А неделю назад, перед стартом пробега по Гигантской Петле, я встретился с друзьями – Семшовым и Валентино.
Обнялись, расцеловались – Земля большая, видимся редко.
Семшов спросил:
– Что нового на Недотроге? Все известия – кто во что горазд. – Усмехнулся. – И о тебе много чего. И даже о нас с Валентино. Да как-то всё непонятно. Такое впечатление, что никто ничего пока толком не знает… А ты молчишь.
Валентино высказался таким же образом, наверное, сговорились.
– Всё-таки сейчас слишком много говорят о Недотроге, – добавил он от себя. – Добровольцев с Земли – армия. Наших на ней скоро будет больше, чем Преобразователей.
Я им сказал, что мы, земляне де знаем меру и как помочь друзьям, а клотышане нам друзья.
Предстартовая ракета развела нас по старт-номерам.
Я бежал и вспоминал – о Недотроге и Контакте.
После пробега, а пробежали мы совсем неплохо – все трое в первой двадцатке, – я записал, всё как было, что помнил и считал нужным.
КРУШЕНИЕ ЗУНЕЙ
Не так важно, как о том рассказывается, и нет разницы, кем рассказывается. Главное – истина, которая, по сути своей, называется просто – жизнь, многогранная и удивительная, с поступками людей и деяниями богов.
Поступки же людей, как повелось испокон веку, обусловлены таким числом различных событий и явлений, что становятся практически непредсказуемыми, ставя в тупик мудрецов, потерявших вкус к жизни, и прорицателей. А деяния богов придуманы теми же людьми, значит, также не могут быть заведомо предопределены.
То, о чём мы хотим рассказать, произошло давным-давно, отделено от нас зияющей пропастью времени и бесчисленных поколений, поэтому только малое дошло до нас, а то, что дошло, – удивительно, чтобы быть правдой, а не выдумкой.
Оттого, возможно, одна лишь прихотливая и свободная игра человеческого ума, самая дивная во вселенной, может, если не правдоподобно, то хотя бы скромно напомнить и как-то обоснованно поговорить о тех давних и забытых историй, как будто имевших место на Земле…
Когда Зуни сошли со своих межзвёздных кораблей на Землю, почти все они были ещё молоды. Лишь кое у кого рога проклюнулись сквозь густые, соломенной упругости и окраски, волосы, возвышаясь в них чуть приметными цикламеновыми островками.
Расходясь по планете, расставались весело. Юным будущие годины кажутся короткими и нескучными. Их легкомысленного веселья не разделял старший Зуня – старый, с большими разлапистыми рогами, поседевший от бремени лет и дел. Он напутствовал молодых соплеменников простыми словами, прощался с задушевными вздохами и грустно смотрел вслед уходящим большими влажными глазами.
Они уходили к людям…
Зуни, каждый по своему маршруту, каждый к своему месту назначения шли, словно по родной планете. Леса встречали их знакомыми с детства деревьями и кустарником, хрустальные ручьи и неспокойные в водоворотах реки утоляли жажду, а снежные вершины голубеющих вдали гор радовали глаза и сердце утонченных ценителей красоты – так родная Зуня во всём была похожа на Землю.
Влажные от росы травы смягчали шаги, а ласковый ветер, пряный и живительный, шаловливо заигрывал тяжёлыми волосками холки. Колышки молодых рогов отражали безумство жарких лучей солнца и серебряный смех лунного сияния.
А как хорошо пересекать моря и океаны, играя с волнами и живностью морскою, отвечать на их призывной всплеск улыбкой и приветливым словом, водить с ними шумные хороводы и исполнять сольные партии, навеянные самой природой и потому понятные всем. Летающие рыбки вспархивали над нами и рядом цветной россыпью, а дельфины, ободрённые Зунями, стремительно выскакивали из воды и приглашали порезвиться. Зуни уступали, увлекались и включались в стремительный танец над волнами. Акулы от удивления разевали зубастые пасти и восторженно резали плавниками податливую поверхность водного пространства.
