– Мы, Невер, можем проникать в прошлое и, производя в нём некоторые изменения, влиять на процесс развития человечества. В последний раз результатом нашего вмешательства была ваша цивилизация, та, из которой ты сюда прибыл… И, знаешь, я у вас побывал, и не раз. Мне ваша цивилизация не понравилась. Машины, машины, машины. На земле, под землёй в небе и выше. Пыхтят, коптят, отравляют планету… Зловонные города… Нам такой путь развития человечества не подходит.
– К-кому…вам?
Онемевший до паралича от услышанного, Невер, казалось, вдохнул и забыл выдохнуть. Он с трудом постигал значение неожиданных слов конкена, произнесённых буднично и сухо.
– Нам, Невер, нам! Потомка естественного пути развития истории человечества… Естественного!.. Ты не ослышался. А ваш путь смоделирован нами… Вы достигли, и мы отметили, многого, даже научились так же проникать в прошлое, как и мы. Следствие – этот мир, где произошло невероятно случайное соприкосновение между нами. Но этот мир нам тоже не подходит.
«Да что же это такое? Что он тут несёт несуразное? Какой ещё сможет быть естественней путь, когда только мы имеем право утверждать подобное!?»
– К-как же по-онимать, н-не п-подходи-ит? – трясущими губами пробормотал Невер, чувствуя, что говорит не то, а язык не слушается его, а во рту появился кислый привкус как от удара по скуле.
– А так! – почти весело ответил Лимпак. – Нам придётся уничтожить ваш и этот миры, чтобы продолжить поиск того или тех, которые будут отвечать нашим желаниям.
– Но… но… – Невер вконец растерялся. В голове ощущалась пустота, словно её почистили, и ни одна спасительная или разумная мысль не посетила его в эту страшную минуту.
Поистине – страшную. И, хотя Невер не верил ни одному слову конкена, но вполне понимал реальность происходящего. Надо было что-то говорить, возражать, отвратить вообще такую бессмыслицу… Небесный Предержатель! Да кто же поверит, подумает даже, что Шумер, Египет, Античный мир, Средневековье и Новые времена просто кем-то подстроенная цепочка событий в тысячелетиях, и это всё лишь для того, чтобы… кому-то подходит – не подходит?
«Да что же это происходит? Это же противоестественно, это… это…»
– Не гуманно, – подсказал конкен.
– Да! И это тоже! – срывая голос, крикнул Невер и закашлялся.
– А вы? Вы?.. Само собой поступаете гуманно? А скажи, что будет с этим миром, когда ты вернёшься? – Лимпак тоже перешёл на крик.
Невер сразу не ответил. Он просто до сих пор не воспринимал всерьёз слов конкена. Все они были неправильными, обидными, уничижающими его достоинство. Да что он? Они унижали то величие Человека с большой буквы, благодаря которому, как Кострову всегда казалось, и как его учили, достиг совершенства в своём нелёгком развитии.
А слова конкена – бред сумасшедшего… Это бред! Ну, разумеется, бред!.. Может ли человек в разуме нести такую ахинею? Нет! Или сам придумал, чтобы возвысить себя и свой мир. Ну, уж…
Невер ухватился за спасительную мысль и приободрился. Ему до зуда в ладонях захотелось уязвить Лимпака, обидеть так же сильно, как тот обидел его, Невера – нейтрала и посланца его родного мира.
– Всё наоборот! – воскликнул он. – Всё! Это ваш мир только призрак. Фантом, порождённый нашим экспериментом. А наш – истинный! Наш!
На тонких губах конкена, как заметил Невер, опять появилась улыбка, но уже презрительная. Он отрицательно покачал головой.
– Нет, Невер! Не придумывай. Всё-таки это мы вас сделали, уничтожив Атлантиду… И вот ещё. К какому времени вглубь прошлого относится ваше вмешательство?
Невер точно не знал, как далеко в прошлое время в этот раз зашли исполнители, так как с каждым разом они уходили всё глубже. Но до Атлантиды, это уж точно, ещё не добрались. До неё как-никак, если она и существовала, якобы больше двенадцати тысяч лет.
«Всё! – с холодком в груди согласился он – они и вправду нас сделали… Да что же это я думаю так? Сделали… Слово-то какое – сделали! Чёрта с два им!»
