МИРЫ ДРУЖЕЛЮБИЯ
Золотисто-жёлтый свет планеты вливался во все помещения звездолёта. Оттого окружающие предметы приобрели необычные для космонавтов тени – от бортов к центру. Кирилл Верхов всё чаще прищуривался или прикрывал на несколько секунд глаза ладонью, привыкая к яркому естественному свету.
Выносной пульт трансфеера, матово играя тёплыми бликами, менял картинку за картинкой, паузы заполнял быстро текущей строкой промежуточных результатов и через определённые промежутки времени осведомлял Кирилла об информации, поступившей в архив.
С лёгкостью, приобретённой за годы работы, Кирилл успевал следить за снимками, просматривать и отбирать архивную составляющую, вносить в трансфеер пометки и слушать успокоительное урчание Вперёдсмотрящего – бессонных глаз и ушей корабля.
Обстановка изменилась так стремительно, что Кирилл на некоторое время словно ослеп. Пространство перед кораблём как при продёргивании кадра забилось в судорогах, заплясало, качнуло громаду звездолёта. Весело сияющая планета резко задёрнулась серой шторой. Огненный меч рассёк надвое видимый мир и устремился навстречу землянам. Корабль сорвался с орбиты и быстро стал падать на планету.
Пронзительный вой тревожной сирены вывел Кирилла из оцепенения. Приготовился, было, надеть аварийное снаряжение, и ждал момента, когда тяжёлый прозрачный кокон окружит его, но кресло перевернулось и выбросило его в цепкие манипуляторы роботов-спасателей.
Вокруг ухало, как будто по броне звездолёта били громадными молотами, он дёргался, вступая в противоборство с неожиданной опасностью.
Роботы подхватили Кирилла под руки, упёрлись, помогая, в спину, но его всё-таки несколько раз ударило о переборки, протащило по перекошенному полу, нанося ушибы. Уже теряя сознание, он, наконец, ввалился в капсулу защиты.
В самый последний момент, когда раскалённая игла Вперёдсмотрящего находилась всего в десятке метров от поверхности планеты, звездолёт, истекая раскалённым металлом, выстрелил, словно выдохнул, далеко в сторону и вверх лишь одну спасательную капсулу. Капсулу с Верховым. И тут же корабль встретился с твердью. Страшная сила инерции бросила вперёд двигатели, машины, приборы, всевозможные запасы, людей – всю начинку корабля, разрывая как тонкую бумагу переборки, сметая и выглаживая все выступы. Всё перемешалось в ужасном крошеве и утрамбовалось в многометровый монолит.
Спасательная капсула серым комочком долго висела над пухлой шапкой песка и пыли, выброшенной ударом, потом плавно скользнула вниз и мягко коснулась планеты амортизаторами. Лекарь капсулы осторожно обвил тело Кирилла чуткими щупальцами, сделал массаж, несколько инъекций, привёл его в чувство и погрузил в исцелительный сон.
Через несколько часов Кирилл проснулся. Болела голова, спина. Он безразлично прожевал полимин, предложенный Лекарем, и попытался что-либо понять и вспомнить.
Полимин прояснил голову, и Кирилл попросил Лекаря рассказать о случившемся. Так он узнал о гибели звездолёта с поэтическим названием «Песня. Капсула показалась Кириллу особенно тесной после рассказа Лекаря и он, пренебрегая традиционными предостережениями рецепторов капсулы, выбрался наружу.
Он не обратил внимания ни на косматое светило этой планеты, ни на живность, которая при его появлении прыснула в стороны и быстро закопалась в песок, работая передними и задними конечностями, ни на скромный пейзаж, раскинувшийся перед ним. Он видел только её, «Песню», вернее, что от неё осталось, и, еле волоча ноги по рыжему горячему песку, побрёл к ней. Она высоко подняла корму с рвано обломленным зеркалом двигателя и на три четверти погрузилась вглубь неприветливой планеты. В выбитой воронке перемешались, спаялись и торчали из-под жидкой грязи купола застывшего стекла, оплавленные конструкции, комья вывороченной земли, барханы чёрного песка. Надо всем эти безумием ещё парило, и висел тяжёлый запах пережжённого металла и пластика.