Надежда переполняла молодых энтузиастов.
Да и как было не радоваться, не надеяться, не быть уверенными в себе, в успехе великого дела? Ведь ради него они вот уже несколько десятилетий обихаживают эту чýдную планету, её понятливых обитателей. И уже многие годы готовили их и себя к непосредственной встрече. К встрече с собой, с их – землянами – учителями. Учителями, готовых отвести от людей те неведомые за туманным будущим страдания, всё то, что открылось Зуням-провидцам: и боль, и кровь, и слёзы….
В подготовительные годы они давали людям Земли о себе знать тем или иным проявлением, утверждая и показывая себя в них.
То разумностью и мудростью дельфинов, с которыми люди могли, если не со всеми, то с некоторыми из них обменяться мнениями и узнать удивительное – некие небесные существа жаждут встречи. Недаром многие дворцовые росписи тех далёких лет отразили тесную связь людей и дельфинов.
То появлением дракона, чаще в виде божества, спустившегося на Землю от звёзд, но дающего знания, с благодарностью воспринимаемых людьми для облегчения своей тяжёлой, проводимой в поте лица за кусок хлеба, жизни, либо для тешинья ума.
То каменным идолищем-оракулом, изрекающим понятные всем – и друзьям, и врагам, и довольным, и обездоленным, и здоровым, и увечным – истины, предсказания и притчи, в которых незримо присутствовали они – Зуни.
То говорящим оленем. Или рыбой. А то знамением на небе – извечные символы: звезда, крест, вторые луна или полумесяц, неосквернённая ещё свастика, священные руны, столпы света.
То сказками и легендами о себе; то сообразительностью козы или собаки; то чревовещанием безумной женщины; то появлением опаляющего округу сияющего огня; то рисунками на камнях; то…
Да разве можно перечислить все те возможности, обладающих мудростью Зунями, чтобы ознакомить с собой разумных собратьев? И собратьев не меньших, а во всём равных им, но ещё прозябающих на ступени открытых глаз, когда глаза видят, а другие чувства ощущают бесконечность и многообразие мира, однако мозг ещё едва осознаёт увиденное и ощущённое.
Люди Земли исподволь были подготовлены к приходу Зуней. Так думали сами Зуни. И коль скоро животные, идолы и чудовища, несущие людям знания и идеи Зуней, и сведения о них самих, принимаются с благодарностью, то с каким сочувствием и одобрением они должно быть встретят самих Зуней во плоти. И не в образе богов. Нет! А искренними друзьями, ненавязчивыми помощниками, сосредоточением мудрости, знаний и возможностей, которые легко реализуются на благо людей. И не только современников, но и их близких и дальних потомков.
Вот кем хотели Зуни предстать перед землянами.
И как им было не радоваться своему решению – появиться среди людей и предстоящим встречам с ними. Им казалось, они глубоко были в этом уверены, что при встрече их обнимут, введут с почётом во дворцы, дома, лачуги, доверят им своих детей и себя для воспитания, изумлённо прислушаются к их советам и… станут с этого времени жить иначе: спокойнее, культурнее, благороднее. Не будет больше войн, жестокости, козней и предательства – всего того, что Зуням удалось за трудные и горькие столетия искоренить у себя. И теперь они не желали предстоящих мучений себе подобным землянам.
Зуня, молва о котором донесла и до нас, сошёл с умирающей волны на морской берег в удивительно прозрачное утро к смеющемуся со сна городу, озарённому лучами выглянувшего из-за горизонта солнца.
Навстречу Зуне из массивных, похоже, давно не закрываемых ворот показались люди, идущие спозаранку по своим делам.
Зуня развёл сильные руки, чтобы приветствовать и взять их под своё покровительство. Большое его сердце готово было впитать все беды и заботы, одарить теплом, добром и лаской.
