Безмолвие

– И хозяин у них один, – подхватил мысль Валера.

– И он не хочет выводить отсюда то, что ему будет мешать.

– А если все эти пустые здания снести?

– Это денег стоит.

– А на месте построить что-то пригодное к погрузке суден…

Дима помахал головой, затушил окурок об крышку урны, перекрывшим горло хрипом выдал:

– Дохлый номер, – сплюнул вслед за окурком в урну.

– Что так?

– Никто не захочет вписываться в этот весьма затратный проект, зная, что через несколько лет хозяин порта может смениться и захочет строить здесь что-то иное. Или вовсе подумает выкупить то, что у тебя есть, по бросовой цене – он же хозяин земли. Откажешь такому, он тебе пути кислорода перекроет, что сам доволен не будешь, отдашь выстроенное кровным трудом предприятие, на которое работал всю жизнь, за бесценок, лишь бы долги покрыть. А новые хозяева продадут недоделанное, но, в принципе, выгодное и грамотно спроектированное производство какому-нибудь турку. Тот, в свою очередь, по тайским технологиям навезет оборудования блочного, выстроит конвейер по сборке суденышек или штамповке консервных банок. Деньги мимо города пойдут. Налоги тот турок будет платить на родину, кое-какую пошлину в «Рашке», а больше, конечно, отдаст хозяину порта за аренду.

«Поэтому вы его выселили» – мелькнула мысль в голове Валеры. От прошлого собственника земли администрация ничего не имела. Потому и подставили, довели до монастыря. Хозяева Валеры, видать, предложили неплохо поделиться.

Дима умолк, поняв, что слишком разоткровенничался. Подписанный сегодня договор в финансовом плане касался получения прямых дивидендных выплат новым хозяевам порта. Однако он никак не определял обязательства субподрядов, трудящихся в порту. Эта ниша так и осталась пока еще в кармане администрации.

– Поехали выпьем, что ль, за сделку, – не дожидаясь москвича, Дмитрий побрел к машине.

Валера покрутил в руке недокуренные полсигареты. «Capitan Black» длиннее всяких там «Парламентов». Их раскуривают под долгий разговор. За это Валера и выбирал данную марку сигарет, более отнесенную к сигариллам. Оппонент, подсознательно ориентируясь на длинную сигарету, продолжал и продолжал говорить, пока тлеет табак. А что зря молча стоять? В этот перекур собеседник сорвался с крючка.

– Вы докуривать будете?

Валера только после слов заметил рядом с собой облокотившегося на кирпичную стену рабочего. Тот сложил руки на груди и ждал то ли обеденного перерыва, то ли когда солнце чуть спрячется за здание, и дорога домой будет пролегать не по солнцепеку.

Валера не сразу понял, кто и что у него спрашивает.

– Сигарету, – рабочий показал на тлеющий предмет в руке Валеры. – докуривать будете?

– А, нет…

– Можно? – мужчина подошел к москвичу и ловко подцепил из его пальцев дымящийся сверток.

Валера хотел было идти следом за Дмитрием, но покидать подошедшего с просьбой человека, не обмолвившись и парой слов, было неловко.

– Давно работаете в порту? – растерянно произнес менеджер.

– Всю жизнь, – мужчина крепко откашлялся. – Хорош табачок, спасибо.

Короткие волосы с проблесками седин на кончиках, а может это капельки пота средь редких волос. Красная морщинистая кожа. Валера пытался угадать, сколько ему лет и как долго тянется его рабочая «вся жизнь» в порту. Терялся в догадках от сорока до пятидесяти лет.

– Как только кончил девятый класс в перестройку, больше некуда было податься. Тут хоть консервную банку из дока стащишь, и то ужин. Вот как жили.

Тридцать пять, быстро посчитал в уме Валера и ужаснулся. Перед ним стоял сверстник, чуть старше его.

Еще лет пять, и у Валеры тоже появятся седины, а под глазами вырастут мешки от недосыпания.

Нет. Эта жизнь не для него.

– Бывай, мил человек, – Валера махнул рукой и пошел к машине.

Площадка перед административным зданием порта была не заасфальтирована, покрыта всё тем же затертым в труху бетоном, коим заливали огромные доки в советские времена. И цивилизации той, развитой, не осталось, а следы ее промышленной мощности всё еще ощущаются под ногами. Садясь в машину, Валерий постучал туфлями друг об друга, стряхивая цементную пыль. Кончики туфель не так блестят, как в кабинете. Запылились всего-то за два шага по порту.