Кирилл, бесчувственно закусив губу, дошёл до края воронки. И постепенно его сознание, тело, каждую клетку его существа заполнила страшная мысль о гибели друзей и одиночестве. И далёкая, но желанная Земля сжалась до ничтожной пылинки Вселенной, и весь огромный мир сбежался и затих у разбитой «Песни».
Увязая по пояс в тёмной вязкой жиже, он подобрался к ней, приложился ладонями и потным лбом к тёплой броне искорёженного корпуса и надолго замер в скорбной позе. Мысли его были простыми: «Что делать?.. Надо что-то делать…»
Не зная, зачем он это делает, нетерпеливо двинулся вдоль корпуса, следуя его изгибам, и нашёл, что второй грузовой люк находится почти на уровне его груди. Безуспешно, и опять же не понимая зачем, попытался открыть заклинившую дверь в несколько метров в диаметре. Из израненных почерневших рук бежала кровь. Теряя над собой контроль, Кирилл стал стучать кулаками в безответную броню. Слёзы бессилия смешались с потом.
Опомнившись, на четвереньках выполз на бруствер воронки, скатился под горку и сел спиной к «Песне».
Так он сидел, скрестив ноги, на раскалённом песке и равнодушно покачивался в такт своим неразборчивым и тяжёлым мыслям. Горели от боли руки, саднила кожа, но он даже не подумал, что боль может снять Лекарь.
Его пустой взгляд скользил по шероховатой сумрачно-голубой броне звездолёта, громадой нависшего над головой, по неприветливым сопкам, по бирюзовому небу чужой планеты.
Остался жить! Зачем?.. Чтобы, в конце концов, умереть одному под звездолётом – его надгробным памятником? Сегодня или через год, два… Одичавшим, с угасшим разумом…
Лица погибших друзей, совсем недавно живые и весёлые, всплывали перед ним. Кирилл вглядывался в родные черты, жадно ловил улыбки и жизнерадостный блеск глаз… Так сидел он долго.
– Здравствуй!.. Я пришёл к тебе, – ясно услышал Кирилл негромкий ласковый голос, льющийся, словно из него самого.
– Мм… – мотнул головой Кирилл.
Его грязного лица коснулась страдальческая улыбка – начались галлюцинации… В таком случае Устав требует… Что он требует?.. А-а, всё равно…
Он поднёс к глазам руки, осмотрел их, не узнавая. Недавно чистые и сильные, сейчас они показались ему похожими на иссохшие неразвитые деревца.
– Я пришёл к тебе! – повторил тот же ласковый голос.
Кирилл заворожённо замер, но тут же встрепенулся. До него стал доходить смысл сказанного. Он поднялся на ноги и осмотрелся.
Прямо перед ним на фоне светлой дали колыхалось какое-то ажурное полупрозрачное переплетение нитей. Из затуманенных размазанных узелков иногда разбегались чёткие прямые побеги, иногда штрихи, точки в цепочку – всё это вместе трепетно жило, двигалось, дышало и зыбилось. В представлении Кирилла нечто с натяжкой похожее на этажерку свободно парило над песчаной почвой, переливалось загадочно-цветными волнами и колкими вспышками.
Было тихо… Вообще, только сейчас, очнувшись, Кирилл отметил царящее вокруг безветрие и тишину. Песчаные холмы не так круты, как ему виделось вначале, и куда не посмотришь – песок и песок. Пустыня.
Он протёр глаза, но странная этажерка не исчезла как привидение и продолжала висеть в двух шагах от него.
– Что за наваждение?.. Э!.. Ты кто? – непроизвольно вырвалось у него.
– Я – не кто, я – что. Я автомат-наблюдатель и наставник спасателей. Я ь- Тэ Два Дробь Восемь, – ровно, соблюдая паузы, ответила этажерка.
Кирилл всхлипнул и … рассмеялся. Рассмеялся с отвращением к себе, так как ничего смешно не видел. Просто столько неожиданного и нереального сквозило в ласковом голосе, в нежной непосредственности робота-наблюдателя, появившегося непонятно откуда и назвавшегося так по земному, что смех скрутил его и измучил.
Кирилл в изнеможении упал на песок, закрыл лицо руками, чтобы не видеть и не слышать ничего.