Мозг людей тут же внял потоку его намерений, они ощутили необыкновенную благость и восторженность. Не зная ещё источника своего необыкновенного состояния, они братскими взглядами переглянулись друг с другом и те, кто был виновен в чём-либо перед другими, стали уже раскаиваться в своих вольных или невольных проступках.
Зуня чувствовал их настроение и несказанно обрадовался и за себя и за них. Это наливало его силой, уверенностью и бодростью.
Вот сейчас они увидят его и поймут!.. И узнают!.. Они узнают, что… Они…
Душераздирающий вопль вырвал его задыхающейся рыбой из глубин вод на страшный берег из того особого внутреннего погружения, носящее обожествляемое Зунями состояния – вдохновения.
– Минота-а-авр!! – кричали сведённые судорогой рты. – Лю-юди-и! Спасайтесь!.. Минотавр!
Сокрушающий страх людей резкой оглушающей болью ударил по напряжённым нервам Зуни. Он задрожал.
Люди с громкими проклятиями убегали в город, и тот, приглушённо загудел. Город-улей плеснул в сторону Зуни предостережением и нескрываемой угрозой. А Зуня, словно парализованный неожиданным потрясением и всё усиливающейся паникой, затопившей всё его поле чувств, сомнамбулой продолжал идти по избитой дороге, спотыкаясь о брошенный в спешке людьми скарб, обходя стороной животное, что поприветствовало его доброжелательным, но странным вскриком: – «И-а!»
– Разве вы не узнали меня? – звал Зуня людей. – Это же я! Один из тех, кто принёс вам мир… жизнь… будущее…
Но они, затерявшись за каменными стенами города и построек, не чувствовали, не понимали его.
Зуня вошёл в город, на вымершую мостовую, хотя страх выдавал горожан – их души трепетали рядом, на расстоянии нескольких вытянутых рук. Рук, которых никто не хотел ему протянуть и пожать его руку.
Но не только страх землян замораживающе давил на психику Зуни. Существовало ещё нечто невысказанное, затаённое и странное во мраке человеческой решимости и озлобленности, направленной именно против него. И Зуня чувствовал это в онемении почти до шокового состояния его чуткой нервной системы.
– Люди! – подавал он им голос, протестующий и слабый, так как не мог своим сознанием и интеллектом превозмочь мощную встречную волну гнева и возмущения.
В ответ на его призыв просвистела стрела, неприятно царапнувшая беззащитное оголённое плечо Зуни.
Он застонал не столько от боли, сколько от бессилия и жалости к себе и людям. Усилием воли он отклонил ещё несколько стрел и дротиков и вышел, наконец, из шока.
Тело его, бронзовое и мускулистое, подвластное его желаниям и способное выполнить любое из них, обрело подвижность и неуловимость в движениях, как золотистая капля ртути. И недаром его голова уже увенчалась рогами, вернее рожками, но между ними синим пламенем сверкнула молния, чтобы отбить и обратить в пепел и прах жужжащие стрелы. Глаза его помутнели, отражая вовнутрь мысленную силу, так необходимую ему в час неожиданного испытания.
Безответность и зло окружили его…
Казалось, даже камни восстали против него и поглощали всего его без остатка, не давая ничего взамен. Лишь страх и ненависть, ненависть и страх.
– Минотавр! – одним дыханием выдавали тысячи глоток, отражали равнодушные стены, повторяло неразборчивое эхо.
За спиной с грохотом под ликующий вопль горожан захлопнулись массивные ворота, запирая Зуню в тесном мире тупиков, каждый из которых мог быть для него смертельным.
Переходя от строения к строению, отражая выпады людей, Зуня вскоре потерял представление, где он находится, в какой части города, куда он вообще идёт, зато почувствовал направление, куда давление человеческих страстей было наименьшим. Оно привело его к покрытым налётом вечности камням какого-то сооружения, за давностью лет вросшему в землю.
