаешься в отношения с головой, как в омут, спасаясь от собственного одиночества, от пустоты и холода. Люди были проходящие, горячие, холодные – неважно, но они не могли дать прежней полноты. Это были просто люди, хорошие, добрые, но без той глубины, которую хотелось увидеть. Как будто открываешь дверь и видишь там просто комнату вместо того, чтобы увидеть целую Вселенную. В такие минуты Женю неизменно постигало разочарование.

Хотелось как с Мишей – только так и хотелось. Но чтобы с кем-нибудь другим. И ему назло, конечно, тоже, и себе на радость. «Вот если узнает, обзавидуется, – думала она, потирая руки, – сейчас мы найдем, и всё пойдёт как по маслу». И молилась Женя каждый вечер, словно какая праведная монахиня о чём-то возвышенном, а затем о земном, конечно, тоже: «Боже, дай мне мужа, которого бы я любила, чтобы забыть это недоразумение! Боже, дай, дай, дай! Хочу замуж! Дай мужа! Дай мужа! Дай! Дай! Дай!».

А иногда ей виделась иллюзия этой глубины, особенно, весной, когда чувства накрывали с головой и не давали ясности взгляда. В один из таких майских дней Женечка гуляла под ручку со своим новым воздыхателем Валерой, который был чем-то вроде вольного художника, боящегося обязательств и избегающего любого стабильного труда. И Жене, напрочь лишённой рассудка, чудилось, будто это то самое, что она так отчаянно ищет.

После долгой прогулки по набережной и огромных звёзд под самым куполом неба Женя вернулась домой и только там осознала всю глубину своих заблуждений. Нащупав тёплые, пушистые тапочки, она подумала о том, что не было целого мира ни в одно песне, ни в одном стихе, ни в одном закате. Да и то, что писалось, было мертво, было напрочь лишено жизни, словно повару-искуснику подложили дохлую рыбу для приготовления прекрасного французского блюда. Не рождалось Вселенной, как не родится костёр от сырых дров.

Так проходили месяцы, которые не отличались друг от друга почти ничем, кроме разве что погоды и температуры воздуха. Листва опадала, затем вырастала новая, цветы увядали и на их месте зацветали другие. Но, как оно и бывает, в тихую, размеренную жизнь Женечки, когда она сидела над умными статьями, напрягая лоб, выражая тем самым желание постигнуть глубину лингвистических истин, ворвалась красивая, высокая женщина, которая и поменяла весь этот уклад.

Это была новая соседка Жени из сто тридцать пятой квартиры, которая как-то раз заглянула познакомиться и внимательно рассмотрела тревожное, осунувшееся лицо. В тот вечер она ничего не сказала, а затем как бы исподволь намекнула, что понимает её и сочувствует ей. У женщин завязался долгий ночной разговор – один из тех, которые часто вспоминают с теплом и любовью.

– Я знаю, как тебе помочь. Давай попробуем? Ты сможешь его отпустить и забыть.

В ответ Женя радостно закивала головой, как ребёнок надеясь, что это действительно сработает, поможет, освободит её наконец. Она поверила и мгновенно приступила к этой долгой, серьёзной и кропотливой работе. Полагаю, что никто бы не мог обвинить её в лени или халтуре, потому что девушка вкладывала всю душу в то, что она делала, словно это было всё, ради чего оно готова была жить в тот роковой момент.

Сначала ей показалось, что и правда получилось, что теперь она может свободно дышать и наслаждаться той полной жизнью, которую Женя уже успела нарисовать в своей голове. Но к её великому сожалению единственное, что из этого вышло: внутри снова расцвёл сад, запели птицы и там, в глубине белой деревянной беседки, сидели двое, крепко обнявшись.

Женя махнула рукой. «В самом деле, что уж тут сделаешь? – подумала она, – коли это мой крест, так пусть будет. В конце концов… и в этом есть плюс». На дворе был май, но птиц у неё был вдвое больше, чем у всех остальных, да и звёзд, и дорог тоже. Всё-таки Вселенная там, где, кажется, ничего нет, это настоящее чудо.

Бедное богатство

I Глава

Были и иные времена, когда всё для нас казалось другим, более сложным, более запутанным, когда на всё на свете мы смотрели несколько насмешливо и свысока. И для нас имели значение только мы сами и наши детские радости и не существовало больше ничего. Мы, разбуженные весёлым пением птиц и тёплыми лучами мартовского солнца, неслись воскресным утром по лестнице, сметая всё на своём пути. Затем, навалившись всем корпусом детского тела на массивную входную дверь, мы вываливались на улицу. Там навсегда и поселились наши светлые мечты, бескорыстные надежды и чудесные воспоминания, которые заставляют улыбаться нас и по сей день.