Он потоптался на месте, будто с неудобной и тяжёлой ношей в руках, которую не знал куда пристроить, чтобы избавиться от неё. Холодок растёкся по телу, возможно, конечно, от утренней росы, осевшей на камне, на лице и руках, ноне исключено, что и от неопределённости будущего, возникшей с утверждениями конкена.
Невдалеке над головой раздались крики людей.
Невер передёрнул плечами, будто шум помешал ему сосредоточиться. И в этом непроизвольном движении он обрёл решимость.
Ему теперь захотелось говорить с Лимпаком спокойно и разумно. На равных.
– Но что ищете вы?.. У нас есть задача… великая задача. Мы ищем самый прямой, самый прогрессивный путь развития человечества. Более совершенный, лучший, чем даже тот, по которому шли мы… А вот вы?.. Вы?!
– Мы? – Лимпак вскинул на Невера холодный взгляд и чётко, словно читал текст перед глазами, продекламировал: – Ищем единение человека и природы. И чтобы оставались нетронутыми леса и реки. И вся природа. И чтобы стада… – Он сбился, похоже, позабыв о каких стадах хотел сказать, оттого растерянно рыскнул глазами, но потом быстро стал перечислять: – Зебров, страусов, антилопов и мамонтов…
Если бы не сознание драматизма происходящего, Невер рассмеялся бы, тем более что, говоря о животных конкен, по всему, не был уверен в правильности их названий.
– А человек? – вскинулся Невер. – Тоже в стаде?
– Человек царит над всеми, – сурово сказал Лимпак. – И над девственной природой.
– И как скажи, пожалуйста, царит? Нагой и сидя на деревьях? Ха-ха!.. Но царить, значит, царствовать, управлять, в конце концов… А общение?.. Передвижение?.. Потребление?..
Однако Лимпак махнул рукой, отбрасывая вопросы Невера.
– Пустое. Сам же знаешь. И знаешь, что любую цивилизацию можно проиграть столько раз, сколько необходимо, чтобы человечество в процессе нового развития успело бы выработать в себе некую способность и успешно её использовать для своих целей. Так вот для общения использовать телепатию, а для перемещения телепортацию. То есть практически всё, для чего у вас служат машины… – Лимпак помолчал и продолжил грустно: – Эх, Невер! Человек мудр. Избыточно мудр, и способен на многое. Было бы желание.
«А ведь они настроены решительно, – подумал Невер, недовольный собой тем, что начинает верить конкену. Такому же, как он нейтралу, внедряемого в параллельные миры, созданные по усмотрению совершенно неприемлемого Невером и его соотечественников, но, тем не менее, возможно, доминирующей цивилизации человечества на Земле в современную эпоху. – Да, они настроены значительно решительнее нас. Ведь найди мы искомый вариант, то навряд ли откажемся от своего… А они смогут! Найдут, что им надо и окончательно изменят мир. Не будет ни математики, ни кибернетики, не будет промышленности, дорог и… городов. А зачем они? Да что там всё это! Ничего не будет! Зато человек – царь природы – будет похож на олуха, сидящего на дереве, читающего чужие мысли и удирающего невесть как от другого такого же олуха…»
Конкен неожиданно расхохотался.
– Плохо же ты о человеке думаешь, – сказал он, давясь от смеха.
Невер вспыхнул. У него прочли мысли.
Наверху опять закричали люди.
– Нас здесь убьют, – предупредил конкен, готового к схватке Невера.
– Ещё посмотрим! – воинственно прорычал Невер, трогая эфес меча. Он явно переигрывал и злился на себя, но не знал удержу.
– Я знаю.
– Знаешь?.. Так тебе и надо! А я не знаю. И знать не хочу!
– Глупо. Мне жаль тебя.
– А мне тебя, – не остался в долгу Невер.
Конкен вздохнул, с укоризной посмотрел на Невера.
– Они видят нас и могут убить, – он поднял глаза и посмотрел за спину Невера, туда, где возвышалась ещё одна башня, надстроенная каменными глыбами над скалой Замка.
Оттуда вновь послышались крики. Невер оглянулся.
Стражники Замка наводили на них приспособление, похожее на катапульту.