Зуня, подталкиваемый безжалостной злобой ненавистников, разлитой подобно ядовитой субстанции по всей округе, нырнул в низкий проём входа.
Но прежде, чем его поглотила глухая каменная громада, он услышал радостно-отчаянный возглас тысячи голосов, бушующим валом настигший его:
– Минотавр в Лабиринте!.. Чудовище ушло в Лабиринт!..
Так он узнал Лабиринт.
С печальным вздохом он спрятался в нём от тех, кому хотел подарить свою любовь и жизнь.
Переходы, комнаты, лестницы, галереи – бесконечная смена брошенных помещений. Вековая пыль свидетельницей забвения надёжно прикрыла весёлую мозаику полов, высохшие чаши уютных бассейнов и суетные следы былых обитателей этого огромного и нелепого сооружения – Лабиринта.
Здесь Зуня, выйдя на открытую небу площадку – когда-то, возможно, служившую двором, – связался со старшим Зуней, оставшимся у кораблей, что тонкой ниточкой связывали Зуней с их далёкой родной планетой.
Старший Зуня поведал горькую историю вышедших к людям Зуней. Многих из них уже не было в живых – они погибли от ненависти и коварства людей. Другие томились, подобно нашему Зуне, в заброшенных пещерах, в недоступных горах, ища в них спасения и выжидая возможного контакта с землянами.
Удивительное сходство Зуней с людьми, кроме строения головы, по мысли Зуней должно было сблизить их. Но случилось всё не так. Одинаковые потребности и органы чувств, единое видение и понимание мира Зуней и землян, отзывчивость и доброта пришельцев – всё это осталось незамеченным людьми, или они не хотели замечать сходства. А вот бычья голова на человеческом теле потрясла их так, что всюду, где бы ни появлялись Зуни, если даже им удавалось вступить в краткую взаимосвязь с аборигенами, их встречали как заклятых врагов, обратив против них всё, от камней до варварского оружия – стрел, поражающих на далёкое расстояние, и дротиков.
Понятые и используемые для различных нужд идеи, подаренные людям через образы чудовищ и знамений, воплощались с благодарностью, как данную свыше. Но сами Зуни предстали перед землянами только как оборотни, как исчадия потусторонних враждебных сил, достойные уничтожению любым способом для очищения Земли.
Расчётам, надеждам и благородным порывам Зуней был нанесён сокрушительный удар, не предсказанный Зунями-провидцами.
Обо всё этом говорил старший Зуня. И ещё говорит он: нашлись среди Зуней такие, которые забыли о своём предназначении, клятве и чести. Они вернулись назад, к кораблям, требуя отправки на Зуню и наказания людей. Корабли улетают, унося беглецов к позору и презрению. Но оттого Зуням, ещё остающимся на Земле, не лучше.
Наш Зуня не мог плакать – у него уже были рога, но он терял силы и надежды от невесёлых новостей, мыслей и безысходности своего положения. И всё-таки, решил он, наперекор всему лучше умереть от рук землян или даже прожить свой век изгоем, чем поступить так, как улетевшие на Зуню. Разве он не знал, на что шёл, выбирая дорогу в жизни? Разве он не помнит своих учителей, готовивших его ко всем неожиданностям нелёгкого труда, к возможному непониманию? И не они ли, учители, учили его долготерпению?
Нет! Он не уйдёт, не отступит! Он, в конце концов, найдёт путь к сердцам и сознанию людей. Он покорит их мыслями и поступками. И они поймут его!
И уж тогда…
Зуня постигал Лабиринт. Изучил в нём все ходы, познакомился с его многочисленными обитателями: зверьками, птицами, змеями и козами. Они не боялись его. Да и город в сознании людей привыкал к нему, в размышлениях о нём. И теперь, если он паче чаяния появлялся на наружной стене Лабиринта на виду, то люди не кричали уже так злобно, хотя всё ещё хоронились сами и прятали детей от его взгляда.