Лиза улыбнулась. Облокотившись о старое, скрюченное дерево, она с интересом наблюдала за детьми, которые бегали и кричали с такой неподдельной радостью, какая бывает только в определённый период юности. В воздухе повисли счастливые возгласы, застывая белым паром между домов. Что-то мистическое было в этом, и девушка, быть может, старше их на каких-то восемь лет, ощущала эту неизмеримую пропасть. Мысли путались, хотелось просто наблюдать, хотелось просто раствориться в этой минуте и ни о чём не думать.

Одинокая, завороженная игрой, Лиза Филатова стояла в своём старом чёрном пальтишке, когда кто-то внезапно похлопал её по плечу. Она вздрогнула и обернулась. Радостный крик школьной подруги лишь на минуту оглушил её, нарушив атмосферу умиротворения и покоя, тишину воскресного утра:

– Лизка! Филатова! Поверить не могу, неужели ты…? А я иду, смотрю и думаю: чертовски похожа, а вроде и не ты… Ну, слушай, изменилась-то как! Не узнать… – и Катя засмеялась своим тихим, беззлобным смехом.

– И тебе здравствуй, – ответила Лиза, всё ещё погружённая в свои глубокие, философские мысли, – посмотри, какие они счастливые! Ты тоже слышишь эти радостные возгласы? Только прислушайся.

Мечтательная улыбка появилась на её бледном лице, и на минуту даже показалось, что она попыталась вспомнить что-то далёкое, родное, волшебное, но у неё никак не получалось, возможно, путались мысли или это воспоминание ушло настолько далеко, что теперь достать его на поверхность не представлялось возможным. Катя забавно повела плечами, вглядываясь в толпу ребят:

– Вполне может быть. Я не знаю, лично у меня воспоминания детства не вызывают трепета. Я счастлива, что я выросла и могу делать что хочу, – и она невинно улыбнулась.

Повисла пауза. Лиза замолчала и внимательно посмотрела в глаза подруги, стараясь угадать, что же там есть, что там живёт и чем та, в общем-то, живёт. Сложно судить, чем живёт человек, не зная его истории, но уж одно в этой жизни точно: если кто-то отказывается от своего прошлого, то у него, пожалуй, есть на то свои причины. Другой вопрос в том, делает ли это его счастливым? Можно перечеркнуть всё, что было, но от своей памяти, что устанавливает свои порядки и теперь, никуда не спрячешься. Она, не прожитая и не выжатая как лимон, отравит всё, что есть прекрасного сегодня. Наконец Лиза спросила осторожно свою школьную подругу:

– А в чём же тогда счастье?

Катя как-то неестественно засмеялась, как будто прячась от вопроса или самой себя, или того, что сидит глубоко в её сердце, и сказала:

– Ну, ты как маленькая, честное слово! Мне ещё рассказывать тебе, что такое счастье. Ну, в самом деле, ты чего? Посмотри на меня, и ты сразу всё поймёшь, – Катюша, кокетливо смеясь, стала крутиться и позировать.

Лиза и правда решила её оглядеть. Со школьных лет она изменилась не сильно: главное её достоинство – наивность – так и осталось с ней, и Кате, судя по всему, все её выходки сходили на нет именно по этой причине. Девушка была одета в белую шубку до колен, подпоясанную плетёным ремешком. На ногах у неё были маленькие красные сапожки, в которых она определённо напоминала кота из детской сказки.

Катя смеялась. Она была по-прежнему стройна. Глаза её были такие же зелёные, а ресницы длинные. Белая коса спадала с плеча и хорошо сочеталась с аккуратными ямочками на щёчках. Девушка действительно была красива, но вот рассуждать о её счастье я не берусь, потому что это дебри, тёмный лес, в котором не разберёшься и к ночи. Лиза же засомневалась, но виду не подала. Она решила про себя, что это личное дело каждого, и, быть может, другие люди и правда понимают в этом больше её самой. Девушка вздохнула:

– Ну, хорошо. Быть может, ты и права, – протянула Лиза, не желая вступать в спор.

Годы показали, что в жизни нельзя и не стоит ничего доказывать, что жизнь так устроена – у каждого своя правда, свой опыт, который имеет ценность. Понять можно сердцем, но понимание идёт изнутри, поэтому все доказательства – это лишь пустые упражнения в красноречии, да и только.