Неверу и конкену едва удалось увернуться от снаряда, посланного с верхней башни – они разом спрятались за выступ стены, вдоль которой пришли сюда из зала Верхнего. Общая опасность сблизила их, во всяком случае, Невер остыл, и у него не осталось к конкену той злости, давившей его только что.
Сглаживая свою недавнюю ненужную браваду и вспыльчивость, Невер сказал, как только отгремел грохот от удара каменного ядра, разлетевшегося в щебёнку:
– Ладно! Не знаю, кто из нас первичен, а кто вторичен, но ты прав. Отсюда надо уходить. Подальше бы от Замка и Верхнего.
– В Замок трудно проникнуть, но и тайно выйти из него ещё труднее.
Ничего нового в реплике конкена не было, Невер сам мог предполагать трудности выхода из Замка.
– Но можно? – спросил он, надеясь на способность конкена предвидеть события, да и мало ли что он ещё может и умеет делать.
– Предвидеть я не могу, а попытаться уйти отсюда, думаю…
Лимпак задумался, машинально поглаживая себя по щекам и подбородку тыльной стороной ладони.
«Ну чего тут думать? – хотелось крикнуть Неверу. – Вначале уйти надо, а думать можно после».
– Не мешай! – кольнул его словом и взглядом конкен. – Схему Замка знаешь?
– Нет.
– А я знаю. И стараюсь разгадать логику соображений начальника стражи. Как он нас ловить собирается. Знаком с ним?
– Кто не знает Бурку? – Невер назвал имя, но облик его не вспомнил.
– Правильно. Он человек хитрый.
Невер согласился, припоминая о славе Бурки – хитрый, недаром столько лет на службе Верхнего…
Утро наступало, с башни почти полностью стала видна Горкола, слегка ещё смазанная полумраком, сквозь который проглядывались стрелки улиц и пятна площадей, мрачноватые дома и чёрточки ранних прохожих.
Обсуждая о страже, Невер, зная о способности конкена читать мысли, старался под шумок голоса и высказываемого, обдумать создавшуюся обстановку. Идея его отрывочных рассуждений сводилась к одному – любым способом выбраться из Замка и обязательно побывать в доме Невера. Там его, если в институте уже оценили напряжённость обстановки, в которую он попал с первых минут в новом превращении, возможно, поджидает проникатель во времени с целью узнать ситуацию. С ним можно передать разговор с конкеном, а там уж пусть решают, что делать. Впрочем, по его личному мнению, и он передаст его с проникателем, исполнителям надо пробиться в прошлое на уровне Атлантиды и вступить в контакт с соотечественниками конкена. Что это даст, он, правда, не знал… Однако уйти в дом Невера одному не удастся, нужна помощь конкена.
– Планер бы сюда, – вырвалось у Невера, его восклицание ввело конкена в замешательство.
– Что? Взлететь птицей?
– Вот именно.
Конкен поднял брови, помолчал.
– Человек не летает! – сказал он, как отрубил.
– Летает, да ещё как!
– Человек не птица.
– Неужели вы не знаете, как можно летать?
– Зачем?
– Странно… Летать, чтобы летать. Это же прекрасно – летать!
– Не знаю, – равнодушно отозвался конкен.
– Да что вы вообще знаете?
– Многое. О чём я так же могу говорить мечтательно и возвышенно, как и ты.
– Надеюсь, – снисходительно сказал Невер.
– Надейся, – тем же тоном отозвался Лимпак.
Странный разговор, но Невер почувствовал потепление отношений между ними, понимая, как далеки они всё-таки не только в развитии и мировоззрениях, но и в мыслях, и в мечтах.
– Ты что-нибудь надумал?
– Я-то надумал… Случиться же может всякое…
Конкен, крадучись, на цыпочках шёл впереди. Подходя к очередной двери, а их великое множество, он на мгновение замирал, обследуя пространство за дверью. Ему сильно мешали суматошные мысли Невера, и он попросил его думать и видеть перед собой либо гладь воды, либо безоблачное небо.