Тихо…
Он отнял руки от лица, сел. Этажерка невозмутимо висела рядом. Кирилл устало отмахнулся от неё – наваждение продолжалось. Тут же ощутил укол в затылок. В голове загудели шмели как после сильного удара. На короткое время мир для него потускнел, горизонт качнулся, накренился, поплыл вбок и вниз.
Однако вскоре вернулись и краски, и устойчивый окоём, и вновь приобрела свои полупрозрачные контуры этажерка. А Кирилл почувствовал ясность мысли, приятную силу и лёгкость тела. В нём как будто заменили старую растянутую пружину на новую, гибкую и звонкую…
Она подняла его, заставила осмотреться и увидеть.
И он увидел…
Увидел, что «Песня», разбившийся звездолёт одиночно поиска и по всей площади разброса, сверху донизу погружён в подвижную студенистую массу. Грузовые люки открыты и всасывают эту массу внутрь звездолёта.
Автомат-наблюдатель опередил готовый сорваться у него вопрос:
– Идёт сбор информации о масштабах повреждения, о выборе ремонтных средств. О людях…
– Они живы?! – Кирилл подскочил к этажерке, едва не погрузившись в неё. – Они живы?
– Нет…
– Ну, конечно, – Кирилл впал в меланхолию, сник, расстроился, но без надежды спросил: – Вы что, можете отремонтировать звездолёт?
Спросил и хмыкнул. Что он несёт?
– Да, – услышал он в ответ.
– Хе… Шутники. Тут только металлолом.
Этажерка, похоже, по-своему поняла его слова, сказала:
– Ты прав. Ваш мир так узок, что мне пришлось расконсервировать резерв универсальных информаторов и роботов-реставраторов.
– Наш мир узок? – Кирилл не понял реплики автомата-наблюдателя.
– Даже очень. Ты представитель узкого, даже очень узкого мира. Ваш мир – редкость… О таких, как вы, я знаю по программе и в контакте впервые… Разве ты не знаешь об этом?
Кирилл в недоумении повёл головой. Что он слышит и от кого? По-новому вгляделся в пульсирующую канитель нитей, жгутиков, перекладин и точек, составляющих видимую суть автомата-наблюдателя.
– Есть и широкие? – с вызовом спросил он.
– Да… И широкие, и сверх широкие, и нормальные, и узкие… Так же переменные, постоянные, скользящие, расширяющиеся и сужающиеся… Миров много. Число их бесконечно.
– Ну и ну… – поражённый заявлением автомата, Кирилл долго обдумывал услышанное. Забыв о своём положении – выжившего после катастрофы, он неожиданно для себя отвлёкся в поиске какого-либо иного, не названного этажеркой мира. – А… просто миры… И антимиры, параллельные, надпространственные, совмещённые… тоже?
– Не совсем точно… Ты говоришь о видах, а я – о классах.
Нет, всё происходящее было выше его понимания. Наваждение продолжалось. Но появлялся интерес.
– Что-нибудь объединяет эти миры? – спросил он уже осознанно.
– Да. Дружелюбие… Их объединяет дружелюбие… Твои вопросы, как я понял, от незнания. Во время реставрации я введу информацию о мирах дружелюбия, чтобы ты её донёс до своего мира.
– Мм… Спасибо! Это интересно. Если я, конечно, донесу её до Земли… А ты? Ты в каком мире?
– Я создан и нейтральной субстанции универсального миродиапазона, – проговорила этажерка и добавила: – Я –автомат-наблюдатель и наставник спасателей Тэ Два Дробь Восемь.
– Это я уже знаю… Да. Как же я тебя забыл спросить сразу? Ты же автомат, значит, кем-то создан… Ты понимаешь? – Кириллу показалось, что автомат не понимает его вопроса, и старался говорить медленно и чётко, отделяя слово от слова. – Ты был кем-то создан… Создан! Кем?
– Я тебя понимаю.
– Так говори!
– Разумом миров дружелюбия, – буднично отозвался автомат и, не меняя интонации, оповестил: – Приближаются роботы-реставраторы вашего мира.