Зажужжал телефон, это пришло сообщение от Маши.

«Что делаешь?».

– Поехали пообедаем, – буркнул он водителю, а подруге написал:

«Курю со своими новыми мертвыми душами».

В ответ пришел грустный желтый кружок.

***

Машина остановилась на застланной плиткой набережной.

– Сегодня днем ты спросил меня, отчего я так понур, – нарушил уединение в шуме волн Валерий.

Они сидели на балконе ресторана, неподалеку от отеля «Hilton». Удачное расположение на главной набережной города, а также отличная картина проданного с потрохами порта на противоположном берегу бухты послужили критериями выбора на вечер этого заведения. Будний день подходил к концу, и солнце еще звало горожан на послерабочие прогулки по набережной. Заведение пустовало, и жадные до чаевых официанты всматривались в вальяжно раскинувшихся у балкона джентльменов.

Валерий вспомнил, как по пути от гостиницы до этого ресторана ему встретились памятники «самодержавного типа». Белогвардейский офицер, обдуваемый бурным ветром, что расправлял парусом бронзовый плащ, тянул за узды строптивого коня. Скакун не хотел подчиняться воле хозяина – отправиться на противоположный берег моря, в бегстве от новой идеологии, кровью растекшейся на былых зеленых пастбищах. Конь боится покидать Родину, но офицер его тянет, поскольку тоже понимает, без рабочей лошадки на том берегу жить станет туго. И более того, он не хочет оставлять коня им… преследователям. Скульптура запечатлела мгновение Исхода, когда держатели былого порядка гонимы искать свое новое место в далеких краях. Но искусство литого металла сокрыло от уличного зрителя следующую сцену, где офицер, не желая оставлять на этом берегу своего коня, поскольку не может забрать с собой на пароход… застрелил его. Чтобы не доставался никому.

К чему символы ностальгии по самодержавию? Почему вообще Валерий стал обращать на внимания символы и знаки судьбы? Повестка дня сегодняшнего. Общество, в котором он чувствовал себя рыбой в воде, вернулось на двести лет назад, в крепостное право. Вместо барской грамоты теперь подобные портфельчики с акциями и договорами. Захочет раб сбежать с дворянского поместья – нет привязи. На деревне нынче кнут послаще для крестьянина выбран – кредитный договор. Сиди в этой яме, мужичок, и не рыпайся. Да только знай подгребай под собой землю плодородную да наверх передавай барину в уплату долга. Тем самым делаешь свою яму глубже. Ай да Мишка с Борьбой, ай да сукины дети, хитро придумали!

– Я ожидал увидеть в твоем лице больше энтузиазма, – пояснил чиновник. Ему не хотелось оставить впечатление беспардонного торгаша, радующегося фатальной ошибке соперника, приведшей к краху. Ведь именно так можно расценивать сегодняшнюю сделку со стороны покровителей Валерия Борисовича.

– По дороге в порт я услышал историю, потрясшую меня, словно смерть младенца. По сути, это и была таковая смерть – сотен нерожденных малышей, что сгубила номенклатура и тупость.

– Простите, я не совсем понимаю.

– В порту стоит корабль «Михаил Кутузов». Он свидетель и последний надежный друг, причастный к трагедии линкора «Новороссийск». Мне кажется очень важным знаком, что данный корабль находится именно в нашем порту, – Валерий осекся, осознав, что уже употребляет собственное местоимение относительно порта. – Это символ самый громадный из тех, что способен написать человек. Буквы по широкому песчаному пляжу «SOS». С берега они непонятны бегающим вокруг жителям погибающего островка. Зато видны издалека пролетающим самолетам. И этот корабль говорит: «Смотри»! Каждому жителю города говорит: «Вы горите».

– Эко, тебя, брат, от бурбона разнесло…

– Постой. Я недоговорил. Чем мы сегодня занимались? Мы перезакладывали крестьянские души в новый банк. Для них что-то поменялось?

Дима покачал головой с мутным взглядом.

– Они могли повлиять на произошедшее?

– Вооруженное восстание с изъятием у тебя портфеля?