… И наступил день – к Зуне пришёл человек.
Был он невзрачен на вид. С холодным взглядом стальных глаз, с помятым носом и голым блестящим черепом. Чистая набедренная повязка дополнялась на нём куском грубой ткани, серой полосой переброшенной через сухое плечо.
Человек боялся, но храбро давил в себе трусость и тревожные мысли, тем самым то, открываясь Зуне, то замыкаясь наглухо. Однако Зуня был несказанно рад и этому. Ведь он мог хотя бы одному разумному представителю планеты передать всё то, ради чего появился здесь, с тем, чтобы выполнить свою миссию, своё предназначение.
Восприняв флюиды, исходящие от Зуни, человек, которого звали Тионом, сморщился как от натуги или прозрения. Похоже, он что-то понимал из того, что ему предлагалось в первый раз. Зуня не торопился, давая нужное по крупицам, чтобы не спугнуть, а ещё хуже, не загубить неразвитый ум, не поразить его обилием знаний.
Тион приходил один, в одном и том же одеянии, аскетически сухой, с широко раскрытыми глазами безумца и жаждой узнать что-то новое. Однако брал не всё, и Зуня порой с досадой чувствовал его странную избирательность.
Приходя, он садился, замирал истуканом, приоткрывал рот и молча внимал мыслям Зуни, который с каждым разом увеличивал нагрузку, стараясь передать Тиону всё многообразие своего внутреннего мира, любовь к природе и близким, к познанию и созиданию.
Зуня знал, вот он подумал, представил, и зёрна его образов и идей погрузились в почву существа Тиона, достаточно уже вздобренную предыдущими встречами и ростками тех встреч.
Так или примерно так, как знал Зуня, должно было происходить. Но почва при каждой новой встрече оказывалась почти мёртвой, любое семя в ней гибло, не дав ростка. И не появлялось у Тиона в ответ на искренние и естественные стремления Зуни ни восхищения, ни радости, ни благодарности.
Беседы и консультации со старшим Зуней не помогали. Не помогали нашему Зуне, не помогали и тем Зуням, которым после лишений удалось-таки вступить в контакт с людьми.
Новое крушение замыслам Зуней ожидало их. Вначале люди не восприняли их как друзей, но как чудищ, человеко-быков. Что внесло разочарование у многих Зуней. Теперь земляне не воспринимали их способности чему-либо научить их…
Тион приходил и уходил, день ото дня поражая Зуню разгорающимся лихорадочным блеском глаз, стекленеющих от некоторых воспринимаемых от Зуни мыслей и новых знаний. Но в ответ не давал ни искры, чтобы можно было узнать о разумном усвоении им познанного.
Тем временем Зуня привык подниматься на стену, отделяющую Лабиринт от города, и с печалью смотреть на кипение жизни у самых его ног, желанной, но недоступной. Люди, завидя его, показывали пальцами, украдкой грозили кулаками или проклинали в мыслях. Однако теперь Зуня оставался глух к угрозам и не пытался, так как удостоверился в никчемности усилий, вступать со всеми людьми в близкие отношения: и в мысленные и в непосредственные.
Однажды – раннее прохладное утро ещё обнимало зачарованный полусонный мир – Зуня с высоты стены увидел жуткую картину. Многолюдная процессия стенающих жителей города медленно двигалась за обнажёнными юношами и девушками. Руки у них были связаны, на шеи наброшены верёвочные петли.
Семь юношей и семь девушек. Поникшие, безвольные…
Над толпой витал грозный гул. И все проклинали его, Зуню. За жёсткость, бессердечность, кровожадность.
Какая несправедливость!
Сердце Зуни упало в предчувствии чего-то страшного. Это помешало сразу вникнуть в суть происходящего.