Девушки стояли и обсуждали последние новости: одноклассников, учителей, друг друга – в общем, всё то, что произошло за последние восемь лет. Катюша рассказывала о себе довольно охотно, а слушала с трудом. Она говорила, что очень занята, у неё столько дел и ни одной свободной минуты – напряженный график работы не давал опомниться и отдохнуть.

– Ну вот, мне снова пора бежать, – вздохнула она и начала делать какие-то странные, резкие движения, тем самым выдавая своё нетерпение, – рада была встрече, моя дорогая!

– Я тоже, – неловко крикнула Лиза вслед убегавшей подруге.

Быть может, у читателя возникнет вопрос, как это возможно, что столь различные люди могли быть некогда друзьями? Что ж, этот вопрос вполне резонен и закономерен: возможно, девушек поменяло время, а возможно, всё в этой жизни неслучайно. Лицемерие сталкивается с глупостью, чтобы преобразоваться в честность и мудрость, а не остаться на всю жизнь в таком состоянии.

Оставшись одна, Лиза погрузилась в свои мысли, совершенно позабыв про детей, бегавших по площадке. Воспоминания вереницей окружили её. Лиза вспоминала эти дома, которые ей всегда казались немного похожими на людей, хоть и огромными: у каждого, несомненно, была своя история, такая неведомая и манящая.

Вообще встреча со своим прошлым – вещь тяжёлая, и она далеко не каждому под силу. Вот и Лизу окутал туман памяти. Теперь каждый предмет, даже веточка дерева, напоминал о чём-то далёком и прекрасном, светлом и чистом, а иногда и не очень, ведь не бывает юности без грязи.

Темнело ещё рано и сумерки сгущались пусть не так, как зимой, но всё-таки довольно быстро. Мимо проплывал город, а в душе у Лизы рождался целый мир – мир воспоминаний, и он преображал всё, что было вокруг: улицы, дома, витрины. Всё плыло, подобно облакам, как тогда, в её далёком детстве, когда мама с папой учили любить и обещали всегда быть рядом.

Над маленьким городком горела одна яркая звёздочка, единственная незаслонённая тучами, тоскливо и одиноко ёжившаяся в свете этого вечера. Начинали зажигать фонари. Редкие прохожие куда-то спешили. Лиза знакомыми дворами шла домой – она спешила в каком-то забвении, боясь очнуться и вспомнить события прошедших пяти лет, мысли убегали в далёкое прошлое, где горе ещё не постигло её.

Последние годы, что она жила вдали от дома, прошли как во сне – так велико и безгранично было желание вернуться на родину, но вместе с тем страх мешал сделать хоть какое-нибудь движение. Это отравляло ей жизнь, делая слабовольной и беспомощной, заставляя мириться и подстраиваться под обстоятельства.

Лиза вошла во двор, затем перевела дыхание и замедлила шаг. Всё осталось прежним: этому месту не дано было измениться, так пусть же оно и живёт вечно в этом прекрасном, неизменном и чистом образе. Всё та же одинокая скамья у подъезда, всё та же берёза, всё те же цветы в палисаднике.

Девушка вздохнула и быстро вошла в подъезд. С каждой минутой всё труднее становилось идти, всё труднее дышать. Мысли путались, и хотелось просто повалиться на грязную лестницу. Она остановилась у окна напротив своей квартиры и посмотрела вниз: там всё было так знакомо, так привычно: и этот вечерний час, и солнечные лучи, и шум поезда под окном. Лиза начала вспоминать.

II Глава

Это случилось в январе, где-то в его двадцатых числах: они с Катей шли домой. Морозец покусывал щеки и носы, а значит, стоило торопиться, чтобы вконец не замерзнуть. Катя весело рассказывала о себе: она всегда говорила только о себе, скорее, по привычке, нежели по какой-либо другой причине. Снова, в который раз девушка размышляла о том, как сильно её любят и сколько для неё делают:

– Нет, я действительно думаю, – уверенно заявляла она, – что свою любовь нужно доказывать каждый день, каждую минуту. Мне мама постоянно покупает, что я ни попрошу. Ах, как я это люблю! Ну, как я это люблю! А папа.. Вот папа – тоже. Если бы ты только знала, как мне повезло! Я часто об этом думаю, у меня же есть всё, о чём я бы могла только мечтать. Мне вот недавно подарили такое платье – красное, пышное, с воланом – и туфли!

Лиза слушала с грустью, ей было обидно и немножко завидно. Она смотрела на довольное лицо Катюши и думала, как, наверное, хорошо ей, какая она и впрямь счастливая.

– Нет, ты меня слушаешь? Вот скажи: разве можно любить молча? Разве это любовь?

