– Берите мешок и проваливайте! – мужчина попытался говорить уверенным тоном, но его голос дрогнул. Черти синхронно подняли головы и устремили на него свои пылающие глаза. Один из чудовищ поднял мешок за веревку, привязанную к мальчишке, и зловеще улыбнулся, оголив узкие длинные зубы.
– Это чтобы пацан не ушел до сделки, – попытался объяснить человек, но, видимо, черти знали помыслы смертного. Не раздумывая, существа схватили мешок с мальчиком и попятились в темный угол. Павел ощутил, как веревка, завязанная на поясе, начала тянуть в сторону. Второй мешок, в котором должна находиться его дочь, по-прежнему был в лапах одного из них. Черти рассредоточились по комнате и, на полусогнутых, принялись вертеться вокруг мужчины, не сводившего глаз с чудовищ, державших мешок.
– Я все сделал как вы просили! Все выполнил! – заорал он, оглядываясь на окружавших его, обросших шерстью, монстров. Некоторые заскочили на стол и принялись хватать приготовленную для них еду, другие – бросились к двери, а следом за ними торопливо двигались черти с мешками, в которых беспомощно вопили дети. Долгих три года Павел не слышал голоса своей Кати, а сейчас он доносился из мешка в считаных метрах. Его дочь звала на помощь. «Пора!» – промелькнуло в голове и отец, вскинув ружье, открыл беглый огонь по черному силуэту. Чтобы ни в коем случае не задеть картечью ребенка – охотник целился в ноги монстра. Раздался грохот, мелькнула вспышка, и жертва скрылась за повисшими перед глазами белыми пятнами. Охотник, привыкший к темноте, был ослеплен. Он слышал топот чертей, лязг засова входной двери и ощущал, как в помещение хлынул ледяной воздух. Постепенно глаза начали различать детали интерьера и метавшихся по всюду существ. В двустволке был еще один патрон, который Павел мог использовать. Он вскинул ружье, чтобы выстрелить в очередную фигуру, появившуюся впереди, но вдруг осекся.
– Не-е-е-т… – простонав, он бросил оружие, где стоял, и, опустившись на четвереньки, пополз к оставленному ворами окровавленному мешку, – Катя!? Катенька!! – развязывая веревку, произносил он имя дочери.
С трудом справившись с узлом, раздираемый чудовищным трепетом, отец распахнул мешок в надежде, что девочка жива и раны не приведут к непоправимому, но, когда он склонился над мешком – из него выскочил один из чертей, вцепившись в лицо. Павел отшатнулся и упал, а напавший, злобно смеясь, кувыркнулся и исчез в темном углу. От злости мужчина стиснул зубы. Стерев кровь с лица небрежным движением, он, пошатываясь, побрел к оружию, проклиная дьявольское отродье, но ружье уже попало в руки врага. Пока охотник подходил к чертям, они с любопытством изучали ружье, и когда Паша был готов схватить его, прозвучал выстрел. Оружие подпрыгнуло в руках чертей, ударив их обоих. Картечь прошла по касательной, и Паша, не ощутив ранения, бросился к своему оружию. Он не сразу заметил проступившую через футболку кровь. Ему не было дела ни до ранения, ни до похищенного мальчика, пока Катя была рядом и ее можно было спасти. Перезаряжая оружие, отец заметил чертей, тянущих за собой детей в мешках. Существа тащили их по снегу к тому самому колодцу на фоне мощного, яркого столпа света, исходившего из него. Оставшиеся в избе монстры тоже заметили собратьев. Спрыгнув со стола, они бросились на мужчину. Вцепившись в руки и ноги, запрыгнув на спину, вонзали зубы в его плоть. Истошно заорав, мужчина в панике попытался сбросить их. Но избавиться от чудовищ было непросто, тогда охотник выстрелил в одного из них, и бездыханное тело упало в стороне от потасовки. Второго он сбросил, ударив локтем, а третьего придавил к стене. Создания разлетались в стороны и снова нападали, получая картечью в упор. Так продолжалось до тех пор, пока патроны не закончились. Отец девочки сбросил пустой патронташ, нанес сокрушительный удар ружьем, как бейсбольной битой, отбивая последнюю атаку, и оглянулся на колодец. Черти, тащившие детей, уже скрылись в