В друг из толпы вышел человек. Грубый, властный, энергичный, в сверкающих доспехах. В нём Зуня узнал… Тиона, своего ученика. Своего единственного ученика, который познал его, который, возможно, даже понял его. Он остановит и убедит этих людей…
А Тион провозгласил:
– Во имя и по повелению Минотавра, сына Зевса Всемогущего!..
Что он говорит?!.
Раздался громче всеобщий плач.
– Чудовище, пожирающее наших детей!.. Чтобы тебя поглотило море!.. – слышал обескураженный Зуня, всё ещё не веря своей догадке.
Неужели его именем твориться преступление? И убьют ни в чём не повинных молодых землян, которых он мог бы научить жить без страха и в счастье?
Но горше во сто крат было узнать, что его именем распоряжается Тион.
Горе!.. Горе для Зуни, горе для людей!
Сильные воины по указке Тиона грубо втолкнули обречённых в один из входов в Лабиринт, поспешно прикрыли массивные створки дверей и наставили копья на толпу, придвинувшуюся к ним в едином порыве.
Зуня видел сжавшиеся фигуры несчастных молодых людей, что припали к стене и обречённо ожидали прихода чудовища, Минотавра, должного пожрать их. А по другую сторону стены вопили и рвали на себе одежды и волосы безутешные родители. Им вторили и следовали все остальные.
Зуня изнемогал от ненависти, бьющей по нему.
Но что это? Из глубины Лабиринта выскочили какие-то вооружённые воины, сбили в кучку жертвы и погнали их куда-то прочь.
Волна облегчения освежило существо Зуни.
Тион не мог нарушить его заветов, а, как сын своего неласкового века, он вынужден делать то, что требовало общество и традиции. И совершив обряд приношения молодых землян в жертву, он теперь освободит их! Осушат слёзы родители и близкие, успокоятся жители города, а он, Зуня, обретёт уверенность.
Это победа! Маленькая, но победа!
Надо увидеть счастливые лица освобождённых юношей и девушек, услышать из их уст благодарные слова, ведь он вправе часть из них принять в свой адрес.
Зуня поспешил вслед за землянами, быстро пересекающих Лабиринт. Они прекрасно ориентировались в нём.
На выходе из Лабиринта, за такими же тяжёлыми дверями, их поджидали другие воины, совершенно не похожие на обитателей города. Это были те же люди, но массивные, заросшие густыми длинными волосами, с бородами и усами, под которыми прятались грубые черты лица.
Вооружённые короткими мечами, они перехватили всё ещё связанных молодых людей и поторопились, бесцеремонно подгоняя несчастных, вниз, где на синем зеркале спокойного моря скорлупкой застыло судно, готовое к отплытию.
Зуня последовал за ними. В его душе уже исчезло ликование, а лишь горечь густила кровь и туманило сознание.
Как он ошибался, веря Тиону и успокаивая себя!
А вот и он – Тион. Успел уже объявиться здесь, у сходней на судно. Важный, недоступный. Рядом с ним подвижный человек с хитрым лицом и повадками змеи. Он, поводя маслеными глазами по обнажённым телам жертв, отсчитывал Тиону золото за каждого их проводимых мимо юношу или девушку.
Зуня понял всё! Тело его свело, пробуждая мрачные инстинкты. Он закричал раненным зверем:
– Не-ет! Только не это!..
Такой подлости не мог простить и вынести даже специально подготовленный, тренированный и до мельчайших частиц своего существа убеждённый Зуня.
Между его подросшими рогами полыхнула, скрутилась тугой спиралью молния. Она резко распрямилась и тонким едва видимым лезвием достала до груди Тиона, выжигая жалкую плоть человека, которому он прививал добро, любовь к соплеменникам, знания…
– Да, мы достигли многого, но не можем заменить очистительной истории с её страстями, кровью и прозрением, – грустно сказал старший Зуня. – Нам урок! И сюда мы вернёмся, наверное, не скоро…
За дюзами звёздного корабля Зуней манящим драгоценным камнем таяла во вселенском просторе Земля.