– Совсем не знак бездушья молчаливость, гремит лишь то, что пусто¹… – неуверенно и робко заметила Лиза.

Громкий смех разнесся по молчаливой улице:

– Ну, ты даешь! Скажешь тоже! Как же ты умудрилась-то такую глупость придумать? Умные люди таких вещей не говорят!

– Вообще-то это не я, это Шекспир.

– Какой ещё такой Шекспи – и – ир?

– Какой-какой… Уильям! Он ещё «Ромео и Джульетту написал», – укоризненно произнесла Лиза, в душе радуясь своему превосходству хотя бы в чём-нибудь.

– Ну, написал и написал. Пусть и дальше пишет себе! А я тебе говорю, что это глупость несусветная! Мне мои родители так и говорят: «Ты, Катюш, если что надо, так нам говори, всё купим, всё дадим. Только маме с папой не мешай». А я и рада, мне и самой-то с ними не особо интересно; главное, что денег дают, что разрешают всё. Что ещё для счастья нужно? Мне все завидуют, это я уж точно знаю, – совершенно задрала нос подруга.

Они подошли к самому подъезду, и тут Катюша замолчала. Глядя в эти чистые, светлые глаза, что смотрели на неё с нескрываемым удивлением, она весело произнесла:

– А знаешь что? Пойдём ко мне, я тебе такое покажу. Хочешь? – ей безумно хотелось поразить Лизу, несказанно удивить и, может быть, совсем немножко вызвать зависть.

– Хочу, – совсем просто и спокойно сказала маленькая девочка, которой стало ужасно любопытно.

Они поднялись на четвёртый этаж, и Катя открыла дверь. Когда девочки вошли, Лиза восторженно протянула:

– Ничего себе!

– То-то и оно! – довольная результатом сказала Катя и улыбнулась. А дивиться действительно было чему: такая красивая у них оказалась квартира. Всё было так изысканно и роскошно, что и описать-то, в общем, нельзя, но я немного, пожалуй, попробую. На стенах висели картины и зеркала, повсюду лежали ковры, и атмосфера была какая-то ленивая, что часто бывает от сытой и хорошей жизни. Здесь всё, каждый предмет словно бы замирал. Замерла и Лиза в углу у двери, боясь сделать хотя бы одно неловкое движение.

– Ты чего? – спросила её Катя, а следом скомандовала, – уснула, что ли? Раздевайся уже.

Лиза несмело сняла пальто и разулась. Ей казалось, и не безосновательно, что она слишком проста для этого места и ей никогда не вписаться в эту красоту. Она смотрела по сторонам, желая надолго запомнить эти образы, сохранить их в памяти, чтобы потом, может быть, нарисовать их в своём блокноте.

– Здравствуй, Катя, – донесся из спальни голос Елены Юрьевны, хозяйки прекрасного дома.

– Да, привет, – просто ответила Катя и, пройдя на кухню, спросила подругу:

– Будешь что-нибудь есть? Или сразу пойдём в комнату?

– Я бы выпила чаю, если можно… – неловко ответила Лиза. Потом, немного помолчав, спросила:

– А вы всегда так с мамой разговариваете?

– Как? – удивилась Катюша.

– Ну, так. Ты даже не спросила её ни о чём, не подошла.

– Конечно. Не спрашивай меня об этом. Просто ешь, – с раздражением в голосе Катя поставила на стол чашку чая и пирог.

– Спасибо, – стыдливо произнесла Лиза, услышав старческий шёпот за дверью: «Ещё одна пришла подъедаться».

Спустя полчаса девочки прошли в комнату, где Катюша оживилась и вновь начала говорить, ежеминутно беря в руки какую-нибудь новенькую, красивую вещицу. Глаза её с каждой минутой зажигались всё больше, а голос становился всё громче:

– Ты представляешь? Представляешь? Ох, утру я нос этой рыжей Насте из 6В, ох, утру. Она, как увидит эти туфли, обзавидуется. Говорю тебе, обзавидуется!

Дверь открылась, и в комнату вошла Елена Юрьевна:

– Катя! Так ты не одна? Кто это девочка? – она внимательно посмотрела на Лизу, а затем отвернулась, – впрочем, ладно. Играйте, девочки. Я даже рада, что у тебя появилась подруга, а то ты всё одна. Играйте, играйте.

Она вышла, и Катя ей вслед скорчила недовольную гримасу, прибавив: «Наконец-то ушла. Только мешает». Лиза вздохнула, промолчав, чувствуя себя в этом месте не только скованно, но ей казалось, будто она попала в тюрьму, из которой ей нескоро предстоит выбраться.