Откуда-то, словно из сгустившегося воздуха волной нахлынул муравейник паукообразных цветных созданий. Они запрудили студень информаторов, большую часть их поглотили, а оставшихся разбросали, втоптали в грязь и песок и занялись… реставрацией? Закружились в вихревом танце вокруг останков звездолёта, влились в зияющие темнотой люки, взлетели на самый верх к останкам зеркала, врылись под землю к Вперёдсмотрящему.
Тишина нарушилась лёгким искровым треском и шуршанием, как кто-то шёл и ворошил сухие листья.
Прямо на глазах «Песня» молодела, очищаясь от грязи, и медленно высвобождалась из глубокого подземного плена. На свет появлялись знакомые люки, иллюминаторы, следы надстроек. А вот и вычурно изогнутая игла Вперёдсмотрящего.
Громадный звездолёт в считанные минуты освободили из тисков планеты. В точке их встречи осталось радужное быстро засыхающее озерцо. «Песня» гигантской рыбой легла, подмяв под себя ближние холмы.
Кирилл с растерянным недоверием смотрел и переживал это чудо оживления корабля, на роботов его мира, на раскрашенную как фантик от конфет этажерку. Даже ущипнул себя, до того всё происходящее выглядело хорошим и непонятным, как во сне. Разве это не сон?.. Автомат-наблюдатель… Узкий мир, широкий мир… Миры дружелюбия…
Миры, миры… Где границы, отличающие их?
Этажерка, вероятно, прочла его мысли или догадалась, о чём он думает. Она вспыхнула пурпуром, словно застыдилась и сказала поясняюще:
– Отличие миров в восприятии. В структуре мировоззрения…
– Ну-у… Это как будто ясно… Но как именно? Можно ли их сравнивать, чтобы понять разумом?
Автомат опять окатил себя пурпурной волной. В песок ударили крохотные синие молнии. Он будто замешкался, казалось, задумался. Ответил:
– В нормальном мире, например, твоя «Песня» погружена на сотню километров вглубь этой планеты.
– Что? – Кирилл огляделся. Звездолёт, вот он, уже почти весь открылся для обзора. А в «нормальном мире», значить он ещё глубоко внизу. Тогда где же он сейчас сам? – А я?
– Ты тоже.
– А ты?
– Я нейтрален…
– Но… Но ты помогаешь мне! Здесь. Но разве нейтрально ориентированная субстанция… Это ты… Разве она может выбирать между добром и злом? Значит, есть критерий выбора. Какой?
– Дружелюбие…
«Кажется, мы не понимаем друг друга, – устало подумал Кирилл. – Автомату трудно вести отвлечённый разговор. Пусть поостынет, а то такое впечатление, что он перегреваться стал».
Он на время оставил автомат в покое, его взгляд остановился на манипуляциях со звездолётом. Медленно и торжественно его корма с обломками двигательного зеркала поднималась вверх. Последнее движение и тяжёлая громадная башня повисла в воздухе.
Тщетно пытался Кирилл увидеть эстакаду, подъёмные механизмы, переплетение конструкций, транспортные линии подачи агрегатов, деталей, инструмента, подсобные сооружения – всю эту привычную для него кажущуюся неразбериху верфи. Хотел спросить этажерку, но её рядом не оказалось.
Ничего этого здесь не было. Тысячетонный корабль подвесили вертикально в воздухе просто так, и это зрелище всё больше казалось Кириллу неубедительным. Даже видя своими глазами стремительное восстановление «Песни», он всё-таки воспринимал это как чудо, как сказку. Сказку добрую, с добрыми волшебниками и феями в виде многочисленных роботов. Сказку, потому что такого не может быть в реальной жизни.
Он решил ближе подойти к месту работ, но наткнулся на невидимый барьер. Ощупал руками податливую до некоторого предела преграду, попробовал её крепость носком ноги.
– Защитное поле.
Рядом появилась этажерка, невозмутимая, с ласковым и дружелюбным успокаивающим голосом.
– Мне-то что делать? Любоваться?
– Ждать.
– Ждать? Так просто сказано! – – Кирилл ударил кулаком по невидимой стенке барьера, как в подушку. – Выть, дорогой наблюдатель, хочется.
– Ещё час. – Автомат отодвинулся от Кирилла. – Мне понятно твоё нетерпение, но там почти всё воссоздаётся заново. А тебе там быть нельзя. Там высокая вне мира активная среда.