Они прошли уже, никого не встретив, довольно много переходов и комнат. Конкен нервничал, потому что не видел и не слышал стражи, а, значит, не знал, где их могут поджидать. А Невер успокоился, трезво оценивать всё произошедшее с ним за несколько часов пребывания в превращении. Он поглядывал на хмурящегося спутника, останавливался или начинал движение по его жесту и перестал бояться ни самого конкена, и того, что за ним стояло. Идея противоречий между параллельными мирами, в которых живут те же самые люди, стала ему казаться совершенно абсурдной. Конечно, и в институте времени разгорались иногда горячие споры. Однако никогда ещё ни одному нейтралу не случалось соприкасаться с нейтралами иных, по сути, конкурирующих миров.
Встреча с конкеном вызвали удивительные и странные мысли у Невера.
«Вот ведь, – думал он напряжённо, – мир каждого человека не похож на миры других людей, однако сосуществует с миллиардами отдельных имён, и не вступает с ними в конфликт. Так неужели что-то меняется, если есть несколько путей развития человечества?»
Задав себе этот вопрос, у него тут же возник второй.
«Что если, проводя очередной эксперимент, мы натыкаемся на один из независимых параллельных миров и делаем самонадеянный вывод об участии его создания или изменения?»
Так же и соотечественники конкена, наверное, возомнили себя единственным продуктом правильного развития человеческой цивилизации. А их – миров – оказывается множество. И они не мешают другим, не угрожают, а сосуществуют. И лишь иногда, совершенно случайно и нелепо, соприкасаются, как это случилось здесь, в Горколе, между ним, Костровым через Невера, и тем, кто здесь превратился в конкена. Соприкоснулись сразу три мира!
« И не враждовать нам всем надо и не пытаться мешать друг другу, – сделал решительный вывод Невер, – а сотрудничать, помогать тем, кто отстал, и учиться у тех, кто нас обогнал».
– Наконец-то усвоил! А? – услышал он радостный возглас Лимпака и не сразу понял, с чего это он вдруг расшумелся и развеселился.
– Ты чего?
Они стояли перед очередной дверью, но конкен не прислушивался к тому, что за ней делается. Он дотянулся до плеча Невера и с дружеской улыбкой легко ударил по нему.
– Наконец-то ты понял… Правда, всё не так просто как тебе показалось, но идея верна. Миров множество и каждый по-своему хорош и имеет право на жизнь.
Сбитый с толку своими мыслями и заявлением конкена, Невер долго не мог прийти в себя.
– Так зачем ты мне… меня… вводил в заблуждение?
Конкен улыбнулся и потёр щеку о плечо.
– Ах, Невер. Все мы люди и тем похожи друг на друга. Обидев тебя своим утверждением, мне удалось выбить из тебя спесь возомнившего о себе дилетанта. Иначе ты первым бы завёл речь, ничего не зная о сути дела о доминанте вашего путти развития. Не так ли?
Невер фыркнул.
– А Верхние, значит… а наши машины, пыхтящие и коптящие… а стадо антилопов, как ты говоришь? – перечислил Невер, понимая нелепость своих вопросов.
– У каждого своё. И достоинства, и недостатки. Мы люди, и нам свойственно и то и другое.
– Ну, конечно… – Неуверенно согласился Невер. И всё-таки ещё один вопрос, засевший в голове, не давал ему расслабиться и полностью поверить своим неожиданным размышлениям и подтверждающим словам конкена. Вначале он не понял даже, что ему мешает. – А как же… – наконец, спросил он, – истинный… естественный путь?
Лимпак развёл в стороны руки и склонил на бок голову, изображая человека, которому всё ясно, потому что не ясно ничего.
– Кто их там разберёт? Все пути истинные и все естественные…
Т А Б У
«Сказка ложь, да в ней намёк…»
А.С.Пушкин
– Вот полюбуйся, Алексей, – Игорь Щербаков мазнул по лицу рукой, смахивая пот, и показал перед собой на зелёное переплетение растений.
Давящая духота немилосердно жаркого дня сводила Алексея Шелепова, выросшего почти за полярным кругом, с ума. Хотелось в тень, в прохладу, к холодному пиву. Привык как-то в последнее время к кондиционеру и освежающему душу, расслабился. А тут, в тропических зарослях, от жары и густого от испарений воздуха мутило, в голове, словно всё слиплось в аморфную массу и медленно растекалось по всему телу.