– Как минимум! – приободрился Валерий, услышав собственную озвученную мысль. – Мы – Россия современная. Мы новая Россия. Новороссийск. При передаче корабля из гавани померевшей Империи в нас была заложена бомба. Экономическое неравноправие и юридическое бесправие. И представь, усилиями нескольких диверсантов эта бомба подорвалась. Наш корабль тонет. Ты посмотри, что творится с экономикой! Мы перезакладываем и продаем имущество, сами при этом ничего не производя! Ты, лично ты, сколько поимел при сделке сегодня? Последние акции порта ушли из рук государства. Теперь мы, частники, распоряжаемся правом входа иностранных кораблей в акваторию Российской Федерации. Мы главные хозяева, которые решают: кто друг нашей стране.

Валерий посмотрел на чиновника и не произнес: «… а дружба, нынче продается, да, Дим?».

Дима обомлел, не ожидая столь резкого поворота расспросов. О сумме, упавшей на его счет, он не расскажет и прокурору под пытками.

– А ты… и я – крошки сбираем. Всё растащили и продолжают воровать. Высасывать воздух из кают, что наполняются мутной водой. Новороссийск тонет! Это видно всем! Все знают, надо спасать экономику России! Но никто ничего не делает! Только еще более разбираем пробитый корпус, пытаясь сделать из его остатков себе плот. Но металл корпуса тонет шибче. Это минутное послабление.

– Валерий, ты раскачиваешь лодку.

– Эта лодка уже дала крен на восемьдесят семь градусов. И уверено идет по курсу на дно.

Они синхронно осушили налитое в бокалах и перевели взгляд на порт.

– Тебе было бы легче, если все семь тысяч рабочих порта сегодня заблокировали КПП на въезд, не пуская машину в офис для подписания?

– Нет. Это запоздалое действие. Я был бы спокоен, если год назад избранные этими семи тысячами представители твердо отвергли предложение моего коммерческого директора.

Дмитрий повернулся к морю, более не находя в себе сил продолжать беседу.

***

Валера решил прогуляться вдоль ночной набережной в одиночестве. Водителя отпустил еще по приезде в ресторан, а с Дмитрием и вовсе не хотелось говорить. Этот человек из администрации был по-своему эрудирован, болтлив и приветлив, но такое дружелюбие лишь маска менеджера, продающего с выгодой для себя просроченный товар. Но что более напрягало Валерия в общении с Димой – тот был самой что ни на есть наглой продажной шкурой. В этом человеке Валера видел свое отражение. Он один в один такой же гнусный тип, противный саму себе, лишь стоит остаться вот так, как в данный момент, – наедине с морем и ветром.

На противоположной стороне бухты скупо горели несколько рядов фонарей. Оттуда дул холодный ветер, что заставлял московского менеджера ёжиться в легком белом пиджачке. Прижал шапку рукой, чтобы не сдуло ветром. В ответ проходящая мимо семейная парочка приветливо помахала рукой, решили, что Валера галантно приподнимает перед ними шляпу.

Валера обернулся. Мужчина и женщина средних лет, может, чуть старше его самого. Они прогуливались по набережной, а впереди них бежала маленькая лохматая собачонка. Она изредка потявкивала, отбегала на газон, а после кружилась у ног хозяйки. Вспомнил, что Маша как-то говорила о мечте завести собачку, в ту пору, когда остепенится с поездками и решится на оседлый образ жизни.

И вот посторонние люди теперь удалялись со взора Валерия. Он рисовал в воображении картины, что это он с Машей так галантно и лениво гуляет вдоль Цемесской бухты, посвистывая скотч-терьеру, чтобы не убегал далеко.

Написал Маше: «Не спишь?».

«Что хотел?» – пришло чуть позже.

«Может, сходим куда-нибудь вместе, когда вновь окажемся в Москве?».

Валера отправил сообщение, но тут же захотел его стереть, отменить; слишком прямолинейная просьба. Но поздно, абонент прочитал сообщение. Мужчина выругал себя за поспешность, следовало подумать над более игривой и в то же время однозначной формулировкой предложения выйти на новый уровень отношений. Не старые-друзья-любовники, а уже сложенная пара любящих сердец – некий полуфабрикат перед замешиванием теста в семью.