нем, но свет, исходивший из недр, все еще бил в небо, призывая оставшуюся на поверхности нечисть. Только что застреленные охотником черти вскочили и, игнорируя человека, бросились на свет колодца. Тогда Павел схватил последнего монстра за глотку и, крепко прижав к себе, бросился на свет. Сломя голову, он бежал по следам, исчезающим прямо на глазах. Теперь Павлу было понятно, почему спасатели и следователи не обнаружили ни единого следа. Чем ближе к колодцу он подбегал – тем сильнее ощущал жар, исходивший из недр, а у самого колодца было невозможно находиться долго, но поворачивать обратно отец не собирался. В том жгучем адском свечении находилась его дочь и мальчик, за которого он был в ответе и перед Богом, и перед родными. Сжав изо всех сил приходящего в сознание монстра, он прыгнул в ослепляющий ярко-желтый свет…
Первые минуты по ту сторону нашего мира Павел пребывал в замешательстве. Прыгнув в колодец, он испытал нестерпимую боль, будто прыгнул в доменную печь. Но, очутившись в мире, откуда пришли черти, ощутил холод. Возможно, низкая температура и помогла очнуться. Мужчина пришел в себя на снегу. Чуть поодаль теснились толпы наряженных в маскарадные костюмы детей. Сомнений не было, Павел находился в окружении детей, а не похитителей дочери. Тысячи мальчиков и девочек окружали обугленную ель невиданных размеров. Она возвышалась над детьми, раскинув свои черные ветви, иголки которых украшали жуткие игрушки, издалека походившие на человеческие тела.
Большинство детей у ёлки смиренно стояли и не двигались, лишь некоторые горько рыдали или, осознав безысходность, покорно опустили головы и тихонько всхлипывали. Только единицы нарушали спокойствие и даже безразличие, царившее в толпе. Паникуя, они метались в толпе, словно безумцы, дёргали остолбеневших за одежду, орали, бились в истерике, звали родных и умоляли отпустить домой. Если бы не вопли паникеров, Паша смог бы расслышать шепот молящихся. Также мужчина слышал навязчивый и грубый скрип древесины. Подобный скрип создавал порывистый ветер, гнущий деревья в лесной чаще. Древесный скрип подобно дыханию медленно нарастал и так же плавно затихал.
При виде Паши – единственного взрослого на этой бескрайней площади, – дети хватали его, впивались холодными ручками, просили спасти. Вскоре их стало так много, что охотнику тяжело было пробираться к центру действа, где заняла место сгоревшая дотла ель. Подойдя ближе, взору гостя открылись новые детали наряда «праздничной красавицы».
Дерево было несуразным, изогнутым и с боку напоминало вопросительный знак. Длинные и тонкие надломленные ветки касались земли, а на самом верху, среди редких обугленных ветвей и подобных саблям иголок, такие же черные, заняли место Катины похитители. Черти как приматы перепрыгивали с ветки на ветку гигантского дерева, говорили о чем-то и бесновато хохотали. Один из них подобрался к ближайшей кукле-игрушке, безжизненно повисшей на игле, отчего кукла едва заметно дернулась. Непроизвольное движение не ускользнуло от наблюдателя. Игрушка ожила и медленно подняла голову, взглянув на чудовище. За куклу Паша принял человека. Пробитая насквозь и еще живая, в качестве украшения висела девочка. Мужчина хотел было заорать, чтобы отвлечь чудовище, но черт стремительно набросился на ребенка и вонзил в его шею зубы, отчего жертва вздрогнула, а потом обмякла и больше не шевелилась.
От увиденного паникующие бросились прочь. Они изо всех сил ринулись в кромешную тьму, не оглядываясь. Один из чертей, заметивший беглецов, вытянул руку и указал на них длинным костлявым пальцем. Округу пронзил древесный скрип, и дерево пришло в движение. Исполинская ель медленно выпрямилась и, скрипя ветвями, развернулась в сторону беглецов. Стоявшие в толпе дети завизжали. Пригибаясь и закрывая лица руками, они трепетали перед чудовищем. Ель простерла свои кривые лапы в сторону беглецов, и когда ветви оказались над ними – с силой обрушила их на детей.