Алексей тупо посмотрел в сторону, указанную Щербаковым, и ничего неожиданного не увидел. Уфф!.. До чего жарко!.. Ах, да! Визирки дальше не было. Вот последний репер, а дальше – непроглядная штриховка тонкоствольного леса.
– Чего же ты? – с кислым, будто бы обиженным лицом, обратился он к молодому и нетерпеливому спутнику, Владимиру Макарову, так же неуютно чувствующему себя под лучами убийственного солнца.
– Как чего, Алексей Петрович? Я же объяснял. Рабочие отказываются дальше прорубать просеку. Там, говорят, холм Убо. Подходить к нему нельзя. Табу. А уж… Как же визирование проводить?
– Какой там холм?.. Ты сам к нему подходил?.. Ну, и что? Кучка земли в рост человека, – Щербаков показал над собой рукой; приземистый и плотный, он свой рост не почитал за эталон. – Другой термитнику выше.
– Так уж и термитника, – не согласился Макаров. – Это Вы до него не дошли.
– До него, будь уверен…
– Перестаньте, чёрт возьми! – Алексей понял одно – назревают неприятности. – С Камиллом говорили? Что он?
– Камилл и вашим и нашим, – хмыкнул Макаров.
Молча постояли на солнцепёке.
– Идёмте отсюда, иначе сваримся, – сказал Алексей и тяжело двинулся по узкой тропинке-визирке, прорубленной аборигенами с помощью и указке Макарова. На спине рабочей робы Алексея, надетой по случаю выезда в район строительства дороги, между лопатками от пота темнело пятно со смазанными краями.
– Я там дальше повёл визирку. Метрах в двухстах отсюда, – сказал ему вслед Макаров. Шелепов не оглянулся и не ответил. Макаров повернулся к Щербакову: – Я же Вам говорил.
– Видел я, – досадливо отмахнулся Щербаков и беззлобно, как о нечто понятном подумал: «Никто не хочет брать на себя ответственность. Как услышат слово табу, так начинаются бесконечные переговоры… И я тоже хорош. Ковырнуть бы бульдозером этот холм Убо!.. И голова бы не болел ни у меня, ни у Алексея». – У меня рабочие тоже бузят, – сказал он Макарову со вздохом. – Не пойму только, что их там так пугает?
Владимир вначале помолчал, колеблясь, продолжать ли разговор, но заметив просьбу в глазах Щербакова, который знал о его увлечениях местным фольклором, решился.
– Они говорят странные вещи, – осторожно начал он. – Знаете, Игорь Борисович, я записываю местные легенды. Об Убо они чем-то на древнегреческие мифы похожи. Во всяком случае, одним мотивом. На кого тот Убо глянет, тот сразу умирает. Вначале человек словно каменеет, ни один мускул не повинуется поражённому. Потом густеет кровь и останавливается сердце.
– Тьфу, пакость какая!.. Что же это? Медуза Горгона?
– Медуза ни Медуза, а зверь Убо. Глаза как луны…
Они вышли к расчищенному участку. Урчали мощные бульдозеры и скреперы, готовя ложе под будущую дорогу, прокладываемую от побережья вглубь страны, в сердце Африки. Дальше – ровняли и утрамбовывали полотно, насыпали гравийную подстилку, делали кюветы и банкеты, кавальеры, а вдалеке курилось марево от асфальтоукладчиков.
Глазу Щербакова была приятна развернувшаяся картина строительства. Налаженное дело. За день почти километр дороги. И вот – холм Убо! И не обежишь его. Слева крутой гранитный склон высокого останца, справа же речка. Речка так себе, но с поймой, заливаемой во время дождей, влезешь в неё, ухлопаешь время, остановиться техника.
Шелепов прохладе вагончика уже что-то пил.
– Выкладывай, что они тебе о табу наговорили? – не очень приветливо встретил он Макарова. Мне их табу вот где отыгрались!
Шелепов с серьёзным видом громко шлёпнул себя ладонью по загоревшей лысине.