Девушка на противоположном берегу Черного моря тоже не спала. Ее ответ не заставил долго ждать и порадовал Валерия своей конкретностью.

«В апреле я возвращаюсь. Как раз подумала сходить на рок-мюзикл один. Друзья порекомендовали. Составишь компанию?».

Валера знал, что этот вопрос вовсе не является таким поверхностным. Она, наверное, продумывала этот ход не один день. Ее что-то беспокоит, и совместный поход с Валерой хоть что-то да значит.

Мужчина улыбнулся, положил телефон во внутренний карман пиджака, а когда пришел в номер, уснул крепким и беспечным сном.

Глава 6.

28 октября 1955 года, бухта Севастополя

Караульный Сергей Бойко нес бидон с горячей кашей по коридору. Приходилось то и дело опускать взгляд к башмакам, дабы не задеть грязной посудиной отутюженную матросскую робу. Еще не хватало выпачкаться в каше и всю ночь провести за стиркой брюк. Внезапно он столкнулся со старшиной Бакши.

– Осторожно, горячо, – предупредил караульный и поправил автомат на плече.

Бакши посмотрел ему вслед, ловя приятные ароматы кухни, и подумал, не отправиться ли за ложкой к Юре. Желание выспаться пересилило голод. Спустился на ярус ниже и побрел к своему кубрику.

Караульный следовал длинными, еле освещенными коридорами. Этот путь после томительных смен у карцера был для него приятен. И не важно, что повинность ходить с тяжелыми бидонами считалась зазорной. Самого молодого в расчете, именно его, посылали за провизией и прочими поручениями, в коих удаль молодецких ног спешит к месту.

Самое первое знакомство с географией линкора Бойко не забудет никогда. Весной вступил на корабль. Его, как и прочих призывников, разместили поближе к палубе, чтобы не заблудились в итальянских лабиринтах. Непривычность военной еды, а может, немытые руки вынудили юный организм восстать нутром. Сергей, только-только впервые примерив морскую робу, подбежал к старшине, стремясь первым узнать, где на корабле отхожее место. Не придал он тогда значение хитрой ухмылке лысого мужчины. Тот провел пальцем по схеме от их предполагаемой дислокации до самого что ни на есть носа корабля. Путь пролегал лестницами через несколько палуб, необходимо было пересечь мачту и выйти в единое отведенное для непотребства место у оконечности стометрового линкора. Опытный боец раскусил бы замысел старослуживого, посмотрел внимательнее на схему и вычислил гальюн почти у ног. Соль службы во флоте состоит в том, как необходимый опыт и бойцовская сноровка появляется с преодолением непосильных задач. А уж их-то старослужащие с лихвой накидают юнгам, тем более если ради шутки предстоит отправить несмышленыша за тридевять земель в тот самый момент, когда неокрепшему организму дорога каждая секунда. Свою миссию матрос Бойко в тот раз выполнил, не замарав честь выданного мундира. Он выучил расположение нужных помещений на палубах и более не является самым младшим на корабле.

Как в тот памятный для Сергея день, сегодня, 28 октября, также прибыло пополнение новобранцев из военкоматов. Их появление на пирсе было специально запланировано на момент возвращения корабля с морского похода. Юнцы, на которых еще не было формы, наблюдали с берега за приближающимся из-за горизонта линкором «Новороссийск». Еще час, и шлюпки, приведшие бравых моряков боевого корабля на берег в увольнение, увозили с собой обратно молодую кровь. В обед Бойко проходил по верхней палубе и видел щенячьи глаза прибывших. Кто-то радовался, кто-то гордился, но неизменным на лицах было выражение удивления. Такой большой! Такой стальной! Такой угрюмый! Корабль встречал свою команду.

Следуя к караульному помещению, Сергей наткнулся на парочку новобранцев, выряженных в одно только белое белье. Они прижимали к груди синюю робу со складской перевязкой поперек. Вчерашние дети вчитывались в надписи да указатели, ища нужное помещение. Эх, не видит их старшина палубы. За такой неопрятный внешний вид мог бы вмиг отправить под стражей Бойко в карцер.

– Вам чего, хлопцы? – Сергей поставил термосы и поправил на себе робу.

– Прогладиться нужно. Бытовку ищем, – сказал ушастый лысый паренек.