– Тебя не было и я подумал… Может быть, мог чем помочь. Всё-таки я хорошо знаю «Песню»
– Понимаю тебя, но твоя помощь не нужна. А мне надо было сделать ремонт импульсной бригантине.
– Где? – У Кирилла вспыхнула надежда увидеть людей, несмотря на незнакомое ему сочетание – «импульсная бригантина». – Где она?
– Это в широком мире. Без универсальной среды разумные существа ваших миров не совместимы.
– Эх! Опять широкий мир. – Кирилл махнул рукой. – Широкий мир… Не вериться мне всё это. Слышишь?.. А там смерть и останки моих друзей. Для них все миры тёмные, неосязаемые, пустые…
– Почему ты так говоришь? Ведь твои друзья вот-вот проснуться.
– Как это? – Но этажерка исчезла. Кирилл позвал её, крикнул: Как это – проснуться?
Он задал вопрос пескам и небу несколько раз. Потом он что-то кричал роботам у звездолёта, навалясь на барьер, и, колотя его кулаками, плакал и не замечал слёз. Устал, обессилил, и, наверное, заснул, уткнувшись в мягкую подушку защитного поля.
Очнулся от голоса этажерки:
– Совет просит вас после ремонта посетить его.
– О чём ты?
– Оказалось, что вы представители новой разумной ветви, до сих пор неизвестной для Организации миров дружелюбия. Потому-то ты не знаком с Уставом Организации и с её Службой наблюдения. Оттого твоё недоверие ко мне и моим действиям. Мне поэтому приходилось всё время поддерживать в тебе разумное и адекватное осмысление происходящего вокруг тебя… Совет приглашает вас.
Как ни устал уже Кирилл удивляться, но от неожиданности задохнулся.
– Неужели это не сказка? Этот фантастический Совет во Вселенной? – воскликнул он. Неужели я не сплю, дорогой мой Тэ Два Дробь Восемь? Милый мой автомат-наблюдатель!
Он бы обнял этажерку, но руки встретили пустоту. Это его не обескуражило. Он засмеялся легко и весело. Всё теперь ему казалось понятным и осуществимым, даже несколько забавным.
– Я принимаю приглашение!.. Мы принимаем приглашение!..
«Песня» озарилась предстартовыми огнями.
Маршрут заложен в память корабля, – последним наставлением провожал Кирилла автомат-наблюдатель. – Счастливого пути, человек!
Кирилл легко поднялся по ажурной лестнице на площадку, прощально махнул рукой всей планете и шагнул в люк.
Знакомое, недавно разнесённое в прах удобное кресло, целёхонький пульт трансфеерной установки и весёлая суета роботов-землян.
Небо рвануло навстречу, проглянуло звёздами.
При первых удивлённых словах неожиданно проснувшегося экипажа, Кирилл счастливо улыбнулся и приготовился ошеломить их своим рассказом.
А где-то внизу, за зеркалом осталась планета с посланцем миров дружелюбия, автоматом-наблюдателем Тэ Два Дробь Восемь.
ТЫСЯЧА «Я»
Прекрасный летний день. Пьянящий свежий воздух время от времени врывался в открытое окно кабинета звёздного распорядителя. Распорядителя звали Нестором, и был он невысок, толст и с маленькой кнопкой вместо носа.
– У-у, дьявол! – уже в сотый раз процедил сквозь зубы Нестор, вкапываясь в пыльную, давно неиспользуемую картотеку.
Нелестный эпитет предназначался не мне, а роботу-искателю, что тупо сверкал мёртвыми плошками приборов, да и всей системе поиска, внезапно вышедшей из строя.
– И я хорош! – ворчал Нестор. – Несчастную звезду не отыщу… Так… Регул… Не то, не то… Республиканская… не то…Обленились. Всё на автоматы свалили! Теперь вот копаюсь, как это лет двести назад делали. Рубиновая… О, небо!.. А он теперь что, стоит себе, в ус не дует, а кибер-механика обещали только на завтра.
Нестор потел, торопился, ругал себя и неисправную систему, виновато косился в мою сторону налитыми глазами от внезапно свалившейся на него физической натуги.