– Некоторым табу, поди, сотни лет, – продолжал он говорить сердито, – но сидит эта дурь в головах пуще инстинкта. Посмотришь, образованный современный человек, языками владеет, ни в бога, ни в дьявола не верит. А в тех местах, где вырос, все табу наперечёт знает и нарушать их ни-ни!.. Ведь все толковые, работящие люди, а гнут их предрассудки. И, скажу вам, это не секрет, кое-кто этим пользуется. Вот почему трудно и им и нам… И не безопасно… Вот так, друзья!
– Так что ж теперь, Алексей? Мне гору рвать? Я же тогда здесь недели на две застряну… А дожди вот-вот начнутся, так вообще не вылезу.
– Э-э, Игорь…
Шелепов, посвежев, приходил в себя. Он ещё глотнул холодного напитка. Пить уже не хотелось, но было приятно вот так, не торопясь, прихлёбывать жидкость. У него поднималось настроение, и случай у Щербакова не казался ему уже таким уж неразрешимым. По сути дела, каждый день приходилось решать подобные задачи, и работа нигде не останавливалась. Наоборот, набирала разгон. И здесь, на строительстве дороги, и в других местах дружественной страны, пригласивших россиян возводить всевозможные объекты.
В вагончик вошли ещё трое, принеся с собой разморенность жаркого дня. Бросились к холодильнику.
– Стоим! – весело и беззаботно сказал почерневший до неузнаваемости под экваториальным небом бульдозерист Глеб Дудко. – Ещё метров сто обещаю, а дальше – Убо!
Дудко, лет сорока пяти, подвижный, с вечной улыбкой на полных губах, объехавший всю Россию, работая на больших и малых стройках, возглавлял бригаду бульдозеристов. Уже через неделю после его появления на стройке местные рабочие души в нём не чаяли, и наладилась слаженная и спорая работа. Но и они, порой, виновато улыбаясь, жестами и немногими словами, усвоенными Дудко и ими от Дудко, отказывались приближаться к холму Убо даже на тракторах.
Второй из пришедших – Соколов. Немногословный главный техник. Он ходил и сидел понурясь, словно носил на плечах не снимаемый тяжкий груз, оставался неприметным и неулыбчивым, но технику знал хорошо и любил её. Сейчас он сел в угол, дальше от стола, где собралось начальство, и булькал бутылкой.
И третий, в белой свежей рубахе – представитель администрации страны и переводчик Ото Камилл. К нему-то, пропустив восклицание Дудко, обратился Шелепов:
– Так что, Камилл, будем делать?
Камилл, высокий, узкий в плечах и тазу, ещё молодой человек, открыто посмотрел в лицо Шелепову. Добрые на выкате глаза его излучали спокойствие. Голос тоже таил успокоение.
– Табу, товарищ, – сказал он, едва шевельнув вытянутыми вперёд толстыми губами.
Шелепов недовольно кашлянул, поставил бутылку на стол, зажал её в ладонях.
– Что за табу? – подозрительно сдержанно спросил он, опустив глаза, чтобы не видеть простодушной физиономии Камилла.
– Холм Убо, товарищ.
– Прекрасный ответ, Камилл, – Шелепов шумно перевёл дыхание. – Ты помнишь, в прошлом году я тебя сводил в урочище Духов?
Камилл в улыбке показал ровные сахарные зубы, закивал.
– Да, товарищ.
– Так почему же мы опять должны заниматься этим… – Шелепову хотелось сказать что-нибудь обидное, но сдержался, – этим новым табу?
– Здесь закопан Убо, товарищ.
– Ну и что?
– О-0! Убо страшный зверь.
– Он же закопан… Сам говоришь.
– Если его потревожить и выкопать, он опять оживёт и будет всех убивать, товарищ.
Шелепов засопел громче, растерянно посмотрел на Щербакова – прораба, на Макарова – геодезиста, на Сашу Дудко, на техника Соколова. «Разве можно вот так работать?» говорил его взгляд.
– Да я, Алексей Петрович, лучше его знаю эту историю, сказал Макаров.
– Собрались знатоки, а что предпринять не знаем… Ну, давай, рассказывай. Может быть, зацепку какую-нибудь найдём.
Владимир Макаров пребывал в этой стране уже пятый год, изучил язык и даже объяснялся на нескольких диалектах, так что с аборигенами общался свободно. Увлёкся собиранием легенд, сказок и преданий, по собственным материалам даже издал книжку в России.