– Вы почти у цели. Чуете запах? – от столовой еще несло приятным ароматом чего-то вкусного, а рядом с ней располагалась бытовая каюта. – Идите по запаху котлет. Так по коридору до упора и справа будет.

Бойко поводил по воздуху рукой, объясняя надежнее, как пройти. Непременно посоветовал добраться в комнату бытового обслуживания скорее, пока никто не заметил их с нарушением формы одежды.

Этим двум юнгам еще повезло. Им выделили места в какой-то из верхних кают, где при кроватях есть короба для вещей, а кубриком заправляет толковый сержант, что направил выгладить форму. Поговаривают, на нижних палубах часть пополнения пришлось разместить прямо в проходной части, до срока увольнения на берег дембелей. Не так долго ждать, в праздник великого октября планировалось торжественное прощание.

Неспешно завалившись в караульное помещение, Сергей крикнул: «Просыпайтесь, ребята, ужин принес».

– Мне что-нибудь захватил? – отозвался до того дремавший на посту при карцере часовой Семичко.

– Ты свое в столовой съел, Леонид, – огрызнулся Сергей, – узникам и то без котлет осталось.

На долю секунды лицо исказила довольная улыбка. Старший матрос Семичко действительно пару часов назад, до наступления караула, успел заскочить к Голоцуцкому. Ужин только кончился, и угощения были не остывшие. Вспоминая приятный запах блюд от умелых рук кока, Леня потянулся. Жаль, Серега не догадался разделить принесенный пайки на караул и заключенных. Каждый должен есть свое, негоже через решетку с одного котла питаться.

В просвете решеток камеры появился коренастый матрос. Аккуратно выстриженный с модной челкой, зачесанной на бок, Медведков вовсе не был похож на завсегдатая тюрем. Напротив, весьма симпатичный молодой человек с кожей цвета молока, будто бы вылепленный из сладкого зефира. Мышцы, чуть распиравшие матросскую робу, были вовсе не воздушными, хоть и могли показаться могучими грозовыми облаками. Кисти рук сжали решетку. Возможно, он смог бы раздвинуть прутья, преграждавшие путь к ужину, одним движением. Но порядок – есть порядок, и коль нагрубил старпому, то почему бы не посидеть денек-другой на твердом топчане?

Урчание в животе обитателя камеры заключения слышны были даже на юте. Привычное время ужина для помещенных в карцер прошло давно, что для них являлось очередной пыткой. Не специальной каверзой, но произошедшей по обидным сечениям обстоятельств.

Сергей подошел к камере, привычно потянулся к замку, чтобы выпустить заключенного. В ночные часы, когда проверка бдительного несения службы не грозит ближайшие минут сорок, можно позволить себе быть человеком. Находящиеся за решеткой бойцы – только на ближайшие сутки заключенные. Уже послезавтра с утра Медведков и Науменко встанут на дежурство при боевых орудиях. Какой смысл держать их взаперти во время приема пищи?

– Надо бы руки перед едой помыть, – Медведков поддержал замысел Бойко, подходя навстречу к решетке.

Караульный машинально подергал навесной замок, вспоминая, что ключ с обеда находился у старшины. Весь день сегодня наперекосяк! Только прибыли с учебных стрельб, как началась суета: убытие в увольнение, прибытие новых команд. Разводящий не оставил ключ, но сделал всё по уставу. Часовым не дозволено решать, когда выпускать нарушителей порядка.

– Леонид, тебе не вернули ключ? – поинтересовался Бойко.

Тот покачал головой.

– Извините, братцы, – караульный с досадой дернул замок. – Науменко, есть будешь?

Угрюмое бурчание с топчана могло означать что-то вроде пожелания идти в пекло и не мешать спать. Башмаки, неуклюже надетые на длиннющие ноги, выпирали из камеры. Бойко, глядя на своего подопечного заключенного, отчего-то вспоминал школьный поход в зоопарк. Науменко напоминал ему жирафа. Такой же высокий и тонкий. Нет, всё же стройный. Он не был, как говорили на деревне, скелетом – у него не торчали ребра под могучим прессом, он был всего лишь непропорционально вытянутым молодым человеком. Но ассоциации с жирафом возникали, скорее всего, даже не из-за роста. Глаза. Огромные карие глаза, чуть на выкате, украшали спокойное лицо парня. Когда тот в молчаливом созерцании жевал обед, Бойко думал: «Ну, натурально же жираф!». В этот раз обитатель маленькой комнатки за решетками спал, расходитесь, дети, представления сегодня не будет.