Но я его не подгонял и не винил. Наоборот, мне приятно было видеть его мокрый поблекший завиток редких волос, растерянную физиономию и комичную суетливость. Передо мной находился человек. Настоящий человек – голова, руки, ноги, эмоции и милая непосредственность, присущая только человеку. Я уже приготовился к тому, что целый год проведу в обществе одних бездушных роботов, оттого наслаждался каждой минутой проходящей вот так – в созерцании живого человека в естественных условиях Земли.
– Вот она! – Нестор с видом победителя поднял над головой розовую карточку и помахал ею как флажком. – Наконец-то!.. Надо же! На самом виду! – Теперь он использовал карточку в качестве веера. – Так значит… Район Южной Рыбы. Так точно. Как жарко!… Фомальгаут. Звезда второй абсолютной величины, класс А-три, двадцать четыре световых года… Что?
– Ничего, – мне не хотелось его прерывать.
– Ну, ну… Планета Зибер… Ха, Зи-бер… Пятая от Фомальгаута. Вот так.
– Спасибо!
Мы пожали друг другу руки. Он печально посмотрел мне вслед и остался со своим неисправным роботом и картотекой. А я…
– Вам придаётся тысяча роботов класса эмэм. Тип три ноля семь или «моё мировоззрение», – Хранитель-наставник полигона роботов значительно посмотрел на меня. – Да, «моё мировоззрение»… ЭМЭМ, то есть… чИнструкция пользования в библиотеке. – В голосе говорящего какая-то безнадёжность и уныние, похоже, от жары и скуки. – Всё в библиотеке…Роботы в контейнерах… Желаю удачи. Что надо будет узнать…
– Летите один! – человек, он же начальник отдела кадров, замялся, развёл руками, мол, не моя вина.
– Знаю, – ободрил я его. – Люди нарасхват.
– Вот и хорошо! – обрадовался он и неистово тряхнул мою руку… Счастливого… Не робейте! Через год смена…
Мне выделили вполне симпатичный звездолёт с ещё более симпатичным названием – «Звездолёт». Собственно, мне всё равно, как его называть. Правда, какой-то шутник присвоил ему индекс «Амба-13». Но я с давних пор знаком с такими звездолётами и был и за себя и за него спокоен.
Беспокоило меня другое – то, что таилось ещё мёртвым грузом в контейнерах: тысяча роботов, сто родственных десятков. Вообще-то, о роботах «моё мировоззрение» я имел, конечно, кое-какое представление. Но, скажу задним числом, как мы наивны, когда, зная что-то, понаслышке, принимаем это за знание, считаем, что, если идея ясна, то и достаточно, дабы её воплотить в жизнь.
Меня никто не провожал. Только диспетчер, побуревший от духоты и одиночества, на прощание поговорил со мной:
Когда встретятся по дороге наши, земляне, так передавай им от меня, Симόна, привет. И не обижайся, когда и тебе будут передавать от меня привет. Уф!.. Можешь освобождать площадку. Третья сигма заходит на посадку. Спокойной спячки!.. Я – Симόн!..
Очнулся я после того, как «Звездолёт» плотно засел в податливой почве Зибера.
Целый день прогуливался, приходя в себя, в виду звездолёта по пустынным сопкам, среди которых я призиберился. На второй день сделал пробные выезды на вездеходе. Осматривал район будущих работ и приспосабливался к новой и пока что для меня неведомой планете, которая по воле случая оказалась на трассе нового космического потока, но о которой знали не больше, чем со дня её открытия.
Приближался день, когда, распаковав контейнеры, я приступлю к строительству.
И этот день наступил.
Нещадно жёг Фомальгаут. Сопки от жары побелели и, казалось, стали ниже.
Первый контейнер я вскрыл вручную. Гнусное, скажу, занятие. Без привычки, без сноровки к инструменту. Всё так медленно и не продуктивно, что стройные ряды контейнеров, выгруженные из звездолёта, представлялись мне громадным городом, где мне предстоит вскрыть каждый дом.
В инструкции, просмотренной мною мельком, сказано, что достаточно вскрыть один из контейнеров, как роботы сами сделают вскрытие всех остальных.