– Я многих о Убо расспрашивал, сделал записи, – неторопливо начал Макаров. – По-разному говорят. Но есть одна запись, кто её ни послушает, соглашаются, что так оно и было. Это рассказал Нгубо, местный колдун. Он тут недалеко живёт… Нгубо великолепный рассказчик. Да и в своём деле меня кое-чему научил. Говорит, мне можно… Первая помощь при укусах разных насекомых, при отравлениях… Он – удивительный человек! В его воспоминаниях ощущается непередаваемый аромат древности и…
– День ото дня не легче, – перебивая Макарова, громко сказал Щербаков, мучаясь от вынужденного безделья; там ещё на полчаса осталось работы бульдозеристам, за ними станут самосвалы, а к вечеру, глядишь, всё замрёт на стройке, «а Макаров, – думал Игорь, – сел на любимого конька, и теперь его оттуда не скоро сгонишь».
– История не сложна сама по себе, – видя нетерпение слушателей, заторопился Макаров, с сожалением оставляя тему Нгубо. – Я её быстро расскажу…
– Оно, конечно, лучше побыстрее…
Шелепов жестом руки остановил Игоря и дал знак Макарову продолжать рассказ.
– Ну… Вначале, для пояснения вопроса, о самом Убо. Это необычный зверь, покрытый длинными жёсткими волосами, в пол роста среднего человека, но очень широкий и круглый, если смотреть сверху… Этакая полусфера. На ней расположено несколько больших, с блюдце, белых глаз. Иногда глаза сияют лунным светом. Тот, кто увидит этот свет, каменеет и умирает. Передвигается Убо медленно на многих ногах одинаково во все стороны. Правда, с ногами неясность. Никто ничего определённого о них сказать не смог. Есть ноги, вернее, много ног – и всё.
– Таких зверей-то не бывает, – вступил Дудко. – Сказки.
– Странный зверь, – согласился Шелепов.
– Я и говорю, что странный. Никогда не слышал о таком. Может быть, волосатая черепаха какая-нибудь из вымерших давным-давно, а эта пережила всех? И легенды об этом звере странные. Будто бы и сказка, но такие подробности, что начинаешь верить в существовании подобного зверя… Убо когда-то был покровителем племени, проживающим в этих местах. Ему поклонялись, а его необычный вид и способность убивать вселяли страх соседям. Он, как утверждают все, смотрел на чужого и тот, встретившись с его взглядом, окаменевал и умирал. Человек при этом становился белым. Во всяком случае, он становился не таким чёрным как окружающие люди… Всё было хорошо, но однажды… По одной версии, упала вещая звезда, по другой – кто-то метнул в Убо копьё и поцарапал его. Есть и такая, что, мол, наступило его время. Время Убо… Одним словом, Убо стал убивать всех, кто попадал в его поле зрения. Естественно над временем повисла угроза уничтожения. А податься им было некуда. Соседи их не очень-то жаловали.
– Когда это было? – спросил Шелепов. – Примерно?
– Никто не знает, товарищ, – за Макарова поторопился ответить Камилл, слушавший рассказ с не меньшим интересом, чем остальные.
– Не совсем, – возразил Макаров. – Все, с кем я говорил, считают, что с тех пор было больше тридцати поколений людей. Это для местных лет пятьсот. Не меньше.
– Угу! – неопределённо отреагировал Шелепов, то ли удивился, то ли не поверил.
Макаров немного подождал, не будет ли новых вопросов, и продолжил:
– В общем, у племени появилась нелёгкая задачка, как избавиться от Убо. Другого способа тогда не придумали, как только убить.
– А что, мог быть другой способ? – поинтересовался Щербаков.
– Ну… Надо было от него избавиться. Убить. Нашёлся и автор, как это сделать. Колдун племени. Якобы прямой предок Нгубо. Вот почему Нгубо знает обо всём этом. Так вот этот колдун предложил своим соплеменникам окружить зверя плотным кольцом, выставив перед собой плетёные щиты и копья, а затем всем разом сойтись. Главным условием успеха было не смотреть на Убо. Сойдясь и достав Убо копьями, надо было пришить его к месту и затоптать голыми ногами, посыпая сверху на него землю. Подносить землю в маленьких корзинах досталось женщинам…
Макаров остановился, задумался, может быть, представил, как это было.