– Вань, мне иногда кажется, – Медведков с огоньком посмотрел на соседа по камере, – что ты специально на гауптвахту попросился, чтобы выспаться.

– Я еще тут книжки читаю… – буркнул жираф сквозь сон.

Бойко передал меж решеток миску, спросил:

– Так за что его сюда отправили?

– Умный шибко. Пытался вывести интенданта на чистую воду в том, что пайку матросам не додают.

– Правдоруб? – Бойко протянул половник вслед за врученной миской, наполнил ее с горкой. Отметил, что мясной порции в ней действительно нет, но виноват в том далеко не интендант. Покосился на дремавшего одним глазом Семичко.

Медведков поставил стакан с компотом на пол, аккуратно накрыл его кусочком хлеба.

– Не ставь так хлеб на землю, – подал голос часовой Семичко. – Примета плохая.

– Чего это плохая? – не переставая жевать, Медведков посмотрел на ворчливого охранника.

– Для покойников так ставят, – уточнил тот.

– Типун тебе на язык, Лёнь! – Бойко налил еще один стакан компота и протянул коллеге. Получив отказ, отхлебнул сам. – Что-что, а компот у Голоцуцкого выходит вкусный.

– Велика премудрость, сухофруктов в воду закинуть.

– Эдак можно про каждую профессию сказать.

– Компот да, чудный, – вторил Медведков. – А вот каша хороша только тем, что горячая. Спасибо, Серег, что не поленился, принес.

Бойко махнул рукой. Многое ли он может сделать для помощи ближнему?

– Эх, с детдома помню истину, в такой час и баланда хороша, – причмокивая, матрос Медведков уплетал принесенную пайку. – Через неделю уже буду на своей свадебке пировать. За твое здоровье, Серега, рюмочку подниму.

– Прямо-таки и домой едешь? – караульному, что прослужил на корабле лишь полгода, такой близкий срок до демобилизации казался недостижимым. И хоть указом при очередном съезде партии срок службы сократили на год, служить Сергею Бойко еще предстояло достаточно.

– Дома… – мечтательно повторил Медведков. – Нет у меня дома, сирота я. Сразу к невесте поеду на Тамбовщину. Это еще пару лет назад я подумывал остаться на корабле сверхсрочно. А теперь гори оно всё! Предлагали мне контракт подписать. Отказался. Зачем? Меня невеста ждет. Мы в весенний отпуск с ней уже всё обговорили, даже костюмчик мне пошить успели! О как.

– Прям так и ждет? – дремавший часовой цокнул языком. Ему эти сказочки дембеля для юного матроса были обычным трепом.

Письма от любимой Лёне перестали приходить год назад.

– Ждет, ждет! – Медведков потряс ложкой. Прислонился к самой решетке камеры, подмигнул Сергею и уже шепотом пояснил, – мы с ней ребеночка заделали. Под новый год родиться должен.

– Быстрый ты.

– Судьба свела. А зовут ту судьбу – Колька, – Медведков захохотал так громко, что разбудил соседа.

Науменко забурчал, переворачиваясь на другой бок. От лежания на твердых топчанах тело затекало, хоть на полу спи, хоть стоя – всё ровно.

– В прошлый отпуск Коля пригласил с ним поехать в Тамбов, – продолжил Медведков. – А что мне? Не в свой же детдом возвращаться. Вот, съездили, матери его крышу поправили, забор восстановили. А там, за огородом, вижу, девка косой водит, луг косит. Высокая! Черные как смоль волосы вплетены бантом красным, а сама она, будто балерина из Мариинского театра. Посмотрела на меня, лицо утерла, будто зовя. Ну, я и подошел.

– Где же такую найти, чтоб моряка на берег дождалась? – не унимался часовой.

– Где-где… Где было, там уже нету, – заключенный облизал ложку и протянул пустую посуду караульному. – У Кольки Рылова спроси, он меня познакомил, когда в отпуск вместе ездили.

Бойко сложил посуду поверх недоеденной каши в термосе, зажал покрепче барашки закруток. Утром он пойдет за завтраком и обменяет этот неказистый термос на чистый, наполненный горячей кашей.