Так в инструкции. Гладко было на бумаге…
К моим ногам высыпался десяток вялых и бездеятельных роботов-уродцев шоколадного цвета. Они валялись ершистой кучей, слабо шевелили конечностями и не думали заниматься делом.
Кучу я растащил, уложил «бездельников» – теперь я называл их только так – в ряд. Никакого эффекта. Безучастно мигали индикаторы «здравого смысла» едко-ехидным светом. Стукнул одного по индикатору… Другого… Ну что мне делать? Махнул рукой, посмотрел на небо, словно прося от него помощи.
Позади меня что-то звякнуло. Оглянулся. Два робота стояли на жалких ножках и дубасили друг друга по индикаторам. Поднимались и другие…
Через минуту, чудом вывернувшись из-под литого кулака, я сидел на верху пустого контейнера. Потирая, ушибы, с беспокойством наблюдал за отчаянной схваткой, развернувшейся у подножия моего спасительного возвышения.
Что я им кричал, не помню. Однако, надеюсь, высказался, если не полностью, то, во всяком случае, предостаточно и убедительно.
Потасовка продолжалась довольно долго. Но всё имеет конец. Драчуны успокоились и расселись вокруг контейнера и живописных позах. Я же успел проклясть и Нестора, и прораба, наставлявшего меня, и день своего опрометчивого согласия, и самого себя.
День бесславно закончился. Осторожно, чтобы не вызвать не здорового внимания со стороны своих подчинённых. А для них, по идее, я должен быть чуть ли не богом. Но богу богово… Уже в сумерках перебрался под кров совершенно беззащитного домика, моего жилища.
За ночь я передумал о многом. Вспомнил далёкое безроботовое детство. Лишь безобидный автомат-нянька – гордость отца… Все мои друзья и знакомые – люди… Что мне ещё надо? Под утро дал зарок: никогда, никуда и как там ещё.
Утром робко выглянул из-за непрозрачной двери домика. Вокруг, соблюдая строгий интервал между собой, лежали вчерашние драчуны. Поборов недоверие, я вышел наружу. Они вскочили и как ни в чём ни бывало радушно поздоровались со мной, любезно пожелали доброго утра и дружно двинулись в рядам контейнеров.
Пока мы шли, я отметил, что утро прекрасное, воздух чистый и упоительный, что не жарко и оттого приятно. Как-то моё неспокойное ночное бдение потускнело и забылось.
Ни слова не говоря, роботы споро приступили к выполнению своих обязанностей.
Тут-то я прозрел. Пока я мучимый бессонницей валялся в постели, этот десяток роботов находился в поле влияния моих биотоков. За ночь они стали моим «Я». То есть стало ещё десять «Я» или десять «МЕНЯ». И вот они работают и делают именно то, что хотел бы делать я. Да и вообще они теперь знают всё, а я для них только контролирующий и корректирующий механизм.
От прозрения я воспарил духом и безбоязненно придвинулся к своим однодумцам или единомышленникам, если хотите.
А они набросились на ближайший контейнер со всем жаром моего пылкого темперамента.
Хр-рясь!.. Трах!.. Ы-ых! – готов первый контейнер.
Из него, как и вчера вывалился десяток анемичных роботов бледно-розовой окраски. Несколько секунд они лежали и мешали первому десятку. Затем один за другим поднялись и включились в работу. Таким образом начинался долгожданный для меня процесс – роботы сами вскрывали контейнеры.
Оказавшись лишним, я отошёл в сторону, взобрался на вездеход для наблюдения за величественной, как мне казалось, но лишённой особой привлекательности картиной.
Контейнеры вскрывались в полминуты. Всё новые и новые десятки роботов, подхваченные общим порывом, вступали в ряды работников. Над театром действия повисла густая ржавая пыль. Она затушевала детали, иногда совсем скрывала участников события или, наоборот, придавала их действиям отчётливость и подчёркнутую контрастность, отчего картина становилась фантастически захватывающей и неправдоподобной.
Роботы метались как угорелые. Перемешались разделительные цвета десятков. И вся эта клубящаяся масса металла, пластика и пыли штурмовала ещё невскрытые контейнеры. Количество их таяло на глазах. Роботы топтали своих сородичей, но те невозмутимо вставали и с азартом топтали других.