– Ну и… – нетерпеливо подстегнул его Шелепов.
– Они так и поступили… Многие, окаменев, погибли, но зато людям удалось справиться с Убо и натоптать над ним курган. Холм Убо.
– Да-а… История. – Шелепов покачал головой. – И это всё?
– Нет, Алексей Петрович. Нгубо говорит, когда копья, что удерживают Убо, сгниют и кто-нибудь вскроет холм, то Убо опять оживёт и убьёт каждого, кто увидит его глаза… И вот местные все считают, что копья сгнили и стоит теперь тронуть холм, как Убо вновь станет опасен и никто и ничто его не остановит… Вот так-то, – Владимир глянул на Камилла и добавил, – товарищи.
Помолчали, обдумывая услышанное.
– Скажи, Камилл, неужели оживёт? – кривя губы, спросил Шелепов.
– Оживёт, товарищ, – не задумываясь, ответил Камилл, блеснув полоской зубов.
– А ты, Глеб, как думаешь?
Дудко оживился, фыркнул.
– Я-то думаю от этого Убо один перегной остался.
– Вот и мне так кажется. Поэтому, Глеб, и ты, Николай, – обратился Шелепов к Соколову, – когда рабочие откажутся работать, вам вдвоём придётся очищать участок. Там, вон Макаров говорит, всего метров двести, так что справитесь. Как?
– Не стоять же и ждать неизвестно чего, – за себя и за нерасторопного Соколова сказал Дудко.
– Договорились… Вы нам, товарищ Камилл, разрешаете самим справиться с Убо?
– Вы не боитесь наших табу, товарищ, – уклончиво отозвался Камилл.
– И ладно. С тобой, значит, тоже договорились… Тогда всё!
…День истекал, хотя до темноты оставалось ещё часа три-четыре. Широкая просека, идущая издалека, уткнулась в заросли, не тронутые ещё ножами и гусеницами бульдозеров. Впереди больших деревьев не было, но тонкие частые стволы так были переплетены лианами, ветвями и стеблями, так стиснуты кустарником и высокой травой в тех немногих местах, где по какой-то причине обнаруживался разрыв в сплошном массиве леса, что уже в пяти шагах ничего не проглядывалось за ними.
– Ты думаешь, они ушли? – хохотнул Дудко, ставя ногу на первую ступень лесенки, ведущей в кабину бульдозера. – Они во-он где расположились.
Соколов, помедлив, нехотя поднял голову и посмотрел в гору. Там на неширокой площадке пестрели рубахи рабочих, вспыхивали в затенениях зажигалки и синел сигаретный дым.
– Цирк! – сказал он глухо и потёр ладонью шею. – Начнём, Глеб, пожалуй!
Дудко привычно осмотрелся, сел удобнее. Нож плавно приподнялся. После прохода вперёд и назад осталось месиво поверженной растительности. Теперь нож ниже и новый проход по тому же маршруту. Третий проход. Вдоль будущей трассы вздыбился рыхлый некрасивый вал жирной земли, ломаных стволов и ветвей, траурно повисли тонкие корни. Глеб заученным движением переводил ручку скорости вперёд и назад, рычагом поднимал и опускал, а педалями устанавливал нужный угол наклона ножа. Тысячи подобных операций за день. Обычная повседневная работа.
Уже через несколько минут наступила та удивительная слаженность с машиной, свойственная истинным мастерам своего дела, и Дудко перестал чувствовать, возникшее было вначале, волнение от ожидания предстоящих неожиданностях, связанных с Убо. Он погрузился в мир монотонной работы.
Отступающая падающая волна зелени, искромсанный след, подчистка, чистовой проход. Новый заход. Урчит мотор, машина послушна каждому движению.
Глеб вздрогнул, когда вдруг перед ним возник Щербаков. Он махал руками, требуя остановки, что-то кричал. Приглушив мотор, Глеб выпрыгнул из кабины и подошёл к нему.
– Осталось метров десять, – возбуждённо выкрикнул Щербаков, покрытый обильным потом. – Закрой на всякий случай все окна в кабине и надень, на вот, тёмные очки… Тоже на всякий случай.