У меня мелькнула запоздалая мысль: я что-то просмотрел, не додумал, и вскрытие идёт как-то не так… На последний контейнер навалилась вся армия атакующих… Всё! Работа по вскрытию закончилась. Это было ясно мне, но не им. Они только-только вошли в раж.
– Вскрывать! – казалось, кричит тысячью железных глоток вся разношерстная ватага роботов моего соображения, мировоззрения и так далее.
Вдруг все разом, напирая на передних, распалённые мои единомышленники кинулись к звездолёту. В груди у меня похолодело. Я взвыл и бросился, было, наперерез. Меня, даже не заметив, смяло левое крыло фронта атаки.
С полчаса разъярённая толпа безмозглых уродцев бесновалась вокруг могучих опор корабля. Не тут было. Опоры рассчитаны на любое нападение извне. И роботы, в конце концов, были жестоко отброшены прочь от звездолёта, что ни в коей мере не охладило их вскрывательный порыв.
Я же лихорадочно подключился к инструкции. Параграфы, параграфы, параграфы… Не то, не то, не то…
А многоцветное толпище двинулось на меня. Мимоходом «вскрыли» мой домик – куда двери, куда стены полетели.
Я почти упал в люк вездехода и дал команду двигателям.
Когда где-то за сопками остались самые резвые из ЭМЭМ, я, наконец, пришёл в себя. Спокойно обдумал создавшееся положение. Взялся подробно изучать инструкцию. Я же её, собственно, не знал. Надеялся на… Сам не знаю на что. Следовало навёрстывать упущенное.
Оказалось, что я форменный идиот, приступая, не изучив инструкции, к вскрытию контейнеров и тем самым выпустил джинна из бутылки.
Я вникал в описание и с плеч моих, словно сваливалась гора. Всё стало прозрачным и понятным. Я вытер пот, вылез из вездехода. И, пожалуй, впервые внимательно и трезво оглядел раскинувшуюся передо мной безжизненную и мало радостную панораму Зибера. Причудливые сопки, извечная дымка, скрывающая горизонт. Над головой косматое светило, жаркое и теоретически неуравновешенное, в смысле светимости.
Успокоенный, я уснул. А проснувшись, увидел изумительный, неописуемый по красоте вечер на Зибере. Круче и рельефнее взгорбились сопки, от них отражались лучи заходящего Фомальгаута искристыми разноцветными стрелами. То там, то здесь на мгновение вспыхивали чистейшим изумрудом или бездонной синевой смазанные контуры вершин сопок. Они как будто повисали при этом в воздухе, и нельзя было сразу определить, как далеко они расположены от меня. Дымка надвигалась, наливаясь оттенком ранней сирени…
Из состояния нахлынувшей безмятежности и расслабленности меня извлёк посторонний шум.
Позади вездехода, беспокойно переминаясь ножками, собрались все мои подопечные. Хотя они и выглядели как толпа, однако явно выделялись десятки и сотни.
Сперва у меня возникло страстное желание взобраться на макушку вездехода и выступить перед собравшимися. Сказать несколько слов о дисциплине, о подчинении младших старшему, то есть мне, о… Но, видя их покорные позы, даже раболепие, я растаял, размяк, махнул рукой и скомандовал:
– За мной!
Развернул вездеход по направлению к «Звездолёту» АМБА-13. Роботы вежливо расступились, пропустили меня вперёд и потянулись следом.
Прошли дни, недели, месяцы…
С роботами я поладил. Полным ходом развернулось строительство огромного космодрома с приёмными квадратами, с над- и подземными помещениями, складами, переходами, ёмкостями. Каждое утро, получив за ночь порцию моей мысленной информации, роботы без дополнительных наставлений беспрерывно продолжали выполнять программу строительства.
Я даже научился с ними беседовать. Особенно приятно с ними было поговорить по вечерам, когда мысли, что были введены в их мозги утром, за день приобретали наслоение собственного, роботового, соображения. Если утром они рассуждали точно так же как и я, то есть просто механически копировали меня, то к вечеру у них появлялась частичка своего «я». Правда, оно проявлялось слабенько, трудно уловимым, так что поначалу я его не всегда отмечал.